Разгон Привалово-Заостровской приходской общины
и добровольно-принудительная отправка
самого священника Ивана Привалова
под соборно-сыскальный присмотр,
запрет за болотные вольности иерея Дмитрия Свердлова,
заткновение кляпом
"измученных ртов"
игумена Петра Мещеринова и протопопа Георгия Митрофанава,
и, наконец, лоббирование церковным vip-менеджментом
двух лет мордовских лагерей
за разного рода вольнохудожные шалости -
звенья печальственно одной
злохудожной цепи: наступания на старые грабельки,
неизбежливо ведущей русскую церковность
не токмо к системному кризису,
но и к очередной пропасти во ржи.
Что-что, а даже в самые синодально цензурные времена
никому не приходило на ум
затыкать уста церковным историкам
с европейской именитостию,
каковым, скажем, и был профессор Московской духовной Академии
Василий Осипович Ключевский.
Живи он сейчас,
за свои пафосно-обличительные глаголы
точно бы отправился на годика так три
в мордовЛАГА исправления:
"Русский простолюдин – православный – отбывает свою веру, как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей-то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает: “Как ни молись, а все чертям достанется”. Это все его богословие. Евангелие стало полицейским уставом. Местные православные церкви, теперь существующие, суть сделочные полицейско-политические учреждения, цель которых успокоить наивно верующие совести одних и зажать крикливо протестующие рты других. Обе эти цели приводят к третьей, самой желанной для правящей церковной иерархии, – это полное равнодушие мыслящей и спокойной части общества к делам своей местной церкви: пусть мертвые хоронят своих мертвецов.
Русской Церкви как христианского установления нет и быть не может; есть только рясофорное отделение временно-постоянной государственной охраны".