О ФАНАТИЗМЕ, ОРТОДОКСИИ И ИСТИНЕ

Николай Бердяев

От редакции "Человека": Публикуемая статья не вошла ни в одно из Собраний сочинений Н.А. Бердяева и печатается в России впервые по изданию: Русские эаписки. 1. Париж-Шанхай, 1937.

Тема о фанатизме, связанная с приверженностью к ортодоксальным учениям, очень актуальна. История ритмична, в ней огромную роль играет смена психических реакций. И мы вступаем в ритм, когда преобладает направленность к принудительному единству, к обязательной для всех ортодоксии, к порядку, подавляющему свободу. Это есть реакция против ХIХ века, против его свободолюбия и человечности. Вырабатывается массовая психология нетерпимости и фанатизма. При этом нарушается равновесие и человек допускает себя до маниакальной одержимости. Индивидуальный человек делается жертвой коллективных психозов. Происходит страшное сужение сознания, подавление и вытеснение многих существенных человеческих черт, всей сложности эмоциональной и интелле ктуальной жизни человека. Единство достигается не через полноту, а через все большую и большую ущербленность. Нетерпимость имеет родство с ревностью. Ревность есть психоз, при котором теряется чувство реальностей. Душевная жизнь опрокидывается и фиксируется на одной точке, но та точка, на которой происходит фиксация, совсем не реально воспринимается.

Человек, в котором нетерпимость дошла до каления, фанатизма, подобно ревнивцу, всюду видит лишь одно, лишь измену, лишь предательство, лишь нарушение верности единому, он подозрителен и мнителен, всюду открывает заговоры против излюбленной идеи, против предмета своей веры и любви. Человека фанатически нетерпимого, как и ревнивца, очень трудно вернуть к реальностям. Фанатик, одержимый манией преследования, видит вокруг козни диавола, но он всегда сам преследует, пытает и казнит. Человек, одержимый манией преследования, который чувствует себя окруженным врагами, - очень опасное существо, он всегда делается гонителем, он-то и преследует, а не его преследуют.

6. Иностранные инвестиции и займы

Главной предпосылкой промышленных изменений, превративших мир ремесленников и мастеровых, лошадей, парусных судов и ветряных мельниц в мир паровых двигателей, электричества и массового производства, было накопление капитала. Страны Западной Европы создали политические и институциональные условия для охраны сбережений и инвестиций широких масс населения, и, таким образом, обеспечили предпринимателей необходимым капиталом. Накануне промышленной революции технологическая и экономическая структура западной экономики принципиально не отличалась от того, что существовало в других частях обитаемой земной поверхности. Но уже ко второй четверти XIX в. между развитыми странами Запада и отсталым Востоком зияла широкая пропасть. В то время как Запад быстро двигался по дороге прогресса, на Востоке царил застой.

Простое знакомство с западными методами производства, транспортировки и маркетинга ничем не смогло бы помочь отсталым народам. Они не располагали капиталом, требующимся для освоения всего этого. Западную технику имитировать не трудно. Но было почти невозможно трансплантировать умонастроения и идеологии, создавшие социальную, правовую, конституционную и политическую атмосферу, давшую жизнь этому современному технологическому прогрессу. Легче скопировать современный завод, чем окружающую обстановку, способствующую накоплению капиталов внутри страны. Новую промышленную систему породил новый дух либерализма и капитализма. Она стала следствием умонастроения, для которого удовлетворение нужд потребителей было важнее, чем войны, завоевания и сохранение древних обычаев. Главной отличительной особенностью развитого Запада была не техника, а моральная атмосфера, поощрявшая бережливость, образование капитала, предпринимательство, бизнес и мирную конкуренцию.

Возможно, отсталые народы могли понять значение этой главной проблемы и заняться таким преобразованием своих социальных структур, чтобы стало возможным накопление капитала внутри их собственных стран. Но даже тогда процесс шел бы медленно и мучительно, заняв много времени. Пропасть между Востоком и Западом, между развитыми и отсталыми нациями продолжала бы расширяться. У Востока не было никаких надежд восполнить упущенные возможности и догнать Запад.

Но история пошла иным путем. Возникло новое явление – интернационализация рынка капитала. Развитой Запад обеспечил все части мира капиталом, необходимым для новых инвестиций. Кредиты и прямые инвестиции дали возможность снабдить все страны атрибутами современной цивилизации. Махатма Ганди демонстрирует отвращение к технике ограниченного и поверхностного Запада и дьявольского капитализма. При этом он передвигается на автомобилях и по железным дорогам, а заболев, обращается в больницу, оснащенную новейшей западной медицинской техникой. Ему, по-видимому, не приходит в голову, что именно западный капитал дал индусам возможность всем этим пользоваться.

Гигантский поток капитала из Западной Европы в другие части мира был одним из самых выдающихся событий эпохи капитализма. Стало возможным использование природных ресурсов самых отдаленных уголков земли. Повысился уровень жизни народов, которые с незапамятных времен не знали никаких улучшений своего материального положения. Разумеется, экспортируя капитал, развитые страны руководствовались соображениями не благотворительности, а собственной выгоды. Но выгода была не односторонней, а взаимной. У некогда отсталых народов не было причин для сожалений, потому что иностранные капиталисты обеспечивали их техникой и транспортными возможностями.

Но в наше время антикапитализма враждебность к иностранному капиталу стала всеобщей. Страны-должники стремятся конфисковать собственность иностранных капиталистов. От уплаты долгов отказываются либо открыто, либо прикрываясь хитроумными методами валютного контроля. Иностран­ная собственность подвергается дискриминационному, по сути дела конфискационному, налогообложению. Практикуется даже неприкрытая конфискация, безо всякой компенсации.

Было много разговоров о так называемой эксплуатации стран-должников странами-кредиторами. Но если к этим отношениям и применима концепция эксплуатации, то скорее имеет место эксплуатация инвестиций принимающими странами. Эти кредиты и капиталовложения не были подарками. Займы предоставлялись под строгое обязательство выплатить проценты и основную сумму долга. Капиталы вкладывались в расчете на то, что права собственности будут уважаться. Если не считать обширных инвестиций в экономику США, некоторых британских доминионов и ряда небольших стран, эти ожидания не оправдались. Дефолты по займам уже объявлены или будут объявлены в ближайшие несколько лет. Прямые инвестиции уже конфискованы или будут конфискованы в ближайшее время. Странам, экспортирующим капитал, остается лишь списывать убытки.

Посмотрим на эту проблему с точки зрения промышленных стран Европы. Природа обделила богатствами эти сравнительно перенаселенные страны. Чтобы оплачивать ввоз крайне необходимых сырья и продовольствия, им нужно экспортировать промышленные товары. Экономический национализм стран, имеющих возможность продавать им сырье и продовольствие, захлопывает дверь у них перед носом. Для Европы ограничение экспорта означает голод и нищету. Но пока можно было рассчитывать на иностранные инвестиции, надежда еще оставалась. Страны-должники были обязаны экспортировать какие-то объемы своей продукции, чтобы погасить проценты и дивиденды. Даже достигнув цели современной внешнеторговой политики — полного отказа от импорта промышленных товаров, странам-должникам все равно нужно было бы позаботиться, чтобы у стран-кредиторов были средства оплатить часть избыточного производства сырья и продовольствия. Тогда потребители стран-кредиторов имели бы возможность покупать эти товары на внутреннем рынке у тех, кто получает платежи из-за рубежа. Эти иностранные капиталовложения некоторым образом представляют собой долю стран-кредито­-ров в природных ресурсах стран-должников. Существование этих инвестиций до известной степени сглаживает неравенство между имущими и неимущими.

В каком смысле довоенная Британия была нацией «имущей»? Явно не в том, что она «владела» империей. Но британские капиталисты владели значительной долей иностранных инвестиций, доход от которых позволял стране покупать соответствующее количество иностранной продукции сверх того, что Британия зарабатывала на экспорте промышленных товаров. Различие в экономическом положении Великобритании и Австрии до войны состояло именно в том, что у Австрии не было таких заморских активов. Британские рабочие могли обеспечить себе значительные количества иностранного продовольствия и сырья, работая на заводах, продававших свою продукцию на защищенном британском рынке тем, кто получал эти платежи из-за рубежа. Все было так, будто иностранные пшеничные и хлопковые поля, каучуковые плантации, нефтяные скважины и рудники были расположены на территории Британии.

После текущей войны, когда ее иностранные владения уйдут либо в счет погашения военных расходов, либо будут так или иначе конфискованы правительствами стран-должников, Великобритания и ряд других стран Западной Европы получат статус сравнительно бедных стран. Эта перемена очень серьезно повлияет на положение британской промышленности. Чтобы иметь те количества иностранных товаров и продовольствия, которые прежде страна получала из-за рубежа в качестве процентных и дивидендных выплат, придется отчаянно искать покупателей промышленных товаров, перед которыми теперь все хотят захлопнуть дверь.

7. Тотальная война

При старом порядке монархи страстно стремились к расширению своих владений. Они пользовались любой возможностью развязать победоносную войну и что-нибудь захватить. Они создавали армии, сравнительно небольшие. Армии участвовали в битвах. Граждане питали отвращение к войнам, от которых терпели всяческий ущерб, в том числе в виде налогов. Но результат кампаний их не интересовал. Им было более или менее безразлично, будет ли ими править Габсбург или Бурбон. В те дни Вольтер провозгласил: «Народам безразличны войны их правителей»[17].

Современная война не похожа на те, в которых участвовали королевские войска. Это война народов, тотальная война. Это война государств, которые не позволяют своим подданным остаться в стороне; все население рассматривается как элемент вооруженных сил. Кто не может воевать, должен работать, участвовать в снабжении и вооружении армии. Армия и народ едины. Граждане неистово отдаются войне. Потому что войну ведет их государство, их Бог.

Сегодня агрессивные войны популярны у тех народов, которые убеждены, что только победа и завоевание способны улучшить их материальное положение. В то же время, граж­дане страны, подвергшейся нападению, очень хорошо понимают, что должны воевать ради собственного выживания. Поэтому каждый человек в обоих воюющих лагерях горячо заинтересован в исходе сражений.

В 1871 г. присоединение Эльзаса и Лотарингии к Германии никак не отразилось на доходах или богатстве среднего немца. Обитатели аннексированных территорий сохранили свою собственность. Они стали гражданами рейха и выбирали депутатов в рейхстаг. Немецкое казначейство собирало налоги на вновь приобретенных территориях. Но, с другой стороны, ему приходилось оплачивать управление этими землями. Так было в дни laissez faire.

Старые либералы были правы, когда говорили, что ни один гражданин либеральной и демократической страны ничего не выигрывает от победоносной войны. Но в наше время, время миграционных и торговых барьеров, все по-другому. Политика иностранных правительств, отказывающих его стране в доступе к местам, в которых условия производства лучше, чем в его родной стране, причиняет вред каждому крестьянину, рабочему и служащему. Каждый труженик терпит ущерб, когда иностранцы устанавливают ввозные пошлины, затрудняющие сбыт его продукции. Если победоносная война разрушит торговые и миграционные барьеры, то материальное благополучие масс вырастет. Эмиграция части рабочих может облегчить давление на внутренний рынок труда. В новых странах эмигранты зарабатывают больше, а сокращение численности рабочей силы на внутреннем рынке обеспечивает повышение заработков и здесь. Устранение импортных пошлин увеличивает экспорт, а значит, и спрос на рабочие руки на внутреннем рынке труда. Фермеры бросают самые неплодородные земли и переезжают в страны, где хорошая земля еще свободна. Средняя производительность труда растет по всему миру, потому что сокращается производство при наименее благоприятных условиях в странах, откуда идет эмиграция, и увеличивается производство в странах с более благоприятными физическими условиями.

Но, с другой стороны, наносится ущерб интересам рабочих и фермеров относительно малонаселенных стран. Для них тенденция к выравниванию заработной платы и доходов фермеров (в расчете на одного работника, обрабатывающего единицу земли), порождаемая условиями свободной миграции труда, ведет в ближайшем будущем к падению дохода, не важно, насколько благотворны будут более отдаленные последствия свободы миграции.

Бессмысленно отрицать, что в сравнительно малонаселенных странах, прежде всего в Австралии и в Америке, существует безработица, и что иммиграция даст только рост безработицы, а не улучшение материального положения иммигрантов. Безработица как массовое явление всегда есть результат установления минимума заработной платы на более высоком уровне, чем установил бы свободный рынок труда сам по себе. Если бы профсоюзы не добивались так настойчиво увеличения ставок заработной платы выше уровня, который установился бы на свободном рынке, многие рабочие не страдали бы от длительной безработицы. Проблема не в том, что профсоюзы разных стран добиваются разных минимумов заработной платы, а в соотношении этого минимума с потенциальным решением самого рынка. Если бы профсоюзы не манипулировали ставками заработной платы, Австралия и Америка могли бы принять многие миллионы рабочих из других стран, и тогда произошло бы выравнивание заработной платы. В Австралии, Новой Зеландии и Северной Америке рыночные ставки заработные платы в промышленности и в сельском хозяйстве во много раз выше, чем в континентальной Европе. Причина этого в том, что в Европе до сих пор эксплуатируются бедные рудные месторождения, тогда как в заморских странах намного более богатые остаются неиспользуемыми. Европейские фермеры обрабатывают каменистые и малоплодородные почвы в Альпах, в Карпатах, на Апеннинах и в горных районах Балкан, они возделывают песчаные почвы Северо-Восточной Германии, тогда как миллионы акров несравнимо более плодородных почв остаются невозделанными в Америке и в Австралии. Всем этим людям не дают переехать в края, где их труд стал бы намного продуктивнее, и где они могли бы оказывать более ценные услуги потребителям.

Теперь должно быть понятно, почему этатизм неизбежно ведет к войне везде, где неимущие верят в возможность победы. В нашу эпоху торжества этатизма положение дел таково, что немцы, итальянцы и японцы могли ожидать выгод от победоносной войны. Японию втянула в безжалостную войну не каста воинов, а соображения политики заработной платы, не отличающейся от политики профсоюзов. Австралийские профсоюзы изо всех сил пытаются закрыть свои порты для иммигрантов, чтобы поднять ставки заработной платы Австралии. Японские рабочие хотят открыть австралийские порты, чтобы поднять заработную плату рабочих своей расы.

В эпоху этатизма пацифизм обречен. В стародавние времена королевского абсолютизма филантропы обращались к королям со следующими призывами: «Пожалейте страждущее человечество; будьте щедры и милостивы! Победа и завоевание могут быть выгодны для Вас. Но подумайте о горе вдов и сирот, об отчаянии изувеченных, искалеченных и изуродованных, о нищете тех, чьи дома были разрушены! Вспомните заповедь: не убий! Откажитесь от славы и величия! Храните мир!» Они обращались к глухим. Потом пришел либерализм. Либералы не произносили речей с осуждением войны, а стремились создать такие условия, в которых война стала бы непривлекательна; они хотели уничтожить войны, устранив порождающие их причины. Либералы не достигли успеха, потому что на смену либерализма пришел этатизм. Когда современные пацифисты говорят людям, что война не улучшит их материальное положение, они заблуждаются. Агрессивные нации продолжают верить, что победоносная война может улучшить жизнь их граждан.

Эти рассуждения не означают, что следует открыть Америку и британские доминионы для немецких, итальянских и японских иммигрантов. В существующих условиях открыть порты для нацистов, фашистов и японцев было бы самоубийством для Америки и Австралии. С таким же успехом они могли бы просто капитулировать перед фюрером и микадо. Сегодня иммигранты из тоталитарных стран являются авангардом их армий, пятой колонной, вторжение которой сделает бесполезные все оборонительные усилия. Америка и Австралия могут сохранить свою свободу, цивилизацию и экономический порядок, только жестко перекрыв доступ на свою территорию подданным диктаторов. Но все это результат этатизма. В либеральном прошлом иммигранты приходили не как передовой отряд вторжения, но как лояльные граждане своей новой страны.

Однако было бы серьезным упущением не отметить тот факт, что многие современники выступают за иммиграционные барьеры даже вне всякой связи с проблемой ставок заработной платы и доходов фермеров. Они хотят сохранить существующее географическое разделение различных рас. Они рассуждают так: западная цивилизация — это достижение людей белой расы, заселивших Центральную и Западную Европу, и их потомков в заморских странах. Она обречена, если в эти страны, населенные западными народами, нахлынут выходцы из стран Азии и Африки. Такое вторжение принесет вред как западным людям, так и азиатам и африканцам. Изоляция разных рас благотворна для всего человечества, потому что она предотвратит распад западной цивилизации. Если азиаты и африканцы останутся там, где жили многие тысячи лет, они получат помощь ради дальнейшего прогресса цивилизации белых. У них всегда будет перед глазами образец для подражания и адаптации к собственным условиям. Возможно, в далеком будущем им также удастся внести вклад в дальнейшее развитие культуры. Возможно, к тому времени окажется возможным устранение барьеров и отказ от сегрегации. Но в наши дни, говорят они, такие планы не могут даже обсуждаться.

Не следует закрывать глаза на то, что эти взгляды разделяет значительного большинство людей. Бессмысленно отрицать, что проекты отказа от географической сегрегации различных рас вызывают отторжение. Противниками массовой иммиграции цветных являются даже те, кто отдает должное достоинствам и культурным достижениям цветных народов и решительно возражает против любой дискриминации в отношении тех представителей этих рас, кто уже живет среди белых. Редко встретишь белого, не вздрагивающего от мысли о миллионах желтых и черных, живущих в их собственных странах.

Задача разработки системы, обеспечивающей гармоническое сосуществование, мирное экономическое и социальное сотрудничеств между разными расами, будет решаться будущими поколениями. Но человечеству не справиться с решением этой проблемы, если оно полностью не откажется от этатизма. Не будем забывать, что действительную угрозу нашей цивилизации представляет не конфликт между белыми и цветными народами, а конфликты между различными народами Европы, в том числе и народами европейского происхождения. Некоторые авторы пророчили решающую схватку между белой и цветными расами. Однако реальностью нашего времени является война между группами белых народов, а также между японцами и китайцами, принадлежащими к монголоидной расе. Эти войны есть порождение этатизма.

8. Социализм и война

Социалисты настаивают, что война — это одно из многих бед, присущих капитализму. В будущем социалистическом рае, верят они, не будет никаких войн. Конечно, до наступления этой мирной утопии придется пережить еще несколько кровавых гражданских войн. Но с неизбежным триумфом коммунизма все конфликты исчезнут.

Достаточно очевидно, что когда земля окажется под властью единого владыки, все войны между нациями и государствами уйдут в прошлое. Если социалистический диктатор сумеет подчинить себе все страны до одной, внешних войн больше не будет, если, разумеется, ОГПУ хватит сил, чтобы предотвратить распад этого мирового государства. Но ведь то же самое было бы и с любым другим завоевателем. Если бы монгольские ханы сумели достичь своей цели, они тоже обеспечили бы вечный мир на земле. Как жаль, что христианская Европа была столь упорна, что добровольно не уступила их притязаниям на мировое господство[18].

Однако мы рассматриваем не проекты замирения путем завоевания и порабощения всего человечества, но лишь вопрос построения мира, в котором не будет причин для конфликтов. Такую возможность предусматривал либеральный проект мирного сотрудничества демократических наций в условиях капитализма. Он потерпел неудачу, потому что мир отверг как либерализм, так и капитализм.

Существует две возможных модели мирового социализма: сосуществование независимых социалистических государств, с одной стороны, или создание единого всемирного социалистического правительства — с другой.

Первая система законсервирует существующее неравенство. Будут нации богатые и бедные, страны сравнительно малонаселенные и перенаселенные. Если бы человечество пришло к такому устройству 100 лет назад, разработка нефтяных месторождений Мексики или Венесуэлы, закладка каучуковых плантаций в Малайе или банановых — в Центральной Америке, были бы невозможны. В соответствующих странах просто не было капитала и подготовленных специалистов для разработки своих природных ресурсов. Социалистическая модель не допускает иностранных инвестиций, международных займов, выплаты дивидендов и процентов и прочих институтов капитализма.

Давайте рассмотрим, какими будут условия в мире равноправных социалистических наций. Есть страны перенаселенные, с белым населением. Они работают, пытаясь повысить свой уровень жизни, но их усилия подрываются недостатком природных ресурсов. Они отчаянно нуждаются в сырье и продовольствии, которые могут быть произведены в других, лучше обеспеченных странах. Но облагодетельствованные природой страны отличаются малонаселенностью и нехваткой капиталов для разработки своих природных богатств. Их обитатели не обладают ни усердием, ни умением извлекать выгоду из природных богатств. Они неинициативны; они цепляются за устаревшие методы производства; их не привлекают развитие и технический прогресс. Они не горят желанием увеличивать производство каучука, олова, копры и джута, чтобы обменивать все это на промышленные товары других стран. В силу такого отношения к жизни они оказывают влияние на уровень жизни тех народов, которые не наделены ничем, кроме умения и трудолюбия. Согласятся ли народы стран, обделенных природой, терпеть такое положение вещей? Захотят ли они работать усерднее и производить меньше, потому что народы, обласканные природой, упрямо отказываются более эффективным образом разрабатывать свои ресурсы? В таких условиях войны и завоевания не избежать. Рабочие сравнительно перенаселенных стран вторгаются в сравнительно малонаселенные области земли, завоевывают и присоединяют эти страны. А далее начинаются войны между победителями за долю в добыче. Каждый народ склонен считать, что не получил того, что ему положено по справедливости, что другие народы получили слишком много и что нужно заставить их поделиться. Сосуществование независимых социалистических стран неминуемо приведет к бесконечным войнам.

Это рассуждение подводит нас к разоблачению абсурдных марксистских теорий империализма[66]. При множестве взаимных противоречий, у всех этих теорий есть одно общее: все они строятся на утверждении, что капиталисты стремятся инвестировать за рубежом, потому что с прогрессом капитализма прибыльность производства внутри страны падает, а внутренний рынок в условиях капитализма к тому же не может потребить всю производимую продукцию. Стремление капиталистов к экспорту товаров и капитала, говорят марксисты, враждебно классовым интересам пролетариата. Кроме того, оно ведет к международным конфликтам и войнам.

Но ведь капиталисты вкладывают деньги в других странах не для того, чтобы уменьшить потребление внутри страны. Напротив, они делают это, чтобы снабжать внутренний рынок сырьем и продовольствием, которых в противном случае просто не производилось бы, либо они были бы доступны в ничтожных количествах или по более высокой цене. Без экспортной торговли и зарубежных капиталовложений европейские и американские потребители никогда не имели бы того высокого уровня жизни, который обеспечил им капитализм. К экспорту товаров и капитала капиталистов подталкивали потребности отечественных потребителей. Если бы потребители охотнее и в большем количестве приобретали те товары, которые могут быть произведены внутри страны без использования иностранного сырья, чем те, для производства которых необходим импорт сырья и продовольствия, было бы прибыльнее расширять производство внутри страны, чем инвестировать за рубежом.

Марксистские доктринеры сознательно закрывают глаза на неравенство, создаваемое неравномерностью распределения природных богатств. Но ведь это неравенство и является главной проблемой международных отношений[19]. Будь это не так, тевтонские, а потом монгольские племена не стали бы вторгаться в Европу. Они довольствовались бы огромными пустыми пространствами тундры или северной тайги. Без учета неравенства природных ресурсов и климата мы будем видеть не мотивы войны, а, скажем, только дьявольские заговоры, зловещие махинации капиталистов в марксистском варианте или, как говорят нацисты, интриги мирового еврейства.

Подобное неравенство естественно и никогда не исчезнет. Для единого мирового социалистического правительства оно также будет представлять неразрешимую проблему. Мировое правительство, разумеется, может выбрать политику всеобщего равенства; оно может, не учитывая законных интересов групп трудящихся, или различных стран, или разных языковых групп, заняться перемещением рабочих и капитала из одной области в другую. Но не стоит питать иллюзий, что переселенцы, уровень жизни которых в результате подобной политики будет снижаться, станут безропотно это терпеть. Ни один западный социалист не готов принять модель социализма, при которой (даже если представить, что социализм повысит производительность труда) уровень жизни в его собственной стране упадет. Западные рабочие не горят желанием уравнивания доходов с более чем миллиардом чрезвычайно бедных рабочих и крестьян Азии и Африки. По той же причине, по какой они выступают против иммиграции при капитализме, эти рабочие будут противиться политике перемещения трудовых ресурсов мировым социалистическим правительством. Они скорее будут воевать, чем согласятся на устранение существующего неравенства между счастливыми обитателями сравнительно малонаселенных районов и невезучими жителями перенаселенных областей мира. Не имеет значения, как мы назовем результат — гражданской войной или войной между народами.

Западные рабочие привержены социализму, потому что надеются улучшить свое положение за счет уничтожения того, что они называют незаработанным доходом. Мы сейчас не будем говорить об иллюзорности этих надежд. Лишь подчеркнем, что западные социалисты не хотят делиться своими доходами с обездоленными массами Востока. Они не готовы отказаться от самой ценной привилегии, которую имеют в условиях этатизма и экономического национализма — от недопущения иностранцев на внутренний рынок труда. Американские рабочие выступают за сохранение того, что они называют «американским образом жизни», а не за мировой социалистический образ жизни, который будет представлять нечто среднее между сегодняшним американским уровнем и уровнем жизни кýли[67], причем вероятно, что намного ближе к уровню последних. Такова реальность, и никакая социалистическая риторика ничего не изменит.

Те же самые эгоистические групповые интересы, которые, создав иммиграци­онные барьеры, сорвали либеральные планы мирного мирового сотрудничества народов, государств и отдельных людей, будут причиной разрушения гражданского мира во всемирном социалистическом государстве. Обещание всеобщего мира столь же беспочвенно и ошибочно, как и все остальные аргументы, призванные продемонстрировать осуществимость и целесообразность социализма.

[1] Акт IV, сцена в сумасшедшем доме.

[2] Kenyon, “The Bible as Christ Knew It,” in The History of Christianity in the Light of Modern Knowledge

[3] В главе VIII мы рассмотрим роль расовых факторов в развязан­ной нацистами травле евреев.

[4] Renan, Qu’est-ce qu’une nation? (ed. Paris, 1934).

[5] Renan, idem, p. xi.

[6] Idem, pp. 84, 88.

[7] Idem, p. 83.

[8] “L’homme n’appartient ni à sa langue, ni à sa race; il n’appartient qu’ à luimême.” Idem, p. ix.

[9] Idem, p. viii.

[10] Steding, Das Reich und die Krankheit der Kultur

[11] Carl Schmitt-Dorotic, Der Begriff des Politischen (Munich, 1932).

источник

1. Принцип национальности

Здесь кратко изложены модели государства с точки зрения философии самых известных пердставителей данной науки. Опять же, может кому надо. Мне вот только одно странно. Мысли, здесь изложенные, часто весьма дискуссионны. Удивительно, что никто не разнес эти философские системы в пух и прах в то время, когда они создавались.

Платон конструирует модель идеального общества, которому приписываются свойства, призванные заместить известные мыслителю политические институты. Высший смысл осуществления политической деятельности – достижение социальной справедливости. Модели политического устройства: тимократия – военизированная система политического правления; олигархия – власть богатых, возникающая по мере закономерного расслоения развивающегося общества; демократия – власть народа, её бедных слоёв; тирания – закономерный итог демократического правления. Справедливое государство должны составлять три класса: правители – стражи - земледельцы и ремесленники. Главная роль в конструировании справедливого общества отводится образованию. Правитель (философ) готовится к принятию на себя полномочий в течение 50 лет, начиная с момента рождения. В ходе этой подготовки он непрерывно подвергается разнообразным испытаниям, через которые проходит всё население. После таких испытаний правитель уже неспособен ставить свои интересы выше общественных, будучи предельно аскетичным и независимым. Переход из одного класса в другой открыт всем, кроме, естественно, рабов, которых никто из античных философов не признал в качестве свободных граждан. «Целительная ложь» - цензура, с чьей помощью правитель имеет возможность удерживать народ в «узде».

Аристотель выделяет 3 правильных типа государства: монархия, аристократия и конституция. У каждого есть своя обратная сторона: тирания, олигархия, демократия. Идеальная форма государства – монархия.
Послеполисная эпоха формируется в русле идеи воплощения ценностей мира, способных вызвать в каждом человеке гражданские чувства, призванные заложить основы общественной солидарности. Политическая теория – стоицизм – люди подобно природе, изначально предрасположены к гармонии, и, следовательно, смысл государства лежит в закреплении этой предрасположенности, её психологической реабилитации. Основоположник стоицизма Зенон Элейский – идеальное государство должно быть всемирным, гражданство – универсальным, закон – единым для всех. Он ставит личностные принципы самоопределения в политической системе в зависимость от надгосударственных интересов.

Фома Аквинский утвердил независимость авторитета государства от авторитета церкви. Государство становится субъектом, наделённым собственным интересом, самостоятельно участвующим в серии социальных преобразований.

Макиавелли: обеспечить социальный порядок в обществе можно только за счёт сильной государственной власти, завоевание которой является целью всякой политической деятельности. Ради достижения этой цели допускается нарушение всех существующих моральных заповедей, религиозных догматов. Народ не играет никакой роли в государстве, господин, государь определяет для народа цели бытия и не нуждается в признании законом своего правления. Вклад: им впервые была сформирована идеология национального государства.

Т. Гоббс: «война всех против всех». Общество эволюционирует через естественное (идея стоиков о естественном праве - образ рационально понятой природы человека) и государственное (призвано преодолеть спор в стадии естественного состояния, в рамках которого право убивать себе подобных – одно из самых распространённых) состояния. Государство – вместилище групп людей, которые выделяются на основе общности интересов. Виды групп: 1. Упорядоченные группы – один человек или собрание людей выступают в качестве представителей всей группы. 1.1. абсолютные. 1.2. независимые; 2. Неупорядоченные. Управлять какой-либо территорией можно через прямую власть суверена и через местное собрание. Правление через местное собрание, дарованное сувереном территориальным князьям по поручению, соответствует провинциальному уровню.

Дж. Локк: суверенитет народа выше, чем суверенитет созданного им государства. Если государство нарушает общественный договор, оно может быть преобразовано. Достижения - понятие собственности, принцип толерантности, принцип большинства в политических решениях. Естественное состояние человечества в относительно гармоничном сочетании равенства и свободы. Задача государства – обеспечить условия для свободного саморазвития людей, основу которого составляет право собственности. Разделение светской и духовной власти делает возможным осуществление принципа толерантности, веротерпимости. Эти положения позволяют считать Локка родоначальником либерализма.

И. Кант:  идеальная форма государственного устройства является республика (устройство, установленное, во-первых, согласно с принципом свободы членов общества (как людей), во-вторых, в соответствии с основоположениями о зависимости всех (как подданных) от единого общего законодательства и, в-третьих, по закону равенства всех (как граждан государства)). Для Канта республиканский строй не исключает монархии, а скорее призван дополнить её. Монархия – форма политического устройства, представляющая общую волю граждан, зафиксированную в воле одного человека. В такой республике все граждане должны подчиняться принятым законам, а правительство – контролировать их соблюдение. Наиболее оптимальной формой международного объединения, способного обеспечить всеобщий мир, является федерализм свободных государств.

Г. Гегель: разделял власть на княжескую (должна узаконивать право государства визирования текущих государственных решений. Подлинное равенство – это равенство перед законом, и оно достижимо лишь при конституционно оформленной «разумной монархии», призванной обеспечить права личности), правительственную (включается и судебная. Цель – совмещение интересов среднего класса с интересами сильной монархии) и законодательную (независимость от представительных органов. Законотворчество – свободная от интересов масс деятельность профессиональных политических структур). Тремя основными составляющими гражданского общества являются система потребностей, отправление правосудия (полиция) и корпорация. Господство права – это по сути этатистский вариант достижении идеала обеспечения прав свободной личности.

К. Маркс и Ф. Энгельс: исходили из классовой природы государства, возникшего в результате раскола общества на классы с противоположными друг другу экономическими и политическими интересами

источник

Кидаю это исключительно для себя. Сомнваюсь, что кому-то данная тематика будет интересна. Но я уже говорила, что

а) я - историк

б) у меня канд.минимум по философии осенью

в) я веду дневник прежде всего для себя и кому неинтересно, ничем не могу помочь. Идите туда, где вам интересно.

И да, это кусочек реферата. Не могу сказать, что реферат написан добротно. Из всего необходимого в ведении есть только актуальность. Про остальное сказать ничего не могу, там денежку платить надо. Ну да ладно. Мне основная мысль была нужна. А на счет введения, в конце-концов не все учатся на истфаке и не всех дрессируют писать научные работы. Да и не всем это надо, скажем честно.

Этатизм и анархизм общественного сознания выступают и как формы отражения, и как формы отношения познающего субъекта (отдельного мыслителя, больших и малых социальных групп, общества в целом) к познаваемому объекту, как "деятельность в форме отношения"[2]. С учетом тесной онтологической и гносеологической связи политического и правового сознания с государством и сопутствующей ему такой формой права как законодательство представляется плодотворным выделение такого критерия типизации политического сознания, как его ценностное отношение к этим явлениям. В рамках ценностного отношения субъекта к объекту "предмет может быть не только ценностью, но и антиценностью или нейтральным в аксиологическом смысле"[3]. Для типов политического сознания такой ценностью и антиценностью выступают государство, законодательство и некоторые другие явления. Наличие определенного ценностного знака или заряда ("плюса" или "минуса"), обозначающих положительное или отрицательное отношение политических идей, теорий к государственности, кристаллизует внутреннюю полярную структуру общественного политического сознания, объясняет механизм его генезиса и функционирования. Данное ценностное отношение выступает как суперценность, образующая противоположные типы внутри политического сознания. Отмеченное отношение "и есть та сердцевина типа политического сознания, его интегрирующий фактор"[4]. В современной литературе выделяется два основных типа политического сознания по их полярному отношению к государству – "государственнический" тип (этатизм) и антигосударственнический тип (анархизм)[5]. Каждый из них имеет свою сложную структуру, широкий спектр идей и теорий, является подсистемой системы политического сознания.
     АНАРХИЗМ  — (от греч. anarchia — безначалие, безвластие) — теория о неограниченной свободе и равенстве людей. Отцом данной теории называют П.Ж. Прудона, хотя зарождение она получила у Ж.Ж. Руссо. В России М.А. Бакунин и П.А. Кропоткин выступали против всякого принуждения и дисциплины. Основными принципами данной теории явились положения о ликвидации классов, уравнивании в правах всех людей, отсутствии правительства, замене частной собственности на владение, означающей, что каждый будет располагать неким имуществом, которое нельзя передавать или уступать кому-либо. В правовом сознании анархизм также является определенным полюсом-подсистемой идей, теорий. Здесь объект его отрицательного ценностного отношения – законодательство государства. По отношению к законодательству в анархическом правовом сознании содержится значительный отрицательный "заряд". Различные варианты правовых идей анархизма весьма созвучны идеалам социологической и особенно психологической школ в теории права, а также доктринам естественного права. Однако категорическое отрицание законодательства (своего рода антизаконодательная направленность) и резкое противопоставление его некоторым другим, признаваемым анархизмом формам права, отличает анархическое правовое сознание от других теорий права.
     ЭТАТИЗМ — (от франц. etat — государство) —  направление политической мысли, рассматривающее государство как высший результат и цель общественного развития. Идеи этатизма исторически прослеживаются во многих политических доктринах. В докапиталистический период они были связаны по преимуществу с обоснованием и защитой абсолютизма (например, учение о государстве Гоббса). Гегель утверждал, что государство — «цель в себе» — высшая из всех целей. В буржуазном обществе с его первоначально господствовавшими взглядами «минимального государства» (т. е. его ограниченной роли в жизни страны) Этатизм выступал главным образом как антилиберальная и антидемократическая доктрина, как требование сильной государственной власти с позиции реакционных социально-политических сил (крайняя форма этатизма — фашистская теория и практика «тотального государства») [6].
     Анархизм  и этатизм как типы политического  сознания отражают, осваивают политическую действительность и в определенной мере творчески содействуют формированию и разнонаправленному развитию противоречивых процессов в политической жизни, их ускорению или замедлению. Внутренняя целостность типов политического сознания определяет особенности понятийного, категориального аппарата соответствующих его подсистем, имеющих как внутриподсистемные, внугритиповые так и определенные межподсистемные, межтиповые связи и взаимодействия
     Центральный тезис анархизма – проповедь  абсолютной свободы и критика государства как механизма ее подавления. Анархизм проповедует уникальность и ценность человеческой личности, ее право на ничем не ограниченную свободу, независимость от общества и государства.
     Анархизм  как и все общественные явления  возникает и эволюционирует в  ходе исторического развития. Анархический тип политического сознания зарождается  в общественном политическом сознании как один из его полюсов в глубокой древности, видимо, на ранних этапах институализации политических отношений. Сложные механизмы социально-политического развития, чередования циклов порядка и хаоса в общественной системе активизировали в общественном сознании, синхронно с переменой этих состояний, соответствующие им идеологические явления и процессы. По мере эволюции политической и правовой реальности цивилизации, усложнения общественной жизни, повышения уровня ее организованности, эволюционировали и типы (полюсы) политического сознания – этатизм и анархизм. В частности, менялась структура, содержание и формы анархизма, его удельный вес и значение в различные периоды в общественном сознании. Начиная с идей даосизма в Древнем Китае, идей киников и части софистов в Древней Греции, анархический тип политического сознания долгое время представлял собой сравнительно аморфное, отчасти фрагментарное идеологическое образование (адекватное уровню развития политической культуры и политического сознания).
     Анархизм, по сути, является исторически первой экстремистской идеологией. В словаре В. Даля греческий термин «анархия» определяется как «отсутствие в государстве или общине главы, устроенного правления, силы, порядка, безвластие, безначалие, многобоярщина», а анархист рассматривается как «любитель безначалия, смут, крамол». Как самостоятельное идеологическое направление анархизм появился в начале XIX в. и связан с расцветом западноевропейского индивидуализма, религиозного нигилизма, либерализацией и демократизацией общественной жизни того времени. Источниками формирования анархистских теорий стали доведенные до логического завершения либеральные идеи индивидуальной свободы, «естественных прав» человека, искусственного происхождения государства, относительности морали и критики религии.
      Анархический  тип политического сознания, как и этатический, уходит своими корнями в глубокие исторические пласты, видимо, синхронные появлению первых государств. Можно предполагать, что ранние идеи с ценностно-негативным отношением к государству и закону возникали как идеализация прежнего родо-племенного строя, память о котором сохранилась в общественном сознании, а с другой стороны, как спонтанно возникающее у некоторых групп населения, в социально-напряженных ситуациях, отношение к государству, его конкретным представителям и органам, включенным в механизм эксплуатации и угнетения в рабовладельческом и феодальном обществах. Уже политическая и правовая мысль древнего мира дает яркие образцы этого типа сознания (Лаоцзы в Древнем Китае, часть софистов, киники в древней Греции, отчасти раннее христианство в Древнем Риме и т. д.). В средние века эту традицию хранили политические идеи некоторых течений религиозного сектантства. В средневековой России представителем этого типа сознания был вольнодумец Феодосии Косой[8]. Его "новое учение" сложилось в 50-60-х гг. XVI в., примерно в тот же исторический период, что и теория "Москва – Третий Рим" старца Филофея – представителя этатического политического сознания этого времени. Период русского централизованного государства и формирования сословно-представительной монархии дает, пожалуй, первый зафиксированный в исторических источниках и достаточно известный в литературе значительный почти одновременный "всплеск" полярных типов политического сознания в России.
     Теоретическая кристаллизация анархизма, переход от доклассического к классическому анархизму происходит в XIX в. Основателями анархизма считаются Макс Штирнер (1806–1856), Пьер Жозеф Прудон (1809–1865), Михаил Бакунин (1814–1876), Петр Кропоткин (1842–1921), Жорж Сорель (1847–1922).
      В XIX – начале XX вв. завершается оформление биполярной системы политического сознания и его подсистем – этатизма и анархизма. В дальнейшем идет процесс усложнения подсистем, выработка вариаций идей и доктрин соответствующих типов, внутритиповая группировка теорий, течений политической мысли. Формируется постклассический анархизм, так сказать, теория анархизма нового» поколения. В России в 1920-х годах крупнейшими его теоретиками являлись А.А. Боровой, АЛ. Гордин, А.А. Солонович и некоторые другие.
     Общие специфические черты анархистского мировоззрения:

отрицание роли и значения государства в развитии общества;
рассмотрение государства как искусственного и ненужного образования;
требование неограниченной свободы личности;
отвержение всех форм авторитета и управления;
приоритет личности перед коллективом;
отрицание дисциплины;
крайний субъективизм и индивидуализм;
мировоззренческий плюрализм;
гносеологический релятивизм (относительность истины и лжи) [7 с. 90].

     Основная  идея анархизма состоит в отрицании  государственной власти и проповеди ничем не ограниченной свободы каждой отдельно взятой личности. Взамен государственного устройства анархизм предлагает создание свободных федераций мелких автономных ассоциаций производителей, своего рода сельских общин или коммун. Идеал анархизма – будущее безвластное стихийно самоорганизующееся общество. «Мы отрицаем государство, потому что государство отрицает свободу». Как писал в своем программном сочинении «Анархизм» один из идеологов современного неоанархизма Даниэль Герен, «Анархизм – лишь одно из течений социалистической мысли, такое, в котором главным является стремление к свободе и желание отменить государство».
     В своей знаменитой работе «Единственный  и его собственность» («Единственный и его достояние») (1845) Макс Штирнер сформулировал идею о существовании единственного подлинного субъекта, абсолютно свободного и самодостаточного, способного выйти из-под власти общества и государства и противостоять им. Человек должен искать не социальную, а «свою» собственную свободу.
     Современное ему капиталистическое общественное устройство Штирнер определял как «диктат одержимых». Двигательным механизмом «одержимого» поведения в таком обществе выступает конкуренция, которая является главной опасностью современного мира, поскольку в нем невозможна конкуренция личностей и талантов, а только конкуренция капиталов. Находясь под влиянием философии Гегеля, Штирнер доказывал, что в современном буржуазном обществе человек не является личностью, поскольку может реализовать себя только как форма востребованного на рынке финансового, административного, интеллектуального или физического капитала. Капиталистическая одержимость, по мнению Штирнера, порождает отчуждение человека и от мира, и от самого себя: «Нас выгнали из самих себя». Это отчуждение человека от самого себя (самоотчуждение) поддерживается всеми социальными институтами (государством, церковью, семьей), частной собственностью и общественной моралью, которые мыслитель рассматривал как инструменты подавления, против которых свободное Я должно бороться всеми возможными способами. Спасение  Штирнер видел в активной борьбе сильных и свободных духом одиночек, которые, в отличие от всего остального, по духу рабского населения, завоевывают свою свободу.
     Пьер  Жозеф Прудон, который в 1840 г. ввел в научный оборот термин «анархизм», так же, как и Штирнер полагал, что народ сам обрекает себя на рабское состояние, являющееся закономерным явлением, пока народ не начнет активно сопротивляться несправедливости. Особой критике Прудон подвергал саму идею государства, называя ее в ранних работах «выдумкой», и взамен предлагая триаду «никаких партий, никакой власти, абсолютная свобода человека и гражданина». Будучи ярым противником капитализма, Прудон считал целью своей жизни «отнять у капитала его послушных солдат». В своих произведениях он обосновывал отмену частной собственности («собственность – это кража»), ростовщичества и финансовых монополий, выступал против технологического прогресса, считая его одним из главных препятствий на пути социального прогресса. Увеличение числа машин, призванных первоначально облегчить труд рабочих, на деле приводит к сокращению рабочих мест, росту безработицы и углублению классовых противоречий. Одновременно Прудон выступал и против демократии, которую считал диктаторской («диктатура большинства») по своей природе: «Демократия в той же мере является свободой, в какой Иуда является Христом», «демократия – это не что иное, как конституционный тиран». Прудон выступал как теоретик «организационного плюрализма» и защитник федерализма как оплота свободы человека, идеализировал архаическую сельскую общину, общинные принципы существования, свободного от тотального контроля государства, ориентировался на идеал прочной патриархальной семьи, полагая, что «человечество должно найти третий путь, равно удаленный как от частнособственнического капитализма, так и от коммунистического социализма».
     Подобное  смешение радикализма и традиционализма  привело к появлению различных истолкований идеологии анархизма. Чаще всего выделяют три основных направления классического анархизма:
     коллективистское (связано с именем Михаила Бакунина);
     коммунистическое (с именем Петра Кропоткина);
     анархо-синдикалистское (с именем Жоржа Сорреля).
     Идеи  Прудона оказали большое влияние  на формирование теории «анархистского коллективизма» Михаила Бакунина, которая строилась на принципах «свободы» и «равенства». В работе «Государственность и анархия» (1873) Бакунин противопоставлял понятия общества и государства. Критикуя идею государства, русский анархист отвергал и марксистский вариант коммунистического общества, построенного, по его мнению, не на действительно живом объединении людей, а на невыносимых принуждении и диктатуре.
     В противовес марксистской теории Бакунин  выдвинул идею свободных ассоциаций, полагая, что в процессе разрушения государств «на развалинах политических государств оснуется совершенно свободно и организуясь снизу вверх вольный братский союз вольных производительных ассоциаций, общин и областных федераций». Устранение государства, по мнению Бакунина, освободит личность, а гарантировать ее защиту смогут территориальные или профессиональные коллективные образования.
     Выдающимся  теоретиком анархизма, своеобразным «идолом» анархистского движения в России был Петр Кропоткин, который сумел связать классический анархизм XIX в. с неклассическими концепциями XX в. Его работы «Анархия, ее философия, ее идеал» и «Анархия в социалистической революции» стали манифестами анархистов в начале ХХ в. Кропоткин опираясь на идеи Просвещения и традицию позитивизма, пытался создать целостное учение анархизма, включающее в себя различные отрасли знания – от естествознания до этики, – и базирующееся на строгом естественнонаучном фундаменте. Целью Кропоткина было обоснование неразрывного единства и даже тождества анархии и коммунизма. Анархия без коммунизма приводит к эгоистическому произволу, а коммунизм без анархии – к чудовищному деспотизму.
     Будучи  убежденным дарвинистом, Кропоткин  считал, что и у животных, и у человека уже на биологическом уровне существуют чувства взаимопомощи и солидарности. Именно они являются решающими факторами прогресса и основой человеческой нравственности. Противопоставляя государство и народ, традицию власти и традицию свободы, Кропоткин писал: «Государство — нечто гораздо большее, чем организация администрации в целях водворения «гармонии» в обществе, как это говорят в университетах. Это — организация, выработанная и усовершенствованная медленным путем на протяжении трех столетий, чтобы поддерживать права, приобретенные известными классами, и пользоваться трудом рабочих масс; чтобы расширить эти права и создать новые, которые ведут к новому закрепощению обездоленных законодательством граждан по отношению к группе лиц, осыпанных милостями правительственной иерархии.
     Камнем  преткновения у анархистов, отрицающих насилие, было отношение к революции, которая сама по себе являлась апогеем насилия. Кропоткин исходил из того, что всякая социальная борьба прогрессивна только тогда, когда способствует преодолению старого и возникновению нового. В отличие от Бакунина, видевшего в революции инструмент разрушения старого и отжившего, Кропоткин рассматривал последнюю только как утверждение. Подлинная революция, по его мнению, прежде всего должна произойти в сознании народа, а затем уже выкристаллизоваться в социальную революцию. Сущность революции заключается в самоорганизации населения, разрушении государства, экспроприации собственности, развитии местного территориального и производственного самоуправления. Крайне негативно Кропоткин относился к «революционному террору», который, по его мнению, приводит к перерождению революции («Робеспьер привел к Наполеону»). В анархо-коммунистической теории Кропоткина на первый план была поставлена личность и свободный федеративный союз общин.
     Критика государства как машины подавления присутствует и в христианском анархизме Льва Толстого. Будучи сторонником теории завоевания (теории насилия) в возникновении государств, в своей работе «Суеверие государства» Толстой отмечал, что люди мучают, убивают, грабят друг друга и самих себя из-за идеи государства, которая поддерживает царство зла. Главную причину отсутствия свободы в современном мире писатель видел в лжеучении о необходимости государства. Люди могут быть несвободны и при отсутствии государства, но при его наличии о свободе и говорить нечего. Толстой полагал, что освободиться от государства человечество сможет только тогда, когда обнаружит в себе духовное начало жизни и возвратится к евангельским заповедям, главная из которых – «возлюби ближнего твоего, как самого себя».
     В 20-х гг. ХХ в. в Европе наблюдается спад интереса к анархизму, связанный с затяжным европейским кризисом после Первой мировой войны и событиями в России после 1917 г. Одной из немногих европейских стран, где анархизм продолжал пользоваться заметным влиянием, оставалась Испания. В 1926 г. в этой стране была основана политическая организация анархистов — Федерация анархистов Иберии (ФАИ), которая включала в себя несколько сотен тысяч человек. В 1936–1939 гг. в результате борьбы коммунистов и анархистов, ФАИ была разгромлена, а в Испании, ослабленной внутренней борьбой, установилась диктатура Франко. В это же время достаточно крупные анархистские движения возникли во Франции и Италии, появилось мощное анархо-синдикалистское движение в Аргентине, связанное с деятельностью анархо-коммунистической организации ФОРА. Основой анархо-синдикализма стали синдикалистские принципы аполитичности, антикапитализма, антиэтатизма. Синдикалисты не принимали участия в парламентских «играх», выступали против партийной бюрократии и организационного централизма. Аргентинские анархо-синдикалисты под руководством Макса Неттлау проводили многочисленные демонстрации и забастовки, участвовали в сражениях с полицией. В 30-е гг. ХХ в. ФОРА была разгромлена.
     После Второй мировой войны анархистское движение вновь выходит на политическую арену в рамках проектов неоанархизма, «новых левых», нонконформизма. Как и классический, неоанархизм напрямую связан с критикой современного капитализма и направлен на доказательство того, что современный, живущий по законам этатизма мир, привел человечество к «войне всех против всех». В 1949 г. была создана Международная анархистская организация («Черный Интернационал»), программным документом которого стал «Манифест свободного коммунизма» (1952).
     Идеологами  неоанархизма считают Стюарта Хоума, Эби Хофмана, Джерри Рубина, Рауля Ванейгема, Хьюи Перси Ньютона, Франца Фанона, Абу Джамаля, Исраэля Шамира, Хоакима Бея, Ги Дебора, Унабомбера, а также Ноама Хомского, Джорджа Вудкока, Даниэля Герена, Мюррея Букчина и др. Современный неоанархизм в основном выступает с критикой не самого государства, а крупных корпораций. Он, как отмечает один из известных анархистов «новой волны» Боб Блэк, «в значительной степени является не вызовом существующему порядку, а, скорее, очень специализированной формой приспособления к нему».
     Разновидностью  неоанархизма является идеология «новых левых», зародившаяся в западных странах (Франции, США, Италии, ФРГ) в конце 50-х гг. ХХ в. в среде интеллигенции и студенчества и связанная с движениями хиппи, появлением в Западной Европе многочисленных троцкистско-анархистских студенческих групп и подъемом национально-освободительного движения в Африке и Латинской Америке. Термин «новые левые» впервые был употреблен в известной работе Ч.Р. Миллса «Письма к новым левым», опубликованной в качестве манифеста этого движения в 1961 г. Идеология «новых левых» опиралась на идеи западного марксизма, анархизма и троцкизма. Огромное влияние на ее формирование оказали «философия жизни» (Ф. Ницше, О. Шпенглер) экзистенциализм (Ж.-П. Сартр, А. Камю), нео- и постмарксизм (Э. Фромм, Г. Маркузе, Д. Лукач, Л. Альтюссер и др.), нео- и постфрейдизм (Ж. Лакан), постструктурализм (Р. Барт, М. Фуко). Представители данных направлений критиковали либерализм и капитализм, обосновывали идеи «европейского нигилизма» (Ф. Ницше), «заката Европы» (О. Шпенглер), демократических декораций капитализма, скрывающих его «фашизоидную» сущность (Г. Маркузе) и т. п.
     «Новые» выступали за политизацию всех сфер человеческой жизнедеятельности, проповедовали «демократию участия», т. е. контроль снизу за всеми сферами общественной жизни, начиная от политики и заканчивая здравоохранением и образованием, против всех форм общественной организации и государственного контроля. В организованных ими коммунах должности чередовались, любая официальность рассматривалась как авторитарное правление. «Новые левые» негативно относились к «обществу потребления» и накоплению собственности, проповедовали «экспроприацию» собственности, что выразилось в масштабном увеличении краж в универмагах и торговых центров и грабежах граждан в конце 60-х гг. ХХ в.
     Немецкие  «новые левые» представлены именами  Руди Дучке, Хорста Малера, Ульрики Мари Майнхоф, а также Андреаса Баадера и Гудрун Энсслин, которые «зажгли факел в честь Вьетнама» в 1968 г., устроив поджог универмага во Франкфурте и спровоцировав таким образом целую серию студенческих терактов. Протест немецких «новых левых» начался с выступлений против диктаторских режимов в Иране и распространения ядерного оружия, а закончился созданием террористических организаций. Немецкие левые выступали с критикой буржуазного государства как системы насилия, американского империализма, мещанского образа жизни обывателей, войны во Вьетнаме и продажной прессы. Кумирами немецких «новых левых» были Че Гевара, Мао Цзэдун, Лев Троцкий, Фидель Кастро. Большинство терактов было совершено против военной администрации ФРГ и представителей НАТО. Впоследствии организация распалась, многие ее организаторы были убиты или арестованы. В 1971 г. в ФРГ была создана еще одна террористическая группа «Движение 2 июня», а в 1973 г. Ильич Рамирес Санчес («Шакал») образовал организацию «Революционная борьба». Всплеск левого терроризма в Германии пришелся на 1977 г. («немецкая осень»).
     В 70-е гг. ХХ в. в Италии также наблюдался расцвет правых и левых экстремистских группировок, самой известной из которых были Красные бригады, созданные в 1969–1970 гг. Ренато Курчо и Маргаритой Кагол. С 1970 г. Красные бригады начинают активную террористическую деятельность, распространяют листовки, производят поджоги автомобилей, диверсии на предприятиях, похищения чиновников. С 1972 г. эта деятельность приобрела широкомасштабный характер. Во второй половине 70-х гг. группировка перешла к вооруженным акциям: похищениям людей и политическим убийствам. Всего за период с 1971 по 1980 гг. в Италии террористами было убито 15 прокуроров и судей. Пик деятельности Красных бригад пришелся на 1977–1981 гг. В этот период организацию возглавлял Марио Моретти. 16 марта 1978 г. террористами было организовано знаменитое похищение христианско-демократического лидера Альдо Моро. Красные бригады были очень хорошо организованы и состояли из разветвленной террористической сети, включавшей в себя колонны (Рим, Милан, Турин, Генуя, Венеция), службы разведки и информации, занимавшиеся внедрением своих агентов в различные корпорации, на производство, в министерства и полицию. Психологическая служба занималась изучением воздействия сообщений СМИ на людей. С 1980 г. последовала сеть арестов членов красных бригад. Одними из последних преступлений данной группы стал теракт в феврале 2002 г., когда рядом с Министерством внутренних дел Италии в Риме была взорвана бомба, и убийство Марко Бьяджи, советника Министра труда Италии. На сегодняшний день Красные бригады практически прекратили свое существование.
     Бунт  против капиталистического «общества  потребления» закончился поражением «новых левых». Уже в середине 1970-х гг. политический и экономический кризис в западных странах «заставил» повзрослевших революционеров вписываться в существующую капиталистическую систему, против которой они еще несколько лет назад боролись. Некоторые бывшие «революционеры», в частности французские «новые философы» Анри-Бернар Леви, Андре Глюксман и др., постепенно отказались от своих радикальных взглядов и впоследствии удачно вписались в критикуемую ими ранее общественную систему, заняв профессорские должности в престижных университетах. Другие бывшие «новые левые» заняли места в банках и офисах крупных корпораций.
     К современным ультралевым можно отнести движение нонконформистов, представителей некоторых мистических ориенталистских направлений, антиглобалистов, зеленых и др. Пафос всех этих направлений остается старым – борьба с так называемым новым капитализмом.

источник