Рекомендую для прочтения, чтобы раз и навсегда каждый решил для себя как правильно.

«ЭПЕРОТИМА» для МАРЦИНОВСКОГО (1Петр. 3:21)

Был такой талантливый мирянин-проповедник Владимир Марцинковский. Ушёл из православия в баптизм. А ушёл следующим образом. Его буквально поглотил вопрос о крещении детей. Он, как о камень, споткнулся об апостольские слова: «Крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести, спасает воскресением Иисуса Христа» (1Пет. 3:21). Сопоставив их с православным обычаем крестить младенцев, Марцинковский увидел решительное несоответствие этого обычая Писанию

Вопрос о том, почему детей крестят без принесения ими обещания Богу, Марцинковский поставил очень серьёзно. Он обращался за разъяснениями по этому поводу к разным духовным лицам, даже к патриарху Тихону, но никто ему ничего вразумительного не ответил. В стране кипела революционная смута, а душа Марцинковского кипела от неразрешённого вопроса.

В 1919 г. он подготовил на эту тему специальный доклад. «Основная идея доклада, – пишет он в своей автобиографии, – была та, что мы должны вернуться в церковной практике к крещению взрослых, к крещению по вере. Сознательная вера, обращение, возрождение должны предшествовать этому священному акту “обещания Богу доброй совести”. Так написано в слове Божием. Так поступали апостолы. Еще в IV ст. такие Отцы Церкви, как Василий Великий, Св. Григорий Богослов и Иоанн Златоуст – хотя они были детьми христиан и даже духовных лиц (как Св. Григорий Богослов) – были крещены после 20 лет» (В.Ф. Марцинковский. Записки верующего. Новосибирск, 1994. С. 103).

Этот доклад он представил на рассмотрение патриарха Тихона, но тот ничего ему ответить не сумел. И тогда Марцинковский решил резать по живому, – он отправился к баптистам и принял у них второе крещение. «На основании Слова Божия, – пишет он, – я признаю только сознательное крещение по вере. В согласии с этим убеждением я и сам принял крещение 1 сентября 1920 г. – и этим самым, в сущности, выступил из лона современного Православия, из числа ортодоксальных членов данной Церкви»(Указ. соч. С. 198). Потом он пытался ещё поднимать эту тему среди православных епископов, с которыми вместе сидел в советской тюрьме, но никакого вразумительного ответа на свой вопрос от них не получил.

Вот так часто бывает: кто-то ставит мучительный вопрос, а ответ приходит с большим запозданием, когда вопрошавшего давно уже нет в живых. Увы, увы…

Итак, что можно ответить Марцинковскому? В общем-то, ответ уже прозвучал, – о. Андрей Кураев писал про «обещание Богу» в своей книге «Протестантам о Православии». Но слишком коротко. Поэтому есть смысл рассмотреть вопрос подробнее.

Во-первых, согласно Писанию, родители вполне могут давать обещание Богу за своих детей. Анна, мать пророка Самуила, дала за своего сына обет, что он будет служить Богу во все дни своей жизни: «И дала обет, говоря: Господи Саваоф! если Ты призришь на скорбь рабы Твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснется головы его» (1Цар. 1:11).

Пример Анны, давшей Богу обет за сына, хорошо был известен в древней Церкви. Св. Григорий Богослов (на которого Марцинковский ссылался в подтверждение практики взрослого крещения) именно примером Анны убеждал родителей-христиан крестить своих детей: «У тебя есть младенец? – говорил св. Григорий. – Не давай времени усилиться повреждению; пусть освящен будет в младенчестве и с юных ногтей посвящен Духу. Ты боишься печати, по немощи естества, как малодушная и маловерная мать? Но Анна и до рождения обещала Самуила Богу, и по рождении вскоре посвятила, и воспитала для священной ризы, не боясь человеческой немощи, но веруя в Бога» (Слово 40. На Святое Крещение).

Хотя сам Григорий Богослов был крещён в зрелом возрасте, однако пришёл к выводу, что христиане, откладывающие крещение своих детей, показывают этим ни что иное, как малодушие и маловерие – в противоречие Писанию, которое даёт нам прекрасный пример матери пророка Самуила, Анны.

Во-вторых, сам перевод фразы «обещание Богу доброй совести» является очень спорным в отношении слова «обещание». Этим словом переведено греческое επερώτημα[эперотима]. Данное существительное встречается в греческом тексте Нового Завета только один раз, поэтому нельзя посмотреть, с каким значением оно употребляется в других местах, однако его глагольная форма – επερωτάω [эперотао] – в разных своих модификациях встречается в Новом Завете 59 раз, и все 59 раз означает только просить, спрашивать, вопрошать, а отнюдь не обещать.

Вот все эти 59 случаев: (1) Мф. 12:10 – спросили; (2) Мф. 16:1 – просили; (3) Мф. 17:10 – спросили; (4) Мф. 22:23 – спросили; (5) Мф. 22:35 – спросил; (6) Мф. 22:41 – спросил; (7) Мф. 22:46 – спрашивать; (8) Мф. 27:11 – спросил; (9) Мар. 5:9 – спросил; (10) Мар. 7:5 – спрашивают; (11) Мар. 7:17 – спросили; (12) Мар. 8:5 – спросил; (13) Мар. 8:23 – спросил; (14) Мар. 8:27 – спрашивал; (15) Мар. 9:11 – спросили; (16) Мар. 9:16 –спросил; (17) Мар. 9:21 – спросил; (18) Мар. 9:28 – спрашивали; (19) Мар. 9:32 – спросить; (20) Мар. 9:33 – спросил; (21) Мар. 10:2 – спросили; (22) Мар. 10:10 – спросили; (23) Мар. 10:17 – спросил; (24) Мар. 11:29 – спрошу; (25) Мар. 12:18 – спросили; (26) Мар. 12:28 – спросил; (27) Мар. 12:34 – спрашивать; (28) Мар. 13:3 – спрашивали; (29) Мар. 14:60 – спросил; (30) Мар. 14:61 – спросил; (31) Мар. 15:2 – спросил; (32) Мар. 15:4 – спросил; (33) Мар. 15:44 – спросил; (34) Лук. 2:46 – спрашивающего; (35) Лук. 3:10 – спрашивал; (36) Лук. 3:14 – спрашивали; (37) Лук. 6:9 – спрошу; (38) Лук. 8:9 – спросили; (39) Лук. 8:30 – спросил; (40) Лук. 9:18 – спросил; (41) Лук. 17:20 – спрошен; (42) Лук. 18:18 – спросил; (43) Лук. 18:40 – спросил; (44) Лук. 20:21 – спросили; (45) Лук. 20:27 – спросили; (46) Лук. 20:40 – спрашивать; (47) Лук. 21:7 – спросили; (48) Лук. 22:64 – спрашивали; (49) Лук. 23:3 – спросил; (50) Лук. 23:6 – спросил; (51) Лук. 23:9 – предлагал; (52) Ин. 18:7 – спросил; (53) Ин. 18:21 – спрашиваешь; (54) Ин. 18:21 – спроси; (55) Деян. 1:6 – спрашивали; (56) Деян. 5:27 – спросил; (57) Деян. 23:34 – спросил; (58) Рим. 10:20 – вопрошавшим; (59) 1Кор. 14:35 – спрашивают.

Что касается пункта 51 – предлагал, – то здесь следующая фраза: «Предлагал [επηρώτα / эпирота] Ему многие вопросы» (Лук. 23:9). В более буквальном славянском переводе это звучит так: «Вопрошаше же его словесы многими».

Итак, мы видим, что 59 раз в Новом Завете данный глагол употребляется в смысле вопрошения, и вдруг, когда появляется отглагольное существительное, оно почему-то должно принять смысл обещания… Не странно ли?

Посмотрим славянский перевод, который ценен не только тем, что он максимально буквален, но ещё и тем, что сделан греками (свв. Кириллом и Мефодием), которым не надо было искать в словарях значения греческих слов или вычислять их методом сопоставления разных переводов.

«Спасает крещение, не плотския отложение скверны, но совести благи вопрошение у Бога, воскресением Иисус Христовым».

Здесь επερώτημα [эперотима] переведено как «вопрошение». Так понимают его сами греки.

Вот преимущество русского православия перед протестантизмом: православие принесено к нам греками, людьми, для которых язык Нового Завета был родным, поэтому, что касается переводов, то у нас с ними гораздо меньше проблем, чем у протестантов.

Когда американские баптистские теологи рассуждают о том, как понимать то или иное слово в Писании, и перебирают целый ряд английских переводов, попутно заглядывая в немецкий перевод Лютера (ниже я приведу подобную экзегетическую цитату), – мне лично, как русскому и православному человеку, становится жалко этих людей. Уж взяли бы да спросили прямо у греков, вместо того, чтобы ходить вокруг да около такими огромными кругами.

Сверимся ещё у одного греческого автора (XI в.), Феофилакта Болгарского (Болгарским он назван, поскольку был назначен архиепископом в болгарскую Охриду, но по происхождению был греком). В своём комментарии к 1-му посланию апостола Петра он пишет: «Связь такая: так и нас спасает ныне подобное сему образу крещение, не плотской нечистоты омытие, но вопрошение или выпрашивание доброй совести пред Богом».

Так откуда же в синодальном переводе взялось это «обещание», если греки – Кирилл, Мефодий и Феофилакт – понимали это слово как «вопрошение» или «выпрашивание»? Трудно сказать, чем руководствовался в данном случае переводчик, но, скорее всего, здесь имело место протестантское влияние.

Митрополит Антоний Храповицкий в своей статье «Догмат искупления» о синодальном переводе Библии выразился так: «…русский текст Библии, носящий на себе вообще оттенки протестантского влияния (что можете усмотреть во всех почти курсивах Нового Завета, то есть домыслах переводчиков…)»(http://kds.eparhia.ru/bibliot/nasledie/hrapovickiy/dogmiskyp/).

В одном протестантском греческо-русском словаре Нового Завета слову επερώτημα [эперотима] даются четыре значения: (1) просьба, (2) обещание, (3) ответ, (4) призыв. На первом месте стоит «просьба». Но тут же даны три варианта перевода фразы из 1Пет. 3:21: «Обещание, данное чистой совестью Богу, или обещание доброй совести Богу, илипросьба к Богу о чистой совести».

Этот словарь является переводом греческо-английского новозаветного словаря Баркли М. Ньюмана. Перевод на русский язык и редакция осуществлены В.Н. Кузнецовой при участии Е.Б. Смагиной и И.С. Козырева (издано Российским библейским обществом в 1997 г.).

Не знаю, чья тут вина – автора или российских редакторов, – но, когда перечисляются значения слова, то на первое место ставится «просьба», а когда даются варианты перевода фразы, то вариант «просьба к Богу о чистой совести» оказывается последним, третьим вариантом. Но если слово «просьба» является первым значением, то логично было бы и вариант перевода фразы, основанный на этом значении, поставить на первое место. Однако его ставят на последнее, и в этом проявляет себя какая-то странная тенденциозность.

В дореволюционном древнегреческо-русском словаре проф. А.Д. Вейсмана слову επερώτημα [эперотима] даётся такой перевод: вопрос. И тут же указывается второе значение со ссылкой на источник: «Н.З. εις θεόν обещание Богу, 1 Petr. 3, 21». То есть: в Новом Завете, а именно в 1Пет. 3:21, это слово означает «обещание». Но здесь Вейсман просто ссылается на синодальный перевод Нового Завета, хотя перед этим указывает, что вообще в древнегреческом языке у этого слова только одно значение – «вопрос» – без всяких вариантов. Вейсман здесь попадает под влияние синодального переводчика, который, в свою очередь, попал под влияние переводчиков протестантских.

Но хорошо, что на протестантском Западе есть беспристрастные переводчики и богословы, например, Джек Котрелл, который о проблеме данного слова пишет следующее:«Предлагаются весьма различные переводы (скорее, интерпретации). Некоторые считают, что данное слово означает “обещание доброй совести”, или обещание поддерживать добрые отношения перед лицом Бога. Лютер использовал подобное слово “бунд” (означающее завет или обет) при переводе Нового Завета на немецкий язык. Предлагается также вариант перевода: “предложение доброй совести”. То есть в крещении Бог предлагает дать добрую совесть. Таково мнение Ленски. Согласно другим вариантам, “эперотема” означает ответ или отклик, то есть крещение – это когда добрая совесть реагирует на Бога. И, наконец, есть еще одно мнение, означающее обращение к Богу за доброй совестью (или с доброй совестью), как в целом ряде английских переводов Библии. Вариациями такого перевода являются “молитва” (перевод Моффата) и “просьба” (перевод Ротерхэма). Поскольку предлагается такое количество вариантов, трудно упорствовать в каком-то одном при переводе этого слова, но я твердо убежден, что верной является последняя точка зрения. Перевод НАСБ [NASB – New American Standart Bible: Новая Американская Стандартная Библия – В.Ч.] точен: крещение спасает, будучи “обращением к Богу за доброй совестью”. Первая причина такого выбора состоит в том, что при этом исходят из глагольной формы этого слова: “просить, осведомляться, запрашивать”, которое встречается в Новом Завете и в других книгах. Нет основания отходить от этого значения слова в форме существительного, поскольку оно соответствует контексту 1Пет.3:21. Вторая причина, объясняющая, почему я отдаю предпочтение этому слову, заключается в том, что оно хорошо укладывается в контекст, особенно в отношении связи крещения со спасением. <…> Спасение дается благодатью, то есть деянием Бога, а не нашим собственным. Значение, которое мы усматриваем в слове “эперотема”, не должно превращать крещение в совершаемый нами труд, а должно поддерживать его характер в качестве спасительной деятельности Самого Бога. На мой взгляд, всё это полностью исключает возможность перевода этого слова как “обещание” или “обет”. <…> Такое обязательство – явно действие человеческое, тем более эгоистичное и расчетливое. То есть, как действие оно полностью зациклено на себе и по своей природе не простирается за пределы собственного “я” на деяния Божии. Это означает, что человеческий акт или труд становится главным элементом крещения. И поскольку в этом отрывке крещение связывается со спасением, такое положение ведет к тому, что спасительная суть крещения зависит от того, что делаем мы, а не от того, что делает Бог. Но это противоречит благодати; тем самым мы отвергаем мысль о спасительной силе крещения, поскольку спасает обязательство, или обет самого участника этого деяния»(Дж. Котрелл. Крещение. Что говорит о нём Библия. М.: Протестант, 1993. С. 134-135).

К сказанному Котреллом добавлю ещё два замечания относительно библейского контекста, в котором находится данное слово.

(1) Апостол Пётр, в 1-ом своём послании употребивший это спорное слово, которое некоторые переводят как «обещание», во 2-ом послании пишет: «Обещают им свободу, будучи сами рабы тления» (2Пет. 2:19). Здесь мы видим совершенно бесспорный случай употребления Петром глагола «обещают» (в смысле именно обещания, а не чего-то иного). И какое же греческое слово он использует в данном случае? Слово επαγγελλόμενοι [эпангелломени], ничего общего не имеющее с «эперотима». Странно, если один и тот же Пётр, имея в виду «обещание», пишет слово «эперотима», а имея в виду «обещают», пишет совершенно другое слово – «эпангелломени». Логичнее предположить, что у Петра «эперотима» к «обещанию» не имеет никакого отношения, что это всё-таки «вопрошение», тем более что, как мы видели выше, именно так его понимают сами греки, которые в собственном языке разбираются куда лучше и протестантских, и синодальных переводчиков.

(2) Поскольку речь идёт о доброй совести, то следует поставить вопрос: а можем ли мы в принципе обещать Богу добрую совесть? И что значит «добрая совесть»? «Добрая», значит – «чистая». Но каким образом совесть очищается? «Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел» (Евр. 9:14). А если именно Кровь Христа очищает совесть, то, обещая Богу иметь чистую совесть, мы тем самым говорим ни что иное, как это: «Господи, обещаю Тебе, что Ты очистишь мою совесть». Это подобно тому, как если бы нищий бомж сказал какому-нибудь богачу: «Обещаю тебе, что ты приведёшь меня к себе, вымоешь меня в своей сауне и оденешь в светлые одежды». Интересная была бы ситуация… Просить Христа, чтобы Он Своей Кровью очистил нашу совесть, – это понятно; но как понять того, кто обещает Богу то, чего не способен достичь своими усилиями, что может и должен только просить у Бога?

Может возникнуть вопрос: хорошо, крещение – это просьба о доброй совести, но способны ли дети обратиться к Богу с такой просьбой? Формально, внешним образом – нет, но внутренне, по сути, – да. Пророк Иеремия говорит: «Дети и грудные младенцы умирают от голода среди городских улиц. Матерям своим говорят они: “где хлеб и вино?”» (Плач. 2:11-12).

Здесь мы видим, во-первых, что бессознательное детское желание пророк облекает в слова, которых грудные младенцы формально не могли бы произнести: «где хлеб и вино?». Т.е. пророк указывает на саму суть невысказанной детской просьбы. Так и в отношении просьбы о доброй совести, – если дети не высказывают её формально, то это ещё не значит, что в их душе не живёт жажда духовной чистоты.

Во-вторых, в словах Иеремии мы видим пророчество, относящееся к Новому Завету. Хлеб и вино – это явно те самые хлеб и вино, которые Христос установил вкушать в Его воспоминание (Лук. 22:19). Таким образом, слова Иеремии приобретают значение указания на то, что в Церкви Христовой к Вечере Господней будут допускаться младенцы. А чтобы быть допущенными, они должны предварительно пройти через крещение, что и происходит в православии.

Состояние же младенцев, которых не допускают до Причастия, пророчески описано в этих словах:

Дети и грудные младенцы умирают от голода
[– духовно умирают от духовного голода]

среди городских улиц
[– можно допустить следующее толкование: улицы разорённого врагами Иерусалима символически изображают собой различные христианские конфессии, появившиеся в результате внутрихристианской войны; ведь конфессии в лоне христианства возникают как следствие вражды и желания отделиться от тех, в ком увидел врага; а это ни что иное, как разрушение, аналогичное тому, какое оплакивал Иеремия]

Матерям своим говорят они: “где хлеб и вино?”
[– т.е. почему вы не допускаете нас к Причастию? – это могут сказать не только протестантские дети, но и католические, ведь у католиков детей, хотя и крестят, но не причащают до конфирмации, а её не совершают над младенцами, а также дети русских старообрядцев-беспоповцев, у которых нет священства и поэтому нет Причастия]

Вообще, эти слова, которые Иеремия вкладывает в уста младенцев, есть, в конечном счёте, ни что иное, как именно просьба к Богу о чистой совести. Ведь если Кровь Христа очищает совесть, то желание причаститься этой Крови есть желание очистить совесть (или же, если совесть чиста, – желание сохранить её в чистоте, что без Причастия Христу сделать невозможно).

Я, впрочем, не хочу сказать, что это толкование – единственно возможное и лучшее из возможных. Но, полагаю, как один из вариантов оно вполне допустимо.

https://vladimir-chub.livejournal.com/44544.html