Митрополит Калужский и Боровский, Климент Капалин,
уже в шестой раз пробовал дозвониться,
до своего Тарусскаго соседушки, Александра Щипкова,
но как домашние, так и мобилы
действительного статского советника,
не подавали никаких признаков жизни.
Нервно расхаживая по загогулистой вязи
в ручную тканого китай - папа ковреца,
владыка мелком взлянул на собственное отражение
в напольном венецианском трюмо,
и в изумлении отпрянул:
вместо привычного деспотно лошадинного оскала,
на него смотрелся самый натуральный козёл -
с рожками, копытцами, увитый шерстию - козёл отпущения.
После вчерашних, Его Святейшества, соловьиных коленцев,
в том числе и насчёт капалинского "несытоскотинства",
вкруг честного митрополита точно всё обмерло,
и в разверзшейся гробовой тиши,
даже ближайшее окружение,
лишилось вдруг всяческого дара речи:
"Эхма, образина ты козлячья!"
А ведь когда - то вместе со смоленским кудеяром,
и зачинали они на общих паях переустройство
допотопного комбината ритуальных услуг
на новый канибалистко православный лад.
Вместе из - за бугра завозили эшелонами
в раздолбанную Уродину,
гуманитарной спирт Рояль,
вместе на первые наскирдованные пенязи,
оттуду же привезли
и два новеньких свехзвуковика:
"Не на дровах же совдепных летать то?"
По суседству обзавелись и
тремя у Женевского езера,
швейцарскими шале:
третье - папе Алёше в подарок,
чтоб не рыпался больно.
Да и как славно на пару разыграли "выборы патриарса":
вот была то умора...
Внезапной стук в дверь
прервал митрополичьи воздыханья:
"Ну слава Тебе Господи: хоть кто то жив ещё курилка!"
В проёме показалась, похожее на вымя, личико Саши Щипкова,
в багровой рубашенции,
а вслед за ним - его образцово волчачий выводок:
старшенький Щипков нёс сребрянной поднос,
а младшенький - на долгой ручке, увесистой топор.
Голосок действительного статского советника,
был предупредительно тих и запанибратски ласков:
"Голову , Ваш Высокощенство, Вашу на блюде,
к ужину приказано подавать..."