Русалочка

Из прекрасной сказки Г.Х. Андерссена мы знаем, что русалочка после измены принца удалилась от людей и грустит в далеке от мира о своей горькой любви, но мы отыскали ее, и она согласилась дать вам несколько полезных советов о том, как не потерять своего любимого. Но дает она советы не всем, а только тем кто ей понравится. Для того, чтобы русалочка погадала вам, сорвите для нее три кувшинки и она даст вам полезный совет. Почаще вспоминайте советы русалочки, и любимый мужчина, никогда не останется к вам равнодушным

Секрет обручального кольца

 Почему обручальное кольцо мы носим  именно на безымянном пальце? Проведите следующий небольшой эксперимент. Действительно, секрет Обручального Кольца существует. Согласно китайской традиции:

большой палец символизирует родителей,
указательный — братьев и сестёр,
средний — самого себя,
безымянный — партнёра,
мизинец — детей.

Читать далее...

Книги по украинской этнографии



В дневнике Анатолия Парашутова подборки картин, посвященные свадьбе,

(http://www.liveinternet.ru/users/2010239/page69.shtml)


[url]http://www.liveinternet.ru/users/2881321/post90025288/[/url]

ДОБРАЧНОЕ ОБЩЕНИЕ. Свадьбе предшествовали добрачные обряды, важным компонентом которых была ритуалистика молодежного общения.
Украинцы говорят: Как сложился у человека брак, так пойдет и вся ее жизнь. Эта народная мудрость выходит из того огромного значения, которое предоставляли браку и семье, особенно в прошлом, когда вступали в брак на всю жизнь и только с одним человеком. Поэтому момент выбора суженого был очень ответственным. В выборе брачного партнера переплетались разные интересы.
Девушка стремилась встретить избранника, который был бы ей по душе, родители жаждали помощника в доме, общество — главу крепкого хозяйства.
Система добрачных отношений предусматривала определенные нормы ухаживания и сватовства, которые почти до конца XIX ст. строились на патриархальных основах. Молодежь общалась преимущественно в пределах своего села, а в городах — в пределах улицы, даже своего "угла". На рубеже XIX—XX ст. этот принцип был нарушен, и молодежь нередко искала себе пару не только в своем селе, но и в округе. Ребята и девушки встречались на улицах, игрищах, толоках, вечерних сходках, ярмарках.
Самыми распространенными формами добрачных отношений были «улицы», вечерницы и тому подобное. На этих «сходках» молодежь развлекалась, пела, танцевала, водила хороводы. В холодную пору собирались в помещении до рассвета на посиделки. Приходили одни лишь девушки и не только ради развлечений, но и для работы; на супрядки — и ребята, и девушки частично для работы, частично для развлечений; на вечерницы — в основном для развлечений.
Парни и девушки общались на людях, то есть находились под определенным социальным контролем. По обыкновению, девушка один на один с парнем могла быть лишь до заката солнца, а, например, на Прикарпатье на таких вечеринках находились родители или старшие родственники. Это, впрочем, не мешало молодежи целоваться и миловаться, однако свою невинность девушки берегли. Когда-то все общество презирало девушку, которая давала волю безудержной любви. Случалось, таких девушек били веревками от колоколов, намоченными в соляном растворе. В западных районах Украины почти до XX ст. бытовал обычай физически карать парня и девушку за прелюбодеяние.
Однако подобные случаи случались редко, поскольку вся система воспитания молодежи основывалась на заботливом, рыцарском отношении ребят к девушкам и невестам, на романтизации чувств.

Так описывают добрачные отношения кабинетные этнографы. Но если почитать исследования этнографов, непосредственно знакомящихся с народным бытом, то картина вырисовывается несколько иная.

Вот отрывки из этнографических записок исследователей Богуславского, 1855 год издания, Костащук, 1929 г. и. Балушок, 1998 г.и. Воропай, 1993 г. и., Кузеля, 1914 г. и., 1906, Ястребова, 1896, Иванова, 1907, Гнатюка, 1919, Афанасьева-Чужбинского, 1855г, Заглады, 1934. (Я попыталась перевести на русский язык цитаты из трудов вышеперечисленных исследователей).
Очень подробно описывает обычаи и обряды Хфедир Вовк в своих трудах «Студии по украинской этнографии».



Приметной чертой украинских вечерниц была выжидательная позиции девушек в противовес активности и мобильности парней: „ребята могли пойти на любую улицу, а девушки не ходили по чужим улицам, они никуда не имеют права идти, только на свои. А к этим девушкам идут парни с соседних улиц, а девушки на месте сидели, на своем углу” (Полтавщина).

При этом достаточно парадоксальным кажется тот факт, что парни определенного угла села рассматривали местные вечерницы как „свои”, препятствуя визитам сюда посторонних парней
Тот факт, что холостяцкое общество определенного угла села рассматривало местную девичью группу как свою “коллективную собственность” свидетельствует также другой интересный специфический обычай вечеринок, который зафиксировала в 1934 году Н. Заглада во время своих этнографических студий на Полесье (Чернобыльский р-н Киевской обл.): „Ребята с собой приводили чужих ребят, один парень на вечерках считался хозяином и угощал чужих ребят своими девушками. Как какая девушка присмотрится чужому парню, то он шепнет тому, кто его привел; и уже тот тянет ту девушку на куль (солому) и так угощает его своей девушкой (своего села), а тот (в свою очередь) так делает у себя. Как девушка не хочет с парнем тем ночевать, то ее насильственно заставляют; свой парень еще побьет, ругает ее и говорит: „Как я был у них, то мне давали девушку, а ты не хочешь”. Ему стыдно перед чужим парнем.
В Красном Углу существовал другой холостяцкий обычай, который перекликается с предыдущим: парню, только что принятому в холостяцкое общество, “выделялась” в первый день девушка, с которой он танцевал (Костащук, 1929). К тому же, девушка не имела права отказать, даже если парень ей не нравился (Балушок, 1998).
Такая инертность девушек в противовес значительной свободе юношей является логическим продолжением социализации, дифференциации сфер и форм проявления активности (внутренняя зона, дом, статическая – „женская”; внешняя, вне дома, динамическая – „мужская”).
В силу упомянутых выше обстоятельств между разными вечерничними девичьими группами разворачивалось соперничество за завоевание симпатий парней. Да, например, выбирая дом для собраний, девушки учитывали также и его расположение, отдавая преимущество той хате, которая стоит „на видном месте, на улице, чтобы удобнее было парням заходит”. Девушки, которые лучше пели, быстрее добывали благосклонность ребят и использовали свои умения для привлечения их внимания. Когда же ребята часто наведывались на одни вечерницы, пренебрегая другими, между разными девичьими группами возникала определенная вражда: девушки распевали стыдные песни в адрес соперниц или даже вымазывали двери враждебной “штаб-квартиры” пометом.
Особенно ярко половое отличие поведения парней и девушек по признаку “пассивность/инициативность” иллюстрирует обычай устраивать “ярмарки девушек”, который был распространен на территории Западной Украины, принадлежащей Австро-Венгрии. (Кузеля, 1914).
“На каждую ярмарку сходятся многочисленно девушки, которые уже на выданье(с матерями) и парни. Девушки становятся рядами вдоль моста, как можно наилучше расфранченные, а молодцы ходят, поглядывая на их и присматриваются к ним (…) Как которая кому понравится, то сейчас начинается на месте соответствующий разговор. Когда молодец полностью не знает девушки, а сие случается часто, то заранее спрашивает, кто она и откуда она, а затем выходят с ней из группы на разговор (…) Этим способом знакомятся многие молодые люди из околицы Перегинска, а такие знакомства кончаются обычно венчанием (…) Парни приходят часто очень издалека”.
Избежание кровосмешания, предотвращение возникновения малейших сексуальных импульсов (хотя бы и подсознательных) между родственниками было краеугольным камнем в построении отношений между родителями и детьми, а также между разнополыми подростками в пределах одной семьи. Временами именно эти рассуждения побуждали родителей отправлять собственных детей соответствующего возраста ночевать на вечерницы (Иванов, 1907; Полтавщина)
Табу инцестуальных контактов вызвало к жизни и другую норму поведения, согласно с которой родные братья и сестры не имели права посещать те же собрания молодежи: пристально следили за тем, чтобы на одних вечерницах было не более как одно лицо из одного дома.

Вечерницы, сборы на улице были местом самого полного, самостоятельного и интенсивного общения молодежи с характерной эротической основой, что замечено многими исследователями (Ястребов, 1896, Иванов, 1907). Мощная установка на бракосочетание и психофизиологические особенности юношеского возраста определяли общую направленность деятельности и мотивировали поведение собравшихся, всю полноту разнообразных проявлений которой очерчивались сроком, называемым „женихание”.

Инициаторами всяческих развлечений с эротичным подтекстом (игры, шутки, загадки, повествования и тому подобное) были преимущественно ребята. На вечерницах и “улице” молодежь, кроме сугубо эмоционального, добывала также и первый опыт непосредственного телесного контакта с противоположной статью (речь идет о таких ласках, как поцелуи, объятия, прикасания к интимным местам). Такие действия считались естественными и допустимыми, и не только тогда, когда влюбленная пара оставалась в одиночестве.
„Улица имеет две степени. Первый – это подготовка к настоящей улице. Здесь гуляют ребята и девушки от 12 к 15 лет. Они приучаются здесь петь вместе, как обращаться с девушкой и начинают парубкувать (ребята), то есть уже щупают девушек за грудь и за другие места. Они проводят девушек домой, но еще долго не находятся вдвоем (...)
Вторая же степень улицы – это уже настоящие девушки и парни от 16 к 25 лет. (...) Собравшись на колоду, девушки садятся кучкой, а ребята (...) каждый из них старается упасть девушке в пелену (юбка-плахта), хоть она и спорит, но это ничего не помогает, потому что „чья сила, того и право” – такой лозунг улицы. Вот усевшись на коленях девушки, обняв ее, он начинает с ней разговор (...) Попели песен, ну что же дальше делать? И вот ребята (...) начинают лапать девушек по-разному и везде юбку, и под ней (...) Улица расходится (...) Ребята не зевают, чтобы не пропустить ту девушку, с которой он условился провести ее домой (...).
Парни считали нормой то, что „парню никакая девушка не может ответить, чтобы не поцеловаться” (Гнатюк) На Гуцульщине рассказывали, что „ребята берут девушек переворачивают и играются на постели. Задирают юбки девушек. Перстни отбирают. Который не может, потому что туго – он берет палец в рот – и все-таки стянет. Да и кожу стянет, как захочет, а должен перстень отнять. Или девушку перевернет (трусов не было тогда), говорит: “Я хочу у тебя 2-3 волоска выдернуть…” Ребята схватят девушек (…), валят на постель, (...) накачается, накусается ей, нацелуется да и отпустит… А ребята себе в дримбы играют, поют. И вместе поют с девушками ребята. Прибегают все, смеются, шутят. И так день их захватит: им некогда ложиться спать” (Гуцульщина).

Для всей территории полноценного функционирования института вечерниц-досвіток характерным был обычай общего спанья ребят и девушек. Такое поведение молодежи не только повсеместно воспринимали как допустимую и даже естественную, но даже временами рассматривали как обязательный компонент добрачного общения.
Пара образовывалась, как правило, по взаимному согласию (Гнатюк, 1919, Иванов, 1898) но инициатива принадлежала парню: он избирал девушку, с которой хотел ночевать, а та могла принять это предложение или отказать нежелательному поклоннику. Примечательно, что сами девушки далеко не всегда одобрительно относились к идее общей ночевки с ребятами, поэтому последние прилагали определенные усилия, побуждая девушек ложиться вместе (Рыльский, 1890), а девушки вынуждены были прибегать к разнообразным хитростям, избегая ночевки, особенно когда парень не вызывал у девушки симпатии.
Если девушки по какой-то причине не пускали ребят к дому, те могли сломать забор, выбить окно, а ворвавшись в дом – разбить лампу (Милорадович, 1897). Иногда девушки, которые уклонялись от „женихания” или были острые на язык, испытывали издевательства со стороны парней (Гнатюк, 1919). Девушки, в свою очередь, также временами могли дать отпор – словесно или физически – слишком осаждающему поклоннику или парню, который наносил ей донимающие убытки (Афанасьев-Чужбинский, 1855), а того, кто, не имея пары, остался таки ночевать на вечерницах, девушки могли сделать посмешищем, нашив ему на спину лоскутков, насыпав в шапку пепла или мела и тому подобное (Иванов, 1898).
Мысль о необходимости общего спанья на вечерницах (постоянно „внедряемая в жизнь” ребятами, а также подкрепленная верой в то, что вечерничний избранник станет женихом) в сознании девушек постепенно становилась убеждением: „нужно обязательно с ребятами спать, а то и замуж не пойдешь” (Заглада, 1934).
Подобная модель поведения превращалась в нормативную, а кое-где даже престижную в молодежной среде (Гнатюк, 1919).

Первостепенным заданием для девушки было уберечь невредимой девичью добродетель к бракосочетанию – именно этот момент был ключевым в определении „добропорядочности” девушки во время свадьбы. Поэтому воспитанные на традициях христианской морали и здорового крестьянского прагматизма, трезво оценивая непривлекательные жизненные перспективы покритки (девушки, вступившей в половую связь до брака), а также, чтобы противостоять мужскому натиску, сберечь самоконтроль на надлежащем уровне, девушки ограничивали употребление алкоголя: „сдерживаются, чтобы не пропить ум”. Кое-где (в частности на Киевщине) молодежь прибегала к так называемой „игры в притулу”, которая, в сущности, была неполноценным половым актом, что не приводил к потере девушкой „венка” и к беременности (Кузеля, 1906). Естественно, что такие развлечения были достаточно рискованными, то же временами их следствием было появление еще одной покритки (Гнатюк, 1919).

Книги по украинской этнографии. часть 2



СВАТОВСТВО ДЕВУШКИ.
"Примите меня, мама, я ваша невестка" — такими словами, как ни странно, два века тому назад девушка начинала сватовство. Согласно с существующими обычаями, она имела на это такое же право, как и парень.
Этот обычай как отзвук матриархата издавна бытовал у разных народов и не противоречил традиционным брачным ритуалам. Но уже в средневековье этот обычай начал восприниматься как нежелательная форма сватовства. Определенное исключение составляли украинцы. В их среде он, в это время несколько забытый, зажил новой жизнью. Этому способствовало, в частности, то, что из-за постоянных войн мужчины надолго уходили из родного дома, а семью возглавляли женщины. Учитывая это, росли их права в семье, в том числе приоритет в сватовстве. Недаром тогда бытовало выражение «взять замуж» — вместо более позднего «выйти замуж».
Девушка предлагала парню руку, не заручаясь его согласием, причем ей очень редко отказывали, потому что это могло накликать несчастье. О силе этой традиции свидетельствует обычай, который существовал в XVIII ст.: преступника, осужденного к казни, могли помиловать, если какая-либо из девушек выражала желание взять его мужем.
Однако в меру того, как росла роль мужчин в общественной сфере, такие обычаи постепенно забывались. И уже в конце XIX ст. инициатива в сватовстве полностью перешла к парням, а роль девушки свелась к стыдливому ковырянию печи и представления старостам свадебных рушников.



ДЕВИЧНИК устраивали в канун свадьбы как символ прощания со свободной жизнью. Такие молодежные вечера делали отдельно в жилищах молодой и молодого. Это был обрядовый акт отделения невесты от неженатой молодежи.
Девичник в доме невесты отмечался особенной лиричностью. Девушки-подруги украшали обрядовое деревце (вишневое деревце или ветвь сосны) цветами, лентами и букетиками колосков, изготовленных во время барвинковых праздников. Собирание барвинка для венков превращалось в своеобразный обряд с песнями, общением с силами природы. Деревце символизировало невинность, красоту и молодость. Вместе с украшением деревца изготовляли маленький букетик или венки для молодого и молодой.
Одевание венков сопровождалось ритуалами. На полу расстилали белое полотно, на которое ставили хлебную кадку, сверху клали подушку. Невеста садилась на нее (на Прикарпатье — на застеленное тулупом ярмо), после чего брат расплетал ей косу, а девушки украшали голову свадебным венком. В более давние времена все эти действия выполняла мать.
Старшая дружка цепляла молодому венок к шапке или шляпе, сажала возле невесты на тулуп и накрывала их полотенцем или посыпала рожью.
После этого молодых называли князем и княгиней, они собирали дружину (свадебный поезд) и шли приглашать родню и соседей на свадьбу.
Обратите внимание на такой момент, как присутствие во многих обрядах шкуры или вывернутого тулупа. Корни этого символа богатства уходят в языческие времена. Бог Велес- покровитель скота и одновременно бог богатства, которое определялось наличием стад и количеством животных в этих стадах, был одет в шкуру животного, покрыт волосами. Даже стебли растений воспринимались, как волосы Велеса. Отсюда возник обычай, называемый "Велесова борода": пучок колосков оставляли несжатыми на поле, завязывали колоски узлом и приносили этой "бороде" жертву в виде пищи. Так что усаживание на вывернутый кожух,- своеобразное пожелание богатства.



Что касается ритуала украшения деревца, то символ мирового дерева встречается во многих религиях мира. Этот наглядный образ был доступен человеку, чье мышление определялось мифологией. Дерево - своеобразная модель построения мира: нижний ярус - подземный мир, средний - реальная жизнь на земле, верхушка уходит в небеса, туда, где обитают боги и души умерших. Вот и оформляется эта модель, украшается, приспосабливается к новым ритуалам.
Ну, а венок - круг - кольцо - солярные знаки. Этот знак движения "по Солнцу" присутствует и прикладном искусстве, и в хороводах.

Книги по украинской этнографии. часть 3



ПОКРЫВАНИЕ — самый драматичный свадебный обряд, который символизировал переход молодой к замужнему состоянию. Он был продолжением обряда «посада молодых», и начинался распределением каравая. Ритуалы распределения свадебного хлеба и общего его съедания молодыми символизировали создание новой семьи.
Дальше символические действия расплетания косы и покрывания головы молодой очипком ( чепцом) и наметкой (кусок белой ткани) подчеркивали иерархичность брачного союза. В самые давние времена обряд расплетания осуществлялся в доме молодой помощницами и свекровью, в конце же XIX ст. — как в доме молодой, так и в доме молодого помощницами, свекровью и даже молодым.
Молодую сажали на кадку, брат или помощница расплетали ей косу и смазывали волосы маслом или медом. На Подолии отрезание косы осуществлял молодой: посадив невесту себе на колени, отрезал косу ножницами. На Закарпатье сохранился и более архаичный обряд — отсечение косы. После церковного венчания начинались танцы, во время которых молодой отсекали косу. Родственники молодого привязывали конец косы к гвоздю, вбитому в стену. Молодой среди танца должен был выявить такую ловкость, чтобы единственным ударом топорика полностью отрубить косу. После этого родственники молодой принимали парня в свой род.
Отрезав косу, молодую покрывали очипком. Согласно ритуалу, она могла дважды его срывать, и только на третий раз повиновалась судьбе. С этого момента она переходила в ранг женщины с соответствующими нормами поведения. Они подчеркивались, в частности, нарядом: замужняя женщина собирала волосы в пучок и повязывалась платком или надевала очипок. Выходить в люди без него считалось неприличным.
Обряд покрывания был последним, который совершался в доме невесты. После него молодой забирал молодую в свой дом, а вместе с ней и ее приданое.



КОМОРА, (АМБАР, КЛАДОВАЯ) — цикл обрядов брачной ночи, который состоял из двух частей: первая включала обряд переодевания молодой, вывод ее к гостям, и собственно комору (перезву) , осуществление полового акта, демонстрацию сбереженной добродетели невесты, величание или осуждение молодой и ее родителей.
вторая — присоединение невестки к семье мужа, разжигания печи, приготовления обеда, угощения свекров. Заканчивалась свадьба распределением каравая и одариванием молодых и семьи жениха. Кое-где завершающий свадебный обряд имел название пропой или придана (преимущественно в районах с русским населением).
На следующее утро совершался ряд обрядов, в основе которых лежала вера людей в особенную силу молодой. В их числе хождение молодой по воду, умывание и окропление всех окружающих; битье каши — ритуальное приготовление каши, ее "продажа" гостям и обсев ею двора и скота.

Когда свадебный поезд приближался к дому молодому, его родители встречали молодых хлебом-солью и вели их в дом. Молодую обдаривали подарками, причем все дарилось с прибаутками, пожеланием семейного счастья. Гостей из свадебного поезда щедро угощали.
Свахи готовили в коморе постель для молодых.
В новый дом молодую переводили через огонь или ступала она на пол нового дома по белому полотну, постеленному от порога к столу. Как правило, невестка приезжала ко двору свекрови с черной курицей в руках, которую она бросала под печь, чтобы стать равноправной хозяйкой в новом доме. После приветствия и угощения молодых отводили на брачную постель в амбар, а свадьба бурлила вплоть до поздней ночи, пела “стыдные” песни.



Когда молодая удостоверяла свою добродетель, вывешивали красный “флаг” (на Западном Полесье и в Карпатах этого обычая не было). По народным представлениям, целомудренная молодая после первой брачной ночи наделялась способностью приносить богатство и увеличивать благосостояние: “Обрызгивает невестка, обрызгивает! Где капля росы упадет, там пара волов станет”.
После того, как поезд въезжал в дом молодого, пишет выдающийся украинский народовед Хведир Вовк (1847-1918 гг.), все девушки оставляли помещение. Объясняется это тем, что, невзирая на весь религиозный и торжественный характер обряда, с этого момента он приобретал вакхические и эротичные черты. В песнях появляются откровенные фаллические намеки, где молодой называется бугаем, а молодая – телкой.

Вообще-то, изучая этнографические источники, я часто была поражена дикости (на взгляд современного человека) свадебных обрядов. Так, прежде, чем отвести молодую пару в комору, свашки проверяли помещение на предмет наличия в нем колющих и режущих предметов. Точно так же обыскивалась одежда молодой.
"На подхвате" у молодого был дружка. Если молодой не мог справиться со своими обязанностями, то он звал на помощь дружку или свашек, которые совершали дефлорацию пальцами. Потом молодую переодевают, а рубаху выносят для демонстрации гостям. И только тогда начинается настоящее веселье, превращающееся в оргию.

Происхождение элементов оргии в свадебном обряде М. Грушевский в своей «Поэзии супругов» объяснял двумя источниками, одно из которых идет «от старых вегетационных праздников, от магического размножения, которое достигалось экстатическими танцами, хороводами, пением», которые «прорываются в некоторых моментах свадьбы — например, в экстатической радости собранных родственников во время, когда молодые находятся в коморе, потом при выводе их оттуда и т. д., отражаясь в фаллических жестах, танцах, пении», а второе связанное с правами всей «дружины» на молодую.

На описываемой Х. Вовком свадьбе на определенном его этапе, «перезвы», все начинают есть и пить, а сама эта «перезва» приобретает все более оргиастичный, вакхический характер сопровождаясь откровенными песнями. В одной поется о том, как женщины ставят фаллос в малых корытах на печь, называя его «отцом», в другой дружке и помощнику дружки –пиддружому - предлагается поцеловать обнаженные собравшимися женщинами влагалища, на что они отвечают согласием, объясняя, что то их «мать», в третьей – как казак просит девушку ему «дать», приказывая ей что-то наподобие того: «Юбку выше подними, ножки быстрее разведи…». В Бердичевском уезде записан такой соответствующий данному эпизоду свадьбы обычай, где женщины, которые танцуют в круге, одной рукой держат у себя между ног пест, а второй покрывают и открывают его деревянной квартой, из которой обычно пьют воду.
Отдельное внимание уделяют обнаженным половым органам. Наиболее архаичные сказки и песни отражают первичный опыт человека относительно рождения, вполне естественно связывают воспроизводство с половыми органами, часто предоставляя их в гиперболизированной форме и уделяя им избыточное внимание.

цитатник



Друзей очерчивайте круг.
Не раскрывайте всем объятья:
Порой размах широкий рук
Весьма удобен для распятья.

Георгий Фрумкер