О Сурожской трагедии я уже писал
в одноименном цикле:
http://kalakazo.livejournal.com/tag/Сурожская%20трагедь.
Деревце духовной свободы,
привитое "пастырем добрым" на острове,
давшем когда-то прибежище Александру Герцену,
давало изобильственный плод,
однако у самого садовода
вызывало чувство тревоги и постоянного беспокойства:
"Мы в свое время предоставили Патриарху набросок возможного Устава, соответствующего и Вселенским канонам, и Постановлениям Собора 1917-1918 гг., и, что немаловажно, законам Великобритании. Патриархия на нашу повторную просьбу рассмотреть и принять этот Устав (если нужно с небольшими поправками) ни словом не отозвалась. Мы предполагали безмолвное согласие, имея в виду слова, сказанные мне покойным Патриархом Алексием I: "Мы этот Устав в данное время принять не можем, но живите по нему". Согласие, а не холодное отвержение без обсуждения. Но мы горько ошиблись: видимо, в твоем лице ОВЦС хочет безраздельно управлять всей русской диаспорой..."
http://www.metropolit-anthony.orc.ru/letter.htm
Открытое письмо митрополита Антония Сурожского
епископу Илариону Алфееву
"прозвучало как Калхасная песнь,
как одинокий и прощальный крик в нощи
с капитанского мостика,
погружающегося в пучины морския
церковного Титаника:
".. Я ожидал одного человека, а прибыл другой. В самый первый день твоего приезда ты мне сказал глубоко смутившую меня фразу: "Когда на меня возложили руки при хиротонии, я почувствовал, что я теперь архиерей и ЧТО У МЕНЯ ВЛАСТЬ". Это меня ужаснуло, так как я всю жизнь верил, что мы призваны СЛУЖИТЬ, а не властвовать...
Ты не сумел "услышать" крик раненых душ и только вынес вражду против тех, кто с искренностью и правдивостью говорил тебе правду..."
http://kalakazo.livejournal.com/607057.html
За личиной подающего великие надежды богослова
и великого композитора
пряталась всего лишь обыкновенная чернильная душа,
образцово-церковный бюрократ
и гутапперчивой исполнитель чужой воли.
За спиной карлик-сюрприза
маячила тень и главного супротивника
сурожского "бастиона свободы" - митрополита Кирилла Гундяева.
Двух митрополитов (и Сурожского, и Смоленского)
весьма много что сближало:
и велия тяга к отечьего извода обновленчеству,
и симпатии к литургическим экспериментам Георгия Кочеткова,
и служение любимой советской родине
не за страх, а за совесть,
однако, тесто, из коего они были сваяны,
оказалось антиподно чужеродным...