Я  почувствовал  светлую  радость  начала

В  затихающем  на  ночь  молдавском  селе...

 

Пётр Накладчевский 2

Оттого,  что  здесь  пахнет  и  хвоей  и  терном,
И  у  встречных  мужчин  в  бородах  седина,
И  что  женщины  гаснут  до  времени  в  чёрном,
Усмиряется  плоть  в  чёрном  платье  затворном,
Оттого,  оттого  здесь  видней  старина.

Гонит  мальчик  по  склону  вечернее  стадо.
Чья  судьба  одарила  печалью  глаза?
Потухающий  свет.  Серебро  водопада.
И  на  камне  зажжённая  гроздь  винограда -
Незаметно  в  расщелине  вьется  лоза.  

Этот  свет  перед  сумраком  длится  мгновенье,
И  поспеть  надо  до  темноты  к  очагу,
За  ущелье,  в  долину,  где  в  дальнем  селенье
У  камина  как  будто  в  ином  поколенье,
Я  к  истокам  своим  прикоснуться  могу.

Я  почувствовал  светлую  радость  начала
В  затихающем  на  ночь  молдавском  селе.
Радость  слову,  которое  гостя  назвало,
Радость  гостю,  когда  ещё  нас  было  мало,
Когда  нас  не  хватало  ещё  на  земле.

Здесь  на  завтра  огонь  сохраняют  вчерашний,
Вытекает  из  прошлого  века  родник,
И  с  румынских  времён  здесь  могилы  и  пашни,
И,  мне  кажется,  до  разделившей  системы
Знал  и  я  выдыхающий  слова  язык.

Будто  гор  и  деревьев  глухие  названья,
И  небес,  и  пророков,  и  каменных  стен,
И  стихающий  шёпот  столетий - преданья,
Нужно  передавать  из  дыханья  в  дыханье,
Губ  касаясь  младенцев  грядущих  колен.

Лица  юношей,  как  на  старинных  иконах,
Лай  собак,  отдалённое  ржанье  коней,
И  предчувствие  жертвы  в  уснувших  загонах,
Память  здесь  вырастает  на  каменных  склонах,
Ей  нельзя  удержаться  без  цепких  корней.

Здесь  имён  своих  прежних  забыть  не  успели,
Потому  что  смотрели  ушедшим  во  след,
Потому  что  дышали  гортанью  свирели,
Потому  что  тянулась  рука  к  колыбели,
Подойду  и  качну  свои  тысячи  лет. 

© Copyright: Пётр Накладчевский 2, 2012
Свидетельство о публикации №112011008529 

 

 

Camping
Art-Labirint fest, Moldova

 

 

Такое мог сделать только ненормальный. Художник был отпетым психом. Я не люблю современное искусство, но обожаю странных людей.

Поэтому, вот вам история электрика, который сделал один из самых странных парков Израиля.


1 Небольшая деревня неподалёку от Хайфы. Живёт своей жизнью, выращивает фрукты или домашний скот. Словом, обыкновенный киббуц.


2 На окраине и расположился небольшой парк “Базальтон”, который больше двадцати лет строит Даган Шкловский.


3 Всё начиналось довольно мило. Даган начал обрабатывать базальтовые глыбы случайно, и результат ему понравился. К мастеру присоединился его брат. Они оба не были профессиональными скульпторами, и занимались необычным хобби по вечерам, после работы. Базальт, кстати, не самый простой в обработке камень.


4 Почти все работы в саду — это головы. Чаще всего людские, но сверху на них надеты странные “шапки”. Вот что это за Элвис Пресли с причёской из рыбы?

Элла Аляутдинова

Говори на эльфийском,
Чтоб поняли только свои
И надвинь капюшон,-
Нас легко "вычисляют" по лицам.
Пять восточных провинций
Мы сдали, но Башня - стоит;
В этой зоне - офшор,
Если верить вестям из столицы

Ну, скажи - что за жизнь!
Хоть лети на Луну,
Хоть язык завяжи,
Чтобы не обмануть;
Хоть в могилу ложись,
Чтоб хоть там отдохнуть
От насилья и лжи,
Затопившей страну!

Закажи пару эля,-
Когда ещё так посидим...
На востоке - бои
С легионом взбесившихся орков.
Середина апреля...
Кто знает - что ждёт впереди.
Если мир устоит -
Будем жить,- как гласит поговорка.

Ну, прощай! В добрый час!
Напиши - не забудь;
Если кровь горяча,-
Ты услышишь трубу;
Если долго молчать,-
То поймёшь что-нибудь,
А погаснет свеча -
Не серчай на судьбу...

© Copyright: Элла Аляутдинова, 2014
Свидетельство о публикации №114041409105 

 

Лора Тасси

Уже темнело, когда Сандар возвращался домой с добычей. Бесшумно и быстро двигался олень-джамбар, но еще быстрее оказалась стрела юного охотника. Сандар ликовал. Теперь они с матерью долго не будут голодать, не придется им довольствоваться одной бобовой похлебкой. А еще часть мяса можно продать на ярмарке в Бангалоре и купить риса и пряностей.
Обо всем этом размышлял Сандар, не замечая, что давно уже сбился с пути. Дорогу домой он прежде безошибочно находил и в темноте, ведь только вечерами осторожные джамбары спускались к воде. 
Сейчас Сандар словно не узнавал знакомый с детства лес. Густые ветви ниима, сплетались над его  головой, как шатер, величественный и темный. То и дело проносились летучие мыши, порхали ночные бабочки, в траве звенели цикады. Но далеко, в чаще, едва заметный, мерцал странный блуждающий огонек. Раздвигая заросли, царапая руки и ноги в кровь, Сандар шел и шел на этот огонек. А когда дошел, наконец, так и замер, не в силах вымолвить ни слова... 
В самой чаще леса, окруженное высокими тиковыми деревьями, сверкало прозрачное озеро. На середине его цвел огромный розовый лотос. И в этом лотосе сидела девушка с глазами, лучистыми, как две звезды. Черные волосы ее рассыпались по плечам, а кожа казалась золотой в лунном свете.  

Как завороженный, глядел на нее Сандар и все не мог оторвать взгляда. Много красивых девушек было в деревне, но ни одна из них не вошла в его душу. 
А красавица, не замечая его, поднялась и стала кружиться в каком-то странном танце. Ее изящные ножки едва касались розовых лепестков лотоса. На тонких руках мелодично звенели браслеты.Легкое белоснежное сари, расшитое серебряными нитями, не скрывало гибкую фигуру девушки. Танец ее был как сама жизнь.
И тут она оборвала свой танец, увидев Сандара. 

- Кто ты?- спросил Сандар. - Не бойся, я не обижу тебя.
- Меня зовут Шимайя- ответила девушка. - И я озерная нимфа, апсара.
С этими словами она скрылась в своем цветке, но с любопытством продолжала рассматривать красивого и статного охотника. 
- Почему ты больше не танцуешь?
-Да ведь я не умею танцевать, как ваши девушки, - вздохнула Шимайя. - И никогда не видела, как они танцуют. Но иногда слышу звуки ситара, доносящиеся из деревни. 
-Но ты прекрасна, прекрасней всех на земле! - воскликнул Сандар - Пойдем, пойдем скорей в деревню, и женщины украсят тебя венками, словно саму Лакшми. 
-Не могу, - печально сказала Шимайя. - Душа девушки-лотоса хрупкая, как цветок. Первые же лучи солнца погубят меня. Лишь ночами раскрывается лотос, и тогда я могу танцевать и петь здесь, на озере. 

-Тогда я построю дом!- решил Сандар. - Дом, в кото ром всегда будет темно. И в этот дом ты войдешь моей женой...

Шимайя ничего не ответила. Она запела. Её нежный голос был похож на звон колокольчика. Грустную песню пела она. О людях, мечтающих о бессмертии. И о апсаре, что бессмертна, но с радостью отдала бы вечную жизнь за несколько лет счастья быть любимой...

Абдумажет Мамиров

 Звуки за занавесом.

Низко и глухо охнул фагот,
Нервно и резко вскрикнул гобой
Чей-то смычок попробовал струны,
Три ноты натужно уронила валторна,
Кто-то, как будто, задел колокольчики,
И тут же зажал, останавливая звон их,
Потом же, опять, смычком кто-то дёрнул,
Коротко, резко струны виолы,
Потом чьи-то пальцы стали струны щипать,
Тихие звуки посыпались стройно,
Что-то, вдруг начал кларнет бормотать,
Потом, как-то, внезапно не досказано бросил.
Звук его прервался сильным звоном тарелки.
Там за занавесом просыпался оркестр, как ребенок,
Иль жить начинал, голос пробуя робко…

  

 Прелюдия

Там за этим занавесом звуки ронялись,
Пока беспорядочно, как им придется,
Но вот, вот уж скоро мысли придут к нам,
Их принесут к нам симфонии образы,
Текущие,  бегущие, еле ползущие 
В тех колесницах, что звуками строены.
Звуки как тихий источник желаний,
Гармонии ряд их, как воспоминания,
И какофоний вскрики отчаяния.
Темы восторга иль тихой печали,
Неудовлетворенных бурных желаний,

Каждой следующей нотой, негромко звучащей,
Так ожидаемой, так нам знакомой,
Будет построено мыслей течение…
Все эти ноты, звуки, намеки, иль утверждение,
Эти все темы во времени строены,
Мыслями автора, тщательно скроены.
Это ноты, как буквы -  средство рассказа,
Или как краски средство показа.
Там полотно, здесь же, лишь время, 
Звуков течения, их строя  основа.
Романы, рассказы, поэмы, новеллы,
Тоже из звуков кажется строены,
Но эти звуки приносят нам буквы,
Тоже живущих во времени остове.

Время нам дарит симфонии жизни,
В каждой из них детства прелюдии,
И медленных, тягучих анданте взросления,
И рондо и скерцо юности искры свечения,
Сонаты, элегии и менуэты там в середине,
И граве финала этот тяжелый период старения… 
Рождение и детство, большой, начало симфонии,

В концертном мы зале вселенной, где будет ее исполнение,
Вот ребенок, там в чем-то, своем копошится,
Мы смотрим, и слушаем – что же с ним будет, не дай Бог, что-то случится?
Но жизнь его будет сыграна инструментами времени,
Победами, радостью, слезами трагедий и тихих и важных умиротворений.
Пока он малыш, его жизни симфония закрыта от нас занавесом времени,
Поднимется занавес и будет исполнена его уникальной судьбы симфония…

yoel tordjman, french israeli, contemporary artist

 

Любите ли вы капли, как их любит Сергей Толмачев? [35AWARDS 2015, TOP100]

 

Сергей Толмачев работает в очень интересном жанре — съемка падающих капель и брызг. Его фотографии превратили этот вид съемки в целое искусство.

 

 

Фотография Сергея Толмачева, вошедшая в топ 100 35AWARDS 2015, уникальна и непохожа ни на одну из работ номинантов. 

Да, действительно, в топ 100 больше нет фотографий капель! 

Сергей работает в этом направлении на протяжении уже пяти лет. 

 

Постоянно экспериментирует, использует разные жидкости и краски, как скульптор создает новые формы. 

 

Он даже сумел совместить воду и огонь, но об этом и многом другом пусть он расскажет сам...

Вечером во вторник, 14 июня, в конгресс-холле "Биньяней ха-Ума" прошла торжественная церемония "Люди года 2016", организованная 9 каналом.

 

Здесь подводились итоги зрительского голосования — выбирали наиболее выдающихся представителей русскоязычного Израиля в нескольких категориях. Всего номинаций было девять.

 

НОМИНАЦИИ

---

 

На благо общины

 

Звезды будущего

 

Вклад в развитие музыкального искусства

 

Вклад в развитие израильской науки

 

Театр и кино

 

Вклад в развитие русскоязычных СМИ Израиля

 

Вклад в развитие израильского спорта

 

Интернет-персоны года

ЛЮДИ ГОДА 2016

В зале от начала до конца присутствовал наш спецкор Роман Янушевский,

который вел телеграфный репортаж

в прямом эфире при помощи мобильного приложения WhatsApp.

Это же более полный фотоотчет о том, что происходило на церемонии и за кулисами

накануне.

 

 

Александр Бирштейн

 

Он всегда обыгрывал меня в шахматы. И смеялся надо мной.
- Учись, пока я жив! – говорил он. А потом добавлял: - Хотя… Что с тебя взять? Разве что, анализы…
Странно, но другим ребятам, которых я обыгрывал не глядя, он проигрывал. И тоже смеялся:
- А, ерунда!
А мне говорил.
- Главное, выиграть у тебя!
И выигрывал. Ну, почему так?
Узнав, что я специально хожу в шахматную секцию, сказал:
- Ну, теперь ты гроссмейстер! Где мне до тебя… Поэтому, просто так играть с тобой не стану!
И не стал. А сыграл на мой ус. Да-да, был короткий – и идиотский! – период в жизни, когда я носил усы. Шли они мне, как слону ряса, но носил…
- На два уса играть не стану. А на один, пожалуй…
- А второй? – глупо спросил я.
- А второй станешь носить. Так и быть!
- А пошел ты… - оскорбился я.
Тогда он поставил против моего уса гигант Битлов.
- Играй! – торопили меня ребята. - За такой диск жизни не жалко! А тут какой-то ус!
- Не какой-то, а мой! – возражал я, но, наверное, неубедительно.
Короче, сыграли. Кто выиграл? Можете не спрашивать!
И я сбрил этот ус. А второй остался. И я сидел дома, надеясь дождаться момента, когда ус отрастет. Или пройдет обусловленная неделя, и я смогу побриться. Он всеми силами пытался вытащить меня на улицу. А когда не удалось, подговорил девушку, которая мне очень – поймите: очень! - нравилась, зайти вместе с ним ко мне в гости. Мол, я слезно просил, ну, просто, умолял!
Как она смеялась, увидев меня в дверях! И ушла с порога, смеясь!
Когда смог побриться, пошел я к одному хорошему человеку. Толик жил на нашей улице. Мы с детства вместе в футбол играли. Потом он стал шахматистом. Мастером точно. А может, и международным мастером.
- Толик! – попросил я, - Помоги! – и рассказал ему все.
- Такое бывает! – сказал Толик. - Психология… Представляешь, у меня тоже такое было. Геллера обыгрывал только так, а Тукмакова не мог…
- И… что? – дрожащим голосом спросил я.
- Есть способ! – сказал Толик. – Не универсальный, но хороший. Почти всегда помогает...
- Говори! – поторопил я.
- А в «Гамбринус» с утра свежее пиво завезли… - уклонился Толик от мгновенного ответа.
И мы пошли в «Гамбринус». У Толика там оказалась знакомая официантка, и, кроме обязательных соленых бубликов и рачков, мы получили еще по тараньке.
- В какую игру ты играешь лучше всего? – спросил Толик.
- В преферанс…
- А он в преферанс играет?
- Конечно! Но я с ним не играл!
- Почему?
- Ну, во-первых, из мести…
- Как это?
- А он ходит, ко всем пристает, чтоб в преф с ним сыграли. Или в гусарика. А я назло отказываюсь… Да и слабак он…
- А в шахматы ты хочешь у него выиграть?
- Еще как!
- Тогда обдери его в гусарика! Причем, обдери так, чтоб без штанов ушел…
- И?
- Тогда ты выиграешь у него и в шахматы!
И я поверил.
Через день он подловил меня в коридоре института и предложил сыграть в гусарика. А я согласился. Мы заперлись в аудитории… Играли по копейке за вист. И я выиграл семнадцать рублей! Кстати, пол стипендии.
- Дуракам везет! – говорил он, выгребая из карманов рубли и трешки.
- И что ты до игры ел? – спрашивал он.
Я помалкивал.
- А давай сыграем в шахматы! – предложил он. – На весь твой выигрыш!
- А ты, что ставишь?
- А что ты хочешь?
Я сказал. А он согласился. И мы пошли в читальный зал. А там взяли шахматы.
Партия длилась недолго. На кураже я разгромил его ходов за двадцать.
Отказаться «платить» проигрыш ему и в голову не пришло. Так что, на следующий день он стал знаменит на всю Одессу. Еще бы! Представляете себе человека в зимнем пальто, ушанке и валенках, топающего на лыжах по Дерибасовской от Советской Армии до Пушкинской?
И это в разгар мая!
Как вы считаете, мы квиты?

© Copyright: Александр Бирштейн, 2016
Свидетельство о публикации №216012301135 

Хотите прокатиться на машине времени? 

 

Нет ничего проще! Всего 10-15 минут неспешного шага  - и вы, перейдя улицу Пророков (Ха-Невиим),  оказываетесь в еврейском городке в Польше или Венгрии  19-го века.

 

Название района переводится отнюдь не дословно - "Сто ворот", а "сто крат". Это цитата из Библии: "И сеял Исаак в земле той и получил в тот год ячменя во сто крат (מֵאָה שְׁעָרִים): так благословил его Господь".

 

Квартал Меа Шеарим был основан в 1874 году вне стен Старого города представителями религиозной общины Зальманом Бахараном и Иосифом Ривлиным, которые приобрели у арабов земли деревни Лифтаи. Архитектор Меа Шеарима - Конрад Шик.

 

 

И сегодня, полтора века спустя, мужчины здесь одеты в униформу того хасидского двора, к которому они принадлежат: одни ходят в белых чулках, другие - в чёрных, одни носят чёрные капоты (сюртуки), другие -  полосатые. Много могут рассказать о своих хозяевах их головные уборы.

 

 

 

Здесь очень много детей, в среднем - по десятку на семью. Заповедь "Плодитесь и размножайтесь" выполняется в Меа Шеарим очень строго... 

 

Елена Досаева

Я посажу весной вишнёвый сад
И пусть его судьбу решают дети,
Хочу смотреть как лепестки летят
И как играет ими буйный ветер.

Я выращу вишнёвые деревья,
В тени их будут дети отдыхать
И в кружевах калейдоскопной тени
Пьянящий аромат цветов вдыхать.

Я посажу вишнёвый дивный сад,
В его любви пусть вырастают дети
И вырубать они не захотят,
Когда всю красоту его заметят.

© Copyright: Елена Досаева, 2014
Свидетельство о публикации №114022110001

A.  Битову

качаются,

 

 

Незабываемого... Светлая Память ему.

 

 

Памятник Окуджаве на Арбате

 

 

Арбатские напевы (Плач по Арбату)

 

1

 

Все кончается неумолимо. 
Миг последний печален и прост. 
Как я буду без вас в этом мире, 
протяженном на тысячи верст, 
где все те же дома и деревья, 
и метро, и в асфальте трава, 
но иные какие-то лица, 
и до вас достучишься едва?

В час, когда распускаются розы, 
так остры обонянье и взгляд, 
и забытые мной силуэты 
в земляничных дворах шелестят, 
и уже по-иному крылато 
все, что было когда-то грешно, 
и спасаться от вечной разлуки 
унизительно мне и смешно.

Я унижен тобою, разлука, 
и в изменника сан возведен, 
и уже укоризны поспели 
и слетаются с разных сторон, 
что лиловым пером заграничным, 
к меловым прикасаясь листам, 
я тоскую, и плачу, и грежу 
по святым по арбатским местам.

Да, лиловым пером из Риеки 
по бумаге веду меловой, 
лиловеет души отраженье -- 
этот оттиск ее беловой, 
эти самые нежность и робость, 
эти самые горечь и свет, 
из которых мы вышли, возникли, 
Сочинились... И выхода нет 

2

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.  
В Безбожном переулке хиреет мой талант.  
Кругом чужие лица, враждебные места.  
Хоть сауна напротив, да фауна не та. 

Я выселен с Арбата и прошлого лишен,  
и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.  
Я выдворен, затерян среди чужих судеб,  
и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб. 

Без паспорта и визы, лишь с розою в руке  
слоняюсь вдоль незримой границы на замке,  
и в те, когда-то мною обжитые края,   
все всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я. 

Там те же тротуары, деревья и дворы,  
но речи несердечны и холодны пиры.  
Там так же полыхают густые краски зим,  
но ходят оккупанты в мой зоомагазин. 

Хозяйская походка, надменные уста...  
Ах, флора там все та же, да фауна не та...  
Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся...  
Заледенела роза и облетела вся.

1982

 

 

 

СТЕНА

 

Страдая от жары, Маргулис предъявил офицеру безопасности полиэтиленовый пакет с надписью "Мальборо", прикрыл лысеющее темя картонным кружком - и прошёл к Стене.

 

У Стены, опустив головы в книжки, стояли евреи в чёрных шляпах.

 

Собственно, Маргулис и сам был евреем. Но здесь, в Иерусалиме, выяснилось, что евреи, как золото, бывают разной пробы. Те, что стояли в шляпах лицом к Стене, были эталонными евреями. То, что у Маргулиса было национальностью, у них было профессией; не раз попробованные на зуб, они безукоризненно блестели под Божьим солнцем. А в стране, откуда приехал Маргулис, словом "еврей" дразнили друг друга дети.

 

Дегустируя торжественность встречи, он остановился и прислушался к себе. Ему хотелось получше запомнить свои мысли при первой встрече со Стеной. Первой пришла мысль о стакане компота, потом - о прохладном душе на квартире у тётки, где он остановился постоем. Потом он ясно увидел стоящего где-то далеко внизу дурака с пакетом "Мальборо" в руке и картонным кружком на пропечённой башке, и понял, что это он сам.

 

Потом наступил провал, потому что Маргулис таки перегрелся. Из ступора его вывел паренёк в кипе и с лицом интернатского завхоза.

 

- Ручка есть? - потеребив Маргулиса за локоть, спросил паренёк. - А то моя сдохла. - И он помахал в душном мареве пустым стержнем. В другой руке у паренька было зажато адресованное лично Господу заявление страниц на пять.

 

- Нет, - ответил Маргулис.

 

- Нет ручки? - не поверил паренёк. Маргулис виновато пожал плечами. - А чё пришёл?

 

Маргулис не сразу нашёлся, что ответить.

 

- Так, постоять... - выдавил он наконец.

 

- Хули стоять! - радостно крикнул паренёк. - Пис?ать надо!

 

Он ловко уцепил за рукав проходившего мимо дядьку и с криком - "хэв ю э пен?" - исчез с глаз.

 

Маргулис огляделся. Вокруг, действительно, писали. Писали с таким сосредоточенным азартом, какой на Родине Маргулис видел только у киосков "Спортлото" за день до тиража. Писали все, кроме тех, что стояли в шляпах у Стены: их заявления Господь принимал в устной форме.

 

Маргулис нашёл клочок бумаги и огляделся. У лотка в нише стоял старенький иудей с располагающим лицом московского интеллигента. Маргулис, чей спёкшийся мозг уже не был способен на многое, попросил ручку жестами. Старичок доброжелательно прикрыл глаза и спросил:

 

- Вы еврей?

 

Маргулис кивнул: этот вопрос он понимал даже на иврите.

 

- Мама - еврейка? - уточнил старичок. Видимо, гоям письменные принадлежности не выдавались. Маргулис опять кивнул и снова помахал в воздухе собранными в горсть пальцами. Старичок что-то крикнул, и перёд Маргулисом вырос седобородый старец гренадёрского росту.

 

Маргулис посмотрел ему в руки, но ничего пишущего там не обнаружил.

 

- Еврей? - спросил седобородый.

 

Маргулис подумал, что бредит.

 

- Йес, - сказал он, уже не надеясь на жесты.

 

- Мама - еврейка? - уточнил седобородый.

 

- Йес! - крикнул Маргулис.

 

Ничего более не говоря, седобородый схватил Маргулиса за левую руку и сноровисто обмотал её чёрным ремешком. Рука сразу отнялась. Маргулис понял, что попался. Устраивать свару на глазах у Господа было не в его силах. Покончив с рукой, седобородый, бормоча, примотал к голове Маргулиса спадающую картонку. При этом на лбу у несчастного оказалась кожаная шишка - эдакий пробивающийся рог мудрости. Линза часовщика, в которую позабыли вставить стекло.

 

Через минуту взнузданный Маргулис стоял лицом к Стене и с закрытыми глазами повторял за седобородым слова, смысла которых не понимал. Последний раз подобное случилось с ним году в шестьдесят шестом, когда Маргулиса, не спрося даже про мать, принимали в пионеры.

 

- Всё? - тупо спросил он, когда с текстом было покончено.

 

- Ол райт, - ответил седобородый. - Файв долларз.

 

Маргулис запротестовал.

 

- О'кей, ту.

 

С облегчением отдав два доллара, Маргулис быстро размотал упряжь, брезгливо сбросил её в лоток к маленькому иудею и опрометью отбежал прочь. То, что людей с располагающими лицами надо обходить за версту, он знал, но на исторической родине расслабился.

 

Постояв, он вынул из пакета флягу и прополоскал рот тепловатой водой. Сплёвывать было неловко, и Маргулис с отвращением воду проглотил. "Что-то я хотел... - подумал он, морща натёртый лоб. - Ах да".

 

Ручку ему дал паломник из Бухары, лицом напоминавший виноград, уже становящийся изюмом.

 

- Я быстро, - пообещал Маргулис.

 

- Бери совсем! - засмеялся бухарец и двумя руками начал утрамбовывать своё послание в Стену. Ручка не нужна была ему больше. В самое ближайшее время он ожидал решения всех своих вопросов.

 

Маргулис присел на корточки, пристроил листок на пакете с ковбоем и написал: "Господи!"

 

Задумался, открыл скобки и приписал: "Если ты есть".

 

Рука ныла, лоб зудел. Картонный кружок спадал с непрерывно лысеющего темени. Маргулис вытер пот со лба рукавом и заскрёб бумагу.

 

У Всевышнего, о существовании которого он думал в последнее время со всё возрастающей тревогой, Маргулис хотел попросить всего нескольких простых вещей, в основном касавшихся невмешательства в его жизнь.

 

Прожив больше полусотни лет в стране, где нельзя было ручаться даже за физические законы, Маргулис очень не любил изменений. Перестановка мебели в единственной комнате делала его неврастеником. Перспектива ремонта навевала мысли о суициде. Добровольные изменения вида из окон, привычек и гражданства были исключены абсолютно.

 

Закончив письмо, Маргулис перечёл написанное, сделал из точки запятую и прибавил слово "пожалуйста". Потом перечитал, мысленно перекрестился и, подойдя к Стене, затолкал обрывок бумаги под кусок давно застывшего раствора. 

На сайте телеканала «Дождь» подробный рассказ о самом арт-проекте и о том, почему его решено было показать в России:

«Организаторы выставки объясняют, что одна из ее целей — рассказать в России об успешных программах работы с пожилыми людьми.

"В области культуры у России и Израиля очень много общего, но то, что нас серьезно отличает — отношение к старикам, — рассказывает глава Российского еврейского конгресса Юрий Каннер, который вместе с благотворительным фондом «Джойнт» привез арт-проект Галицкого в Москву, — старики в Израиле и во многих других частях цивилизованного мира — полноценные граждане. Мне уже 61 год, и в России человек моего возраста — уже второй или третий сорт. В этом проекте говорится через искусство, что старики лучше нас, это бесценный актив нации. Они такие же как мы, только больше знают, больше умеют".

Для выставки в Москве Галицкий записал разговоры со своими учениками и их рассказы об их прошлом. Дождь публикует эти истории с комментариями художника».

 

 

Этот необычный дом известен многим, но мало кто видел его скрытую сторону... Браво архитектору!

Среди множества красивых оригинальных построек современного Тель-Авива особенно выделяется так называемый Сумасшедший дом. На самом деле это обычный жилой дом, который находится на улице Яркон.

Столь странное название он получил из-за своей удивительной формы и ряда других особенностей. Где еще ты увидишь строение, из окон которого растут настоящие оливковые, олеандровые и каллистемоновые деревья? Проект этого дома семь лет пролежал в муниципалитете, вызвав своей необычностью много разногласий.

В 1982 году он всё-таки был одобрен, а спустя 3 года строительство завершилось. Об этой постройке известно много интересных фактов, самый примечательный из которых — вид с разных сторон. Большинство туристов и жителей города наблюдают ту сторону здания, которая видна по дороге к морю. Она притягивает внимание всех проходящих замысловатыми узорами на стенах, заставляя остановиться и сделать фото. Благодаря сайту lookatisrael.com ты прямо сейчас можешь познакомиться поближе с этим необычным домом.

Шлимазл и еврейский крестик

 

Пять спасительных слов на идише

Рами ЮДОВИН. Рисунок автора

— Выступаете ночью, к пяти будете на месте. В это время — самый крепкий сон, — разъяснил начштаба.

— Возьмём их тепленькими, а превратим в холодненьких, — рассмеялся один из офицеров.

— Твои слова да Богу в уши, — похвалил капитан.

— Попрошу тишины! – постучал мобильником по столу начальник штаба. — Отряд из двенадцати человек, разбит на тройки. Радиус между группами примерно сто метров. Как только снайперы снимают патруль «Айдана», вперёд на штурм, огонь на поражение. Даю вам пулемётчика для прикрытия, Серёжа, доброволец, хороший парень. Более того, в случае необходимости будет миномётное прикрытие. Доброй охоты, товарищи!

Офицеры вышли на воздух, закурили.

— Толковый план, — сказал лейтенант.

— Ну как сказать. «Айдан» — хорошо укреплённый опорный пункт. Тридцать человек, два пулемёта ПК, несколько РПК, РПГ. Часовые грамотно выставлены. Командир «настоящий полковник» прошёл Афган. Да и нацистские наймиты совсем рядом. Звери!

— Бог не выдаст, свинья не съест, — произнёс богобоязненный капитан…

* * *

Батько нервно спал, снова проснулся, попил воды, не помогло, пальцы всё равно подрагивали. Снял «калаш» с предохранителя, вышел проверить вверенный ему блокпост. «Бойцы — сонные мухи, мать-перемать. Не спать, не спать», — будил командир своих солдат.

Всмотрелся в ночь: «Что-то не так в зелёнке. Тревога», — почуял он. «Всем занять позиции», — приказал. Вызвал по рации патруль. «На базу перебежками».

— У них какая-то движуха, — заметил капитан. – Ну, с Богом! – и он истово перекрестился.

Шквальный огонь накрыл блокпост, однако, атака захлебнулась, пулемёты гасили огневые точки. Диверсанты отступали. Командование поставило задачу преследовать противника, взять в плен «залётных». Батько выдвинулся с десятью бойцами. К нему на помощь спешили наёмники. Он их не уважал: дисциплины никакой, наглые, вечно пьяные, обкуренные, хотя и отчаянные хлопцы. Но выбирать попутчиков не приходится.

Под минометным огнём добежали до леса, потеряв троих раненными. Батько уже взял след, и потеря личного состава его уже не могла остановить.

Зелёнка наполнилась грохотом автоматных очередей.

— Не стрелять! – крикнул своим командир. Ему показалось, совсем рядом, он услышал какие-то звуки.

— Слышь, — хрипел от боли раненый капитан. – Добей меня. Сил нет терпеть.

— Кончились патроны, — простонал лейтенант, крепко сжимая предплечье. – Я жить хочу. Никогда так не хотел, как сейчас. Какого лешего я здесь забыл, — плакал офицер.

«Бросить оружие. В случае отказа – стреляем на поражение!», — диверсанты услышали грозный приказ.

— Не убивайте. Пожалуйста, — умолял лейтенант.

— Оказать первую помощь!

— Хлопцы – свои! — из темноты показались несколько силуэтов.

«Наёмники», — сплюнул Батько.

— Знатная добыча! – обрадовался один из них. – И мы не с пустыми руками. Пулемётчик, сука.

Они толкнули в спину молодого парня, который держался за бок и прихрамывал на правую ногу.

— Добро! Отходим на базу, — повелел командир. – Вашего тоже берём. Передадим куда следует…

— Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Звание? Воинская часть? Фамилия командира?

Вопросы сыпались вместе с оплеухами.

Батько не возражал:

«Это их добыча. Да и спонсор наёмников постоянно помогает продуктами. Кормилец, падла».

Допрос закончился, пленный продолжал сидеть на месте с завязанными руками.

Молодой парень с воспалёнными глазами, излучавшими высшую степень волнения, судорожно озирался по сторонам, его мозг лихорадочно работал в надежде ухватиться пусть даже за надломленную тростинку. Наёмники обещали его пустить на органы.

«Я им всё рассказал. Что им от меня ещё надо. Держаться! Держаться!»

Он кусал губы и всё всматривался в лица своих мучителей. Рядом как-то обособленно держались несколько бородатых людей, на головах у них были небольшие шапки, похожие на тюбетейки. У одного из них на груди блестел какой-то знакомый символ. Перед глазами пленника поплыло воспоминание: старое кладбище, бабушка держит маленького мальчика за руку.

«Здесь похоронен мой отец, твой прадед», — сказала она и показала надгробие.

— Ребята, — позвал пленный. – Пожалуйста.

Бородачи оглянулись.

— Хлопцы, вы же евреи? – с надеждой произнёс он.

— С чего ты взял?

— Ну как же, у вас на груди еврейский крестик.

Хлопцы чуть не подавились от смеха.

— И шо?

— Я тоже еврей. Да, да. Клянусь пречистой девой Марией.

— Смотри ты. Этот говнюк от страха готов в евреи записаться. Прими свою судьбу, малОй. Ты зачем на нашу землю пришёл, Серожа? Тебя кто сюда звал?

— Моя бабушка Роза была еврейкой. Я правду говорю, не вру. Она домой раз в год печенье еврейское приносила, тонкое такое, хрустящее, крошек от него много. Мы его всю неделю ели.

— Может ты идиш знаешь? Вспомнишь пять слов – отпустим. Отвечаю за базар.

«Пять слов, пять слов. Вот она, цена моей жизни. Зачем я кричал на бабку, чтобы она никогда не разговаривала с соседкой на «жидовском» языке. А она, утирая слёзы обиды говорила, что это не еврейский, а немецкий язык. Какой я был дурак! Какой дурак! Всего лишь пять слов. Бабушка помоги мне! Спаси меня!»

Сергей почувствовал умиротворение от нахлынувших детских воспоминаний.

«Бабушка печёт на еврейский праздник вкуснейший медовый пирог.

Вот она машет рукой, улыбается, и говорит про паровоз.

А сейчас шутливо причитает.

Умер её брат, бабушка плачет.

Сердится на меня за разбитую чашку».

— Ну шо, Серожа, успомнил?

Пленный поднял на бородачей спокойный и ясный взгляд, по-детски улыбнулся:

— Леках, агицен-паровоз, азохенвей, цорес, шлимазл.

Еврейские бойцы стояли поражённые. Один из них смахнув слезу, сказал:

— Ты свободен, шлимазл. Мы проводим. Тебя никто не тронет.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Несколько дней назад, в Хайфе, на берегу моря, ко мне подошёл молодой человек, с магендавидом на груди, попросил прикурить. Я протянул ему зажигалку и посмотрел в его грустные, а значит еврейские глаза:

— С тобой всё в порядке?

— Да. Уже всё хорошо. Можно, я расскажу вам свою историю…

Источник: ”Исрагео"

Ее работы похожи на растения, которые тянутся вверх и цветут. Или на морские существа, которым природа подарила причудливые, очень сложные, но гармоничные формы.  

 

 

 

Zemer Peled родилась и выросла в кибуце на севере Израиля и прода с детства волнует ее. Она изучает природные формы, и создает свои….

 

 

 

Художник использует листы глины, которые не годились для промышленности и были разбиты, она собирает их в композиции, создавая контраст между гладкими поверхностями и острыми гранями.

 

Пелед родилась в Израиле, в одном из куиббуцов, закончила Бэцалель в Иерусалиме ( это самое престижное учебное заведение для художников в Израиле) после этого обучалась в Лондонской Royal College of Art. Сейчас она живёт в Монтане, а выставляется во многих галереях Штатов и Европы

 

 

 

 

Все её скульптуры как бы собраны из многих кусочков и представляют собой достаточно крупные сооружения. В одном из интервью Пелед говорит, что каждая работа начинается с того, что готовятся отдельные пласты или плиты или пруты из глины, запекаются , окрашиваются, а затем разбиваются и только потом соединяются в одно большое полотно.

 

Мне очень очень нравится смотреть не только на готовые работы в выставочном зале ,но и на сам процесс. Фото из студии - одни из самых интересных фото о художниках

 

Вот тут видно - как кропотливо она собирает свою идею  на единую основу.