любовь - Самое интересное в блогах

Одна из четырех целей в жизни индуса – кама, чувственное удовольствие. Три других элемента полноценного человеческого бытия – это дхарма, следование религиозному закону и долгу, артха, материальное благополучие, и мокша, окончательное освобождение из круга перерождений как итоговая идеальная цель. Индолог и переводчик Андрей Игнатьев в недавно увидевшей свет "Книге о любви и вине. Эрос и алкоголь в Индии" поясняет, что же представляет собой эта самая кама, о которой существует так много предрассудков и вульгарных представлений.

На Западе индийская сексология известна почти исключительно благодаря пресловутой Камасутре и загадочной Тантре. О тантрическом сексе из-за популяризации и сопутствующей профанизации бытуют стереотипы как об "изощренных сексуальных техниках". Однако Камасутра лишь одна из множества камашастр, трактатов об удовольствии. В тексте, который называется "Наставление сводницы" ("Куттани-мата"), говорится о религиозных верованиях, общественном устройстве, семейной жизни, положении женщины и идеале женской красоты, пище и питье, одежде и косметике, развлечениях и искусствах. Другое дело, что "Наставление..." построено как рассказ о секретах обольщения мужчин, которыми опытная подруга делится с молодой гетерой.

Еще один текст, впервые переведенный Игнатьевым на европейский язык, – "Кадамбара-свикарана-карика", посвящен обеим составляющим камы и описывает любовные наслаждения, усиленные возлияниями. Название текста переводится как "Трактат о винопитии" или даже "Величие вина". Культура и традиции потребления алкоголя в Индии известны на Западе еще меньше эротологии. В пояснительной статье переводчик пишет: "Если в позднем, дидактическом слое эпоса хмельные напитки порицаются, а пристрастие к ним изображается уделом чуждых "варварских племен", то в более раннем, героическом слое вино оказывается неотъемлемым атрибутом образа жизни мужчины-воина, во хмелю предающегося наслаждению с прекрасными женщинами. Но, заметим, и ранний слой не содержит никаких эпизодов, где алкоголь употребляют брахманы". Средневековые индийцы наслаждались такими напитками, как медака из риса, прасанна из муки, коры и плодов дерева путрака и мускатного ореха, асава из плодов капиттха, сока сахарного тростника и меда. Были еще майрея из навара из коры мешашринги, сахарной патоки и черного перца в качестве приправы, мадху из виноградного сока, белое вино, смешанное с кунжутным маслом, вино с примесью сахарной патоки и т.д.

В древних государствах Индостана властители стремились контролировать производство, продажу и употребление спиртных напитков. Существовала специальная должность надзирателя за питейным делом. В поэзии доминирует позитивное восприятие хмельных напитков, они связываются с наслаждением жизнью. Простонародные, крестьянские возлияния, не сдерживаемые религиозной моралью и кастовыми ограничениями, могли перерастать в вакханалии и оргии, но негативный образ пьяницы в санскритской литературе встречается очень редко.

Была и сакрализация алкоголя, берущая начало еще в ведийской эпохе и достигающая кульминации в Тантре. Уже в Ригведе упоминаются два напитка – сома и сура. И если сома, о составе и рецептуре которой до сих пор спорят индологи, была строго сакральным напитком богов и высших каст, то сура впоследствии стала обобщающим именованием множества алкогольных напитков. Из их противопоставления в Ригведе происходят и некоторые мифы о проклятии алкоголя богами и провидцами, которое можно снять лишь очистительными мантрами и ритуалами.

В Тантре левой руки, вамачаре, употребление алкоголя – часть религиозно-мистического ритуала. Например, в Куларнава-Тантре (X-XIII века) утверждается, что одним лишь созерцанием вина можно очиститься от всех грехов, а его аромата достаточно, чтобы обрести плод сотни жертвоприношений. Сказано, что "тем, кто пьет вино, очищенное мантрой и предложенное гуру и богу, больше не придется сосать грудь матери" – то есть перерождаться в новых воплощениях.

В полном соответствии с традиционной индийской амбивалентностью существуют Тантры, порицающие и запрещающие употребление вина. Их авторы, по-видимому, придерживались консервативных, пробрахманских позиций. Так, согласно Каливиласа Тантре, употребление алкоголя приравнивается к убийству брахмана – одному из тягчайших грехов.
Наконец, алкоголь сакрализуется до божественного статуса. В Тантрах обязательно подчеркивается, что речь идет об употреблении вина в процессе ритуала, обывательское же возлияние и тем более пьянство строго осуждаются. Как гласит Камакхья Тантра, "если бы простым употреблением вина можно было достичь освобождения, тогда все низкие люди, предающиеся пьянству, были бы освобожденными".

И еще об одной стороне индийской чувственности. "Заметим, что древнегреческое искусство превозносило прежде всего мужскую наготу, которую принято называть "героической", – пишет Игнатьев. – Женская первоначально оставалась табуирована, а затем стала изображаться по модели мужской. Для индийцев же на первом плане в изображении наготы стоял именно эротизм, и отсюда столь великолепные образы женской наготы в их искусстве, а также большое количество парных изображений. В отличие от древнегреческого искусства, в котором обнаженная женщина зачастую – это страдающее, униженное и подвергающееся опасности насилия и гибели существо, индийское искусство лишено подобного негативного значения: в нем женская нагота почти всегда радостная, цветущая и праздничная".

Несмотря на поздние "пуританские" переосмысления, автор показывает полисемантичность столь значимого в индуизме, и особенно в шиваизме, фаллического культа лингама, от самых архаичных его форм до более "политкорректной" высокой метафизики. Игнатьев считает, что корни этого явления следует искать в тех же древних ритуалах плодородия, известных из различных мировых культур, где обнаженные участники взаимодействовали с землей и посевами вплоть до сакрального совокупления. Затем следует манифестационистское видение земного мира и человека, микрокосма как отражение небесного и макрокосма. Люди соответственно воплощают в себе божества и воспроизводят в эзотерической практике их действия.

И наконец, обнаженность с ее эротической подоплекой совокупно с устрашающими божествами и трансгрессивными практиками в контексте Тантры намекает на два "основных инстинкта". "Нагота в Тантре – это не какой-то жизнерадостный гламур, очень часто, как мы видим, она соседствует с образами разрушения и смерти. Это находит проявление как в иконографии грозных тантрических божеств, так и в ритуальных предписаниях, связанных со шмашанами (место для сожжения на погребальном костре), трупами и черепами, – пишет Игнатьев. – Такое сочетание постоянно напоминает адепту Тантры о диалектике созидания и разрушения, определяющей жизнь Вселенной". Индуисты тоже "помнили о смерти".