Нестанд'АРТ

Известный итальянский психиатр Чезаре Ломброзо утверждал, что гениальное творчество – продукт психоза, а вдохновение – психический эквивалент эпилепсии. Он же указал на особенности психики гениальных людей: повышенная чуткость и раздражительность, внутренние противоречия, болезненное самолюбие и обилие странностей во время самого процесса творчества.

Почему же все-таки грань между безумием и гениальностью столь тонка? Американский психиатр Арнольд Людвиг считал, что болезнь вовсе не непременное условие одаренности, однако душевная болезнь может развивать имеющийся у человека талант, образовывать особенно благоприятную почву для всего творческого в искусстве. Можно сказать, что, как правило, здоровый индивидуум не в силах конкурировать с одаренным психопатом. Больной человек чаще всего творит бессознательно. Кстати, именно метод «бессознательного» использовал в своем творчестве Сальвадор Дали, который заявлял, что единственное, чем он отличается от сумасшедшего, это то, что он-то как раз – не сумасшедший.


О Дали всегда говорили, что он странный, не от мира сего. На что художник в своей автобиографии «Необыкновенные признания Сальвадора Дали» ответил: «Клоун на самом деле не я, а наше страшно циничное и бесчувственное общество, так наивно играющее в серьезность, что это помогает ему наилучшим способом скрывать собственное безумие. А я не устану повторять – я не сумасшедший!»

С точки зрения психиатрии, душевное состояние Дали можно рассматривать как деформированное за счет пограничного нервного заболевания – психопатического синдрома. Странное сочетание общепризнанного таланта художника с поведенческой неуравновешенностью, непредсказуемостью эмоциональных реакций, экстравагантностью облика и манер говорит о слабовыраженном, вялотекущем психическом расстройстве. Несомненно, у Сальвадора Дали с рождения мозговые клетки были генетически разбалансированы. На ранней стадии это проявлялось в психологических странностях поведения, а в дальнейшем дисфункция клеток мозга перешла, как известно, в органическую стадию – болезнь Паркинсона. Может быть, это была мания величия. Он часто говорил о себе: «Миру придется немного потесниться, и еще вопрос, вместит ли он гения!» или «Меня зовут Сальвадором-Спасителем в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты».

Многие до сих пор считают его душевнобольным. Достаточно взглянуть на картины мастера, где, например, уродливое лицо подпирают множество костылей – один из навязчивых образов художника. Точно также навязчивыми образами, кочующими из картины в картину, стали разложившиеся ослы, морские ежи, кузнечики, мягкие конструкции, горящие жирафы...

К слову сказать, Сальвадор Дали панически боялся кузнечиков. В детстве его сверстники, зная это, издевались над мальчиком, подбрасывая ему зеленых длинноногих насекомых. Дали был в ужасе. «Если б я был на краю пропасти и кузнечик прыгнул мне в лицо, я предпочел бы броситься в бездну, чем вынести эти прикосновения», – писал каталонец. С возрастом странности великого художника только усиливались. От некоторых своих навязчивых идей Дали удалось избавиться, отразив их на холсте. Так, одной из доминирующих навязчивых идей Дали стал его родной брат, которого тоже звали Сальвадор, и который умер в раннем возрасте. Брата художник никогда не видел, но ему казалось, что он живет внутри него. И только уже в зрелом возрасте этот комплекс прошел. Еще один комплекс – ориентация Дали. Гомосексуалистом он не был, но, начитавшись Фрейда, очень боялся, что станет им. Впрочем, странность заключалась не только в этом. «Я извращенец, вуайерист, но для художника это совершенно нормально», – говорил про себя мастер сюрреализма.

Великий философ боялся…

Отличительная черта гения – оригинальность, уникальность, нестандартность мышления. В свою очередь, безумие, сумасшествие с точки зрения специалистов-психиатров – тоже отклонение от стандартов, но имеющее физиологическую природу. Тем не менее, сравнивая талантливую личность с человеком «не-в-себе», можно предположить, что оба они являются «аномальными». Особенно в сопоставлении с человеком «ординарным», используемым как точка отсчета «нормальности».

Знаменитый немецкий философ Артур Шопенгауэр был липеманьяк: из Неаполя его заставила уехать боязнь оспы, из Вероны – опасение, что он понюхал отравленного табаку, из Берлина – страх перед холерой. Но более всего знаменитого философа выбивала из колеи боязнь восстания: при малейшем шуме на улице он хватался за шпагу и трепетал от ужаса при виде любого человека. Каждое полученное письмо заставляло его опасаться какого-то несчастья, он не позволял брить себе бороду, но выжигал ее, возненавидел женщин, евреев и в особенности философов, а к собакам привязался до того, что по духовному завещанию отказал им часть своего состояния. Философствовал Шопенгауэр постоянно, иногда даже по поводу самых ничтожных вещей, вроде своего громадного аппетита (философ был очень прожорлив) или лунного света. Он верил в столоверчение, считал возможным с помощью магнетизма вправить вывихнутую ногу у своей собаки и возвратить ей слух. Однажды его служанка видела во сне, что он вытирает чернильные пятна, а наутро он действительно пролил чернила. И вот великий философ делает из этого такой вывод: «Все происходящее происходит в силу необходимости». На основании такой странной логики им впоследствии была построена замечательная по своей глубине система.

Характер Шопенгауэра являл собой олицетворенное противоречие. Признавая конечной целью жизни уничтожение, нирвану, он предсказал (а это равносильно желанию), что проживет сто лет. Проповедуя половое воздержание, злоупотреблял любовными наслаждениями и, хотя сам выстрадал много от людской несправедливости, позволил себе, однако, без всякого повода жестоко оскорбить Молешотта и Бюхнера и радовался, когда правительство запретило им читать лекции. Он жил всегда в нижнем этаже, чтобы удобнее было спастись в случае пожара, боялся брать в руки бритву, никогда не пил из чужого стакана, опасаясь заразиться какой-нибудь болезнью. Деловые заметки свои писал то на греческом языке, то на латыни или санскрите и прятал их в свои книги из нелепой боязни, как бы кто не воспользовался ими. Считал себя жертвою обширного заговора философов, упорно замалчивавших само существование его произведений, и в то же время боялся (заметьте это противоречие!), что коллеги станут много говорить о его работах.

«Для меня легче, если черви будут есть мое тело, – говорил Шопенгауэр, – чем, если профессора станут грызть мою философию». Чувства привязанности были ему совершенно не знакомы: он решился даже оскорбить свою мать, обвинив ее в неверности к памяти мужа, и на этом основании признал ничтожество всех женщин, у которых «волос долог, но ум короток». Несмотря на это, он превозносил тетрагамию, находя в ней только одно неудобство – необходимость иметь четырех тещ.

Исключительной и постоянной заботой Шопенгауэра было его собственное я, которое он старался возвеличить всеми способами, видя в себе не только основателя новой философской системы, но и вообще необыкновенного человека. В сотне писем упоминает он с удивительным самодовольством о своих фотографических и писанных масляными красками портретах и говорит даже об одном из последних: «Я приобрел его затем, чтобы устроить для него род часовни, как для священного изображения».
 

Врожденной наследственной эпилепсией страдал Федор Достоевский: гениальный писатель в 15 лет ощутил первые ее симптомы. Это была относительно благоприятная по течению форма смешанной эпилепсии с редкими припадками, благодаря чему он до конца жизни сохранил творческие способности, хотя и страдал значительными дефектами памяти.
Однако Достоевский был гениальным писателем не «благодаря», а «вопреки» болезни. И тем не менее для психиатров его произведения, в большинстве своем автобиографические, – своеобразный беллетризованный учебник, в котором ярко и образно описано, в частности, все многообразие и противоречивость проявлений и переживаний человека, психически неуравновешенного, его попытки осмыслить свою болезнь и опыт борьбы с нею. Так, к созданию образа князя Мышкина Достоевский подходил с четко осознанной задачей «показать положительного героя в условиях нашей русской действительности», «восстановить и воскресить человека». А для выполнения поставленной задачи выбирает образ и судьбу человека, больного эпилепсией!

В книге «Цена величия: разрешение спора о творчестве и безумии» Арнольд Людвиг приводит результаты своего десятилетнего исследования биографий выдающихся деятелей ХХ века. На основе этих исследований он сделал следующий вывод: «Неверно, будто душевное заболевание – это цена, которую люди платят за свою творческую одаренность. Психические нарушения, возможно, рождают в человеке некоторое внутреннее беспокойство, необходимое для продолжительной творческой активности, но эти нарушения не единственный источник такого внутреннего напряжения, стимула к творчеству». Из своей выборки в 1004 человека Людвиг выделил 250 членов «высшей элиты» и 249 «деятелей второго ряда». Получилось, что из «элитного списка» более половины обследованных имели выраженные симптомы душевного расстройства: депрессии, алкоголизма, повышенной мнительности. Во второй группе эти симптомы встречались гораздо реже.

Но если бы гениальность всегда сопровождалась сумасшествием, то как объяснить, что Галилей, Кеплер, Колумб, Вольтер, Наполеон, Микеланджело – люди несомненно гениальные и притом подвергавшиеся в течение своей жизни самым тяжелым испытаниям, ни разу не обнаруживали признаков умопомешательства? Кроме того, гениальность обнаруживается еще с детства, а в молодые годы проявляется уже с полной силой: Карл XII был на вершине своей славы в 18 лет, Александр Македонский – в 20, Наполеон Бонапарт – в 26, Карл Великий – в 30 лет.
Сумасшествие же по большей части достигает максимального развития лишь после 35-летнего возраста, чаще всех других болезней передается по наследству и притом усиливается с каждым новым поколением. Так что краткий припадок бреда, случившийся с предком, переходит у потомка уже в настоящее безумие.

А гениальность почти всегда умирает вместе с гениальным человеком, и наследственные гениальные способности, особенно у нескольких поколений, составляют редкое исключение.

Да, гений может быть немного безумным, но безумец никогда не станет истинным гением.
 

Еще в 1962 году группа американских ученых пришла к выводу, что, хотя связь между гениальностью и безумием вовсе не обязательна, большинство гениев психически ненормальные. Из 78 самых великих людей в истории человечества более 37% имели острые душевные заболевания по меньшей мере раз в жизни, более 83% были явными психопатами, более 10% были психопатами слегка и только приблизительно 7% были абсолютно нормальными людьми. Когда же исследование сузили до 35 самых величайших гениев, то оказалось, что 40% сверхгениев страдали острыми душевными заболеваниями и более 90% были психопатами.

журнал «Аэропорт»

tatasoz-