Позавчера и вчера посмотрели два танковых фильма прошлого года - "Несокрушимый" Константина Максимова и "Т-34" Алексея Сидорова.
От первой ленты впечатление более сложное. С одной стороны, есть вроде бы моменты "не-гламура" (гламур - бич нынешних фильмов о войне, как зарубежных,так и наших). Например, то, что командир танка показан не стопроцентным суперменом, есть и у него свои ахиллесовы точки. А с другой - точек этих не так много. Не понравилось то, что в фильм вставили эту танкистку-мотористку. Во-первых, в реальности такие женщины должны быть совсем другими - наверно, больше мужики, чем сами мужики. Вдобавок ещё то, что вокруг этой прекрасной во всех отношениях дамы развернулась нешуточная битва "сохатых". Понимаю, что так могло быть, так бывает в жизни, но здесь как-то уж всё больно бесхитростно, в лоб. Ну и ещё сильно огорчили бросающиеся в глаза анахронизмы: танки Т-34-85 в 1942 году (хотя присутствовали и Т-34-76). Немецкие панцеры, как и в многих советских фильмах, по ходу, сварганены на базе уже российской бронетанковой техники.
В фильме же Сидорова с реквизитом типтоп. И наши, и немецкие машины выглядят как настоящие. Зрелищно, детально показаны танковые дуэли, вплоть до слоумо снарядов, цепляющихся друг за друга в полёте. И вообще фильм понравился. Хотя понятно, что это сказка. Можно ведь и так сказать: мне хочется верить, что наши деды победили врага именно так! Да, как в World of tanks. А что такого? Есть же былины о древних битвах, песни и т.д. Наверняка, они описывают подвиги былого с преувеличением. И что, мы против этих песен-былин протестуем? Да нет, слушаем с удовольствием. А тогда откуда эта нынешняя волна праведного гнева: голливудчина, игра в войнушку и т.д.? Самое смешное, когда в качестве образцов якобы правдивого кино о войне трясут такими же сказками - только сорокалетней-пятидесятилетней давности. В дошкольном детстве я сам был фанатом фильма "Жаворонок". Но сейчас я более склонен считать его тоже вымыслом - ведь неопровержимых документов, подтверждающих подлинность показанных в фильме событий, тоже нет. Опять-таки при трезвом размышлении слабо верится, что советский танк мог колесить по гитлеровской Германии такие долгие вёрсты.
Мне думается, что по-настоящему достоверные картины о Великой Отечественной можно перечесть по пальцам (и одна из них "Двадцать дней без войны"). Ещё одна, такая, чтоб и бой был показ, да ещё танковый, - "На войне как на войне". Многие другие - или слишком уж ура-патриотичны, или сверхсентиментальны, или дидактичны.
Собирая материалы о фронтовых кинооператорах для сайта #МузейЦСДФ, нашли родословную семьи Муромцевых. Из этой замечательной семьи происходили — фронтовой кинооператор Виктор Николаевич Муромцев,а также Народный артист СССР, участник Великой Отечественной войны Басов Владимир Павлович. Биографии и фотографии семьи Муромцевых (из личного архиваВладимира Павловича Муромцева), которые участвовали в Великой Отечественной войне, были опубликованы к 70-летию Великой Победы ИА "ИнфоПокровск" в рамках проекта"Победа в наших сердцах!".
В период с 1893 по 1913 гг. в семье сельского священника Саратовской губернии — Попова Николая Григорьевича и его жены Раисы Афанасьевны, родились восемь детей. В 1923 году семья переехала в Москву, при этом мужская часть семьи сменила фамилию, опасаясь репрессий.
Павел Николаевич Муромцев (1900 — 1960)
Старший брат кинооператора В.П. Муромцева — Павел Николаевич Муромцев (1900 — 1960), родился в селе Верхняя Добринка Камышинского уезда Саратовской губернии. Окончил гимназию и Ленинградскую лесотехническую академию. С 1923 года в Москве. С июня 1941 года по август 1943 года — старший инженер третьего ранга эскадрильи Тихоокеанского флота Амурской флотилии. В августе 1943 года уволен в запас по болезни. Затем научная работа и работа директором, главным инженером, начальником ОТК деревообрабатывающих предприятий. Похоронен в Кировской области.
Муромцев Михаил Николаевич (1904 — 1967) с сыном.
Ещё один брат кинооператора В.П. Муромцева—Муромцев Михаил Николаевич(1904 — 1967), родился в селе Верхняя Добринка Камышинского уезда Саратовской губернии. Учился в духовном училище в Балашове, затем в Сельхозинституте в Саратове. С 1919 — член РКСМ. С 1929 — член ВКП (б) с 1929. С 1923 года в Москве. Работал в системе Госстраха – зав. секретной частью, зав. учраспредотделом, инспектором. Сотрудничал с редакцией страхового журнала. С 1928 по 1931 в Персии — генпред. Ингосстраха. Здесь начал сотрудничать с ГРУ. По возвращении в Москву учился в Институте внешней торговли. В 1933 — 1935 работал по линии ГРУ в Шанхае (Китай), под прикрытием должностей генпреда Госстраха. Затем управляющим Центросоюза. Был арестован китайскими властями, но вскоре освобожден. Был направлен на работу в США. Прибыл в страну в январе 1935 под прикрытием должности представителя "Интуриста" на Западном побережье страны, жил в Лос-Анджелесе. В годы войны служил зав. отделом США и Канады вГРУ, руководил американским направлением. Осенью 1945 года полковник Муромцев Михаил Николаевич былнагражден орденом Ленина за руководство в ГРУспециализированной резидентурой "Омега", которой было поручено выявить американские секреты по созданию атомного оружия. После демобилизации работал зав. отделом Госплана СССР. Умер в Москве, похоронен на Ваганьковском кладбище.
Виктор Николаевич Муромцев (1912 — 1945)
Будущий кинооператорВиктор Николаевич Муромцев,родился в 1912в селе Репьевка Балашовского уезда (ныне Ртищевский район) Саратовской губернии. На фронт Виктор Муромцев попал в 1942 году. Тогда отряд фронтовых операторов пополнился алмаатинцами, среди которых был и Виктор, студент 5-го курса эвакуированного в столицу Казахстана ВГИКа. Его сразу полюбили за живость характера и остроумие и признали асом съемок, которые он вел на Северо-Западном фронте и в партизанских отрядах. Виктор Муромцев был как отличным оператором, так и замечательным журналистом. Как-то два месяца он пробыл у белорусских партизан. И все, что он видел там, Муромцев не только заснял на пленку, но и описал в своих дневниках. "За это время, — говорилось в записях, — мы прошли с бригадой партизан около полутора тысяч километров, засняли тысячи метров пленки — летопись фашистского ига и мужества народных мстителей. На века останутся кинодокументы правдивым рассказом о героизме советских людей, не покорившихся врагу даже в его стане". В 1943 году за мужество, проявленное при выполнении боевого задания, Виктор былнагражден орденом Красного Знамени. С 1944 года Виктор снимал югославских партизан, он долго добивался в Москве разрешения на это задание. Он там пробыл долгое время и запечатлел многие события партизанской войны. Виктору удалось снять замечательные кадры и в Албании — возвращение народного правительства Албанской республики в Тирану. Эти кадры затем были обнаружены в единственной кассете, которая попала на студию. Там же, в Югославии, в момент боев за Триест оборвалась жизнь талантливого хроникера. Во время танковой атаки у Виктора Муромцева кончилась пленка и он бросился к своей машине, чтобы сменить кассету. Но сделать это ему не удалось... Муромцев был последним из погибших фронтовых кинооператоров... Под Триестом, в бывшей Югославии, в селе Зава в братской могиле похоронен В.Н. Муромцев, погибший за освобождение Югославии. После войны, в 1947 году, В.Н. Муромцеву была посмертно присуждена Сталинская премия за участие в создании документального фильма "Югославия".
Басов Владимир Павлович с матерью Александрой Николаевной.
Племянник Виктора Николаевича Муромцева —Басов Владимир Павлович(1923 — 1989), тоже прошел всю войну. В звании старшего лейтенанта был командиром батареи 424 миномётного полка 36 миномётной бригады 28-й артиллерийской дивизии прорыва РГК. 23 февраля 1945 года, во главе штурмовой группы, обеспечил захват опорного пункта немецкой обороны, в бою был тяжело контужен, за свой подвигнаграждён Орденом Красной Звезды. Войну закончил заместителем начальника оперативного отдела 28-й отдельной артиллерийской дивизии прорыва Резерва СВГК (воинское звание: капитан). Владимир Басов пошел по стопам дяди, Виктора Муромцева, окончил после войны ВГИК, стал режиссером и актером кино. Его фильмы "Битва в пути", "Тишина", "Щит и меч", "Опасный поворот" и многие другие, многочисленные эпизодические роли запомнились зрителям 60-х — 80-х годов прошлого столетия.
Муромцев Алексей Николаевич (1913 — 1965)
Младший брат в семье — Муромцев Алексей Николаевич (1913 — 1965), родился вселе Репьевка Балашовского уезда Саратовской губернии (ныне Ртищевский район). С 1923 года в Москве. С первых дней войны на фронте. Служил сапером, награжден боевыми наградами. После войны — военный строитель, подполковник. После окончания Великой Отечественной войны жил в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
Сёстры — Мария Николаевна Тарова, Зинаида Николаевна Попова и Александра Николаевна Басова (с больной сестрой-инвалидом Ниной),родились в селе Верхняя Добринка Камышинского уезда Саратовской губернии, перед войной работали педагогами в Москве, а всю войну воспитателями в детском доме в поселке Черки-Кильдуразы в Татарии. После войны вернулись в Москву. Похоронены на Востряковском кладбище. Воспоминания сестры Виктора Муромцева — Зинаиды Николаевны Поповой, легли в основу книги фронтового кинооператора Семёна Школьникова "В объективе — война" (Издательство: "Воениздат", Москва, 1979).
75 лет назад Красная армия прорвала блокадное оцепление Ленинграда.
18 января 1943 года в ходе наступательной операции "Искра" была прорвано блокадное кольцо вокруг города Ленинград, что положило начало к полному снятию вражеской осады (27 января 1944г.).
Прорыв кольца осуществили солдаты Ленинградского и Волховского фронтов при содействии части сил Балтийского флота, Ладожской военной флотилии и авиации дальнего действия. Наступление было продолжено с целью разгрома мгинско-синявинской группировки противника и обеспечения надежной железнодорожной связи Ленинграда со страной, но в ожесточенных боях в феврале—апреле развить достигнутый в январе успех не удалось.
Понимая всю серьезность сложившейся для себя к этому дню ситуации, немецкое командование разрешило оставшимся в окружении частям в районах Шлиссельбурга и Липки пробиваться на Юг к Синявино, для чего "группа Хюнера" должна была удерживать Рабочие поселки № 1 и № 5 до последней возможности. В этот же день войска вермахта нанесли контрудар из района Рабочего поселка № 5 по 136-й стрелковой дивизии для обеспечения прорыва своих окруженных частей.
Атака была отбита и 136-я стрелковая дивизия, преследуя противника, ворвалась в Рабочий посёлок № 5, где примерно в 12-00 часов дня соединилась с частями 18-й стрелковой дивизии 2-й ударной армии. Чуть позже в этот же день соединения 86-й стрелковой дивизии и батальон бронеавтомобилей 61-й танковой бригады полностью очистили от противника Шлиссельбург, а в конце дня передовые части 34-й лыжной бригады установили связь с 128-й стрелковой дивизией и 12-й лыжной бригадой 2-й ударной армии, которые, наконец, взяли Липки.
Отступая, немецкие войска заняли заранее подготовленную позицию на линии 1-й и 2-й городки — Рабочий посёлок № 6 — Синявино — западный часть рощи "Круглая", где уже закрепились полицейская дивизия СС, 5-я горнострелковая и 1-я пехотная дивизии. Вскоре командование 18-й армии дополнительно перебросило в этот район части 28-й егерской, 11-й, 21-й и 212-й пехотных дивизий. (c)
Войну ждали. Но она пришла неожиданно. Пожалуй, никто - ни руководство страны, ни простые советские люди не могли себе и представить, что всего через четыре месяца после начала войны германские войска вплотную подойдут к рубежам Москвы. К такому повороту событий неготовыми оказались все. В том числе и те, кто создавал советскую кинохронику.
Как снимать войну?
Уже 23 июня на фронт отправилась первая группа кинодокументалистов, а 8 июля в "Союзкиножурнале" № 63 появились военные съемки. Начиная с этого момента, репортажи с фронта стали основным содержанием "Союзкиножурнала" (СКЖ), который регулярно выходил на экран почти до самого конца войны.
Несмотря на оперативность первых съемок, советская кинохроника оказалась совершенно не готова к работе на фронте - ни в организационном, ни в техническом, ни даже в творческом плане. "Хотя в Тарнополе, — не без иронии вспоминал впоследствии оператор А. Кричевский, — нас одели в военную форму, мы выглядели все-таки штатскими. И взгляды наши не всегда соответствовали военному времени: многим почему-то казалось, что мы, замаскированные листьями на каких-то высотках, будем спокойно снимать баталии. Все оказалось, конечно, не так...".
Операторов, получивших опыт съемок не на довоенных победно-блистательных штабных учениях Красной Армии, а в реальной боевой обстановке, можно было буквально пересчитать по пальцам.
Несмотря на оперативность первых съемок, советская кинохроника оказалась совершенно не готова к работе на фронте
Советская довоенная кинохроника привыкла к комфортно-устойчивой работе в крайне ограниченном жанрово-тематическом диапазоне: пышные военные и физкультурные парады, красочные праздники, правительственные приемы, визиты важных иноземных персон, торжественные пуски электростанций, и прочее в том же духе. К тому же все эти действа — заведомо жестко запрограммированные и отрепетированные — можно было снимать большими стационарными камерами, установленными на штативах с постоянных точек и при комфортном освещении.
Опираться на эту практику в боевом сражении означало гарантированную пулю при первой же съемке. Пришлось переучиваться, переходить на работу легкими ручными камерами "Аймо", на которых раньше ассистенты операторов доснимали отдельные детали парадных действ. Возможно, благодаря этому обстоятельству, именно ассистенты операторов, успевшие подержать "Аймо" в своих руках, а не маститые, титулованные мастера кинохроники быстро выдвинулись на первый план во фронтовой киножурналистике.
Однако даже самые отчаянные операторы, не боявшиеся лезть в самое пекло, были в растерянности от того, что заснятый ими со смертельным риском материал совершенно не передавал накал и характер боя.
Оператор киногруппы Украинского фронта Константин Богдан вспоминал: "По дороге на Житомир на 52-м километре стоит заслон из наших танков. Расположились пообедать всухомятку. Неожиданно, словно из-под земли, появились немецкие танки и начался бой. Мы оказались между немцами и нашими. Над головами свистят снаряды, загорелось рядом село.
Я подумал, что надо бы снять горящие дома и высунулся было наружу. И тут началось дело. Немцы нас засекли и стали колошматить из танков. Земля, кажется, раскололась. Огонь, грохот. Вот тут до меня дошло, что такое быть оператором на фронте. Все сидят в земле, летают только пули да снаряды, и лишь оператору надо высовываться, чтобы хоть что-нибудь снять".
Впрочем, чего-чего, а мужества и храбрости нашим фронтовым операторам было не занимать. Даже самые молодые и необстрелянные вели себя очень достойно.
Вот характерное письмо одного из них. Григорий Донец сообщает своему начальнику, руководителю фронтового отдела Главка кинохроники Р.Г. Кацману: "…нахожусь в Севастополе. Никого здесь не застал, работать очень тяжело, почти невозможно. Стоит сплошной грохот, гансы делают, что хотят. Ходить и ездить можно только ночью и с большим риском днем (за три дня нас два раза накрыли и один раз засыпали. …). Но раз меня сюда направили, буду работать до конца, до последнего метра пленки, хотя еще не представляю себе, что снимать, т.к. все ушли в землю и работают ночью".
Быстро выяснилось, что ни храбрости, ни прежних профессиональных навыков на фронте, недостаточно: даже шустрым и находчивым — по кодексу профессии — операторам поначалу элементарно не хватало реакции вовремя включить камеру.
Но главное было не это. Оператор Я. Марченко снимал в жарком бою, рискуя жизнью, но когда увидел им же отснятый в этом бою материал, был просто обескуражен. "Что же это такое получается? — писал он своим друзьям на студию. — Можно снимать в самом пекле, поймать в лучшем случае пару осколков, а в кадр это пекло не всегда поймаешь. Можете представить мое состояние: идет танк с десантниками, я слежу за ним, он в кадре, а буквально за кадром в двух сантиметрах — разрываются подряд три перелетных снаряда, осколки над головой просвистели, а что пользы в этом? На пленку ведь взрывы не попали...".
Это ощущение, что война не улавливается кинокамерой, преследовало многих операторов. "Я снимал лесной бой, - вспоминал летописец партизанской войны Михаил Глидер, - и снова испытал большую досаду. В глазок аппарата я видел то, что мог увидеть будущий зритель. Однако это было очень мало. Верхушки деревьев падали как бы сами по себе. Полета пуль, конечно, видно не было. Я мог запечатлеть только отдельные перебежки. Впечатления боя, который я наблюдал глазами, отрываясь от аппарата, не получалось".
Сложность положения фронтовых операторов заключалась и в том, что отснятый ими материал еще непроявленным немедленно отправлялся в Москву, и они долгое время не имели ни малейшего представления, что же именно у них запечатлелось на пленке.
Увидев же результаты своей работы, они порой переживали настоящий шок.
"Плачьте, но снимайте!"
Но, пожалуй, более всего неподготовленность советской кинохроники к работе на войне проявилась в сфере сугубо мировоззренческой. Наша документалистика, приученная к тональности триумфально-победных маршей, к наведению партийного глянца, оказалась вдруг с глазу на глаз со страшным народным бедствием, трагическими реалиями отступления до самой Москвы и берегов Волги; чудовищными, многомиллионными человеческими потерями.
Кинохронике трудно далась эта внезапно открывшаяся правда жизни, ее жуткие бездны. Недаром многие фронтовые операторы признавались, что без всякого давления цензуры они сами не решались поначалу запечатлеть картины народного бедствия.
Анатолий Крылов, например, рассказывал позднее про свои первые впечатления на войне: "Город Смоленск я видел до войны красивым, чистым, зеленым, со стенами старинного Кремля. А сейчас от окраины, где были в основном деревянные дома, остались лишь трубы да груды пепла. Целые кварталы и улицы превращены в груды развалин, выжжены с зияющими дырами вместо окон. Многие дома еще горят, и люди, где могут, борются с огнем.
Кинохронике трудно далась эта внезапно открывшаяся правда жизни, ее жуткие бездны
Старая женщина, по-видимому, тяжело пережившая налет авиации, стоит на коленях у развалин своего дома и, уставившись глазами в одну точку, машинально собирает пепел в свой фартук.
Железнодорожный вокзал полуразбит, на путях разбитые составы и паровозы, многие вагоны горят. Над городом в июльской жаре стоит дымный смрад. Мы, девять операторов, смотрели на этот хаос с раскрытыми глазами, ошеломленные.
Был огромный соблазн вынуть из кофров аппараты и снимать это чудовищное бедствие, но мы еще не имели соответствующих документов…
Здесь, пожалуй, уместно сказать, что тогда, в начале войны, все мы, кинооператоры, были как-то негласно ориентированы на то, чтобы снимать только наши успехи, только наши победы, в результате чего наша кинолетопись во многом лишилась правды, хоть и очень горькой, но правды войны 1941 года. И конечно, в большей мере, как следствие этого просчета, явилось то, что и эти два трагических эпизода остались не снятыми".
Снимать кровь, трупы, ужасы войны мешали и чисто человеческие соображения. "Плачьте, но снимайте" — этот наказ А. Довженко фронтовым операторам был услышан не сразу. Да и не так просто было следовать ему.
"...Трудно, невозможно было снимать наше горе, наши потери, – признавался документалист Роман Кармен. - Вспоминаю, что когда я увидел, как на моих глазах был сбит советский самолет, и когда были обнаружены трупы летчиков, я не снимал это, просто не снимал! У меня камера была в руках, и я, давясь слезами, смотрел на это, но не снимал. Теперь я себя проклинаю за это…"
Оператор Кенан Кутуб-Заде вспоминал : "Проводя съемки в одном из московских госпиталей, я впервые почувствовал, что такое война, когда увидел, как молоденькому летчику ампутировали ногу. Вместе со мной был М.Посельский; когда он увидел ампутацию, ему стало плохо... Это тот Михаил Посельский, который спустя четыре года снимал уличные бои в Берлине...".
Переучиваться, переходить на новый режим и новые формы работы пришлось не только фронтовым операторам, но и руководству кинохроники.
Здесь уместно заметить, что история советского кино складывалось так, что у кинематографистов было мало оснований с уважением и благодарным вниманием относится к своему начальству и его решениям. И едва ли не единственным исключением стали годы Великой Отечественной войны. Следует признать, именно в эти самые трудные годы руководство "важнейшего из искусств" носило конструктивный характер.
Невероятно, но факт: киноначальники военной поры по-настоящему бились за правду на экране! И это при том, что и задачи были принципиально новые, и сами условия работы очень тяжелыми. Не справлялись старые производства, был страшнейший дефицит буквально всего – кадров, пленки, аппаратуры. А работать кинохроника должна была гораздо более оперативно и более информативно. А главное - в кардинально ином содержательном ключе.
К тому же – это очень важно – Главное управление по производству хроникально-документальных фильмов Комитета по делам кинематографии при СНК СССР не были полновластными хозяевами в сфере своей деятельности. По классической советской схеме управление кино и кинохроникой осуществлялось сразу из нескольких организаций и центров власти. Фронтовые киногруппы подчинялись не только главку кинохроники, но и политуправлениям фронтов. И их требования не всегда совпадали.
И наконец, в годы войны в прежней силе был Агитпроп - Управление агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), сотрудники которого ни на секунду не оставляли "важнейшее из искусств" без своей отеческой заботы о его высокой идейности. По-прежнему не было недостатка и в прочих надзирателях, контролерах и наставниках.
Был еще и главный советский кинозритель, который сидел в Кремле и просматривал не только готовые документальные фильмы и свежие выпуски "Союзкиножурнала". Судя по всему, он смотрел и сырой, вчерне смонтированный материал, присланный с фронтов. Именно Сталин был автором известного афоризма: "Хороший фильм стоит нескольких дивизий".
С самого начала войны фронтовые киногруппы последовательно и твердо ориентировались на правдивый показ происходящего на фронтах. А все те картины бедствий, страданий и потерь, что в соответствии с установками на правду были сняты, но не могли до поры до времени быть показаны на экране, не объявлялись идейно-порочными, не уничтожались, а бережно сохранялись в фондах кинолетописи.
Пропаганда и кинолетопись
В годы войны основной формой показа кинохроники, снятой на фронте, были регулярные выпуски "Союзкиножурнала", куда фронтовые репортажи, очерки, портретные зарисовки входили в виде отдельных сюжетов. С 1941 г. по 1944 г. было выпущено 400 номеров журнала. По своему метражу он был в 2-3 раза короче "Ди дойче вохеншау" – немецкого аналога.
Другой важнейшей формой реализации материалов фронтовой кинохроники являлись документальные фильмы, чаще всего посвященные каким-то наиболее масштабным сражениям и стратегическим операциям Красной Армии ("Разгром немецко-фашистских войск под Москвой", "Оборона Ленинграда", "Сталинград", "Черноморцы" и т.д.).
На обоих этих направлениях кинохроника вынуждена была работать в жестком агитационно-пропагандистском режиме. И руководство кинохроники, и работники фронтовых групп прекрасно понимали, что в момент отчаянного противоборства с врагом, когда страна напрягала самые последние свои силы, далеко не всё, что происходило на фронтах, могло быть сразу же показано на экране.
...в начале войны, все мы, кинооператоры, были как-то негласно ориентированы на то, чтобы снимать только наши успехи...
Репортажи, очерки, портретные зарисовки, снятые на передовой, в первую очередь должны были показывать мужество и героизм советских солдат, мастерство и стратегический гений командования. Кадры фронтовой хроники должны были внушать зрителям веру в победу, мобилизовывать все силы на борьбу с врагом.
22 октября 1943 г. Комитет по делам кинематографии издал специальный приказ "О мероприятиях по улучшению работы по систематизации документальной кинолетописи". По сути, это было официальное решение о создании специального фонда кинолетописи Великой Отечественной войны. Значение этого приказа трудно переоценить. Он не просто призывал к ведению летописных съемок - он обязывал вести их системно и планомерно. И что очень важно - обеспечивал необходимыми ресурсами: выделением остродефицитной пленки, составлением официальных планов съемок. Благодаря этому, удалось не только создать замечательную коллекцию уникальнейших кинодокументов о войне, но и сохранить ее.
2 декабря 1943 г. Главкинохроника издала директивное письмо "О съемках кинолетописи", в котором самым подробным образом перечислялись тематические направления специальных съемок для летописи. Примечательно, что раздел "Трудности и жертвы войны" не только официально разрешал, но даже обязывал снимать трудности войны, поражения и потери. "Необходимо снимать потери в людях после боя, трупы наших бойцов, лица тяжело раненых, кровь. Потери в технике. После боя. Подбитые и горящие танки, сбитые самолеты. Морской бой и гибель корабля или пожар на корабле…". Еще раньше во фронтовые киногруппы ушла директива, предписывавшая "на съемки немецких зверств пленки не жалеть".
Благодаря этим генеральным установкам, у наших фронтовых операторов и была возможность снимать самые важные, значимые и правдивые кадры о подвиге русского солдата.
Кадры фронтовой хроники должны были внушать зрителям веру в победу, мобилизовывать все силы на борьбу с врагом
И фронтовые операторы, и их кураторы к исходу 1943 г. не только пришли к убеждению, но уже и блестяще заявили в лучших своих работах, что главное на войне — не пушки, мощные танковые атаки и армады несущихся штурмовиков, но сам человек. Это стало, пожалуй, главным открытием и завоеванием советской документалистики военных лет.
Цена кадра
Долгое время официальная статистика утверждала, что из всех операторов и работников фронтовых киногрупп за годы войны погиб каждый пятый. Историк кино В.П. Михайлов, досконально изучавший работу наших фронтовых операторов, вывел более печальную статистическую формулу: каждый второй ранен, каждый четвертый убит…
Боюсь, однако, что и у него не было полных данных о тех, кто пропал без вести и, скорее всего, погиб. Одна из самых тяжких потерь такого рода случилась в первые месяцы войны при окружении Киева: вместе с войсками попала в окружение киногруппа Украинского фронта в составе десяти человек. О ее судьбе до сих пор ничего неизвестно.
В числе первых погибших кинематографистов – оператор Павел Лампрехт и руководитель киногруппы Балтийского флота Анатолий Знаменский, снимавшие боевые действия морской пехоты на островах Балтики.
На войну рвались совсем молодые. Целый курс операторского факультета ВГИКа выпросился на войну, условившись, что свои дипломные работы снимет прямо на фронте. Многие из этих ребят в институт уже никогда не вернулись…
Четыре года войны не прошли даром для кинематографистов. Теперь это были уже умелые, хорошо подготовленные бойцы. Они научились воевать, маскироваться, быть по возможности осторожными.
Освободительный путь Красной Армии по странам Европы был оплачен многими сотнями тысяч жизней ее воинов. Самые большие потери последних месяцев войны не обошли стороной и фронтовых операторов. У стен Кенигсберга погиб Владимир Крылов. В боях на городских улицах Бреслау погибли два верных друга, два храбрейших оператора — Владимир Сущинский и Николай Быков. В боях за Вену получил смертельное ранение Семен Стояновский. При освобождении Венгрии погиб Яков Лейбов. В сражении на земле Чехословакии был убит Александр Эльберт. В Югославии, на подступах к Триесту, уже в майские дни 1945-го погиб Виктор Муромцев. Это была последняя жертва, положенная нашими кинофронтовиками на общий алтарь Победы…
Кадры кинолетописи, снятые советскими фронтовыми операторами, и сегодня стоят на страже великого подвига нашего народа, защищая Победу от насаждаемого беспамятства. И пока сохранится хоть несколько кадров из этой кинолетописи, значение и смысл Великой Победы нашего народа трудно будет переврать. А потому этим кадрам уже никогда не состариться…
События, о которых пойдет речь, произошли зимой 1943–44 годов, когда фашисты приняли зверское решение: использовать воспитанников Полоцкого детского дома № 1 как доноров.
Немецким раненным нужна была кровь. Где её взять? У детей. Первым встал на защиту мальчишек и девчонок директор детского дома Михаил Степанович Форинко. Конечно, для оккупантов никакого значения не имели жалость, сострадание и вообще сам факт такого зверства, поэтому сразу было ясно: это не аргументы.
Зато весомым стало рассуждение: как могут больные и голодные дети дать хорошую кровь? Никак. У них в крови недостаточно витаминов или хотя бы того же железа. К тому же в детском доме нет дров, выбиты окна, очень холодно. Дети всё время простужаются, а больные – какие же это доноры?
Сначала детей следует вылечить и подкормить, а уже затем использовать. Немецкое командование согласилось с таким "логическим" решением. Михаил Степанович предложил перевести детей и сотрудников детского дома в деревню Бельчицы, где находился сильный немецкий гарнизон. И опять-таки железная бессердечная логика сработала.
Первый, замаскированный шаг к спасению детей был сделан… А дальше началась большая, тщательная подготовка. Детей предстояло перевести в партизанскую зону, а затем переправлять на самолёте.
И вот в ночь с 18 на 19 февраля 1944 года из села вышли 154 воспитанника детского дома, 38 их воспитателей, а также члены подпольной группы "Бесстрашные" со своими семьями и партизаны отряда имени Щорса бригады имени Чапаева.
Ребятишкам было от трёх до четырнадцати лет. И все – все! – молчали, боялись даже дышать. Старшие несли младших. У кого не было тёплой одежды – завернули в платки и одеяла. Даже трёхлетние малыши понимали смертельную опасность – и молчали…
На случай, если фашисты всё поймут и отправятся в погоню, около деревни дежурили партизаны, готовые вступить в бой. А в лесу ребятишек ожидал санный поезд – тридцать подвод. Очень помогли лётчики. В роковую ночь они, зная об операции, закружили над Бельчицами, отвлекая внимание врагов.
Детишки же были предупреждены: если вдруг в небе появятся осветительные ракеты, надо немедленно садиться и не шевелиться. За время пути колонна садилась несколько раз. До глубокого партизанского тыла добрались все. Теперь предстояло эвакуировать детей за линию фронта. Сделать это требовалось как можно быстрее, ведь немцы сразу обнаружили "пропажу". Находиться у партизан с каждым днём становилось всё опаснее. Но на помощь пришла 3-я воздушная армия, лётчики начали вывозить детей и раненых, одновременно доставляя партизанам боеприпасы.
Было выделено два самолёта, под крыльями у них приделали специальные капсулы-люльки, куда могли поместиться дополнительно нескольких человек. Плюс лётчики вылетали без штурманов – это место тоже берегли для пассажиров. Вообще, в ходе операции вывезли более пятисот человек. Но сейчас речь пойдёт только об одном полёте, самом последнем.
Он состоялся в ночь с 10 на 11 апреля 1944 года. Вёз детей гвардии лейтенант Александр Мамкин. Ему было 28 лет. Уроженец села Крестьянское Воронежской области, выпускник Орловского финансово-экономического техникума и Балашовской школы.
К моменту событий, о которых идёт речь, Мамкин был уже опытным лётчиком. За плечами – не менее семидесяти ночных вылетов в немецкий тыл. Тот рейс был для него в этой операции (она называлась "Звёздочка") не первым, а девятым. В качестве аэродрома использовалось озеро Вечелье. Приходилось спешить ещё и потому, что лёд с каждым днём становился всё ненадёжнее. В самолёт Р-5 поместились десять ребятишек, их воспитательница Валентина Латко и двое раненных партизан.
Сначала всё шло хорошо, но при подлёте к линии фронта самолёт Мамкина подбили. Линия фронта осталась позади, а Р-5 горел… Будь Мамкин на борту один, он набрал бы высоту и выпрыгнул с парашютом. Но он летел не один. И не собирался отдавать смерти мальчишек и девчонок. Не для того они, только начавшие жить, пешком ночью спасались от фашистов, чтобы разбиться.
И Мамкин вёл самолёт… Пламя добралось до кабины пилота. От температуры плавились лётные очки, прикипая к коже. Горела одежда, шлемофон, в дыму и огне было плохо видно. От ног потихоньку оставались только кости. А там, за спиной лётчика, раздавался плач. Дети боялись огня, им не хотелось погибать.
И Александр Петрович вёл самолёт практически вслепую. Превозмогая адскую боль, уже, можно сказать, безногий, он по-прежнему крепко стоял между ребятишками и смертью. Мамкин нашёл площадку на берегу озера, неподалёку от советских частей. Уже прогорела перегородка, которая отделяла его от пассажиров, на некоторых начала тлеть одежда.
Но смерть, взмахнув над детьми косой, так и не смогла опустить её. Мамкин не дал. Все пассажиры остались живы. Александр Петрович совершенно непостижимым образом сам смог выбраться из кабины. Он успел спросить: "Дети живы?" И услышал голос мальчика Володи Шишкова: "Товарищ лётчик, не беспокойтесь! Я открыл дверцу, все живы, выходим…" И Мамкин потерял сознание. Врачи так и не смогли объяснить, как мог управлять машиной да ещё и благополучно посадить её человек, в лицо которого вплавились очки, а от ног остались одни кости?
Как смог он преодолеть боль, шок, какими усилиями удержал сознание? Похоронили героя в деревне Маклок в Смоленской области. С того дня все боевые друзья Александра Петровича, встречаясь уже под мирным небом, первый тост выпивали "За Сашу!"… За Сашу, который с двух лет рос без отца и очень хорошо помнил детское горе. За Сашу, который всем сердцем любил мальчишек и девчонок. За Сашу, который носил фамилию Мамкин и сам, словно мать, подарил детям жизнь.
Их расстреляли на рассвете, Когда еще белела мгла. Там были женщины и дети И эта девочка была. Сперва велели им раздеться И встать затем ко рву спиной, Но прозвучал вдруг голос детский Наивный, чистый и живой: Чулочки тоже снять мне, дядя? Не осуждая, не браня, Смотрели прямо в душу глядя Трехлетней девочки глаза. "Чулочки тоже" —и смятеньем на миг эсесовец объят Рука сама собой с волненьем вдруг опускает автомат. Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос, Глаза, как у моей дочурки? — в смятенье сильном произнес. Охвачен он невольно дрожью, Проснулась в ужасе душа. Нет, он убить ее не может, Но дал он очередь спеша. Упала девочка в чулочках… Снять не успела, не смогла. Солдат, солдат, что если б дочка Вот здесь, вот так твоя легла… Ведь это маленькое сердце Пробито пулею твоей… Ты Человек, не просто немец Или ты зверь среди людей… Шагал эсэсовец угрюмо, С земли не поднимая глаз, впервые может эта дума В мозгу отравленном зажглась. И всюду взгляд струится синий, И всюду слышится опять, И не забудется поныне: Чулочки, дядя, тоже снять?"
Все знают сказочку про солдатскую кашу из топора. Но жизнь иной раз подбрасывает такие сюжеты, что куда там фольклору. Вот, к примеру, еще одна история про солдата, который топором целый экипаж фашистского танка угостил, да так, что немцам эту кашу и не расхлебать!
Дело было в июне 1941 года на Северо-Западном фронте, в районе Даугавпилса. 10-й танковый полк 8-й танковой дивизии Третьего рейха получил приказ прорвать оборону Красной армии и войти в тыл к нашим войскам.
Два танка справились с этой задачей раньше других и оказались на опушке небольшого леска, за которым грохотал фронт. Одна из бронированных машин поперла через кустарник дальше, а экипаж второй обнаружил рядом с опушкой … дымящуюся полевую кухню. И рядом – ни души. Развеселившиеся немцы вообразили, что помимо удачного выполнения боевого задания им светит еще и красноармейского обеда отведать. А какой же солдат откажется от дармовых харчей?
Подъехав поближе к кухне, лязгающее механическое чудище замерло, затем из люка показался самый шустрый немец. Впрочем, возможно, он был самым голодным. Принюхался: пахнет вкусно. Немец собрался уже выпрыгнуть из танка, чтобы снять пробу, как вдруг увидел, что к нему из леска мчится здоровенный русский солдат с топором! Крышка танка захлопнулась. Ожил и принялся плевать пулями пулемет.
Вероятно, немцы полагали, что тут их внезапному противнику и конец, но они не знали, с кем имеют дело.
Солдатская судьба свела их с кашеваром 91-го танкового полка 46-й танковой дивизии 21-го механизированного корпуса Северо-Западного фронта Иваном Павловичем Середой, уроженцем Донбасса. В 1941 году ему было 22 года. После школы Иван поступил в пищевой техникум, и поэтому когда его в 1939 году призвали в армию, вопроса о воинской специальности не возникло: пост солдата Середы был на кухне.
В тот день он готовил для бойцов своего подразделения обед, и вдруг – немецкие танки! Целых два!
Наверное, никто не осудил бы Ивана, попытайся он сбежать, не с карабином же и топором – а другого оружия у него не было – воевать против танков. Однако Иван не растерялся. Быстро отвел лошадей в лесок, а сам спрятался за полевой кухней и стал наблюдать. Один танк прошел дальше, а второй остановился совсем рядом, и из него, весело смеясь, полез какой-то немец. Причем, его намерения у повара никаких сомнений не вызвали. Фриц явно хотел слопать обед, который Иван готовил для своих ребят. Ну уж нет!
Сжав топор, Иван Середа бросился на непрошеного гостя. Когда захлопнулся люк и застучал пулемет, Иван был уже на броне. Он накрыл смотровую щель танка своим поварским халатом, затем несколькими ударами топора он погнул дуло пулемета. И начал со всей силы дубасить топором по броне, крича во весь голос: "Хенде хох, гансики! Налетай ребята, окружай, круши фрицев".
Напомним: это было самое начало войны. Немцы тогда еще не знали, на что способны советские солдаты в бою, и они даже предположить не могли, что их атакует один-единственный повар, а не целое подразделение.
В общем, крышка люка откинулась, и из нее появился давешний любитель дармовщинки с поднятыми руками. За ним – другие. Под прицелом карабина Ивана Середы они связали друг друга, на том война для них и кончилась.
Когда взвод, в котором служил Середа, вернулся после выполнения боевой задачи, бойцы увидели такую картину: у полевой кухни стоит немецкий танк, рядом – связанные немцы. А их повар орудует у полевой кухни, переживает, что из-за всех этих приключений не успел кашу доварить. Вот хохот стоял!
История быстро стала известной высшему командованию, о ней писали в армейских газетах, и ее так часто стали использовать в различных пропагандистских материалах, что "повар Середа" стал восприниматься как фольклорный персонаж, вроде того самого удальца, который кашу из топора варил.
Однако, это подлинный случай, и он имеет документальное подтверждение.
Иван Середа сражался до конца войны, совершил еще немало подвигов. Например, во время одной из боевых операций он уничтожил связкой гранат немецкий танк, а когда убили пулеметчика, Иван заменил его и уничтожил десять гитлеровцев.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 августа 1941 года за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм красноармейцу Середе Ивану Павловичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".
В 1942 году Ивана Середу направили на курсы усовершенствования командного состава. Войну он закончил в звании старшего лейтенанта, прибавив к звезде Героя Советского Союза и ордену Ленина орден Отечественной войны 2-й степени и несколько медалей.
Артиллеристы русской бригады «СС РОНА» ведут огонь из орудия (немецкая 150-мм полевая гаубица siG-33 )по восставшим полякам в Варшаве, Польша, 1944 год.
Отличный обзор на антисоветскую пропаганду в фильмах о Великой Отечественной Войне снятых после 1991 года.
Автор конечно мог развить тему, рассмотрев и другой метод фальсификации истории, а именно умолчание, когда полностью вычеркивается какое-либо упоминание Сталина, компартии или намеков на советский строй.
"Вспомним мужество наших дедов, героических венгерских солдат, сражавшихся до конца у изгиба Дона. <…> Уважение героям!", — говорится в официальном аккаунте правительства в фейсбуке. Там же говорится, что в январе 1943 года начала Острогожско-Россошанской операции, в которой Красная армия одержала победу над войсками нацистской Германии и их союзников: "Советская армия начала атаку" на венгров, в результате которой страна потеряла "120 тысяч солдат, многие из которых были захвачены в плен". Уважение к героям.
Немного о "героях".
В 1941 году венгерские войска вместе с нацистским вермахтом вторглись на территорию нашей страны. Венгерские солдаты сражались не только на фронте – они участвовали в многочисленных карательных операциях на территории России и Белоруссии. К сожалению, эта тема практически не исследована; впрочем, в архивах лежат многочисленные свидетельские показания о зверствах венгров. Вот некоторые из них – написанные от руки показания крестьян, проживавших в Севской области.
"Фашистские сообщники мадьяры вступили в нашу деревню Светлово 9/V-42, - рассказывал крестьянин Антон Иванович Крутухин. - Все жители нашей д[еревни] спрятались от такой своры и они в знак того, что жители стали прятаться от их , а те которые не сумели спрятаться, ни их по расстреляли изнасильничали несколько наших женщин. Я сам старик 1875 г. рождения был также вынужден спрятаться в погреб…. По всей д[еревне] в ней шла стрельба, горели постройки, а мадьярские солдаты грабили наши вещи, угоняя коров, телят" (ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 37. Д. 423. Л. 561-561об).
В близлежащей деревне Орлия Слободка в это время всех жителей собрали на площади. "Приехали мадьяры и стали нас собирать нас в одну (нрзб) и выгнали в с. Коростовку, где мы переночевали в церкви – женщины, а мужчины отдельно в школе, - вспоминала Василиса Федоткина. - Днем 17/V-42 г. нас пригнали снова в свое село Орлию где мы переночевали и на завтраго т.е. 18/V-42 г. снова нас собрали в кучу около церкви где нас пересортировали – женщин погнали на с. Орлию Слободку, а мужчин оставили при себе" (Там же. Л. 567).
20 мая около 700 венгерских солдат направились из Орлии в ближайшие села. В колхозе "4-й Большевистский сев" они арестовали всех мужчин. "Когда увидели мужчин нашей деревни, то они сказали, что это партизаны, - рассказывала Варвара Федоровна Мазеркова. – И этого же числа, т.е. 20/V-42 схватили моего мужа Мазекова Сидора Бор[исовича] рождения 1862 и сына моего Мазекова Алексея Сид[оровича], год рождения 1927 и делали пытки и после этих мучений они связали руки и сбросили в яму, затем зажгли солому и сожгли в картофельной яме. В этот же день они не только моего мужа и сына, они 67 мужчин также сожгли" (Там же. Л. 543-543об).
После этого мадьяры двинулись в деревню Светлово. Жители деревни помнили погром, устроенный карателями каких-то десять дней назад. "Когда я и моя семья заметили движущийся обоз, то мы все жители нашей деревни убежали в лес Хинельский", - вспоминал Захар Степанович Калугин. Впрочем, без убийств не обошлось и здесь: оставшиеся в деревне старики были расстреляны венграми (Там же. Л. 564).
Каратели целую неделю усмиряли окрестные деревни. Жители бежали в лес, но их находили и там. "Это было в мае м-це 28 дня 42 года, - рассказывала жительница Орлии Слободки Евдокия Ведешина. - Я и почти все жители ушли в лес. Туда следовали и эти головорезы. Они в нашем месте, где мы (нрзб) с своими людьми, расстреляли и замучили 350 человек в том числе и мои дети были замучены, дочь Нина 11 лет, Тоню 8 лет, маленький сын Витя 1 год и сын Коля пяти лет. Я осталась чуть жива под трупами своих детей" (Там же. Л. 488-488об).
Брошенные жителями деревни выжигались. "Когда мы возвратились из лесу в деревню, деревню нельзя было узнать, - вспоминала жительница многострадального Светлова Наталья Алдушина. - Несколько стариков, женщин и детей были зверски убиты фашистами. Дома были сожжены, скот крупный и мелкий был угнан. Ямы, в которых были закопаны наши вещи, были откопаны. В деревни не осталось ничего, кроме черного кирпича. Женщины, которые остались в деревне, рассказывали о зверствах фашистов" (Там же. Л. 517).
Таким образом, только в трех русских деревнях за 20 дней венграми было убито не менее 420 мирных жителей. Не исключено, что погибших было больше – мы не располагаем полными данными на этот счет. Зато мы знаем, что эти случаи были не единичными.
Так, в 1943 г. при отступлении из Чернянского района Курской области "немецко-мадьярские воинские части угоняли с собой содержащихся в концлагере 200 человек военнопленных бойцов Красной Армии и 160 человек советских патриотов. В пути следования фашистские варвары всех этих 360 человек закрыли в здании школы, облили бензином и зажгли. Пытавшихся бежать расстреливали" ("Огненная дуга": Курская битва глазами Лубянки. М., 2003. С. 248).
А вот как венгры обращались с советскими военнопленными: "12-15 июля 1942 г. на хуторе Харькеевка Шаталовского района Курской области солдатами 33-й венгерской пехотной дивизии было захвачено четверо военнослужащих Красной Армии. Одному из них, старшему лейтенанту П.В. Данилову, выкололи глаза, прикладом винтовки сбили на бок челюсть, нанесли 12 штыковых ударов в спину, после чего в бессознательном состоянии зарыли полуживым в землю. Трех красноармейцев, имена которых неизвестны, расстреляли (Шнеер А. Плен: Советские военнопленные в Германии, 1941 – 1945. М., 2005. С. 232. Со ссылкой на архив Яд Вашем. М-33/497. Л. 53).
5 января 1943 г. жительница города Остогожска Мария Кайданникова видела, как венгерские солдаты загнали группу пленных в подвал магазина на ул. Медведовского. Вскоре оттуда послышались крики. Глазам заглянувшей в окно Кайданниковой предстала чудовищная сцена: "Там ярко горел костер. Два мадьяра держали за плечи и ноги пленного и медленно поджаривали его живот и ноги на огне. Они то поднимали его над огнем, то опускали ниже, а когда он затих, мадьяры бросили его тело лицом вниз на костер. Вдруг пленный опять задергался. Тогда один из мадьяр с размаху всадил ему в спину штык" (Там же. Со ссылкой на архив Яд-Вашем. М-33/494. Л. 14).
В июне - июле 1942 года части 102-й и 108-й венгерских дивизий совместно с немецкими частями принимали участие в проведении карательной операции против брянских партизан под кодовым названием "Vogelsang". В ходе операции в лесах между Рославлем и Брянском карателями было убито 1193 партизана, 1400 ранено, 498 захвачено в плен, выселено более 12 000 жителей. Венгерские подразделения 102-й (42-й , 43-й , 44-й и 51-й полки) и 108-й дивизий принимали участие и в карательных операциях против партизан "Nachbarhilfe" (июнь 1943 года) под Брянском, и "Zigeunerbaron" в районах нынешних Брянской и Курской областей (16 мая - 6 июня 1942 года). Только в ходе операции "Zigeunerbaron" карателями было уничтожено 207 партизанских лагерей, 1584 партизана было убито и 1558 взято в плен".
Что в это время творилось на фронте, где действовали венгерские войска. Венгерская армия, в период с августа по декабрь 1942 года, вела продолжительные бои с советскими войсками в районе Урыва и Коротояка (под Воронежем), и никакими особыми успехами похвастаться не могла, это не с мирным населением воевать. Венграм так и не удалось ликвидировать советский плацдарм на правом берегу Дона, не удалось развить наступление на Серафимовичи. В конце декабря 1942 года, венгерская 2-я армия зарылась в землю, надеясь пережить зиму на своих позициях. Этим надеждам сбыться не удалось. 12 января 1943 года началось наступление войск Воронежского фронта против сил 2-й венгерской армии. Уже на следующий день оборона венгров была прорвана, некоторые части охватила паника. Советские танки вышли на оперативный простор и громили штабы, узлы связи, склады боеприпасов и снаряжения. Ввод в бой 1-й венгерской танковой дивизии и частей 24-го немецкого танкового корпуса не изменил ситуацию, хотя их действия замедлили темп советского наступления. Вскоре мадьяры были наголову разбиты, потеряв 148 000 человек убитыми, ранеными и пленными (в числе убитых, кстати, был и старший сын венгерского регента, Миклош Хорти). Это было самое крупное поражение венгерской армии за всю историю ее существования. Только за период с 13 по 30 января было убито 35 000 солдат и офицеров, 35 000 человек ранено и 26 000 попали в плен. Всего же армия потеряла около 150 000 человек, большую часть танков, автомашин и артиллерии, все запасы боеприпасов и снаряжения, около 5000 лошадей.
Девиз Венгерской Королевской Армии "Цена венгерской жизни - советская смерть" не оправдался. Обещанное Германией вознаграждение в виде крупных земельных наделов в России для особо отличившихся на Восточном фронте венгерских солдат выдавать практически было некому. Только состоявшая из восьми дивизий, 200-тысячная венгерская армия, потеряла тогда около 100-120 тыс. солдат и офицеров. Сколько точно - тогда никто не знал, не знают и сейчас. В советский плен, в январе 1943 г., из этого числа попало около 26 тыс. венгров. Для страны такого масштаба, как Венгрия, поражение под Воронежем имело даже больший резонанс и значение, чем Сталинград для Германии. Венгрия, за 15 дней боев, потеряла сразу же половину своих вооруженных сил. От этой катастрофы Венгрия не смогла оправиться до конца войны и уже никогда не выставляла группировки, по численности и боевой способности равной погибшему объединению.
Венгерские войска отличались жестоким обращением не только с партизанами и мирным населением, но и с советскими военнопленными. Так, в 1943 году при отступлении из Чернянского района Курской области "мадьярские воинские части угоняли с собой содержащихся в концлагере 200 человек военнопленных бойцов Красной Армии и 160 человек советских патриотов. В пути следования фашистские варвары всех этих 360 человек закрыли в здании школы, облили бензином и сожгли заживо. Пытавшихся бежать расстреливали" Можно привести примеры документов о преступлениях венгерских военнослужащих в годы Второй мировой войны из зарубежных архивов, например израильского архива Яд ва-Шем национального мемориала Катастрофы и Героизма в Иерусалиме: "12 - 15 июля 1942 г. на хуторе Харькеевка Шаталовского района Курской области солдатами 33-й венгерской пехотной дивизии было захвачено четверо военнослужащих Красной Армии. Одному из них, старшему лейтенанту П.В. Данилову, выкололи глаза, прикладом винтовки сбили на бок челюсть, нанесли 12 штыковых ударов в спину, после чего в бессознательном состоянии зарыли полуживым в землю. Трех красноармейцев, имена которых неизвестны, расстреляли" (Архив Яд ва-Шем. М-33/497. Л. 53.). Жительница города Остогожска Мария Кайданникова видела, как венгерские солдаты 5 января 1943 года загнали группу советских военнопленных в подвал магазина на улице Медведовского. Вскоре оттуда послышались крики. Заглянув в окно, Кайданникова увидела чудовищную картину: "Там ярко горел костер. Два мадьяра держали за плечи и ноги пленного и медленно поджаривали его живот и ноги на огне. Они то поднимали его над огнем, то опускали ниже, а когда он затих, мадьяры бросили его тело лицом вниз на костер. Вдруг пленный опять задергался. Тогда один из мадьяр с размаху всадил ему в спину штык" (Архив Яд ва-Шем. М-33/494. Л. 14.).
Спустя три месяца после нападения Германии на СССР немецкий военный атташе в Венгрии Рабе фон Паппенхайм в своём письме, адресованном генерал-майору фон Грайффенбергу, высказал следующую мысль: "Немецкий солдат в битве — воин, но не жандарм. Для таких "задач по умиротворению" более пригодны венгры". Вскоре эта мысль была реализована.
Паппенхайм как в воду глядел: уже в первые месяцы сражений на Восточном фронте венгерские сухопутные части, которые использовались немецким командованием в основном для преследования отходящих войск Красной армии, понесли значительные потери. Участие в боях продолжил только венгерский мобильный корпус, в составе которого были кавалерийские, моторизованные и танковые соединения. А вот части так называемого "Карпатского корпуса", состоявшего из 8-й пограничной и 1-й горнострелковой бригад, активно использовались немцами в качестве оккупационных войск.
Осенью 1941 года потрёпанный мобильный корпус был выведен с фронта. Немецкое командование потребовало от Венгрии выставить в качестве замены значительный контингент оккупационных войск. Политическое руководство Венгрии для обеспечения оккупационной деятельности на территории СССР стало отправлять стрелковые бригады, которые дислоцировались в двух различных регионах. 111-я, 123-я и 124-я бригады были размещены на Украине в районе Полтавы, где было относительно спокойно. А вот на юге брянских лесов, где были развёрнуты 102-я, 105-я и 108-я пехотные бригады, картина была совершенно иной — там действовали партизаны.
К началу 1942 года в составе этих шести бригад, а также более мелких частей на оккупированной советской территории суммарно находилось более 40 000 гонведов. С 12 февраля 1942 года все венгерские бригады были переименованы в лёгкие дивизии, которые были значительно слабее как по личному составу, так и по оснащению в сравнении с немецкими. Сделано это было с подачи начальника венгерского генштаба генерал-лейтенанта Сомбатхейи, стремившегося хотя бы по количеству соединений, участвующих в оккупации СССР, успешно соревноваться с Румынией. С ней у Венгрии были особые счёты: одним из важнейших факторов, заставивших как венгров, так и румын в угоду Третьему рейху объявить войну СССР, были их взаимные территориальные претензии. Впрочем, уже в середине 1942 года Венгрия как по количеству дивизий, так и по численности посланных на Восточный фронт войск значительно превзошла Румынию: на помощь немцам прибыла 206-тысячная 2-я венгерская армия. Она участвовала в летне-осенних боях в излучине Дона, после чего её задачей стало удержание линии обороны по западному донскому рубежу.
А венгерская оккупационная группировка продолжала оставаться на территории СССР. Её командование, которое сначала размещалось в Виннице, а затем в Киеве, осуществляло руководство действиями всех венгерских оккупационных частей. Впрочем, на самом деле оно занималось лишь решением вопросов, связанных со снабжением и поддержанием дисциплины, а в военно-тактическом отношении все венгерские соединения были подчинены по территориальному принципу местному немецкому командованию. В районах, оккупированных венграми, действовали также многочисленные вспомогательные соединения, сформированные из немецких частей и полиции, набранной из местного населения.
Венгерские подразделения, так же как и ответственные за данную территорию соединения СД (нем. Sicherheitsdienst — служба безопасности) и ГФП (нем. Geheime Feldpolizei — секретная полевая полиция), должны были тесно сотрудничать между собой — до лета 1942 года к каждой венгерской дивизии была прикомандирована группа ГФП, состоящая из 50-60 человек. Эти полицейские группы были разделены на 6-8 групп и распределялись среди венгерских батальонов. Их задачей было допрашивать местных жителей и пленных партизан, а также приводить приговоры военного суда в исполнение. Поэтому при рассмотрении злодеяний венгерских оккупационных войск на территории СССР необходимо учитывать тот факт, что венгерские оккупационные силы всё время действовали или сообща с немцами, или под немецким контролем. Впрочем, и сами венгры в своих карательных акциях против мирного населения были усердны сверх всяких мер.
Особенно это проявилось в действиях дивизий, оказавшихся у границы РСФСР и Белоруссии. Например, многонедельная военная операция по очистке брянских лесов от партизан силами 102-й и 105-й лёгких дивизий, закончившаяся 30 мая 1942 года, завершилась, по венгерским данным, со следующими результатами: было уничтожено 4375 "партизан и их пособников", взято 135 пленных, а из оружия захвачено лишь 449 винтовок, а также 90 автоматов и пулемётов. Из этого можно сделать вполне определённый вывод — у подавляющего большинства ликвидированных "партизан" не было никакого оружия.
Общие потери "партизан" почти в девять раз превышали потери нападавших, и из указанного количества захваченного оружия следует, что в боях могло погибнуть самое большее 600-700 партизан, остальные являлись мирными гражданами. Подобные акции в 1941-1942 гг. проводились неоднократно. Всего венгерскими оккупационными войсками с ноября 1941 по август 1942 года, по неполным данным, было уничтожено 25-30 тысяч "партизан", при этом очевидно, что подавляющую часть из них составили мирные люди.
Впрочем, иногда венгерские оккупационные части были вынуждены участвовать и в боевых действиях против советских войск. Например, после долгого сопротивления венгерского генштаба, 108-я дивизия была направлена в распоряжение командующего немецкой 6-й Армией Фридриха Паулюса и 19 марта вступила в бой с советскими войсками в районе села Верхний Бишкин Харьковской области. Дальнейшее описывает в своей книге "Воспоминания адъютанта Паулюса" Вильгельм Адам: "Случилось то, чего Паулюс опасался ещё 1 марта. Дивизия отступила. Пришлось отвести километров на десять назад и VIII армейский корпус, так как венгерская охранная бригада под командованием генерал-майора Абта не смогла противостоять наступающему противнику. Советские танки стояли в 20 километрах от Харькова".
Немцам удалось переломить ход сражения, но им стало совершенно очевидно, что мадьярские лёгкие дивизии, кроме карательных акций, более ни на что не годны.
Вскоре то же самое выяснилось и в отношении полевой 2-й венгерской армии, которая за считанные дни января 1943 года была наголову разгромлена в ходе Острогожско-Россошанской наступательной операции советских войск. Лишь около 60 000 венгерских солдат смогли выбраться живыми из окружения. Уцелевшие части 2-й армии весной 1943 года вернулись на родину, но не все: некоторые из них после переформирования и пополнения людьми были перемещены на Украину и вошли в состав оккупационных войск, которые по-прежнему дислоцировались на Украине (7-й корпус) и в Белоруссии (8-й корпус).
Со временем немцы поняли, что венгерские методы никоим образом не способствуют реальной борьбе с партизанами. Свидетельством этому может служить, например, доклад подполковника Крувеля: "С учётом пропаганды противника, их (венгерская) недисциплинированность и абсолютно произвольное поведение по отношению к местному населению могли принести только вред немецким интересам. Грабежи, изнасилования и другие преступления были обычным делом. Дополнительную неприязнь местного населения вызывал, очевидно, тот факт, что венгерские войска не могли нанести поражение противнику в боевых действиях".
Начиная с 1943 года, венгерские оккупационные войска проводили всё меньше крупных акций против партизан. Одной из основных их задач стало обеспечение безопасности железной дороги: для этого венгерские соединения растянулись на тысячи километров. Из-за огромной территории охрану железной дороги можно было решить только при помощи укреплённых застав, располагавшихся в нескольких сотнях метров друг от друга, которые держали под контролем очищенную от растительности полосу по обеим сторонами железнодорожной насыпи. Однако и про карательные акции против мирных жителей венгры, конечно же, не забывали.
Этим 90-тысячный венгерский оккупационный контингент продолжал заниматься вплоть до тех пор, пока советские войска не освободили Левобережную, а затем Правобережную Украину. Когда в результате Проскуровско-Черновицкой операции в апреле 1944 года армии 1-го Украинского фронта форсировали Днестр и вышли к предгорьям Карпат, оккупировать мадьярским оккупационным войскам стало практически нечего.
Самые жестокие репрессии венгерские и немецкие оккупанты осуществляли в областях, где была хоть тень партизанской угрозы. Чем же руководствовались венгерские военачальники при проведении своей оккупационной политики? В первую очередь, это аналитический доклад 4-го отдела Венгерского королевского генерального штаба об опыте борьбы с советскими партизанами, который увидел свет в 1942 году — чаще его называют просто "директива №10". Он обобщал сведения о составе, структуре, задачах и способах ведения боя советскими партизанами и, главное, об организации противодействия им подразделениями венгерской армии.
Например, в разделе "Виды партизанских банд. Их людской материал. Способы их укомплектования" описывались методы, при помощи которых партизанские руководители вербовали в свои ряды новых членов: "Для вовлечения их организационные отделы (отряды) пользуются следующими способами; лица, коим поручена вербовка, обычно ночью, под предлогом дружеского визита, посещают на квартире намеченную жертву. Захватив с собой напитки, спаивают данное лицо, к которому пришли с "визитом", и, когда оно уже изрядно пьяно, стараются уговорить его присоединиться к их рядам; если это не даёт результатов, они прибегают к насильственным средствам. Сначала открыто призывают к присоединению, а в случае отказа – последуют угрозы, устрашения, ночные посещения и оскорбления. Наконец, насильственно увозят и также расстреливают отказывающихся".
Особую насторожённость и непримиримость в директиве №10 рекомендовалось проявлять к молодым женщинам и евреям: "Русский человек по натуре не болтлив; кто много и охотно говорит, тот подозрителен, молодая женщина всегда подозрительна, а если она чужая (не из данных мест), то обязательно агент партизан. Среди старост очень много таких, которые из боязни – за партизан. Но партизаны имеют единомышленников и среди украинской вспомогательной полиции. Евреи без исключения стоят на стороне партизан. Поэтому полное их обезвреживание является первостепенной задачей".
Не осталась в докладе без внимания и украинская тема: "Украинский народ в расовом отношении не тождественен с русским, значит, он не может вести одинаковую с ним политику. Славянская кровь украинцев сильно перемешана с кровью туранских и германских народов. Вследствие этого они (украинцы) более разумны, более сильны, ловки и жизнеспособны, чем русские. В расовом отношении и вследствие своих способностей они стоят намного ближе к западным культурным народам, чем к русскому. При новом европейском порядке украинцев ждёт важное призвание. В противовес этому русские одинаково и при царском, и при красном режиме веками только лишь угнетали и эксплуатировали украинский народ и не давали ему возможности осуществить свои стремления, а также чаяния к культуре и цивилизации. Они могут найти для себя лучшее и более счастливое будущее только на стороне держав оси". Впрочем, "лучшее и более счастливое будущее" венгерские гонведы приближали как могли, огнём и мечом карая непокорных, не разбирая, украинец перед ними, или нет. В разделе "Приёмы борьбы с партизанами" пункт под названием "Возмездие" гласил: "Вслед за поражением партизанских отрядов должно последовать самое неумолимое и безжалостное возмездие. Нет места снисхождению. Немилосердная жестокость у всякого отнимает охоту впредь присоединиться к партизанам или поддерживать их; сами же партизаны милосердие и жалость могли бы принять за слабость. Взятых в плен партизан, подвергнув, в случае нужды, опросу, тут же на месте надо прикончить (расстрелять), либо, для устрашения, где-нибудь в ближайшем селе публично повесить. Также мы должны поступать и с разоблачёнными, попавшими в наши руки, помощниками партизан. Важно, чтобы о возмездии узнали возможно более широкие слои населения".
На самом деле "акции по возмездию среди широких слоёв населения" чаще всего проводились и без "нанесения поражения партизанским отрядам". Тем более, что кроме венгерских инструкций и распоряжений, существовали ещё и распоряжения германских оккупационных властей. Командиры мадьярских частей были обязаны выполнять и их указания, а они были не менее жёсткими, чем меры, предусмотренные в венгерской директиве №10. Например, в дополнении к директиве №33 германского верховного командования от 23 июля 1941 года говорилось: "Войск, выделенных для несения службы охраны в занятых восточных областях, хватит для выполнения задач лишь в том случае, если всякое сопротивление будет ликвидироваться не путём судебного наказания виновных, а распространением со стороны оккупационных властей такого страха и ужаса, который отобьёт у населения всякое желание к противодействию. Командующие должны изыскивать средства для обеспечения порядка в охраняемых районах, не запрашивая новых охранных частей, а применяя соответствующие драконовские меры".
Всё написано предельно ясно и понятно: "страх и ужас" и "драконовские меры". Воплощение директив было соответствующим.
Страх и ужас венгерские оккупационные части усердно сеяли на захваченной земле. Вот лишь некоторые примеры. Крестьянка Севского района Брянской области В.Ф. Мазеркова: "Когда увидели мужчин нашей деревни, то они сказали, что это партизаны. И этого же числа, т.е. 20 мая 1942 года, схватили моего мужа Мазеркова Сидора Борисовича, рождения 1862 года, и сына моего Мазеркова Алексея Сидоровича, рождения 1927 года, и делали пытки, и после этих мучений они связали руки и сбросили в яму, затем зажгли солому и сожгли в картофельной яме. В этот же день они не только моего мужа и сына, они 67 мужчин так же сожгли".
Крестьянка того же района Е. Ведешина: "Это было в мае месяце 28-го дня 1942 года. Я и почти все жители ушли в лес. Туда следовали и эти головорезы. Они в нашем месте, где мы (неразборчиво) со своими людьми, расстреляли и замучили 350 человек, в том числе и мои дети были замучены: дочь Нина 11 лет, Тоня 8 лет, маленький сын Витя 1 год и сын Коля 5 лет. Я осталась чуть жива под трупами своих детей". Житель села Карпиловка Р.С. Троя: "В нашем селе Карпиловка чинили зверства и злодеяния исключительно венгерские части (мадьяры), особенно в период май-август 1943 г. […] приказали взять лопаты, собрали нас к противотанковому рву человек 40 и приказали закапывать противотанковый ров расстрелянными трупами. […] Ров был приблизительно 30 метров длины и 2 метра ширины, Трупы лежали в беспорядке повалом, и трудно было установить следы огнестрельного оружия, ибо это было кровавое месиво стариков, старух и подростков. Была жуткая картина, и я не мог присматриваться, где их раны и куда в них стреляли".
В обращении с советскими военнопленными гонведы также не церемонились. Например, при отступлении в 1943 году из Чернянского района Курской области венгерские воинские части угнали с собой из местного концлагеря 200 военнопленных красноармейцев и 160 человек из мирного населения. В пути следования всех их закрыли в здании школы, облили бензином и зажгли. Пытавшихся бежать расстреливали.
Продолжение здесь https://warspot.ru/11039-net-mesta-snishozhdeniyu (да и в целом, материал о военных преступлениях "венгерских героев" на оккупированных территориях СССР найти не слишком трудно - зверства после освобождения оккупированных территорий документировались, так что насчет того, что венгры проявили себя на территории СССР больше как каратели, чем солдаты, свидетельствуют как советские, так и немецкие документы.
Как не трудно заметить, на фоне поливания грязью Сталина и ВОВ у нас в стране и в Европе, продолжается ползучая реабилитация коллаборационистов и союзников нацистской Германии.
igorgag)
lj_foto_history
