Ещё ровнёхонько на сутки
я провалился в юдоль скорби
иль, ежели хотите, в бездну адову.
В открывшемся моему взору аду
не было ни раскаленных сковородок
с поджаривающимися телесами великих грешников,
ни кипящей смолы,
в коей вящей отрадою
почиталось бы
выстаивать на главе ебискупа.
И вообще никаких видимых мучительств или мучений
в нем не наблюдалося,
кроме абсолютной недоступности Бога -
даже свет в нем присутствовал,
напоминаючи осклизлые питерские сумерки.
Ебискупов и попов в нем водилось видимо-невидимо,
совпадая по численности из мира внешняго,
даже по семинарским спискам
попадаючи туда сплошняком
за едино токмо сребролюбие.
Его Святейшество, патриарсь Алексий Вторый,
как и в земном миру,
жил-не тужил в том аду
в своей новопеределкинской вотчине,
шикуя на широкую помещичью ногу,
столовал с серебра и злата,
вот только любимое патриаршее блюдо -
пельмешки, начиненные черной икоркою,
напоминало жеваную резину,
а подаваемое к нему
французистое Premius Sauvignon Bordeaux -
свежее касторовое маслице...

Очнулся я уже через сутки
в своей напрочь выстуженной келье
от собственного же кашля,
разрывавшего грудь изнутри.
В красном углу, вместо иконы,
в лунном отсвете
мерцала глава самого Главпеча:
"Ну что, дедулькин?
Не спас тебя и суховей Синайской пустоши,
и нынче один как перст и помираешь в своей берложке..." -
В ответ на мое согласливое покивание
своей буйной головушкой
глава главпечева продолжила:
"А всё-таки твоих нелепо одиозных стишков
нам всем будет не хватать:
ты, как пятое колесо в церковной телеге,
все времячко скрыпишь,
а мы, вопреки твоему недовольству,
движемся вперед..."

Не успел дедусин оклематися
от сего кремлевского подарунка,
как с гиком и разбойным посвистом
шлепнулся в суседний сугробей
другой подарок: секира
с пришлепнутым на ея древко конвертцем.
В конвертце обнаружилось
письмецо следующего содержания:
"Драгоценной наш дедулькин,
в благодарность за пиарной цикл доИм на Набережной,
шлем тебе три грамма драгоценной нанопыли
по цене шесть мульенов деревянными
за каждый нано-грамм!!!"
и подпись: "троюродно-двоюродные сестры
питриарся всея Курилл"...

Избяная келия чухонскаго отшельника дедульки kalakazo
почала ходуном вытанцовывать
от ухающих разрывов
мегатонно-новорусичных фейерверков
ещё прямо-таки с утреца
самого конца апокалипснаго году:
"У-у-гу-гу", - что-то весьма "тижолое"
хлюпнулось в дедусином огородце,
воткнувшись в оледенелой сугроб
огроменным томахавком.
То был подарок из самого московитого Кремля
с пришпиленным к рукоятке
потешно-паяцным колпаком с бубенцами
и лжеименным ярлыком без подписи:
"Со своей боярской головушки
поскакулькину kalakazo жалуем в охотку
скомороший колпачёк-с и катовый топор-с
для новаго усекновения кутейных голов..."
Матюшки-святы: штобы это все означивало?!

Ещё ровнёхонько на сутки
я провалился в юдоль скорби
иль, ежели хотите, в бездну адову.
В открывшемся моему взору аду
не было ни раскаленных сковородок
с поджаривающимися телесами великих грешников,
ни кипящей смолы,
в коей вящей отрадою
почиталось бы
выстаивать на главе ебискупа.
И вообще никаких видимых мучительств или мучений
в нем не наблюдалося,
кроме абсолютной недоступности Бога -
даже свет в нем присутствовал,
напоминаючи осклизлые питерские сумерки.
Ебискупов и попов в нем водилось видимо-невидимо,
совпадая по численности из мира внешняго,
даже по семинарским спискам
попадаючи туда сплошняком
за едино токмо сребролюбие.
Его Святейшество, патриарсь Алексий Вторый,
как и в земном миру,
жил-не тужил в том аду
в своей новопеределкинской вотчине,
шикуя на широкую помещичью ногу,
столовал с серебра и злата,
вот только любимое патриаршее блюдо -
пельмешки, начиненные черной икоркою,
напоминало жеваную резину,
а подаваемое к нему
французистое Premius Sauvignon Bordeaux -
свежее касторовое маслице...

Очнулся я уже через сутки
в своей напрочь выстуженной келье
от собственного же кашля,
разрывавшего грудь изнутри.
В красном углу, вместо иконы,
в лунном отсвете
мерцала глава самого Главпеча:
"Ну что, дедулькин?
Не спас тебя и суховей Синайской пустоши,
и нынче один как перст и помираешь в своей берложке..." -
В ответ на мое согласливое покивание
своей буйной головушкой
глава главпечева продолжила:
"А всё-таки твоих нелепо одиозных стишков
нам всем будет не хватать:
ты, как пятое колесо в церковной телеге,
все времячко скрыпишь,
а мы, вопреки твоему недовольству,
движемся вперед..."

Не успел дедусин оклематися
от сего кремлевского подарунка,
как с гиком и разбойным посвистом
шлепнулся в суседний сугробей
другой подарок: секира
с пришлепнутым на ея древко конвертцем.
В конвертце обнаружилось
письмецо следующего содержания:
"Драгоценной наш дедулькин,
в благодарность за пиарной цикл доИм на Набережной,
шлем тебе три грамма драгоценной нанопыли
по цене шесть мульенов деревянными
за каждый нано-грамм!!!"
и подпись: "троюродно-двоюродные сестры
питриарся всея Курилл"...

Избяная келия чухонскаго отшельника дедульки kalakazo
почала ходуном вытанцовывать
от ухающих разрывов
мегатонно-новорусичных фейерверков
ещё прямо-таки с утреца
самого конца апокалипснаго году:
"У-у-гу-гу", - что-то весьма "тижолое"
хлюпнулось в дедусином огородце,
воткнувшись в оледенелой сугроб
огроменным томахавком.
То был подарок из самого московитого Кремля
с пришпиленным к рукоятке
потешно-паяцным колпаком с бубенцами
и лжеименным ярлыком без подписи:
"Со своей боярской головушки
поскакулькину kalakazo жалуем в охотку
скомороший колпачёк-с и катовый топор-с
для новаго усекновения кутейных голов..."
Матюшки-святы: штобы это все означивало?!