К "правилу веры и образу кротости" - честному ебискупству,
церковное предание относится двояко:
идеализируя и превознося
наследников апостольских ключей до небес,
а с другой стороны, прозревая в них
все тех же воссевших
на седалище Моисеовом
первосвящениц,
тайно лукавыми деяниями своими
Христа распинающих.
Иоанн Кассиан Римлянин дружбу с епископом
сводил к неизбежно следующей за ней
погибели души,
а адовы видения из "Луга духовного"
в архиреову бочку меда
довешивают и свою лжицу дегтя:
да, по грехам своим стою по самое горло в кипящей смоле,
но с одною ослабою - стою на главе епископа.
Епископам зачастую усваивается и вина,
по какой жизнь внутрицерковная
и обращается в свою противоположность,
ничего общего не имея с духом Евангелия.
Архиреову синедриону - Их Несытоскотинствам
и их весьма скоромному поведению
мы обязаны и отъятием у Церкви
и самостоятельности, и самого патриаршества.
Епископов, вопреки церковным канонам,
но для церковной же пользы,
на протяжении двух синодальных столетий
избирал уже обер-прокурор и
утверждал сам государь-батюшка,
что опять-таки мало способствовало
разрешению главной церковной "бяды".
Вот как гневно и желчно писал про то
Василий Осипович Ключевский:
"Как вербуется наша высшая иерархия?
Люди духовного, а в последнее время зачастую и светского звания, обездоленные природой или спалившие свою совесть поведением, не находя себе пристойного сбыта, проституируют себя на толкучку русской церкви, в монашество, и черным клобуком, как могильной насыпью, прикрывают невзрачную летопись своей жизни, какую физиология вырезывает на их невысоких лбах.
Надвинув на самые брови эти молчаливые клобуки, они чувствуют себя безопасными от своего прошедшего, как страусы, спрятавшие свои головы за дерево. Православная паства лениво следит за этими уловками своих пастырей и, равнодушно потягиваясь от усердных храмовых коленопреклонений, говорит, лукаво подмигивая, знаем-де.
Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении с трикирием и дикирием в храме, в карете четверней с благословляющим кукишем на улице, простоволосая с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда была тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя.
Христос дал истину жизни, но не дал форм, предоставив это злобе дня. Вселенские соборы и установили эти формы для своего времени, цепляясь за его злободневные условия. Они были правы для своего времени; но не право то позднее узколобие, которое эти временные формы признало вечными нормами, признав учение Христа только случайным началом церковного строительства”