Единственное убежище
на весь двадцативерстный Шарм
от буранных, с мелким в лицо песочком, ветродуев,
накатных и штормовых волн,
был и остается район Хадаба
и его знаменитой бухты Ras Um Sid.
Именно здесь, на месте бич Альбатрос,
израильтяне, после шестидневной волны
в 1967-м став хозяевами Синая,
и поставили свои первые
отдыхательные бунгало,
собственно, и положив начало
великой лечебнице
для астматиков, аллергиков,
подагриков и кожных страдальцев.
40-метровая отвесная скала
защищает сирых воздыханцев
от северного хамсина,
а сам риф Ум Сид,
по доступности (только с маской и трубкою)
и богатству Нептунова царства,
соперствует с лучшими
рифами мира.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19134004/

Другая курортная дыра,
куда силятся засунуть
отечьего трутня - это район Nabq Bay:
сеть итальянских пятизвездников,
отгроханных в 2000-х
в заповедной зоне
и не знамо на какие пенязи.
Да - новеньких и почти с иголочки,
да - смахивающих на сады Шехеризады,
но как в Маркизовой луже,
на добрую версту
с по колено "детским пляжем",
пандусами, до кораллового рифа "в 987 метров длиною",
и сифонящим - мама не горюй - ветродуем.
"Да уж, девчонки, попались мы с пляжем,
как мордою об стол!" - слыхивал дедусин не раз
собственными ушами.
В свое время замышлялся именно
в Nabq Bay исходящим,
маниловский прожект
самого большого в мире моста,
соединяющего Ежипт с Саудовской Аравией:
"Район бросились лихорадочно осваивать
и занимать свободные участки земли всевозможные инвесторы —
под строительство отелей и возведения новой инфраструктуры".
http://ru.wikipedia.org/wiki/Шарм-эш-Шейх
Но вышло по нашему, по русски, "хотели как лучше,
а получилось как всегда":
мост заморозили, а сама десятикилометровая Nabq Bay
представляет собою початую,
с размахом на добрые сто мильенов
и в одночасие брошенную стройку,
каковую еще умудрились обратить
в агроменную, и тянущуюся бесконечно,
мусорную свалку...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21306619/

Шарм-эш-Шейх был и остается лучшим
курортом мира: вдали от местного аборигена,
за колючей проволокой
и вооруженный до зубов охраною
(что, правда, в пятичасовой досязаемости
отечьих летаков),
с сухим пустынным климатом
и круглогодичным сезоном.
Одна незадача: с декабря по март, в "низкий сезон",
Шарм тоже проносит с родимого северу
ледяным хамсимом,
сдувая с лежаков обитателей
прибрежных пятизвездников.
"Русо туристо", по обыкновению, селят
в бухте Naama Bay - центре злачной жизни,
с казино и рулетками,
но Naama Bay сплошняком,
в четыря ряда от моря,
клаустрофобно застроена отелями,
с пляжами, напоминающими загоны для скота,
а в самой бухте, ради чего все и городилось,
погибли абсолютно все кораллы.
Сама бухта Naama Bay - хоть и фешенебельная,
но грязная лужа, с бензиновыми разводами
и баражирующими повсюдушно катерами
с "бананами" и "ватрушками",
чуть ли не скачущими
по главам макающихся в воды
досужих роздыханцев.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19134057/

В отношении роздыха в Табе и Дахабе,
велодрандулеткин может сказать немногое:
дедулькин в них выездным макаром
только митинговал и то проездом.
В Табе власть каирского автомата
распространяется токмо
на территорию отелей.
За её пределами - и тож с автоматами -
хозяйствует Его пустынное Высочество Бедуин:
роет подземные норы
через границу с Израилем,
переправляет нелегалов,
приторговывает наркотой и тяжелым вооружением.
В Дахабе к заваленному мусором побережью
добавляется и износившаяся вдупель
градская канализация: весьма пахучие воды
изливаются из приотверстых люков на шоссе
и стекают журчащими потоками
в тоже самое Красное море.
Из Шарма в Дахаб по-прежнему возят туристов
поглазеть на разного рода "чудеса света",
но видавший виды турист
возвращается оттудова весьма разочарованным:
"В этой "голубой лагуне"
уже нету ни живых кораллов, ни рыбок..."

Для "русо туристо",
в Ежипт никогда носу не казавшего,
всегда предстоит Буриданова дилемма:
куда податься - в Хургаду или в Шарм?
Хургаду - центр нефтедобывающей
и нефтеперерабатывающей промышлености
с агроменным портом,
надобно ещё умудриться
именовать "курортом":
сам городок напоминает редкостную по мерзости помойку,
да и в Красном море,
с мазутными разводами на воде,
плавают, в основном,
пластиковые бутылки, пакетики и прозервативы.
Ежели ютиться чуть дальше Хургады - в Сафаге
с ея "детскими пляжами" - тож нефтедобыча
и тож с декабря по март при +21
ветрит, как в аэродинамической трубе.
Сафага - рай для серфенгистов:
престарелых французов и англичан,
пережидающих здесь со своими матронами
зябкую европейскую зиму...

Нынче Шармская "резервация для белых"
аки девка на выдании
стрательно румянится, марафетится
накануне рождественского шоу
и снова находится в поджидании чуда:
вдруг захидной обуватель,
несмотря на нагоняемые телевизией
страх и опасения,
возмет да и повалит к ним
многотысящными толпами.
Добрая треть шармских обителей закрылась,
а остальные трудничают в полный себе минус
и заманивают пенязного обладателя
демпинговыми ценами.
Все подъезды к отелям абонированы
круглосуточной охраною:
проверки на дорогах, проверки пачпортов,
шмоны в маршрутках и автобусах
вершатся каждый Божий день, -
и все для защиты и покою
белого человека.
У каждого отеля еще и свои
секьюрити и фараоны,
бодренно стрегущие
и защищающие "террористо от туристо".
А в самом отеле -
на каждого искателя "кайфа"
по десять человек обслуги:
"Хочешь курить гашишь - кури, пожалуйста,
мы сами с тобою закурим
и будем с тебя пылинки сдувать
и аки шейха омахивать опахалом..."

Нынче Шармская "резервация для белых"
аки девка на выдании
стрательно румянится, марафетится
накануне рождественского шоу
и снова находится в поджидании чуда:
вдруг захидной обуватель,
несмотря на нагоняемые телевизией
страх и опасения,
возмет да и повалит к ним
многотысящными толпами.
Добрая треть шармских обителей закрылась,
а остальные трудничают в полный себе минус
и заманивают пенязного обладателя
демпинговыми ценами.
Все подъезды к отелям абонированы
круглосуточной охраною:
проверки на дорогах, проверки пачпортов,
шмоны в маршрутках и автобусах
вершатся каждый Божий день, -
и все для защиты и покою
белого человека.
У каждого отеля еще и свои
секьюрити и фараоны,
бодренно стрегущие
и защищающие "террористо от туристо".
А в самом отеле -
на каждого искателя "кайфа"
по десять человек обслуги:
"Хочешь курить гашишь - кури, пожалуйста,
мы сами с тобою закурим
и будем с тебя пылинки сдувать
и аки шейха омахивать опахалом..."

Митинговать в Шарме легко и весело:
толпа недовольных "властями и воинством ея"
набирается в человек триста.
У полицейского управления
она размахивает флагами, свистит,
скандирует во глас пустошный
оскорбления в адрес президента и братьев-муслимов,
а вкруг - ни одного фараона.
В матушке эСССРии сажали мальчишек
за одно токмо подметное письмецо
иль за куханную игру в антисоветчину -
в нонешней святой Руси
мочат в сортирах
разношерстный болотный люд,
а в Ежипте - преспокойно выпускают пар.
Каждый вечер ходим кругом
от Старого Города до Наама бей,
точно религиозно харизматным крестным ходом.
Гусеница митингующих
(в два притопа - три прихлопа)
не токмо шествует величаво,
но ещё и пританцовывает
в такт футболо-фанатным попевкам:
"Долой шариат! Долой конституцию!"

После полуденного сна фавна
дедулькин kalakazo
наконец-то выползает
на стезю пустошного шалования:
в шлеме, ежели фараонам приспичит дубасить
по его буйной головушке,
и с велодрандулетом,
на случай уносить поскору нози
и куды-нибудь бечь.
В послужном списке дедуси -
участие в протестных потехах антиглобалистов
в Копене и Брюсселе,
анархистов в Лиссабоне
и, опосля утряннего "круга почета"
по парижским рюмочным,
бунтошное шалование с Александром Михалычем Панченко
среди студиозов Сорбонны.
Хоть и упрекали покойного пушкинодомного трудника
в "банальности" и алкоголизме,
но что-что, а "масштаб личности"
в нем всего наличествовал
с велием преизбытком...

В обед дедулькин снова
в прокуренной ресторации
вдыхает клубы гашишу
и внимает мечтам и фантазиям
из тыщи одной нощи.
Дух (по носимой северным хамсимом эйфории)
напоминает российский февраль 17-го -
те же "розовые очочки"
и те же "воздушные замки".
Коптский гегемон недалече ушел
от гегемона арабского:
они, как никак победили,
и уже второй годок пошел
великой гашишной революции,
как живут они в ожидании чуда.
В пустом нынче от гегемона западного Шарме
это выливается в твердое верование,
что синайская курочка ряба
и без них снова почнет сносить
златые яйца.
Для этого потребно только
добрую половину пустующих пятизвездников
успешливо прихватизировать
и разделить меж трудовым народом:
каждой работной семье "победителей"
по пятизвездной келье...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19065039/

Двадцатилетний строительный бум
на шармском "буранном полустанке"
по времени совпал
со "стенающей и воздыхающей тварью" -
вытаптыванием и гибелью
главного сокровища сего Синайского уголка -
коралловых рифов и полей.
Чем величественнее и помпезнее возводились
пятизвездные чертоги,
тем мертвеннее и убожнее с каждым днём
становились сокровища Нептуноваго царствия.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19133912/
Коралловый рай не подлежит самореанимации,
он умирает раз и уже навсегда
под варварской поступью
любой, обретшей рядышком приют, цивилизации.
Собственно, в Шарме
столь чаямый всеми "конец света"
уже наступил.
Адамов рай бысть на Синае
и почти уже изгибл еси,
посему, возможно,
и быть месту сему
вскорости пусту...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21306618/

Ещё одна революционная страсть
питерскаго непоседы - это кораллы, рыпки
и освящение своим бренным телесе
вод Красного моря
И ощущение от того действия
доселе необыкновенное:
точно плаваешь в аквариуме с красными рыбками.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20344864/
Арабский, как и коптский гегемон,
макается в них исключительно
ради зеленых пенязей,
тогда как их захидной обладатель
подсаживается порою на "рыпки",
как на наркотную иглу,
прикупая не токмо маску и ласты,
но и полную для Нептуноваго царствия
подводную амуницию,
и сам обращаясь в неслыханное
чудо-юдище.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20344844/

На заре короткоштанной юности
мировозрение будущего дедуси  kalakazo
шизоидно двоилося
меж "всеединством" Владимира Соловьева
и религиозным анархизмом Льва Толстого.
В эпоху куханного диссиденства,
по средам и пятницам,
дедулькин случался
строго последовательным монархистом,
но по нощам, после сих постных дней,
букофка "М" выпадала в осадок,
и дедулькин просыпался анархистом.
В эпоху горбачевской перестройки
неуёмной поскакусин
последователем Михаила Бакунина и князя Кропоткина
оставался только по понедельникам.
По вторникам он оказывался адептом
кнута и палки и самой одиозной
восточной деспотии.
В среду в нем урождались
позывы почему-то к гишпанской фаланге,
по четвергам - симпатии к христианскому социализму,
по пятницам его заносило в троцкизм,
по субботам - в теократию,
а воскресение доводило его
до полного аполитизму.
Сейчас же все эти "измы"
сошлись и соединились
в то самое, когда-то чаемое,
соловьевское "всеединство".
В Турции дедулькин - ататюрковец,
в России - загородной обуватель,
а в родимом Шарме - пустошной бунтовщик...

В шармском отеле в четыре звезды,
где квартирует дедулькин, 280 номеров,
огромная территория с двумя бассейнами
и всего восемь постояльцев -
сладкие парочки из Копена, Люксембурга, Парижу,
с самого раннего утреца
выпрастывающие свои кисеты
с самым "лучшим в мире"
нильским гашишем
и в клубах пихитосного дыму
кайфующие под чашечку кофию
до самого закату.
В отеле - новый хозяин копт
и сорок человек обслуги
из его же коптского клана,
какая, помимо революции,
задействована на революционный ряд
в новых порядках: летучки, пятиминутки, совещания;
по отелю колобродит броуновское движение;
все ходют с папками
и пишут, починая с поломоев и официантов,
отчеты и объяснительные.
В ресторации, где поскакулькин завтракает,
с восьми утра заседает "штаб революции":
по три битых часа
ведутся беседы про вот уже скорое
"светлое будущее"
и гашишем накурено так,
что впору вешать топор.
Под конец и "пОдруга ежипской революции"
просят выступить со спичем.
Дедусин, и сам малость осоловевший
от наркотного дурмана,
хочет высказать
горестливые словеса
про опыт трех русских революций,
про всеобщее обнищание, изгнание и бегство,
однако вместо правды-матки
его уста глаголют вольный перевод
с виршей, что на Марсовом поле, Анатолия Луначарского:
"Не жертвы — герои лежат под этой могилой.
Не горе, а зависть рождает судьба ваша в сердцах
всех благодарных потомков.
В красные страшные дни
славно вы жили и умирали прекрасно..."
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21306129/

После обедни в коптском соборе
дедулькин-поскакулькин свершает
неторопный велопроменад
по шармской "резервации для белых".
Собой она представляет прямоугольник
у подножия Синайский гор,
в тридцать пять километров длиною
и десять в ширину.
В 90-х и 2000-х вложены были
в сей кусочек буранного полустанка
мнозии и мнозии миллиарды пенязей,
чтоб обратить его в образцовый город-сад
и арабскую курочку,
несущую токмо одни златые яйца.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19045977/
Увы и ах, дева-революция прошлась по сей курочке рябе
ломовой поступью сермяжной кирзы:
вроде как они победили,
а западной гегемон,
рассупонивавший здесь свои кошельки,
в испужливости разбежался,
оставив на пиру победителей
у своих особняков,
у месяцами не убираемых помоек
пиршествовать бедуинского
корабля пустыни...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21306621/

Что более всего дивит ныне
в живом опыте
коптского древлехристианства,
так это полное неприсутствие в нем сергианства:
хамелеонной гуттаперчи,
холопьего приноровления
князей церковенных
к антихристианскому Кесарю.
Рулевые на русскоправославном "Титанике"
как вели ранее,
так и доселе целенаправленно
водят церковный корабль
исключительно на сергианские рифы.
Где-то рядышком с ним
колыхается на волнах житейского моря
и неприметная коптская барка,
однако рифов однозначно сторонится,
бросая вызов и муслимской стихии,
и нашей родимой гуттаперче...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21306134/

В коптах меня и доселе подкупает весьма мнозее:
велия духовная просвещенность
младых и юных мирян,
зримо неиссякаемое их трепетное горение
и желание жить не по византийской витиеватости,
а согласно духу Евангелия
(в Шармском соборе
двухчасовая экзегеза Священного писания
свершается каждый день),
наличие общины в каждом коптском храме,
отсутствие средостения меж архипастырем и лаиками:
для них он - доступный всегда и безо всякой охраны
паси овец пастырь,
а блаженнейший патриарсь - отец страждущего народа.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21305664/
Нет среди коптского епископата
ни посткризисных менеджеров,
ни телевизорных клоунов,
ни самодурных помещиков,
ни охочих до роскоши
успешливых бизнесменов.
Копты в Ежипте - и доселе маргиналы,
на сегодняшний день - революционеры,
недруги президента Мурси
и основанной на шариате конституции,
посему любой невольный промах епископа или клирика
может стать достоянием злоязычной муслимской прессы...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21305665/

О своем "запретном романе"
с коптским древлеправославием
дедулькин уже исповедывался
в своей скромной по размеру саге
http://kalakazo.livejournal.com/tag/Коптский%20собор.
Для новых "стоятелей в Истине"
и недоуменных вопрошателей: "Еретик ли дедулькин?" -
должно повториться ещё раз:
"Коптские ортодоксы, так же как и мы,
хоть и именуют себя "православными",
но уже 16 веков пребывают
под заклятиями Халкидонского собора
и его непреложным отлучением
от полноты вселенской церковности
и ещё 14 столетий ("собакам собачья смерть") -
под муслимским засильным владычеством.
Любого родимой сторонушки неофита и "кунверта"
должно распирать от чувства достославного превосходства:
"Мы, по праву рождения,
уже тысячу лет
"блаженствуем в истине",
а они - эти самые "немоляки",
по тому же самому урожденному праву
пребывают в обрекающем их на вечно тартарную погибель
"голимом заблуждении".
Однако не всё так,
как бы хотелось нашему церковенному тщеславию:
мы-то и ведаем о богословии коптов
по книгам 19 века,
и то - все католических миссионеров,
да и сами за семь десятин богоборчества
практически всё свое "православье" утеряли,
они же за тысячу шестьсот лет противостоянья,
аки неопалимая купина,
процвели и доблестно приуможили свое исповедание..."
http://kalakazo.livejournal.com/713817.html

В шесть утра, минуя полицейские преграды,
со всех четырех сторон света
опоясавших гнездилище революционной заразы,
коптский собор
молится за ранней обеднею:
"Вход в новый коптский собор в Шарм эль Шейхе
неусыпно стрегуще
бдят меднолицыя львы,
увенчанныя царственными коронами -
метафорный образ апостола и евангелиста Марка,
от коего потомки египетских фараонов
когда-то самыми первыми
и восприяли благую весть
о пришествии Спасителя.
http://www.liveinternet.ru/photo/velos/post20219263/
Коптское православие - первохристианское,
законсервировавшее в себе обычаи и начала
самых первых христианских исповедников,
без тени варварского и без столь же язычески пышного
примесу позднего барочного византизма,
какое на Руси, восприняв,
доселе искренне и почитают
за самое что ни на есть первоапостольское служение.
И столь же аскетично
и лишено всякого мажорного партесу
служение коптскими первосвященниками
Божественной литургии.
В ней словно огустели и "печаль по Бозе",
и народные стенания, и плач
всех четырнадцати веков
муслим Бавилонского пленения:
"На реках Вавилонских,
тамо седохом и плакахом..."
Коптская литургия -
доселе с длинным, не укороченным,
более чем на полчаса
вслух гортанно воспеваемым
Евхаристическим каноном -
всегда тихостна
в своем совершенно нетеатрализованном велелепии
и минорно скорбна,
как доселе скорбен и горек хлебушек тех,
кто среди разливанного моря
доминантно исламского господствия
добровольно избирает житие
в коптском, и Христа исповедающем, гетто:
http://rutube.ru/tracks/3965124.html..."
http://kalakazo.livejournal.com/714154.html

Революционный дедулькин
неразгибонный трудодень
починается в четыре утра
крепким заварным кофием
из индийской робусты.
В 4.45-ть скрипящий велодрандулето
(под многоэхный
со всех сторон света
призывной "Аллах акбар")
выкатывает его на черное,
как деготь шоссе.
Европа-Шарм в посапку
ещё только досматривает третий сон,
а арабский уже просыпается.
"Аллах акбар", - на ковриках,
выпроставшись из своих авто,
молятся на развидняющийся восток таксисты.
"Аллах акбар!" - встречают рассвет
выпеванием очередного аята
недремоокные муэдзины...


http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19416496/

Пустошно бунтовать дедулькина научила
великая парижская юродивая Элизабет Бер-Сижель
http://kalakazo.livejournal.com/tag/Элизабет%20Бер-Сижель.
Благонамеренные ортодоксы
от сей православной бабуси
с весьма особливыми закидонами
намеренно сторонились,
да и её саму
по-настоящему интересовали
только такие же,
как и она сама -
чудики и маргиналы:
"Написав две книги о "женском священстве" в Православии,
она наконец-то в канун своего 80-летия
решилась перейти от теории к практике,
подвергнув революционному штурму алтари
всех эмигрантских храмов Европы,
и только лишь для того, чтоб всем доказать,
что православная женщина,
по Богородицеподобенному служению своему,
имеет точно же такое право
входить в алтарь и лобызать престол Господень,
как и любой православный "паси овец пастырь".
"Сумасшедшая!" - подумалось тогда было мне. -
"Да нет же - Святая!" - ответствовал ничто же сумняшеся
мой внутренний голос..."
http://kalakazo.livejournal.com/588030.html
На следующий день,
после сего знаменательного знакомства,
Элизабет повела меня на Place Pigall
на митинг парижских феминисток.
От тыщ пяти по боевитому настроенных ведьм
дедулькину сразу же поплохело,
но отступать было поздно.
"Долой фалократов!" - скандировала толпа,
"Долой...", - тоненьким голосочком заверещала
юродная старушенция,
а вслед за ней
по юродной стезе,
взывающе и вопиюще,
боевое крещение
обрел и дедулькин-поскакулькин...

Пустошно бунтовать в родимом Шарме
оказалось наукою весьма весёлою:
опосля часу (в два притопу, три прихлопу)
скандирования агиток,
дедусин и сам точно надулся горячим воздухом -
его впалорахитичная немочь
словно обратилась в богатырскую, грудь-колесом,
а писклявой голосочек -
в поставленной рык
соборного протодьяка.
Глава протестного электорату,
оказавшись посланником самого Эль-Барадея,
с превелией гордостью
продемонстрировал дедулькину
выведенные собственноручно граффити
на стене правящей партии.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302402/
А ещё через час-другой друг ежипской демократии
оказался в штаб-квартире
шармских революционеров.
В комнате (три на пять)
было в непродух накурено гашишем,
и на соборном сходе решено,
что квартировать дедулькин будет
в отеле у соратников,
а столоваться задарма
в двух рыбных коптских ресторациях.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302401/

Пустошно бунтовать в родимом Шарме
оказалось наукою весьма весёлою:
опосля часу (в два притопу, три прихлопу)
скандирования агиток,
дедусин и сам точно надулся горячим воздухом -
его впалорахитичная немочь
словно обратилась в богатырскую, грудь-колесом,
а писклявой голосочек -
в поставленной рык
соборного протодьяка.
Глава протестного электорату,
оказавшись посланником самого Эль-Барадея,
с превелией гордостью
продемонстрировал дедулькину
выведенные собственноручно граффити
на стене правящей партии.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302402/
А ещё через час-другой друг ежипской демократии
оказался в штаб-квартире
шармских революционеров.
В комнате (три на пять)
было в непродух накурено гашишем,
и на соборном сходе решено,
что квартировать дедулькин будет
в отеле у соратников,
а столоваться задарма
в двух рыбных коптских ресторациях.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302401/

Не успел дедулькин kalakazo,
как это и раньше с ним случалося,
впасть в гражданскую скорбь
и заполонить себя тягостными раздумиями
о судьбах родимого Ежипта,
как из врат старого града
показалася процессия.
Впереди ея шествовал пророк Мухамед
в белом венчике из роз,
с ним (под белый локоток)
величаво, словно пава,
семенила дева Революция,
а уже следом за ними,
словно надутая воздухом,
подтанцовывающая толпа
ежипских революционеров:
"Мубарука на мыло!
Мурси на выход!
Исламистам - геть!" - скандировала она на лад
фанато-футбольных попевок.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302397/
Ничто так, други моя, не лечит жизненную нескладуху
и не целит осеннюю непруху,
как окунание с буйной головушкой
в век бунтошный.
И дедусин-поскакусин,
недолго думаючи,
затесался в протестную молодь,
прихлопуя в ладоши
и выкрикивая на гортанно-арабском:
"Мурси на выход!
Конституцию в мусор!"
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21302399/

В одночасие яко дым испарилась из Шарма
и русская ресторация "У Вовы" -
любимая забегаловка
отечьего роздыхателя,
несмотря на атомные цены
успевшего за неделю
стосковаться по наваристым штям,
украинскому борщу, вареникам,
черному хлебушку и соленым огурчикам.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19273738/
Рассупонившись вальяжно в Мубарек-парке
под сению последнего фараона Ежипта,
ресторация китчево спекулировала
на последнем прибежище для негодяев -
казенном патриотизме,
лубочно прилепляя
к лику египетского диктатора
и развесистоклюквенные улыбоны
российских нано-президентов.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post19273765/
А ведь обращение в политический труп одного
из сих близнецов-братьев
может потянуть за собою
горемычную погибель
и его кремлевских соглядатаев...

Сердце неугомонца поскакулькина
неровно трепыхалося
в недобрых предчувствиях,
когда у врат старого града,
вместо цветущего и фонтанирующего Эдему,
он улицезрел полную разруху
и мерзость запустения.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20219351/
Хфигура бронзоваго "отца народов",
тянувшего столько лет
свою загребучую десницу к небесам,
безвозратно сплавлена на лом,
и даже само древо жизни,
благосеннолиственно осенявшее его главу,
окоченело в мертвенном неглиже.
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21297658/

Ридный Шарм - ежипский "город сад",
встретил дедулькина kalakazo
продувным с северу, родины матери, хамсином,
скрежетом зубовным от песчаной тучи
и новым во устах арабской обслуги
сакральным присловьем "революция".
Его глаголют с придыханием погранцы,
как уста мулы выпевая аят,
благозвучат его лавочники,
со сладкогласенным вожделением
спорят о нем чистильщики сортиров.
Революция мутноватым блеском
полонит очи работного люда:
как-никак, это - они победили
и отселе ждут долгожданного чуда.
На выходе из аэропортного шатра
(у фонтанной чреды,
откуда ещё два года назад
щедренно струилась живительная водица,
а нынче заброшеной
и обращенной в мусорные бачки),
собрав свой ветхий днями
шоссейной велодрандулета,
дедулькин покатил
в сторону старого граду:
"Здравствуй, Синайская пустынь,
Моисеево скиталище
и Ивана Лествечника похвало!"
У первого на пути культурного артефакта -
в добрый десяток саженей
фотографного панно,
в ряд лыбящимися
былыми властителями и дум
и самого мира -
оказалось вымаранным лицо и имя
того приземистаго, толстенькаго небожителя,
коему ещё совсем недавно
взахлеб пели
славословные акафисты.
Так было:

http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20219306/

http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20219307/

И так вот стало:

http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post21297656/

 

Женитьба семинариста на церковной сиротке -
не ведаю как сейчас,
а во времена совдепного афеизма
пользовалась средь бурсаков
велией популярностью.
Впрочем, ещё в конце 60-х
про таковых юных мироносиц
в стенах Троице-Сергиевой лавры
родилась следующая присказка:
"Юбка до полу, черный платок,
крестится, молится, земные поклоны кладёт -
ну, прямо ангел во плоти,
а как женишься, невесть откудова и рожки вырастают!"
Увы и ах, архаикнаго домостроя,
где "жена да убоиться мужа своего",
и здесь не случалось,
и вместо попа, возглавителя домашней церкви,
обретался ещё один
разнесчастливой поп-подкаблучник.
На приходской жизни это сказывалось тем,
что практически всем крутила-вертела:
и свещным ящиком,
и хором,
и викарными попами,
и самим отцом настоятелем
мать протопопица
или, как попы шутковали, прото-попеса.
И ладно хоть как-то бы приватно, исподтишка -
нет же, с истериками, бабской стервозностью,
интриганством, жаждой всех посталкивать лбами
и прямо у алтаря -
семейными сценами и разборками:
"Я и здесь попа-владычица!"

Стайка из мал мала меньше
юных отрочищ, поповичей и поповен,
во время полиелею
водимая строгой попадьёй
к аналойной иконе,
зрелище и доселе вызывающее
у очевидцев
позыв идиллическаго умиления:
"Вот это семья, вот это детки!"
Однако именно в крепких,
и на вид по домостроевскому ладу скроенных,
семьях православного духовенства
ещё в 60-х -70-х первыми и рвались
духовные скрепы
между отцами и детьми.
Расцерковление, и порой абсолютно полное,
оказывалось горькой платой
за столь же горечливое их детство:
без мультиков и детских книжек,
подчас даже и детских игрушек,
но зато с акафистами и
понудительным отбыванием всенощных.
Поповичи, вылетая из родительского гнезда,
становились кем угодно,
зачастую и преподавателями афеизма,
лишь бы не вторить по папенькиной
кутейной стезе.
Для подросших поповен - проверочный ценз на церковность
означивался в том, чтобы выйти непременно замуж
за юношу из того же самого церковного гетто.
Но кто же из них, балованных и холеных,
повяжет себя брачным хомутом
("без любовии", с единым токмо "расчетом")
с религиозным невротиком,
зашуганным и затюканным
по подлинно селекционному отбору?
Нынче у поповен и вовсе поветрие
на сожительство со своими неверующими "бой-френдами",
безо всякого на то церковного таинства
и даже гражданской росписи.
"А что делать?! - разводит руцеми благообразный протопоп, -
трое дочек - и ни одна из них не повенчана.
Мода ведь в нашей поповке нынче такая..."

Чаяния одиноких церковных мечтателей
о созидании посреди разливанного моря
совдепного богоборства
домашней Церкви,
на моей памяти,
развивались всегда драматически.
И, прежде всего, это сказывалось
на поповских детках.
Дома не было телевизии
и, зачастую, даже светских книжек,
но была советская школа,
где уже в самых первых классах
опознавалось ими
и свое духовное изгойство,
и социальная маргинальность,
и, даже я бы сказал, "второсортность" их родителей.
За принадлежность к церковному гетто,
именно поповичам и поповнам
приходилось расплачиваться
во всем и вся особливой шизоидностью:
дома и в храме - одна правда,
в школе и социуме - совсем другая
и ей противоположная;
дома - многочисленные табу - "то нельзя, это",
причем вполне невинные детские удовольствия,
в школе и дома у школьных приятелей -
в противоположность -
полный расслабон.
К тому же церковных деток,
как "отверженных" и "заблудших",
старательно тесал коллектив училок,
пионэрия и комсомол.
И подлинной трагедией становилось
и начало домашнего противостояния,
когда четырнадцатилетний попович
приходил домой
с комсомольским (на лацкане пиджака) значком...

Четвертый мой однокашник,
с белым наперсным крестиком на вые
в 24 года и с юной попадьей,
возвернувшись "домой",
то бишь в Омскую епархию,
столкнулся в ней лоб в лоб
с тамошним деспотой Феодосием Працюком:
"В Омске и Тюмени, как подлинной феодал,
владыченька Хфеодосий
установил право первой нощи -
соорудил настоящий гарем,
в ненасытно блудном разжении
кидаясь на всё, что вкруг него движилось:
ставленников, их жён,
иподьяконов, смазливых мальчиков-пономарей,
маститых протопопов, дородных попадей
и их малолетних попят..."
http://kalakazo.livejournal.com/986411.html
Опробовав на вкус и батюшку, и матушку -
новых крепостных,
святый владыченька
остановил свой отечий погляд
на кровь с молоком попадье,
а самому не солоно хлебавшему младопопу
предложил взамен
сытое место
в полтыще вёрст
от кафедерального граду...

Из бурсацкого призыва
все ещё славных богоборных времен,
к коему отношение имел и я,
большая часть составлявших его
западноукраинских мальчиков
нашла себе спутницу жизни
в 22-23 года во втором-третьем классе,
а к концу четвертого - добрая треть
(десять из тридцати
младых уже попа-пастырей,
с едва пробивавшейся "болодёнкой")
оказались без своих матушек.
Только одному из них сбрендило жениться
на "девице с улицы" - нецерковной
дочери советского дипломата:
развелась она с ним
по настоянию родителей
ровно через две недели
после венчания.
Все остальные получили от отца ректора
благословения на вполне церковный брак.
Двое из моих однокашников
"залетело" на церковных сиротках
или, точнее, на духовных чадушках
знаменитого всероссийского старца.
Да, длинноюбочных постницах и молитвеницах
из бурсацкого храма,
да, согласных на брак с будущим
"паси овец пастыря",
но на брак исключительно "духовный",
без "блуда под венцом",
чтоб ангельски сожительствовать,
как "брат с сестрою".
"Конечно же, конечно: только как брат с сестрою!" -
ответствовал, не без доли
бурсацкого юморного цинизму,
и тот, и другой.
И спустя месяц после "Исаия ликуй!"
оба "ангело-сожители",
обнаружились в бобыльном статусе...

Оказаться в семействе мастито-перемаститого протопопа
в качестве "приймака" - ещё то испытание
для юных нервов: гремучая смесь
кутейной неполноценности
и протопопской мании величия,
обоюдоостренного садизма и мазохизма
и, как у всех церковных невротиков,
умение созидать у окружающих
незабвенное "чувство вины".
Чуть погодя обнаруживаются и свои
скелеты в шкафу: старший попёнок
в двенадцать лет наложил на себя руки -
повесился в церковном притворе
из-за принесённой из школы двойки,
а у младшего - "падучая"
и детство без "Тома Сойера",
детских книжек, мультиков
и прочей светской "заразы".
Средний, не выдержав
православного домомучительства,
в 17-ть лет хлопнув дверию,
насовсем ушел и из дома?
и из Церкви.
А в обуянной головушке
младого попа-приймака
роятся вихри враждебные:
"Господи, неужели и меня поджидает,
тютелька в тютельку,
такая же поповская судьбина?!
Не лучше было бы ожениться на сиротке?"

Одна из многообещающих вариаций
для курсанта младого попа -
это предложить
(и снова - "с пылу, с жару")
свою руку и сердце поповне,
дочке на выданье маститого протопопа.
Здесь можно убить сразу двух зайцев:
заиметь протеже в епархиальном управлении
(каковое уж точно, жительство в деревне
своей родимой доче не подсудобит)
и получить матушку - дальше уже и некуда -
из сугубо церковной среды.
Однако на поверку, юная поповна
оказывается существом холеным,
балованным, мирским и весьма властолюбным:
её мать-попадья всю семейную жизнь
вила веревки из отца протопопа,
ежедневенно намытывая его душевные жилы
на свою дамско-деспотную десницу.
Так разве не тот же самый удел
унаследует и яблуко от яблони?
Юная мать-попадья почти сразу же обращается
во всегда "болящую" (все попадьи болеют),
работать она не может,
что не мешает ей вести жизнь,
поглощенной токмо собою
типичной куклы Барби,
посапующей в охотку до полудни,
и деля мирской день меж
салоном красоты - причесоном, мани-кюром, педикюром,
шейпингом, шопингом -
на что младо-поп, высуня язык,
и носится по требам,
заробляя соответственные мани-мани.
К вечеру, едва живой придя домой,
он лицезреет свою попадью,
занятую пилением своих,
и без того вострых, коготков
и - шаром покати - обеденный стол:
"Ежели хочешь пожрать - готовь сам,
а я у маменьки пообедала!"

Для соборного батюшки двадцатилетки
свершаемое им таинство венчания -
весьма знаковое для всего его существа,
поскольку это и его тоже "Ахиллесова пята".
Бурсаки женятся, по обыкновению, впопыхах,
бестолку и расстановки,
в силу того, что им в конце курса
сделано предложение,
от которого они не могут отказаться:
свадьбу будущего "паси овец пастыря"
от поповской хиротонии
отделяет порой неделя,
как это случилось в драматической семейной судьбе
и отца Иоанна Кронштадского,
и патриарся Алексия Ридигера.
За "Исаия ликуй"
следом на венчании поют "Святии мученицы",
что в народном сознании
и олицетворяет собою суть "брака по-русски":
супруги - это прижизненные страстотерпцы,
брачующиеся вовсе не на радость,
а на одни токмо страдания.
То, что института семьи в России уже не существует,
заметил первым в 80-х годах девятнадцатого веку
ещё Василий Васильевич Розанов.
Увы и ах: не было и нет семьи зачастую
и в поповской среде...

Венчание в соборе новой генерации
Наркисс Наркисычей и Кукол Барби
наблюдать с близиру - весьма печальственно жалкое назирание:
не ведают, как в храме и шагу ступить,
зато все знают, что на растеленное у аналоя
белое полотенце
надобно ступить самой первой:
кто из молодоженов ступит первым,
тот и будет первенствовать и в доме, и в семье.
"Жена да убоится мужа своего!" - окончание апостольского чтения
восприемлется всеми с кривой усмешкой:
"Ещё чего, этого пай-мальчега, да и мужа объевшегося груш ещё и бояться?"
Молитвы, читаемые священником: "Венчай их в плоть едину!"
и имеющие отношение к добрачному целомудрию,
абсолютно не к месту - добрая треть барышень в фатах
и туго утянутым пузом
уже на сносях и весьма близки к разрешению.
"Живота просиша у Него, и дал еси им!" - вот уж точно.
Однако самая церковная "веселуха"
починается когда (то ли от волнения,
то ли от близости срока)
под невестой образуется лужица: отходящие воды,
ниспадающая в обморок мамзель,
и никто из родителей и дружек
не ведает куды бечь - то ли за скорой,
то ли за доктором...

После одной ходки покойников
в трудодни соборного попа-бойца
починается заглавный вахтенной этап - венчания.
В питерских соборах венчали и продолжают венчать скопом -
по шесть-восемь пар единовременно.
Все младожены, как правило, люди с улицы,
вместе с венчанием
и первый раз в своей сознательной жизни
оказавшиеся внутри церковных стен.
Ежели оглашение накануне крещения невозможно
только потому, что один расплакавшийся младенец
заводит всех остальных,
и этот ор не перекричать уже никак,
то у брачующихся тоже времени в обрез:
в ресторации столы накрыты
к определенному часу.
Дай Бог, чтоб их за полминуточки
научить правильно креститься
и за пять (ежели обнаружатся вдруг нехристи)
крестить, не попортив при этом
даже их салонных причесонов.
Как правило, все эти венчанные браки:
"что Бог сочета, то человек не разлучает" -
распадаются через год-два,
Но от священника, какой с пяти утра на ногах
и к двум часам дня уже весь в мыле,
требуется весьма весомая бдительность
и совсем по другому поводу:
не перепутать и не уронить на пол
чье-нибудь кольцо (дурная примета),
не перетасовать имена
и, самое главное, под конец (вместо "Многая лета!")
не возглаголать "Вечную память!",
на что послушливой хор
ея весьма радужно
брачующимся и поет...

Следующее недоумение юной попа-лошадушки,
натаскиваемой на соборной самотаске, это - отпевания.
Семь-двенадцать за раз гробов,
сам чин отпевания, по укороченности
более схожий с литией,
и плюс ещё три десятка "заочных отпеваний",
причем, на все сто, это - "немоляки":
бывшие коммунисты, комсомольцы,
так и нераскаянные афеисты,
зачастую угорелые от водяры,
мальчеги, отправившиеся в полный улёт
от Гер-Герыча передозы,
да и просто самоубивцы,
коим и поют, безо всякого разбору, "со святыми упокой".
Снова Его Высочество - Церковенной Проходной Двор,
иль "не ради Иисуса"
так именуемое "коммерческое православие".
Причем практика заочных отпеваний -
в поднебесии,
окромя русского православия -
нигде более и не встречается.
Да и возникла она токмо
в годы Великой Отечественной,
в силу неистоваго богоборчества в Красной армии.
Война в 45-м окончилась,
а манера заочно отпевать
укрепилась в отечей церковности,
как уставная норма.
"Слава Богу, - скажет мой читателю, -
что не отпевают покамест некрещенных!"
Ошибаетесь, други моя,
ушлый поп "ради хлеба куса"
и мертвого даже заочно окрестит
и "во блаженном успении"
над ним пропоёт...

"Святая Русь крещена, но не просвещена!" -
заглавный нерв творчества
академика Евгения Евстигнеевича Голубинского,
постоянным лейтмотивом
проходящий сквозь его "Историю русской Церкви",
сначала горечливо был повторен Николаем Лесковым,
а затем, пред богоборной русской революцией,
и вовсе позабыт вместе с именем его автора.
Евгения Голубинского, как и его критической методы,
в русской богословской мысли,
как и в русском православии,
никогда не любили,
хотя, именно он первый
на фоне историков-глянцевиков
и возглаголал о порочности,
сложившейся в отечьей церковности традиции -
крестить без евангельского просвещения.
Именно только сие и объясняет
причины многовекового русского "двоеверия",
силу язычной землицы
в ткани национального "христианства",
бытовой жестокости, чиновного произвола
и того, что Николай Павлович Романов
выразил одним токмо монарше сарказным словесе:
"Крадут-с, все крадут-с!".
"Крещение без просвещения" отчасти и изъясняет
богоборную беспощадность
страшного русского бунта октября 1917-го.
Массовое крещение Руси,
без всякого надлежащего просвещения,
снова повторилось в самом начале 1990-х
во вдупель разворованной державе
с ещё большей безответственностью
и наступанием на старые предапокалипсные грабельки...

Новоначальному соборному клирику,
первый раз попавшему
в плотно утрамбованую крестилку,
есть от чего схватиться за свою попа-головушку:
никто из крещаемых, их сродников и восприемников
не ведает ни "Отче наш", ни "Символа веры".
Все стопроцентно уверены,
что крещение - это не таинство вовсе,
а только старинный ритуал,
в силу своей древлеписанной архаичности
ещё вызывающий у собравшихся
приступы сарказного смеху:
"Дуньте и плюньте на сатану!"
Публика почище и пообразованей -
в совершаемом акте крещения
сознает некую причастность
к исконно национальной традиции.
Народ попроще - магическое действие,
сродни язычному оберегу иль заговору.
Никто в жизнь во Христе не верует,
а покрестившийся во Христа государев чиновник,
в силу вящей набожливости,
сбирает откаты уже не в десять как безбожницы,
а во все тридцать процентов:
ему же ведь на мать родимую Церковь
отстёгивать тяперича потребно.
Домашний стол уже накрыт,
батареи из водочных бутылей откупорены,
с шеи крестившегося малыша крест снят
и повешен, в лучшем случае, на стенку -
этим, собственно, и заканчивается
семейный поход у православную церкву:
"Finita la comedia..."

Православный гегемон,
как сельди в бочке
набивающийся в соборной крестилке,
явление уникальное.
По едкому поповскому юмору -
это те самые "захожане",
какие в православном храме за свою жизнь
появляются токмо дважды: "вперед головой",
когда их во младенчестве
мамочки приносят креститься,
и затем уже только "вперед ногами",
в деревянном ящике,
чтобы пропеть над ними "Со святыми упокой..."
Это представители, как я уже где-то поминал,
не постхристианского социума,
а все того же богоборно-обезбоженного постсовка.
Крестные родаки,
ныне за младенцев
"сочетавающиеся со Христом" -
это всё те же "строители коммунизму",
во время квартальных авралов
молотком вбивавшие шурупы
в собираемую мебель,
а на сборке советского автопрома -
ловким ударом молота
втюхивавшие болты
в московитые "копейки", "тройки", "семёрки", "десятки".
В соборной крестилке они сподобляются
от "паси овец пастыря"
аналогичного их ратному труду
столь же халтурноаврального крещения:
за пятнадцать минут
шустрый соборной многостаночник
умудряется покрестить
пятьдесят вопиющих обливанцев и окропленцев...

Ежели с литургическим "непоминовением"
ещё как-то мирится поповская совесть,
то от практики огульно-стадных крещений
возникает невольно когнитивной диссонанс.
Ведь нигде в матушке России -
ни у иконоборных баптистов,
ни у отвергающих Святую Троицу пятидесятников,
ни у чающих вот уже скорого апокалипсису адвентистов,
ни даже у русских католиков -
нет православного обихода "наша церковь - проходной двор".
По воскресениям в соборную крестилку
отечьего мильонника
набивается человек иногда сто,
а в начале 90-х их все триста насчитывалося
(вместе с мамочками
да крестными родаками) -
попробуй объясни им,
что с седняшнего дни,
прежде чем дать им
царковный оберег и защиту от дурного сглазу,
им, вечнобеременной на сносях,
толстый "попоря на мерседесе",
будет целую пред этим неделю
вешать на уши всякой "опиум для народу":
"Э нет, мы так не договаривались:
чем, собственно, корзина религиознаго потребления
отличается от общепитовской?
Да ни чем: товар - пенязи и непременной, взамен пенязей, крестильной оберег!"
А потребитель, в том числе и церковной, всегда у нас прав...

Проскомидийные записки
ещё и потому игнорируются попа-лошадушками,
поскольку износятся в алтарь
от свещного ящика: "Ежели бы священнику
прямиком в руце записочка бы попала
да ещё бы с личной пенязной благодарностью - одно дело,
а другое, хе-хе, из кассы,
куда ещё небося одни нехристи записаны.
Вот пущай сами в кассе за немоляков и молются!"
Зарплата во многих российских соборах,
несмотря на- с кровью из носа -
непрерывный конвейер
и доселе составляет пять тысяч деревянными
или 160-т зелеными -
ни в день и ни в неделю, а в месяц!
И не попу-одиночке,
а обремененному немалым дитячим выводком
и неработающей попадьею.
И сумма сия именно такова
не токмо потому, что
и сам деспота настоятель
последний раз в булочной бывал
где-нибудь в середине 80-х,
а ещё и потому,
что по владычне циничному убеждению:
"Попа, как и волка, ноги кормят..."

Определяющим в соборном курсе младого попа
являются, конечно же, старшие собратия -
попы-многостаночники -
герои соборного труда.
Именно они показывают пример,
как и раннюю литургию Василия Великого
можно отслужить за двадцать минут,
и проскомидию свершить за пять,
покрестить сотню орущих младенцев за десять
и шесть пар, брачующихся
единовременно, повенчать
за двадцать пять минуточек.
Старое и родом западенское духовенство,
на моей памяти,
литургические "тайные молитовки"
честно вычитывало заранее, на часах,
а то и вовсе на вечерней службе,
зато гнало божественную литургию
с экспресной скоростью.
Записок, поданных на проскомидию,
как и горы заздравно-заупокойных сорокоустов,
"годовых" и "вечных" поминовений,
как правило, в алтаре никто не читает -
"некогда", да и нет при конвейерном ритме
никакой возможности,
и на что у опытных попа-зубров
всегда находится духовное,
для поповской совести, утешение:
"Ничего, ангелы за нас прочитают!
Даже Иоанн Кронштадский и тот, глядючи на горы поминовений,
только крестил их честною десницею,
приговаривая: "Помяни, Господи, их же имена Ты Сам веси..."

Как шахматные х-фигуры,
опытной владычной рукою
расставленные по епархиальным углам и закоулкам,
приходское духовенство
лицезреет у себя в храме
своего честнаго ебискупа
не чаще разу в год,
и это явление деспоты народу
для прихода сродни
"трусу, потопу, огню, мечу, явлению иноплеменника"
вместе взятые.
Клирики же кафедерального собору
имеют счастие "молиться"
со своим драгим "ангелом церкви"
каждые субботу и воскресение:
"Деспота Евстрафьюшка уже с утреца был не в духе:
не с той ноги, видимо, встал,
да и чувствовал себя на жирную двойку,
и потому его рёв из алтаря,
заскубленно отделённый от собора
высоченным осьмнадцатого веку семиярусьем,
вполне распознаваемо
доносился вплоть до свещного ящика.
Во время Херувимской
поданное ему "холодное" кадило
владыченько метко
метнул в протодиаконское междуглазие.
А протокольное: "Христос посреди нас!"
произносил с таким зыком,
что целовавшее его десницу
сослужащее ему духовенство:
"И есть, и будет!" -
съёживалось до размером кроликов,
трепетно созерцающих
разинутую пасть
агроменного удава.
Во время анафоры деспота умилённо всхрюкнул
и после освящения Святых Даров,
наподобе Иоанна Кронштадского,
благоговейно распластался пред ними
своим семипудовием
на добрыя минут десять.
Причащался он - "да не в суд и осуждение" -
со слезами на глазах,
однако, разоблачаясь после честно отслуженной обедни,
на замешкавшегося иподиакона
его ещё больше взорвало,
и он стал в алтаре
кидаться уже всем подряд,
палицею метко подбив правоглазие
соборному ключарю протопопу.
На амвон он вышел багровым,
но вполне умилённо,
упираясь на деспотный посох,
разлился сладкогласным соловьём
на тему: "Новую заповедь даю вам: да любы имате, друг для друга".
Сначала всхлипнула одна бабулька,
потом другая,
и следом весь народ Божий,
вытащив кургузыя платочки,
обиленно заслезоточил..."
http://kalakazo.livejournal.com/466177.html

Настоятелем кафедерального собора
(как впрочем, по последней моде,
и всех других градских храмов) - хозяином,
является особа,
освященная двойной благодатию
и посему носящее звание
с двумя превосходными степенями - Его Высокопреосвященство.
Преосвященные деспоты, как и все прочии начальники
в родимой сторонушке,
делятся на злых и просто болящих,
на зело гневливых и просто раздражительных,
на самодуров и на помпадуров,
на злопамятных и на злокозненных,
отчего хрен редьки не слаще.
Сам "дорогой и всеми любимый владыченька",
ежели и был на пути к деспотству
священником, то, скорее всего, паркетным;
поповского пороху не нюхал,
приходской жизни не ведал
соборной лямки не тянул,
посему и смотрит на подвластных ему попов,
как на отборный сброд,
состоящий из одних токмо
филонщиков, симулянтов, прогульщиков,
запойных пианиц, раздолбаев и
отъявленных циников и негодяев:
"Посередь храму, на подставе,
стоит восьмипудовая баба,
поперёк - соразмерная своему росточку,
в блескучей парчи платье
и сверлит попов
свинячье заплывшими
злыми глазенапами -
это и есть тот самый их
Главный колдун,
какому оне - маленькие волшебники -
столь подобострастно и служат.
С утра деспоту уже кололи,
в предупреждение диабетной комы,
прямо через парчу,
но всё одно, тягучее раздражение
только стремительно нарастает,
и пока протодиконы дружно кадят
его три по трижды,
семеро юных бугаёв,
нагловато разпихивая
прихожан святаго храма сего,
разбрасывают круглыя половики
с орлинным двуглавием,
а духовенство по-медвежачьи,
в страхе оступиться,
трепетно вытанцывывает вкруг него
барочныя вензеля;
владыченька, перебирая чёточки,
выбирает жертву для
севоднешняго раздолбай
показательного разносу.
В день съедая просфору,
сей знаменитой аскет и постник
закусывает её попом.
Он их породил,
он и вправе
любого из этих студней,
на Божьей трапезе
яичницей
и размазать по стенке..."
http://kalakazo.livejournal.com/461829.html

Служение Богу и Церкви
в соборном исполнении
зачастую оказывается служением
Его Высочеству Конвейеру,
в каковой впряженные попа-лошадушки -
всего лишь легко заменяемые
винтико-шпунтики
со своими авральными буднями
и ежедневенно, незримыми для миру,
стахановско-трудовыми подвигами.
Самое главное табу
соборного домострою - нельзя болеть,
то бишь в переводе с церковно-олбанского -
нельзя филонить, симулянтничать
и отлынивать от вытягивая соборной лямки,
иначе озверешие попа-коняги
съедят соратника без соли и перцу.
Вот как эти соборноратные трудодни живописует
достопочтенной triponaciy,
"В исповеди у озверешего батюшки":
"Отец Глеб уже отслужил раннюю литургию . Покрестил 10 человек. Теперь ему надо бежать на позднюю, исповедовать народ. Один из батьков их прихода в спальном районе Москвы от этой мерзкой ноябрьской погоды заболел напрочь. Другой – задерживался в приписном храме : то ли требы какие, то ли косит, типа «устал». У отца Глеба голова раскалывалась с утра, теперь она превратилась в какую-то гранату с выдернутой чекой, которая не может ни взорваться, ни оказаться всего лишь учебным муляжом.
Густой бас дьякона возглашал уже Мирную ектенью, значит, начали чуть раньше. Батюшка с ужасом поглядел на толпу исповедников: « понаехали, блин, с дач своих и всем причащаться теперь срочно надо» - пронеслось в его полувзорвавшейся голове..."
http://triponaciy.livejournal.com/143680.html

Попадающему в качестве клирика
под своды градского собора -
двадцатилетнему и токмо что
руковозложенному попёнку -
предлагается позабыть
всю ту галиматью,
каковую он зубрил и долбил в бурсе,
и начать поповский всеобуч сызнову,
поскольку в соборе установлены
свои неписаные правила
и свои, Бог весть когда
воспринятые законы.
У рядового соборного священника
поповский трудодень починается
с половины седьмаго утра:
поскору облачившись
и свершив проскомидию,
в семь утра он уже должен
возгласить "Благословенно царство...",
положив начало ранней обедни.
Следом за отслуженной ранней литургией
потребно за двадцать минут покрестить
пятьдесят орущих глоток,
а за поздней обедней,
столь же расторопно - до "Отче наш" -
принять исповедь у 300-т бабулек.
Сразу же за поздней следуют
отпевания, панихиды, молебствия,
плавно перетекающие в венчания.
А вслед за чередой венчаний
пора уже, в шесть вечера,
и вечерню с утреней починать,
каковые старое духовенство
служить весьма тяготится,
возлагая сие бремя
на плечи исключительно младых и здоровых...

Мечта любого будущего "паси овец пастыря",
ежели бурсачья премудрость
совсем не отбила ему охоту
вступать в колокольно сословие -
это, конечно же, не настоятельство
в деревенском храме,
с вечно текущей крышею
и никоим образом не протапливаемом,
и где духовенство обедню служит
в шерстяных перчатках
с отрезными пальчиками,
а Святая Чаша на престоле
к концу литургии
покрывается ледяною корочкой.
Мечта любого бурсака - это, конечно же,
всегда теплый и всегда кормовой
кафедральный собор,
и в связи с ускорившейся нынче
ротацией служилого духовенства,
вполне реальная.
По младости никто из батюшков
и не задумывается,
что его тоже впоследствии,
и в свою очередь,
могут выбросить на церковную помойку
иль, как загнанную попалошадушку,
отправить на живодерню:
"По сприключившемуся с нами ранжиру,
можно частенько встретить в отечестве нашем
епископа-чинушу,
с суховатой металикой в голосе
и призмой вороха входящих и исходящих бумаг,
через каковые он и обозревает живую жизнь,
и по творимому количеству коих
и меряет благополучие
епархиальной жизни,
а талант истового поповства
всегда находит в одном только умении -
по форме, каллиграфно и правильно
составлять прошения.
Попадается и старый тип епископа-барина,
какой епархию считает
даденной ему на откуп вотчиной,
какая беспременно должна холопски
пред ним прогибаться,
таскаться за чубы,
сама себя пороть на конюшне,
вилять хвостиком
в знак вечной благодарности владыке
за то, что он только у них есть,
постоянно доиться и отстёгиваться:
попы усиленно стригут свою паству и
на прокорме содержут
стригущего их ебискупа,
а ебискупов стрижёт уже сам Святейший...
Водится у нас и тип епископа-фельфебеля,
с командным зыком,
погонами под рясою,
выстраиванием во фрунт
и убеждением, что загнанных на учениях пополошадей
тут же, за ненадобностью,
и сдают на живодёрню.
Появился и ширящий свои ряды
тип епископа-барыги,
у какого - непременно свой есть бизнес
и какой даже попадей готов сдать в дом терпимости,
чтобы и от них была бы хоть какая-то польза.
Церковну вотчину свою
они представляют
большущим пылесосом: черным налом,
утаённыя от налоговиков,
денежки всасываются
и уже очищенныя, чрез
на бумаге проводимое
восстановление церковных руин,
уложенныя в стопочки и
перевязанныя подобающе,
в кейсах да дипломатах
наличными
среди хозяев жизни и расходятся.
Появился нежданно и тип епископа-гопника,
втихаря подымливающего травкой,
какой временами и сам косеет
от игрищ в новостатусно ампломбство
и обалдевающе всё никак не может к нему привыкнуть.
Со сленгом и ненармотивом,
на смеси каких он не ругается,
а просто разговаривает с челядью,
ежели надобно - кулачным правом и распальцовкой,
отправленного братвой во епископы,
из-за брутальной неспособности
к стоящей работе
и патологичной склонности
к мистицизму и суицидальной малахольности.
Есть ещё и вид смеси из энтих типажей,
наподобе царской водки или пороху,
какой, при 32-хзубой улыбище,
елейной скоговори "Спаси Господи" да "Спаси тя Христос"
с первого встречного поперечного,
непременно ещё с живого,
три шкуры сдерёт...."
http://kalakazo.livejournal.com/139047.html

Ничто так на поповскую сущность
не действует развоплощающе,
как биение и постук копытцами
во архиреовом стойле.
Царедворство при владычном дворе
является лишь школою Яго
при деспотном Отелло.
Да и сам ебискуп, как в сахарный сиропец
погруженный в кутейное лукавствие,
хорошо знает цену
поповским прибамбасам:
"Игра в дочки-матери
любимого чадушки
вызывала у деспоты Е.
лёгкое подташнивание.
Ещё первый встретившийся
в его жизни священник,
ему, семилетке, говаривал:
"Не приведи Господь
тебе когда-нибудь
довериться попам!".
С тех самых пор
будущий деспота
попам и не верил,
никогда, даже на исповеди,
не открывал им своего сердца и
все эти "уси-пуси", "у-тю-тю"
и прочия поповския
"тиатральныя прибамбасы"
вызывали у него
только рвотный позыв
своей приторностью и
нарочитой фальшью.
Но что поделаешь:
куда ж без попов-то денешься:
"Хоть и гавно, но своё!"
Ни один клан, ни одно сообщество
так не разобщено,
как сословие русского духовенства!
Зыркнешь на них горгонным поглядом,
рявкнешь по-фельфебельски разок
и бери толпу,
всех этих трясучих студней
тепленькими,
всех до одного.
"Хрусть-хрусть!" - доедаешь одного из них,
без соли и перцу,
а сами братаны-батюшочки,
потираючи пухленькие ручки,
злорадственно ещё и одобряют:
"Выскочке - собачья смерть!"
И ни един из них,
николиже,
в жисть
не вступится за другого собрата.
А утопающего батька
сама братия
ещё от края лодки
баграми будет и отпихивать:
"Падающего - подтолкни!" - кто это сказал?
Должно полагать, что кто-то из поповичей..."
http://kalakazo.livejournal.com/462399.html