Еврейские  пословицы и поговорки 

Ангела смерти не интересует, приготовлен ли мертвому саван
Бадхен всех делает веселыми, а сам он грустный
Беда, коль уши не слышат, а рот говорит
Бедность не позор, но и не большая честь
Бедняк постит, не глядя в календарь
Беднякам к чему излишек? Был бы хлеб, не надо пышек
Берегись огня и не верь воде
Благодаря своей шляпе знает, что у него есть голова
Близкий сосед лучше далекого брата (иврит)
Бог живет наверху, а мучает внизу
Бог не может быть везде одновременно - поэтому он создал матерей
Бог не пошлёт калачи, если лежать на печи
Бог сотворил мужчину и отдыхал, а сотворил женщину - и все потеряли покой
Богатство, бедность - эти два плода, единый ствол рождает иногда
Бойся козла спереди, коня - сзади, дурака - со всех сторон
Бойся тихой воды, тихой собаки и тихого врага
Больного спрашивают, здоровому дают
Больной человек и жирная корова приносят пользу только после смерти
Буря гасит малый огонь, но раздувает большой (идиш)
Быстро узаконенная любовь ведет к разводу
В глазах влюбленного и гусыня - ангел
В деле, где мозгами надо шевелить, вряд ли кулаками что-нибудь добыть
В женщину можно бросаться только драгоценными камнями
В каждой невестке есть кусочек тещи (идиш)
В колодезь ведро - туда и веревка (др. еврейская)
В поисках булки не потеряй хлеб
В раю больше запретов, чем в аду (идиш)
В речи самое главное то, что не высказано (идиш)
Варшавянин умён только до городской заставы
Виновен кагал, а все шишки достаются самесу
Во все века мечтают люди, чтоб так всё было, как не будет
Вовсе не из бережливости зажигает женщина 20 свечей на своё 30-летие
Возле полного воза можно и пешком походить
Война - это большое болото: легко влезть, но трудно выбраться
Вола зовут в гости не мед пить, а воду возить
Волк теряет свои волосы, но не свой вид
Вор от вора избавляется
Все девушки чьи-то невесты
Все люди равны - не на земле, а в земле
Всё на свете кончается плачем
Все приметы можно стереть, кроме примет бедности (идиш)
Всерьез говорят только шуты (идиш)
Всяк человек родню находит, ей рад бывает и не рад, кто беден - тот далекий родич, а кто богат - родней, чем брат
Всякое начало трудно (иврит)
Выбирая из двух зол, пессимист выберет оба
Выпустив птичку, ты сможешь ее поймать, но не поймаешь слово, покинувшее твои губы
Где есть любовь - там нет греха, где грех - там не бывает любви
Где какой бедолага, то уже мой родственник
Глаза всевидящи, но иногда их стоит прикрывать
Глупец всегда гордец
Глухой слышал, как немой рассказывал, что слепой видел, как хромой быстро-быстро бежал
Говорят себе в рукав
Говорящий нам в глаза правду-матку режет, говорящий за глаза как собака брешет
Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдётся
Гордость, обедающая с тщеславием, ужинает с бедностью
Горшок, с чем он варится - тем пахнет
Господи! Дай мне хлеба, пока я имею зубы
Готовь тыкву, пока не погас огонь (др. еврейская)
Грешит человек, а расплачивается петух (идиш)
Даже беззубая собака ею и остаётсям
Даже высшая мудрость, сказанная не вовремя, представляется глупостью (идиш)
Даже из самой сладкой любви компота не сваришь
Даже плод очищенный и тот сам не попадет лентяю в рот
Даже плохо живущий не желает себе смерти
Далёкая вода пожара не потушит
Две монеты в одном кошельке издают больше шума, чем сто монет (др. еврейская)
Денег нет, так нет, а есть, так есть, бедность - не порок, но и не честь
Деньги - это дерьмо, но дерьмо - не деньги (идиш)
Деньги не спасут от боли, а безденежье тем боле
Десять друзей вроде бы мало, а один враг - много
Десять заповедей пришли к нам с неба, потому их трудно выполнять на земле
Дети в колыбели - спать не дают, дети повзрослели - жить не дают
Для осла одинаково: или он съест цветы с клумбы, или сено из копны
Для свата все невесты хороши
Днем ругаются, ночью мирятся
Добро помнится долго, но зло - ещё дольше
Добро человеку сделаешь и с опозданием, а зло всегда успеешь
Добродетель сама себе награда, а наказание порока - сам порок (др. еврейская)
Доброе начало - полработы
Доброе начало полдела откачало
Доброе слово приносит добрый ответ
Доброе утро приносит добрый день
Дом горит, а часы идут
Дом мужчины - мир, мир женщины - дом
Думает болтун, что Бог дал ему язык, чтобы он, болтун, не мог замолчать на миг
Дурак в ответ качает головой за дверью
Дурак даёт, умный берёт
Дурак достиг всех благ давно, а все ж дурак он все равно
Дурак растёт без дождя
Дураку полработы не показывают
Еврей всегда отвечает наоборот: говорят "мир вам", отвечает "вам мир"
Еврей каждому велик в глазах
Если бедняк ест курицу, то болен он сам или больна курица
Если Бог захочет, и метелка может выстрелить
Если Бог хочет кого-то наказать, он дает ему разум (идиш)
Если бы благотворительность ничего не стоила - все бы были филантропами
Если бы Бог жил на земле, люди повыбивали бы ему все окна
Если бы Господь любил бедняка, бедняк не был бы бедным
Если бы каждый подмел возле своего порога, вся улица была бы чистой
Если бы можно было построить дом криком, то лучший строитель - осёл

Александр Бирштейн

У-У-УТРО

Утро мое нынче начинается часов в шесть со стука собачьих лап в дверь. Вернее, сперва за дверью раздаются лицемерные вздохи и стенания по поводу некоторых любителей поспать в то время, когда собачка уже проснулась и желает гулять.
Проснувшись, размышляю о том, какая все-таки гнусная у меня собака, не имеющая ни стыда, ни совести. Но не встаю. Тогда эта бессонница в виде эрделя начинает колотить лапой в дверь. Что-то типа:
- Феликс Эдмундович! Именем революции откройте!
Встаю, впускаю негодяйку в комнату, начинаю одеваться. Она усаживается у двери и внимательно наблюдает за мной. Если ей кажется, что я медлю, торопит меня лаем.
Надеваю на нее поводок, причем, она, как всегда, возражает.
Выходим на лестницу.
- Только тихо! – говорю я. – Люди спят! В отличие от всяких шавок!
Тот случай! Едва выйдя на лестницу, она начинает ликующе орать что-то типа:
- Берегись все! Я иду!
Я показываю ей кончик поводка. Она резко снижает тон.
- На что это ты намекаешь? – лицемерно спрашивает это эрдельское недоразумение.
- На то, что кто-то может и огрести по своей толстой попе!
- Интересно, кто это? – начинает она вертеться на лестничной площадке.
- Ясно! Тебе надо склочничать, а не гулять! – я делаю вид, что хочу вернуться домой.
Тута натягивает поводок и практически несет меня вниз по лестнице.
- Что это ты такой медлительный? – спрашивает она у выхода в подъезд. – Сонный какой-то…
Сжав зубы, открываю дверь и выхожу с ней на улицу.
Об эту пору по улице ходят только дворники и хозяева с собаками. Между этими двумя группами населения имеется некий антагонизм, причем, извечный.
Дворники неодобрительно смотрят на собаковладельцев, характеризуя их исключительно на латыни. Собаковладельцы прячут глаза, льстиво покрикивая на питомцев:
- Тут нельзя! Ну, пожалуйста…
К Туте все это не относится. Она любимица. Во двор Медина, на воротах которого надпись, угрожающая штрафом «за выгул собак», она входит так, словно делает одолжение дворникам. Более того, она разрешает им себя погладить. Но недолго. Счастливые дворники уходят заниматься своими делами, а Тута требовательно глядит на меня.
- Ты когда-нибудь снимешь этот дурацкий поводок?
Снимаю поводок и она уносится в заветные места, где еще можно пощипать траву.
- Дывысь, вивця! – поражается нянечка из гинекологии, пробегая мимо.
Наконец, необходимые дела завершены, и я зову Туту обратно. Она подходит и нехотя подставляет шею для поводка.
- А сам ты дорогу домой не найдешь, если я тебя за поводок вести не буду? – спрашивает она.
Сколько лет этому вопросу? А попробуй, найди ответ.
Подъем по лестнице сопровождается еще одним ритуалом. Через каждые семь ступенек – с математикой у нее все в порядке! – собачка останавливается вдоль ступеньки, загораживая мне дорогу. Это значит, что я должен ее гладить и говорить хорошие слова. Так что, поднимаемся на третий этаж минут пять. Не меньше. 
На часах без двадцати семь. Еще минут сорок можно подремать. Это я так думаю. У собаки мнение несколько иное. Я ложусь, а она садится рядом и начинает глядеть на меня с укоризной.
Я – ноль внимания.
Тогда собачка начинает жаловаться на жизнь, на черствость этого человека, готового морить собачку голодом ради своей лени.
Не реагирую.
Тута повышает голос. Нет, она ни в чем меня не упрекает. Она смирилась. Она просто и вдохновенно врет на тему, какие хорошие, добрые и славные Яна и Лида. Как они всегда вовремя кормят собаку и не забывают – никогда не забывают! – налить свежую воду из-под американского фильтра.
Встаю, начинаю готовить ей завтрак.
Услышав звук трения морковки о терку, Тута успокаивается. Я поливаю тертую морковь маслом, чтоб витамины сохранились, тру туда же вареную свеклу и огурец без кожуры. Потом мелко-мелко режу укроп…
Тута делает вид, что все это ее не интересует.
Овсянка сварена еще вчера. Кладу в ее миску шесть ложек. Полных! Четыре неполные ложки оставляю себе…
- Смотри не растолстей опять! – заботится обо мне Тута.
Польщенный, кладу ей еще ложку каши из своей тарелки.
Пора доставать из холодильника колбасу. Но прежде бегу на кухню ставить на огонь чайник и кастрюльку с водой.
Тута мою отлучку не одобрила, что и сообщила немедля.
- Отлыниваешь… Собаку голодом моришь…
Я промолчал и достал из холодильника колбасу. Потом специальным ножом и на специальной дощечке отрезал Тутину сегодняшнюю порцию. 
- На пол сантиметра ошибся! – не преминула отметить Тута.
Колбасу нарезаю мелко-мелко и смешиваю с кашей с овощами. Потом миску с едой ставлю на собачкину кормушку. Думаете, она бросилась поглощать мою стряпню? Ага, тот случай. Тута печально села подле миски и сообщила, что «каждый день одно и тоже».
- Не хочешь, не ешь! – нагрубил я и ушел на кухню.
Когда вернулся, уровень еды в миске явно пострадал. Но Тута сидела около нее в той же позе, что и прежде.
Я стал завтракать.
- Что жрешь? – панибратски спросила Тута, хлопнув меня по колену лапой.
- Сосиски! – не стал скрывать я.
- Угости! – предложила Тута.
- Перебьешься! – не согласился я. – У тебя своей еды валом!
- Разве ж это еда? – взвыла собака.
- Ах, так! – вознегодовал я. – Еду хаять? Сейчас заберу и больше не дам! – Я сделал вид, что привстаю.
Тута ринулась к миске и заслонила ее. 
- Угомонись!
После чего съела все до крошки.
Я взял чашку с чаем и собрался идти к компьютеру.
- А лекарство? – обиделась Тута. – Совсем о моем здоровье не заботишься.
- Забочусь, забочусь… - бормотал я, вставляя в специально оставленную сосиску капсулы.
Тута проглотила ломтики сосиски с лекарством, не жуя.
- А теперь можно и поспать! – сообщила она.
- Теперь можно пойти на работу… - ни к кому не обращаясь, сообщил я.

 

 

Шведский художник Густав Роберт Хёгфельдт (Gustav Robert Hogfeldt) всю жизнь иллюстрировал детские книжки, рисуя забавных персонажей. Однако настоящую славу ему принесли юмористические картинки, на которых запечатлены шуточные жизненные ситуации, знакомые каждому.

 

 

Густав родился в 1894 году в Эйндховен (Нидерланды). Изучал живопись в Стокгольмской академии и Париже. Увлечённый иллюстрированием детских книжек, таких, как «Сказки Марии Олофссон», «Книга магов», «Сказки из Ниццы», в свободное время, он создавал остроумные и забавные картинки, соединяя в них до боли знакомые вещи в необычные и тонко подмеченные сюжеты из жизни, полные радости, какого-то бесбашенного, а иногда и вовсе очень пикантного веселья.   

 

Живите несерьёзно

 Красота по-молдавански

Юлия Верба

Южный темперамент предполагает крайности. Девиз молдаванских женщин – «ярко, смело и много». Последнее относилось к телу. Минимализм соблюдался только в расходе тканей. Прятать красоту считалось дурным тоном, поэтому мадамы, перепрыгнув свою первую сотню, под девизом «наша попа-абажур – кормлена с Привоза» продолжали шить смелые платья выше колена и изменяли практичному кримплену только с ацетатным шелком. Теперь в модных дресс-кодах это описывается обтекаемым словом «extravaganza», тогда был обязательный must have casual.

Пункт первый – халаты. Они делились на домашние – байковые и ситцевые, в карманах которых скрывались килограммы подобранных по полу мелких вещей, и парадные для улицы, откровенные, как взгляд бандерши. Это, разумеется, был атлас драматических расцветок.

Нижнее белье молдаванских женщин – это оочень долгая и волнующая прелюдия. Бюстгальтеры крохмалили до состояния больничного гипса и застегивали на пуговицы. На один средний шестой размер их уходило не меньше двенадцати. К лифчику полагались панталоны с начесом или летние трикотажные трико на резинках в районе колена. Панталоны кокетливо выглядывали не только из разрезов уличных халатов, но и из-под подолов платьев. Сверху на исподнее, независимо от времени года и температуры за бортом, надевалась нейлоновая комбинация.

Некоторые хитрили и вводили мужчин в грех и заблуждения, спрятав под комбинэ «грации» и «полуграции» – адские изобретения из резинки, сатина и китового уса, которые натягивали между бюстом и бедрами, делая грудь еще выше, а бока еще круче. Бейонсе, Никки Минаж и Ким Кардашьян – это слабые копии натуральных одесских красавиц. Ну а те, кого Бог обделил лишним весом, шли на любые жертвы. Например, наплевав на жару, повязывали на поясницу сложенный пуховый платок под трико, чтобы попа стала идеально круглой, как школьный глобус.

Брови были черными, губы – морковно-алыми, а тени, разумеется, небесно-голубыми. Ресницы должны были быть махровыми. Это в 90-х в спичечных коробках продавали траву, а до этого в них распространялась вазелиново-гуталиновая субстанция. Каждое утро у зеркала красавицы харкали в коробочку, терли черную кашу старой кисточкой от иностранной туши и наносили в несколько слоев. Пока краска была свежей и липкой, ресницы пудрили и снова красили, достигая такой монолитной густоты и 3D-эффекта, что современным студиям наращивания и не снилось.

А еще красавице полагались бигуди. Их носили все женщины старше 15-ти в режиме нон-стоп. К чему (или к кому) так тщательно и регулярно готовились и когда вынимали бигуди из пергидрольных и махагоновых кудрей, было неизвестно. Мама в них даже спала на маленькой подушечке, чтобы утром на работе быть во всеоружии. На бигуди по-французски кокетливо повязывалась крошечная шелковая или газовая косыночка. Так можно было смело идти на рынок или в магазин. В свободное от бигудей время замужние дамы наматывали «халу» – чалму или тюрбан из косынки – и сразу превращались из француженок в итальянок.

Мужчины при виде такого великолепия теряли волю и нравственные ориентиры. Ну а женщины, понимая страшную силу красоты, прощали взгляды и походы налево, предпочитая выяснять отношения не с заблудшим супругом, а с соперницей. Хотя у молдаванских мужчин все-таки существовали свои эталоны женской притягательности, сильно похожие на биполярное расстройство. Или тишайшая «девочка-пай» – или безбашенная оторва в юбке выше трусов. Компромисс был самым неходовым. Правда, лучшая половина Молдаванки в течение супружеской жизни амбивалентно переходила из состояния "пай" в черноротую и обратно. Многие открывали свое альтер-эго уже наутро после свадьбы.

Женские дворовые судьбы были не менее красочные, чем наряды. И самым хрестоматийным и незабываемым эталоном была наша "леди совершенство" – Евгения Ивановна, она же мадам Беззуб, она же прабабка Женя.

Женя была extra all including – похвальный лист с отличием из Мариинской гимназии и заслуженный значок ворошиловского стрелка, безупречные манеры и питье заварки прямо из чайника, обращение к зятю на "Вы" и трехэтажные проклятья на идиш ему же. Она считала деньги быстрее счетчика купюр, мухлевала в лото, курила пачку беломора в день и передвигалась бесшумно, как ниндзя.

На расспросы о детстве и юности – видела ли она Ленина, была ли знакома с партизанами в оккупации, почему не вступила в комсомол, и где наши фамильные, купленные перед революцией виноградники, – баба Женя затягивалась и заводила шарманку: «У мамы Ирины было семь душ детей…». Далее шла мантра с перечислением имен, дней и годов рождения всех ее братьев и сестер, которую до конца никто не дослушивал. Прабабкину скрытность легко было объяснить – сначала она удачно вышла замуж за настоящего машиниста, который зачем-то поступил в НКВД и за год стал командиром отряда СМЕРШ, потом мужа репрессировали как брата врага народа и сослали на передовую, где он погиб в августе 41-го, потом добрые соседи стуканули немцам, но не на мужа, а на нее, и прабабку уже уводили со двора на расстрел как еврейку, но тут со скалкой в руках вылетела двухметровая валькирия – ее свекровь, стопроцентная люстдорфская немка Елена Фердинандовна – и подняла такой хай на языке Гейне, что патруль зиганул фрау Хелен, извинился, и прабабку вернули в семью.

В ответ на антисемитские происки она спасла весь двор, приболтав румынского офицера стереть метку с их ворот, которой педантичные немцы отмечали дома для сожжения при отступлении в апреле 44-го. Сразу после войны Женя заболела туберкулезом в открытой форме и в стиле серебряного века эффектно кашляла кровью. Придя от врача с диагнозом «вам осталось максимум три месяца», она демонстративно выбросила в печку выданные ей таблетки и, к ужасу детей, подкурив от примуса беломор, философски заметила: « Если осталось три месяца – чего отказываться?». Харизма и упрямство победили даже палочку Коха. Диагноста из тубдиспансера она пережила лет на пятьдесят.

Мы застали ее уже в свободное от борьбы за жизнь время. Женя вязала крючком километры покрывал без очков, растягивала на руках тесто для штруделя толщиной в 10 микрон и убирала все, что видела. Найти после нее тетради или книжки было невозможно. Зато ее комментарии к личной жизни дворовых дам можно было выдавать за цитаты Раневской. До последнего дня она оставалось настоящей женщиной. Сильно за восемьдесят, в хале и шелковом халате, под которым были крахмальный лифчик, шерстяной платок, трико и комбинация, она выплывала из комнаты к праздничному столу и, осмотрев на свет свою рюмку с символической каплей коньяка, презрительно спрашивала: «Я что – половинкина дочка?».

Красота по-молдавански

Юлия Верба 

Южный темперамент предполагает крайности. Девиз молдаванских женщин – «ярко, смело и много». Последнее относилось к телу. Минимализм соблюдался только в расходе тканей. Подробнее

Dragon and Knight

by gegig

Сказка на ночь 

Был солнечный полдень.

- Ну?.. – спросил дракон.
- …Тридцать пять, тридцать шесть, - рыцарь загибал пальцы уже по четвертому кругу, - О! Вон еще один на сивом мерине прется… Итого ровным счетом – тридцать семь!
- Забей, - буркнул ящер, продолжая меланхолично подремывать в глубине пещеры.
- Там внизу - тридцать семь сэров, публично уличающих тебя в трусливом нежелании покинуть логово и принять вызов на честный бой, а ты говоришь «забей»?! – вскинулся рыцарь.
- Ну да. Именно это я и говорю. Могу для разнообразия добавить еще что-нибудь.
- Например?
- Например – плюнь.
Рыцарь удивленно моргнул:
- И тебя не трогает, что они уже на все окрестности раструбили о том, какой ты негодяй и мерзавец?
- Трогает.
- Ага!..
- Их вопли мешают моему послеобеденному моциону.
- И только?
- Да.
- Неужели ты – такой трус? – изумился рыцарь, крайне трепетно относящийся к вопросам чести вообще, и - к перспективе со стороны поглазеть на качественный мордобой в частности

- Нет.
- Тогда почему?
- Потому, что это блажь, – пояснил ящер, не открывая глаз.
- Честь?!
- Угу. Куча зря потраченного времени и денег.
- Не понял, - признался рыцарь после минутного раздумья.

Дракон с мученической миной вздел морду к потолку, но потом решил, что картинность сейчас не к месту. И снизошел:
- Напарник, что будет, если я сейчас ринусь мстить за свою так называемую «поруганную честь»?
- Поединок! – пафосно провозгласил рыцарь, принимая донельзя героическую позу с оттопыренным мечом.

Дракон хмыкнул:
- Чтобы я тратил пол дня на такие глупости как: перчатка в лицо, выбор секундантов, деревянный дрын наперевес и галопирующий туба-дум навстречу супостату? И так - тридцать семь раз подряд?.. Ни за что.
- Тогда как?
- Разбег, взлет против ветра, набор высоты, пикирование и – огонь по площадям.

- Но так ты всех просто изжаришь!.. – возмутился рыцарь. – Не дав им и шанса! Как-то это... ммм… неблагородно. Должны же быть какие-то приличия…
- Вот-вот, - вздохнул дракон, - и я о том же. О приличиях. Получившиеся благородные шкварки придётся отскребать. Тащить в церковь. Отпевать. Нанимать плакальщиц, заказывать роскошные саркофаги – все ж-таки не нищебродов каких хороним, а, так-зять, покойную элиту общества. Потом приглашать толпу родственников и прочих проходимцев на поминки… А все это, между прочим, потраченные впустую время и деньги. Ты хоть представляешь, сколько по нашим дням стоит похоронить тридцать семь vip-персон?.. Вот! «Неужели ты – такой трус?», - передразнил ящер партнера, - Лучше подай мне вон тот кусок овечьей шкуры.
- Зачем?
- Я из нее себе беруши сделаю.
- Но как же честь? – всплеснул руками рыцарь. – Как же без нее? Вот, к примеру, я готов добиваться руки и сердца только той прекрасной дамы, что хранит свою честь…
- Все тоже самое, – зевнул дракон.

- То есть?
- Куча зря потраченного времени и денег. Дамы с опытом куда пользительнее... 
- Пресвятая Дева и святые угодники! – взорвался рыцарь, - Неужели тебя ни капельки не коробит, когда кто-то кричит в лицо «мерзавец»?
- Ну, положим, покамест не в лицо, а в пещеру, – уточнил дракон, прислушавшись, – Да притом еще и с приличного расстояния…
- А есть разница?
- Ещё какая, – расплылся в клыкастой улыбке дракон.
- Но…
- Если же найдется ухарь, рискнувший обозвать меня с дистанции меньше мили, то обращать на такого внимание и подавно не стоит.
- Почему?
- Много ли чести в том, чтобы прихлопнуть явного недоумка?..

Сказка на ночь – 29 - Вахтенный журнал стареющего пирата

«Сказки на ночь», Андрей Союстов

 Gegig Art : Blackarium