Революционной вакхаканалией февраля 17-го,
со всеотечьей эйфорией
по поводу кончины "кровавого самодержавия",
и хороводными вихрями
восшедшего ему на смену
Его Высочества Карнавала,
с легкостию в дореволюционном бытии
обретается его Двойник - хлыстовский Корабль.
Большевицкая страна Советов,
с ея нескончаемо массовыми "крестными ходами"
и политическими арт-акциями,
агитпропными "мистериями",
окнами "Роста" с Володимиром Маяковским
и от Всеволода Мейерхольда -
в сто тысяч рук и ног "человеко-машин"
театрализованными перформансами - это всё тот же,
растянувшийся на добрые семь десятин,
вид хлыстовских радений:
со своими воительными "христами" - вождями и героями,
на одном едином, во всю СССР,
духоборственном "Титанике".
Ленинско-сталинской "марксизм"
вполне удачливо склеился
с сектантским хилиазмом
и чаянием вот уже скорого "Царства Божьего на земле",
аки губка впитал в себя
и его испепеляющую, от гонимых, ненависть
к "господствующей Церкви-гонительницы":
трупной, мертвенной
и способной в качестве диалога с "еретиками"
токмо на едину полицейскую расправу...

Иеромонась Илиодор Труфанов,
как "особа, особо приближенная к императору" -
духовник великосветского бомонда,
"властитель дум",
жидобор и супротив культуры яростливый погромщик,
харизмат, практиковавший соборные
отчитки и "изгнания бесов",
пламенной миссионер
и единовременно вздорный, склочный сутяжник
и любитель многоэтаженного ненормативу -
фигура знаковая и вполне карикатурно типическая
для отечьего сребряновекного ренессанса.
Что светская, что церковная "духовность"
того славного времечка - мутная
и весьма напоминающая
заманивающие сизые огоньки
над топным маревом
и болотные "пузыри земли",
всхлипывающие под яловыми сапожками.
Здесь и Александр Блок
с культом Прекрасной Дамы - то ли Богородицы,
то ли самой дефки Революции,
и его Христос "в белом венчике из роз",
и столь же двусмысленные духовные эксперименты
по программированию сознания церковного гегемона,
позволившие митрополиту Антонию Вадковскому
скалозубить в отношении двух кутейных наваждений:
когда младой попёнок "кронштадит" не в меру
и в такую же меру пассионарно "гапонит".
В отношении литургической практики
кронштадтского протопопа Иоанна Сергиева
(что и по отношению
к экзерцисам по зомбированию работного люда
священника Георгия Гапона)
можно вполне смело говорить,
как о формах того самого
феатронно-декаденского "карнавала" -
с масштабными болотными арт-акциями,
декламацией средневековых текстов,
пантомимой и мордобоем,
призванных симулякрно и изображать собою
"новое средневековье" и небывало новое "духовное возрождение":
“Духовные” шествия илиодоровцев в чем-то похожи на будущие карнавалы “Союза безбожников”. 15 августа 1911 г. под его руководством жгли “гидру революции”, сплетенную из соломы, длиной в 3 сажени с огненными крыльями, зубами и жалом. В овраге у монастыря ей зачитались ее вины из 7 смертных грехов. После состоялось угощение из колбасы, кваса, конфет и винограда — столы накрывали на 900 человек..."
http://aliom.orthodoxy.ru/arch/046/hizhy46.htm

Начало двадцатого веку - не только эпоха декаданса в культуре,
но и, несмотря на настойчиво артикулируемую
враждебность к культуре светской,
декаданса православно-церковного:
"Кроме того в своей обители Илиодор вывесил портрет Льва Толстого для всеобщего в прямом смысле этого слова оплевывания: паломники, проходя мимо портрета Толстого, в него плевали, а сам Илиодор в одной из проповедей говорил: "Главным врагом Церкви православной и всего русского народа является великий яснополянский безбожник и развратитель, окаянный граф Лев Толстой".
http://zavtra.ru/denlit/121/21.html
Речь идет о духовнике придворного люда
иеромонасе Илиодоре Труфанове,
личности харизматной,
настроенной строго антитеатрально,
и о его духовной обители,
обустроенной им в Царицыно,
будущем Волгограде:
«Службы церковные им обставляются настолько торжественно — пишет “союзническая” газета, — что во время этих служб люди забывают, где они находятся, на небе или на земле <...> все это увлекает и поражает, все забываешь и как будто поднимаешься от земли. Богомольцы стоят в храме у о. Илиодора по 5–7 часов и не чувствуют усталости»
http://aliom.orthodoxy.ru/arch/046/hizhy46.htm
По благословению своего "добрго друга"
Григория Ефимовича Распутина,
Илиодор насаждает в Царицыно
Свято-Духов монастырь
и новую миссионерско-возрожденческую "духовность":
"Крестные ходы у Илиодора выходили за рамки обычной религиозной процессии. Здесь было все — и смесь театрального действа со средневековой мистерией, и политическая манифестация с устрашением потенциальных врагов, но лишь внешне это отдаленно напоминало богослужение. В этих процессиях принимало участие более тысячи человек. По воспоминаниям современников, шествия были лучше и многочисленнее столичных: «Становятся певчие в числе более 1000 человек. Из ворот монастыря выносят 11 исторических картин громадного размера: “Русь идет”, “Николай II”, “Государыня и наследники”, “Смерть Сусанина”, “Минин”, портреты других императоров <...> Впечатление от патриотических торжеств не поддается никакому описанию». Илиодор говорил, что в некоторых процессиях принимало участие до 10 тыс. и более человек. Это превосходило по многолюдности даже печально знаменитый крестный ход 9 января 1905 года."
http://aliom.orthodoxy.ru/arch/046/hizhy46.htm

В марте 1910-го года траурный поезд
с гробом Веры Федоровны Комиссаржевской
достиг града Москвы.
Панихиду по усопшей
решено было служить
в фойе Московского Художественного Театра,
куда почтить память великой русской актрисы
собралась вся театральная общественность
второй столицы матушки России.
Однако за полчаса до намеченной церковной панихиды
последовало от ещё одного будущего первомученика,
московского митрополита Владимира Богоявленского,
депешное благословение: "По Комиссаржевской в театре
панихиды не служить!"
Тогда-то три тысячи собравшихся
и свершили, прискорбствуя и негодуя,
при полном беспоповстве,
впервые в России то,
что впоследствии в СССР
стало повсеместно именоваться
чином "гражданской панихиды" :без царя в голове
и уже навсегда без попов.
Кстати, владыка Евлогий Георгиевский,
вспоминая о последних часах жизни
первомученика митрополита Владимира Богоявленского,
замечает следующий весьма престранный факт:
"Монахи (Киево-Печерской лавры),
видевшие, как (красные) уводили их митрополита,
не только не подняли тревоги,
не ударили в набат,
но ни звука ни кому не сказали..."
http://www.krotov.info/acts/20/1910_16/eulo_16.html

Враждебное противостояние
русской православной Церкви
супротив своего неопознанного "двойника" -
русского драматического театра
накануне богоборного обвала 1917-го -
канувшая в лету и совсем уже забвенная
страница отечьей гиштории.
Однако в ея кроваво-красных всполохах
и можно рассмотреть причины
вот уже скорого церковного апокалипсиса.
В феврале 1910-го на гастролях в Ташкенте
в страшных мучениях умирает от прививки оспы
45-ти лет от роду,
Вера Федоровна Комиссаржевская.
Смерть её всколыхнула и потрясла
все образованное общество обеих столиц,
желавшее всегда "милости, а не жертвы".
Вот как отозвался на ея смерть Александр Блок:
"Пускай хоть в небе - Вера с нами.
Смотри сквозь тучи: там она -
Развернутое ветром знамя,
Обетованная весна."
А что же церковный клир?
Тогдашний туркестанский епископ Димитрий Абашидзе,
по совместительству грузинский князь
и будущий новомученик,
в церковном напутствии
гробу упокоенной актрисы отказал:
"Как сообщал "Туркестанский курьер", телеграмма епископа гласила:
"Православна ли артистка Комиссаржевская?
Напутствована ли перед смертью духовником?
Хоронить торжественно запрещаю".
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/Chudn_ChurTeat.php
"Меньше всего в Ташкенте могли знать, давно ли она исповедовалась.
Но даже в том случае, если она давно не была на исповеди, —
она имела право на церковное погребение и церковные молитвы:
ведь ее не отлучали от церкви.
Это подробно разъяснялось в современной прессе..."
там же.
В Саратове, где остановился траурный поезд
с прахом великого русского дива,
намечавшуюся в кафедральном соборе панихиду
публично отменил другой будущий новомученик -
саратовский епископ Ермоген Долганев.
А рупор церковного клерикализма "Колокол",
написал тогда в поддержку саратовского епископа
буквально следующее:
"Что такое Комиссаржевская? — Теперь ей судья Бог. Но больно, тяжело вспомнить, во что она обратила свой огромный талант и чьей жрицей сделалась она в том капище, что воздвигнуто было в арендуемом ею театре. Вспомним, что она дерзнула поставить в своем театре богохульную "Саломею". И далее: "Суд Божий свершился над дерзновенною. Несчастная погибающая душа, упиваясь смрадом кощунственных и богохульных речей, не прозревала, что суд Божий уже произнесен и страшная смерть уже стояла у ее порога, и правда, что эта несчастная грешная душа более, чем чья-либо, нуждается в милосердии Божием и требует о себе полезных молитв..."
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/Chudn_ChurTeat.php
Вам это, друзи моя, ничего не напоминает?

Драматический театр на рубеже
"бездомного" двадцатого веку:
"Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)"
http://az.lib.ru/b/blok_a_a/text_0040.shtml
был для русской публики,
тщательно блюдомой в "невинности"
благодаря строгостям цензуры,
тем же, чем и в веце девятнадцатом -
"выпуском пару", "отдушиной"
и, конечно же, "фигушкой в кармане".
Именно благодаря ревнительному - "не пущать",
русский театр и развил
особливую в себе способность
к "эзоповому языку"
и умение набатно звацающе глаголати "крамолу"
со непроглаголанно стиснутыми губами.
Отсюда урождается
и сценический "психологизм"
русской драмы (европейский театр, благодаря внешней свободе,
остался более грубым и примитивным) -
умение играть без дешевых "аффектов",
на одних токмо прискорбных "полутонах".
Немудрено, что разного рода любительские кружки
драматического искусства
и становились, накануне 1905-го, средоточием
"революционной заразы":
"Пусть сильнее грянет буря..."
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20947320/

Пальба из церковных пушек
по феатронным воробушкам
на рубеже двадцатого столетия -
одно из самых парадоксных направлений
тогдашней православной публицистики:
настаивать на пагубности увлечения театром
цитатами из Тертулиана и Иоанна Златоуста
было сродни топотанию слона в посудной лавке.
Русское общество давно уже жило,
руководствуясь совсем другими авторитетами,
да и на саму отечию духовность
смотрело сквозь призму привитых ему
добротных театральных вкусов.
Так что метавший с амвона гром-молнии
кронштадский пастырь Иоанн Сергиев,
как и велие множество архиреев -
в глазетовой парче и с детской кулачок-с
драгоценных камениях,
да ещё при своем пристрастии
к византийской пышности и церемониальности -
на честной публике
смотрелись уже весьма смехотворно:
как в опереточном раскрасе -
нелепые оперные скоморохи.
Церковные журналы
на порожике рокового столетия -
жалкое чтение для убогих: про засолку грибов,
целебные настойки из сельдереева корени,
модерновые рецепты кулича да пасхи,
да про то, как домашние спектакли
и драматические утренники в гимназиях
пагубно влияют на младые умы.
Не туда пуляли, так и проспав начало
первой революции 905-го...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20947317/

К светскому самосознанию матушка Россия
пробудилась достаточно поздно - уже в веце девятнадцатом:
"Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
В ночь умозрительных понятий,
Матерьялистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий
Бескровных душ и слабых тел!
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену..."
http://az.lib.ru/b/blok_a_a/text_0040.shtml
На костях молчащей и прозябающей в параличе
православной церковности
рождается столь чудный отечий "литературоцентризм",
а место церковной кафедры
незаметно перетекает
на подмостки русского драматического театра.
Влияние театра на тогдашние русские умы -
явление исключительное
и весьма схожее с "духовным ренессансом":
"Театр - это храм, а сцена в нем - алтарь для серафимного услужения!" -
торжественно декларировалось уже именно тогда
из уст Ермоловой, Савиной, Коммисаржевской.
Отсюда и столь пылкое отторжение к феатронному глуму
у "кронштадского пастыря": театром подменили Церковь,
а "властителями дум" и "читателями жизни"
становятся жалкие актёришки.
Театр восхитил у Церкви
не только мистериальный лад,
но и сам "моральный пафос",
с его правом различать и указывать:
что есть добро, а что есть зло...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20946853/

Отношение к подмостным зрелищам
у нынешняго кутейнаго гегемона
доселе весьма смахивает
на "моральной пафос" лавочника
из рассказца Антона Павловича Чехова "Панихида",
поминающего собственную дочь - выдающуюся актрису -
за упокой аки блудницу:
"Но ведь она тово... извините, актёрка была!"
http://www.ostrovok.de/old/classics/chekhov/story100.htm
Отрицание иль просто полный игнор театральной культуры
тоже ведь порождает не что иное,
как феатронный глум,
только уже запредельно плохой.
Этим-то и объясняется, почему
церковенные "властители дум"
сегодняшнего изводу
("церковно-цирковые клоуны")
столь карикатурны,
а представители истинно-православной тусовки
и вовсе карикатурны зловеще:
"В соборно служебных вакхаканалиях,
используй исключительно софринский стиль:
в парчёво-глазетовый брони,
истинутые деспоты, да и Ты сам,
выглядят как самые натурально подлинные,
безо всякого подозрения на Вашу
ряженную симулякрственность..."
http://kalakazo.livejournal.com/910616.html
И как всегда в воду смотрел
честной тайнозрителю церковенного закулисия die_ante_bellum,
год назад прозорливо догадавшийся
о феатронном неглиже
сбирателей православного Осколкова:
"Это не поиски Истины, это не защита Истинно-Православной традиции это - и не наоборот - не реформирование Церкви - это вообще не религиозное явление.
Это такой затянувшийся антицерковный фестиваль в стиле 20-х годов, только поумнее. Это - такая вот долгоиграющая масштабная арт-акция, со спектаклями, флэшмобами, декламацией гениальных текстов, пантомимой и мордобоем - вобщем - карнавал. И даже идеологии тут никакой нет - обычный декаданс ( справа) и посмодерн (слева)..."
http://kalakazo.livejournal.com/940680.html

Расхаживаю по залам Театрального музею
с достодолжною вольготностию,
без опасения столкнуться в его закоулках
с какой-нибудь весьма для меня приятною
кутейною особою,
типа Вадим Мироныча Лурье.
И токмо потому, что питерской кутейной люд,
как и народ церковный,
вообще в музеи, как и в театры, не ходок.
Возможно, много ранее, его туда и водили
в короткоштанном детстве,
но далее последовал бунташной Сайгон,
и весьма скорое "духовное самоопределение"
в строгой ортодоксии,
собственно, и истребовало
городить вокруг себя любимого
новую китайскую стену.
Православное "стояние в Истине"
в сегодняшном изводе - это ведь религия полуобразованца,
не удосужившегося на пороге юности
вчитаться ни в Гоголя, ни во Льва Толстого
и коему его "вера", состоящая из одних токмо шор, табу и фобий,
позволяет лихо, одним махом,
расплеваться со всей
светской культурой и философией...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20946821/

Самое архиважное в любом для меня музее,
конечно же, не артефакты былого,
разного рода "сокровища"
иль просто покрытые патиной
и никому уже ненужные "вещи",
а именно что музейной люд,
населяющий разного рода каморции,
чердаки да подвалы.
Благодаря сим, незримым для миру
соработникам духа,
любое музейное пространство
и имеет право на свою собственную жизнь.
Единственная в ЖЖ представительца сего клана,
дедулькина любимица и нынче вовсе безработная - imdugud.
Я ни разу не сопересекался с ней в реальной жизни,
но сколь в ея сиро-нищетном и самоиронном бытовании
от того, что именуется "Се, наш человек...":
"Как, однако, приятно не убегать с последнего акта на метро! Просто пройтись по городу мягким снежным вечером. У Зимнего - саксофон, жутко заунывный, каждую ночь. И каждое утро, выныривая из Миллионной, видела Исаакий, но первая мысль в ещё непроснувшейся голове была «собор святого Петра». Уже молчи – отвечала проснувшаяся часть – это Исаакиевский собор, балда.
- Вот по этой улице Раскольников шёл убивать старуху, - мрачно (уже в который раз) комментировала Любаша, - А я здесь много лет жила, Ты не представляешь – ничего не изменилось..."
http://imdugud.livejournal.com/216323.html

В самую длинную нощь в году
и сопутствующие ей
осклизлые сумеречные дни,
вековечной вопрос Федора Михалыча Достоевского:
"Ведь надобно же, чтобы всякому человеку
хоть куда-нибудь можно было пойти.
Ибо бывает такое время, когда непременно надо
хоть куда-нибудь да пойти...",
в Питере, "городке маленьком",
разрешается для меня запросто:
ежели это вечер, то - в Филармонию
или в один из доброй сотни театров и театриков,
ежели это утро, то - утренний променад
по нескончаемо гулким анфиладам
одного из питерских музеев.
Самый близкий к моей парадной, "токмо дорогу перейти", Русский музей,
посему и становится для меня самым отдаленным,
поскольку и для музея, как некоего сакрального бытования,
потребно и своё к нему досягательное "прохождение",
и своя, пускай и псевдо-духовенная, "инициация".
Эрмитаж, до коего сквозь дворы
потребно пешешествовать минут пятнадцать,
в дни школьных каникул
слишком галдежно звонок и суетлив.
Поэтому и выбираю для променаду
стены Театрального музею,
что сразу за Александринкой,
с немыслимым количеством церковенной парчи
и столь же велиим множеством
церковенных сюжетов...
http://www.liveinternet.ru/photo/kalakazo/post20946831/