Куликовская битва (Мамаево или Донское побоище) — крупное сражение между объединённым русским войском во главе с Великим князем Владимирским и князем московским Дмитрием Ивановичем и войском правителя части Золотой Орды Мамая, состоявшееся 8 сентября (ст.ст.) 1380 года в районе к югу от впадения реки Непрядва в Дон, на Куликовом поле (юго-восток Тульской области). Решающая победа русских войск в Куликовской битве стала важным шагом на пути к восстановлению единства Руси и будущему свержению золотоордынского ига, которое в эпоху, последовавшую за Куликовской битвой, существенно изменило свой характер в сторону большей самостоятельности великих московских князей.

Федеральный закон от 13 марта 1995 года № 32-ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России» установил день воинской славы 21 сентября (по новому стилю) — День победы русских полков во главе с великим князем Дмитрием Донским над монголо-татарскими войсками в Куликовской битве.

Куликово поле. Жанна Бичевская

ПОЛЕ КУЛИКОВО. Из кинофильма "Время выбрало нас"

Мнение столетней давности

Г. Эразм Пильц, вождь "примирительной" или "угодовой" партии в Польше, 25 лет издававший в Петербурге газету "Kraj", напечатал в Варшаве брошюру: "Русская политика в Польше", которой предпослал "Открытое письмо руководителям русской политики". Брошюра, судя по отсутствию выставленной цены, не предназначена в продажу; но она обильно рассылается, и, между прочим, прислана более или менее выдающимся русским публицистам. На странице 37 вклеен розовый полулисточек с приглашением: "Автор сочинения "Русская политика в Польше" обращается к своим русским читателям с просьбой не отказать сообщить ему свои впечатления и замечания по адресу: Варшава, Пенкная, 16. Эр. Ив. Пыльцу".

Исполняем желание автора. Брошюра не блещет новизною мысли и силою тона. Могло бы быть одно и другое, но этого нет. В авторе не чувствуется настоящей силы гражданина и патриота, а именно "угодовец", - человек неопределенного цвета, который нигде не может сыграть роли. В длинном посвятительном письме "Руководителям русской политики" он рассказывает историю своих литературно-политических стараний, которые на самом деле были только литературными, так как, по его же сознанию, они вообще ни к чему не привели, пошумели и отшумели... Но тут же он упоминает с великим благоговением о здешнем петербургском адвокате Спасовиче, сотруднике "Вестника Европы", в таких терминах: "Человек этот не только в своем собственном, но и в русском обществе играл выдающуюся роль, и он до конца моей жизни был моим другом и учителем". Почему для Спасовича, вся деятельность которого протекла в России, который был старшиною петербургских присяжных поверенных, который писал, кроме исключений, по-русски, - почему для него русское общество не было "своим собственным", а таковым было, очевидно, польское общество, и тогда к русскому он относился как чужестранец и инородец, что ли? Мы не будем ломать копий за то, чей был покойный Спасович, так как это не покойный Гомер, о котором спорили семь эллинских городов, но очень характерно для брошюры, для г. Пильца и, может быть, для самого Спасовича, что после смерти последнего говорятся такие вещи о нем, каких при жизни, очевидно, нельзя было сказать. И кто знает, дал он или не дал к этому повод. Маленький пример этот очень, так сказать, иллюстрирует: около поляков все как-то нетвердо, неустойчиво, ломается, гнется и фальшиво, - и это, пожалуй, есть самая трудная часть польского вопроса и русско-польских отношений. Русские никак не могут "опереться дружески" на плечо или на руку западных и католических братьев: обопрешься - обманешься, поверишь - оступишься...

Полякам давно следовало бы обратить внимание на то, почему отношение русских, как общества, так и правительства, совершенно другое к восьмимиллионному польскому населению, нежели к еще более численному татарско-мусульманскому населению Средней Азии, тоже окраинному, - нежели к грузинам на Кавказе и немцам в Балтике? Даже к армянам и финнам, претендующим на автономию и со временем на сепаратизм, тон отношений несколько иной, чем к полякам. И нельзя скрыть, что к полякам он всего хуже. Раз относящийся один и тот же, явно, что причина разницы лежит в лице, к которому он относится. В данном случае - к полякам. Финны явно говорят, чего они хотят, - "отдельного государства, слитого с Россией лишь персонально в лице монарха". Армяне кричат о "Великой Армении", со столицей, должно быть, на Арарате, выше всех столиц мира. Это - фантазия и археология, но на степени больной мечты, которая иногда доводит до судорог. Немцы, наконец, говорят о всегдашнем, теперешнем и будущем своем родстве и единстве с великою германскою культурою, о том, что они оазис этой культуры среди русского варварства, но, что, служа в русских рядах, - в чиновничестве или армии, - они будут служить верою и правдою. И вполне оправдали это. Правда, они всегда ломали русский язык, нисколько не прикидываясь нежными к "русскому отечеству", и, кажется, даже "отечеством" не называли Россию, но в высшей степени добросовестно и преданно служили русскому государству, и в обширном значении, и в частном: уважали непосредственное начальство и не за страх только, но и за совесть исполняли его волю, его приказания, его мановения. Немцы, и в частности балтийские немцы, всегда были отличными русскими служаками, от Барклая-де-Толли до незаметного офицера и коллежского асессора. Они уважали и уважают русское государство, не враждебны русскому правительству и только никак не могут выучиться хорошо говорить по-русски. Русские настолько умны, что совершенно могут извинить им это считанье себя "варварами", отчасти и справедливое, - и пользуются их настоящею службою с настоящею благодарностью. Не питая особых симпатий к немецкому духу, к немецкой мелочности, к немецкой кое в чем тупоголовости, русские в высшей степени серьезно относятся к этому этнографическому материалу, уважают балтийскую окраину, верят немецкому слову и немецкому делу.

Продолжение, если интересно...

На минувших выходных  была в Пятигорске.  Прогулялась по залам музея Лермонтова. Перед экспозицией во втором зале тупо замерла. На ней - портрет царя. Николая I.  Страшный дядечка, старый, квелый, жуть берёт. Портрет точно нарочито затемнён и состарен. А рядом - Он, Поэт, солнцеликий красавец. И каждому ясно, что царь - подлец и завистник, погубил прекрасного поэта...

Стоп. Тут что-то не то. Внешность поэта описывается стократ. «Он был дурен собою, говорит Ростопчина, и эта некрасивость порешила образ мыслей, вкусы и направление молодого человека с пылким умом и неограниченным честолюбием..." Меринский говорит о том же. «Лермонтов был далеко не красив собой и в первой юности даже неуклюж. Арсеньев : «Будучи очень некрасив собой, мал ростом, крайне неловок и злоязычен..." И таких воспоминаний - десятки, запаришься цитировать.  И от него почти не осталось портретов - разве что  собственного производства... Полного портрета в рост - нет. Этот, по свидетельству современников, куда лучше оригинала. Но, если бы я не знала, кто на нём изображен, я бы куда больше внимания уделила бы галунам, аксельбантам, пуговицам и меховой опушке гусарского костюма, нежели незначительному лицу  малорослого офицера.

С  императором, ясное дело, другая история. Парадных и не очень портретов осталось много. Приукрашен ли он на них? Не знаю, но свидетельства придворных фрейлин, аристократов того времени и заезжих послов одинаковы: все упоминают о красоте молодого царя. 

Ну, пойди пойми, что бабы-то под красотой понимают, но всё же на разных портретах видны осанка, рост, фигура, лицо. Красивый ровный лоб, светлые глаза. Черты правильные, классические. Ничего так. Очень даже...

Но этих портретов в музее нет...

Источник https://author.today/post/271053

Мы бедны и нуждаемся в чужой помощи, постоянно твердят нам иные органы нашей печати, старающиеся поселить в обществе недоверие и к производительным силам страны, и к трудовым способностям народа. Агитация эта началась уже давно, но никогда еще не принимала она таких резких и определенных форм, как теперь, когда издаются многотомные квартанты, имеющие предметом доказать, что для поправления наших финансов необходимо изменение государственного устройства...

...Нас хотят уверить в нашей мнимой бедности и в то же время стараются довести нас до действительной бедности; нам рекомендуют медикаменты для излечения болезней, каких еще нет, но какие не замедлят от медикаментов появиться. Твердят, что мы бедны, но где можно найти такое разнообразие естественных богатств, щедро рассыпанных по всей стране, как в России? Мы не пользуемся нашими богатствами - вот где причина зла...

...Вообще вперед трудно сказать, какие хитрые комбинации могут быть придуманы изобретательными экспертами для поправления финансов в ущерб русским народнохозяйственным интересам (а что будут сделаны попытки в этом направлении, в том и сомнения быть не может). А между тем этот вопрос стоит на очереди и требует скорейшего разрешения. Иностранцы строят уже заводы для переработки русской нефти...

Если мы не догадаемся вовремя захватить в свои руки монополию в нефтяном производстве и в переработке имеющих обширную будущность продуктов нефти, то, быть может, в непродолжительном времени нам придется облагать пошлиной ввозимые к нам масла, выработанные из нашей же нефти.

(Московские ведомости. 1884)

М.Н. Катков. Мнимая бедность России

У нас, блокадников, была особая потребность в улыбке ...

В июне 1941-го Алисе Фрейндлих шесть с половиной лет. 1 сентября она пошла в первый класс 239 школы на Исаакиевской площади. А 8 сентября началась блокада Ленинграда.

— В начале войны проблем с едой мы не ощущали. У немцев ведь всегда на полочках что-то припасено. Я помню, как к нам прибегала соседка с чашечкой, просила немножко, пару ложечек, манки для своего ребенка. И бабушка ей насыпала манки.

Еще не наступила зима, еще шла осень 41-го. Еще можно было безмятежно отдать кому-то столовую ложку манки. Никто же не предполагал, что блокада будет так долго длиться. А потом наступила зима, и бабушка перешла на режим строгой экономии и дисциплины. Она больше не давала нам хлеб просто так. Только строго по часам. Помню, я сидела как истукан и подолгу смотрела на часы, на то, как бежит стрелка к тому заветному моменту, когда бабушка нам что-то даст. А ведь очень многие гибли из-за того, что сразу съедали свои 125 граммов хлеба,которые выдавались на сутки в самую тяжелую зиму.

У бабушки с довоенных времен оставалась горчица. Роскошь! С ней казался вкусным даже студень из столярного клея, который тогда все в Ленинграде варили. Еще у нас оставалась сода, мы бросали ее в кипяток,и получалась шипучка.

Топили в основном — мебелью, в итоге сожгли всю, кроме того, на чем нужно было спать и сидеть. В буржуйке сгорело полное собрание сочинений Толстого, прижизненное издание. Но тут так: или смерть, или книжки в огонь…

Это дочь Пушкина. В 1919 году она умерла от голода.
Умерла в полном одиночестве, в маленькой комнатке, которая находилась в Москве в переулке Собачьем, в возрасте 86 лет. В "страшный" (по - цветаевски) 1919 год...

Власти приняли решение о пенсии для нее, но так долго совещались, что Мария Александровна не дождалась. Первая пенсия пошла на её похороны.

Она достаточно поздно вышла замуж - в 28 лет за генерала Гартунга, но детей у них не было. А в 1877 году её муж, обвинённый в присвоении казённых денег, застрелился.
Так в 45 лет она осталась вдовой, совершенно одна, без средств к существованию. Сначала жила у брата Александра, воспитывая его детей (он также рано овдовел), а затем Александр II назначает ей пенсию в 200 рублей в месяц.
С приходом Советской власти она оказалась в безвыходном положении - пенсию отобрали, крыши над головой не было, все, что можно было продать, давно было продано...

Последнее время М.А.Гартунг жила у приютившей ее сестры своей бывшей горничной. Днем она шла на Тверской бульвар, садилась на скамейку у памятника отцу и сидела там до темноты, всегда на одном и том же месте и в дождь, и в снег...
7 марта 1919г. сердце ее остановилось.

Так закончила свой жизненный путь Мария Александровна Пушкина – Гартунг (1832-1919), бывшая фрейлина Двора Ее Императорского Величества, дочь великого отца, который называл ее «беззубая Пускина».
Похоронили ее в Донском монастыре добрые люди.

Источник

Одно из моих любимых занятий - сравнивать современный вид городов с тем, что было в прошлом. Порой различия настолько разительны, словно между планетами. А порой город настоящего и город прошлого до пугающего похожи.

Клеветникам России

О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.

      Уже давно между собою
      Враждуют эти племена;
      Не раз клонилась под грозою
      То их, то наша сторона.
      Кто устоит в неравном споре:
      Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
      Оно ль иссякнет? вот вопрос.

      Оставьте нас: вы не читали
      Сии кровавые скрижали;
      Вам непонятна, вам чужда
      Сия семейная вражда;
      Для вас безмолвны Кремль и Прага;
      Бессмысленно прельщает вас
      Борьбы отчаянной отвага —
      И ненавидите вы нас...

      За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
      Мы не признали наглой воли
      Того, под кем дрожали вы?
      За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
      И нашей кровью искупили
      Европы вольность, честь и мир?

Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
      Иль нам с Европой спорить ново?
      Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
      От потрясенного Кремля
      До стен недвижного Китая,
      Стальной щетиною сверкая,
      Не встанет русская земля?..
      Так высылайте ж нам, витии,
      Своих озлобленных сынов:
      Есть место им в полях России,
      Среди нечуждых им гробов.

А.С. Пушкин, 1831

Я закончила школу ещё при Брежневе, в эпоху настоящей Холодной войны. На уроках НВП у нас были настоящие автоматы Калашникова, которые мы (и мальчики и девочки) каждый урок разбирали и собирали на скорость, а наш преподаватель - товарищ майор - с секундомером в руках считал секунды, чтобы потом поставить оценку. Гранаты были тоже настоящие, только с удалёнными запалами. Через несколько лет, школьники учившиеся при Перестройке, пользовались только муляжами гранат, а автомат Калашникова видели только на картинке, но речь сейчас не о об автомате. Конечно, должна была быть веская причина, которая заставила заменить настоящие гранаты на муляжи. Только спустя много лет после окончания школы, я узнала о ней. Далее...