Дуранте Алигьери, известный просто как Данте, родился во второй половине мая 1265 года. Мы не можем сказать точнее. Но удивительно не то, что мы не знаем точный день его рождения. Наоборот - удивительно, как много мы о нем знаем.

XIII век. Эпоха татаро-монгольского нашествия и крестовых походов, а не расцвета искусств. Данте - не князь, не епископ, он просто зажиточный горожанин, общественный деятель на выборных должностях и, разумеется, литератор. Что мы знаем о его русских современниках - собратьях по перу? Прямо сказать - ничего. Первый русский писатель, которого мы знаем по имени, - Ермолай, в монашестве Еразм, автор "Повести о Петре и Февронии", жил аж на двести лет позже, в первой половине XVI века. Но и о Ермолае-Еразме, кроме его чуднóго двойного имени, мы ничего не знаем.

О Данте же мы знаем очень много - статья в итальянской Википедии занимает добрый десяток экранов. Знаем мы и его внешний облик, ту самую "тень Данте с профилем орлиным", которая столетиями вдохновляла поэтов и художников на острохарактерные портреты.

При этом, надо прямо признать, бóльшую часть того, что мы о нем знаем, мы знаем из его собственных сочинений, дошедших до нас (хотя они появились за двести лет до книгопечатания) в полном объеме. В первую очередь - из удивительной "Новой жизни". Удивительной и для его современников, и для потомков. Потому что в ней автор не "толкует божественное" и не скрывается под уничижительной маской "аз прегрешный", как тот же Еразм. А прямо пишет в стихах и в прозе об охватившем его, Дуранте Алигьери, любовном чувстве к вполне земной девушке Беатриче. Хотя, разумеется, облекает свое чувство в пышные словесные одежды своего времени, пронизанного мистическим ощущением.

 Данте Алигьери и Беатриче Портинари (муза и тайная возлюбленная поэта), первая и платоническая любовь. Вышла замуж за другого и рано умерла.

Важнее другое: не эти мистические одежды, а то, на каком языке это написано. Нам сейчас кажется странной сама постановка вопроса - итальянский писатель, естественно, пишет по-итальянски. Но тогда вопрос ставился по-другому: образованный человек, естественно, должен писать по-латыни - только так он может обращаться ко всему цивилизованному миру с цивильной речью, в отличие от простеца, балакающего на грубом местном наречии, потому что не видит дальше родной деревни.

Рукопись "Божественной комедии"

Данте посвятил этому принципиальному вопросу латинский трактат "De vulgari eloquentia". Это название традиционно переводят как "О народном красноречии", но правильнее сказать: "О выразительности народного языка". И предмет его - не то, как "выражается сильно итальянский народ", а то, что сам этот язык, в первую очередь, язык родных Данте тосканских долин - хоть он и утратил естественные для латыни падежи и приобрел не свойственные ей артикли, адекватен не только приземленному реализму, но и возвышенному мистицизму и утонченной силлогистике.

Впрочем, как обычно бывает у поэта, лучшим доказательством этому стал не ученый трактат, хотя бы и содержащий оригинальные идеи (классификация языков по слову "да"), а выдающееся литературное произведение, которое он в соответствии с "Поэтикой" Аристотеля назвал просто "Комедией" (было все плохо, а стало хорошо). А Боккаччо, ее первый комментатор, стал называть "Божественной" - но не потому, что там говорится об ангелах и рае, а потому что уж больно хороша.

АД , ПЕСНЬ 15 , СТРОКИ 28-29 . Иллюстрация Paul Gustave Doré (1832 - 1883) - французский гравёр, иллюстратор и живописец.

Сюжет ее за 700 лет стал общеизвестен: к заплутавшему в чащобе своих грехов 35-летнему поэту является Вергилий и через воронку Ада и гору Чистилища, где мучаются и томятся в ожидании Конца света и стародавние знаменитые грешники, и политические противники самого Данте, выводит его в Рай, где в мистической Розе Эмпирея его поджидает очищенная от всего земного Беатриче.

Как иногда багрянцем залиты
В начале утра области востока,
А небеса прекрасны и чисты,
И солнца лик, поднявшись невысоко,
Настолько застлан мягкостью паров,
Что на него спокойно смотрит око, -
Так в легкой туче ангельских цетов,
Взлетавших и свергавшихся обвалом
На дивный воз ивне его краев,
В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, облачена
В зеленый плащ и в платье огнеалом.
И дух мой, - хоть умчались времена,
Когда его ввергала в содроганье
Одним своим присутствием она,
А здесь неполным было созерцанье, -
Пред тайной силой, шедшей от нее,
Былой любви изедал обаянье.

                                            отрывок из тридцатой песни "Божественной комедии"

Но и здесь главное - не сюжет, хотя и он поражал современников смелостью на грани откровенной ереси (так, Данте вводит понятие Лимба и окончательно закрепляет не очевидную в то время идею Чистилища). С "Божественной комедией" связана вторая уникальная черта Данте, заставляющая восхищаться и радоваться в канун его 755-летнего юбилея. Которая формулируется еще проще: "Божественную комедию" можно читать!

Это кажется насмешкой: ну да, читать, а что с ней еще делать, это ж поэма, а не фреска его погодки Джотто! Но штука в том, что ее можно читать сейчас. Попробуйте почитать древнерусский текст той же эпохи. Хотя бы драматическую "Повесть о разорении Рязани Батыем". Да, конечно, это написано по-русски, а не по-болгарски и не по-сербски. Понять в принципе можно. Но сложно без подготовки. Хоть это совсем не поэтические терцины, а летопись, претендующая на точность и понятность. Но все, что было написано по-русски до XVIII века - область академической филологии, а не литературы.

Почему так получилось - вопрос интересный, но к Данте прямого отношения не имеющий. Данте же не просто можно читать и понимать - его можно читать, наслаждаясь, как поэзию. Полную ярости и любви, захватывающих дух картин и чеканных строк.

Но если уж мы перешли из Тосканы в Россию, необходимо сказать, что у Данте в России есть третий повод для восхищения: перевод "Божественной комедии" Михаила Лозинского. Он примиряет в себе взаимоисключающие требования: высокохудожественен и при этом исключительно точен. Буквально - строка в строку и порою слово в слово.

Когда читаешь только перевод Лозинского, он кажется совершенно естественным. И только сопоставляя с построчным прозаическим переводом Бориса Зайцева (не говоря уж об оригинале), понимаешь, какой это поразительный труд - сопоставимый с самим оригиналом.

Михаил Леонидович Лозинский (8 [20] июля 1886, Гатчина, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя — 31 января 1955, Ленинград, СССР) — русский и советский поэт-акмеист, переводчик, один из создателей советской школы поэтического перевода.

Труд Лозинского поразителен тем более, что переводчик заканчивал его в ноябре 1942 года. Когда уже вовсю шла Сталинградская битва, о которой Михаил Светлов писал: "Молодой уроженец Неаполя! Что оставил в России ты на поле? Почему ты не мог быть счастливым над родным знаменитым заливом?"

Да: фашистская Италия была союзником фашистской Германии. А русский переводчик бился над тем, чтобы представить русскому читателю настоящую Италию - Италию Данте и боготворивших его гуманистов, возрождавших античную красоту и ученость.

Так что Данте современен еще и поэтому. Мог ли думать об этом сам поэт-изгнанник, современник Ивана Калиты? Он - смог. И поэтому он с нами.

Источник...