Очередной раз восхитившись работами Ирэны Гаша, я решила найти школу Лесажа, в которой училась эта замечательная мастер. Пока искала школу, натолкнулась на статью 10-летней давности, и мне показалось, что она не утратила своего вдохновляющего характера. Поэтому хочу с вами поделиться. Уж не знаю, рванет ли кто-нибудь из прочитавших в Париж на учебу, но может быть эта информация станет очередным толчком к развитию вашего мастерства. Итак...

Дважды в год перед неделей haute couture модный Париж не спит, ворочается на шелковых простынях и мучительно раздумывает: может быть, надо было заказать вышивку месье Лесажу? Наверняка, на авеню Монтень так и поступили, а мы опять... Месье Лесаж в это время, глядя на ночной Париж из своей мастерской, вкусно прикуривает трубку и думает совсем о другом...

«Вы правда из русского ELLE?Вот это да!» - Франсуа Лесаж,владелец и бессменный руководитель знаменитого парижского Дома вышивки, кавалер ордена Почетного легиона и человек, самый известный в кругу парижской haute couture, так удивился, что даже забыл о трубке.

Попасть в кабинет к Лесажу просто так никогда не удавалось никому и ни под каким предлогом. А тем болee пробраться в его мастерские, где заказы самых именитых кутюрье выполняются в строжайшей тайне. «Мода, - разводит руками месье Лесаж. - Никто ничего не должен знать до следующего показа. Только я и мои мастерицы». Вот и сейчас он собственноручно заканчивает невероятной красоты вышивку ля... впрочем, это даже неважно, поэтому что адрес: 13, ruе de la Grange Bateliere, где с 1931 года располагается его ателье, знают наизусть во всех парижских Домах мод. Vionnet, Chanel, Schiaparelli, Balenciaga, Balmain, Dior, Givenchy, Y.S.L., Lacroix, Hanae Mori, Scherrer... Дом Lesage связан с ними километрами шелковых нитей и тоннами пайеток, жемчужин и стразов.

Вообще-то Дом Lesage ведет родословную с 1858 года: тогда он назывался Maison Michonet и владел им славный вышивальщик Мишоне, который делал вышивки исключительно для аристократических особ. Самыми верными его почитательницами были императрица Евгения и графиня де Греф-фюль. С 1880 года Мишоне становится невероятно популярен - считается, что именно тогда высокая мода окончательно закрепила свои позиции. Во всяком случае в Дом Мишоне зачастили Ворт, Пакэн, Редферн, а его клиентками стали самые изысканные парижские модницы, самой требовательной из которых оказалась Сара Бернар. После Первой мировой войны Мишоне, порядком уставший от нитки с иголкой, объединился с отцом нынешнего месье Лесажа, Альбертом Лесажем, а еще с Мари-Луиз Фаво, манекенщицей от Мадлен Вионне, - ее знал весь Париж! Она привела компаньонам многочисленную клиентуру, и дела пошли отлично. С 1924 года в мастерскую один за другим начинают поступать заказы на отделку платьев, белья, перчаток, шляпок, сумочек для всего светского Парижа - вышивка была тогда в большой чести. «Не то, что теперь, - вздыхает месье Лесаж. - Вы не поверите: еще совсем недавно, во времена нефтяного бума, число моих постоянных клиенток переваливало за четыре тысячи. Сегодня их всего лишь пятьдесят. Это жены нефтяных магнатов, шахини, кое-кто из звезд, но...

Месье Лесаж немного кокетничает: он - единственный и последний оплот Высокой моды, и, если бы не его мастерство, неизвестно, как бы она развивалась. Его вышивки независимо от фантазий кутюрье вызывают вздох восхищения на каждой парижской Неделе haute couture, а месье Лесаж, улыбчивый и демократичный, делает вид, что это так просто - вышивать.»
Для каждой коллекции, выходящей из Дома Lesage дважды в год, он сам выполняет 100-120 вышивок. В каждой может быть до 50 000 стежков - это 20-30 часов работы. В год на эти маленькие произведения искусства уходит 300 килограммов жемчужин и 100 миллионов пайеток. Так создается блеск коллекции haute couture и pret-a-porter de luxe от известных на весь мир парижских Домов мод. Знаменитые аксессуары марки Lesage - сумочки, пояса, шарфы, бальные туфельки - можно обнаружить только в самых шикарных магазинах Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Токио, Гонконга. Эти вещицы ручной работы дороги, уникальны и бесконечно элегантны.
«Хотите взглянуть, как это делается?» Я не верю своей удаче, а на пороге уже стоит мадемуазель Натали Вибер - быстрая, деловитая, больше похожая на танцовщицу; помощница и правая рука месье Лесажа. «Я только закончу тут кое-что, а вы пока посмотрите, как все происходит», - извиняющимся тоном говорит хозяин, беря в руки кусок недовышитого тюля.

Мы в архиве: здесь хранятся образцы вышивки начала прошлого века, а то и еще более ранние.

Коллекция, начатая 120 лет назад, насчитывает 60 000 образцов. Каждый четвертый, то есть всего 15 000 штук, создан лично Фран-суа Лесажем. «Каждые полгода мы обновляем коллекцию Дома, и копии поступают сюда. У нас есть образцы, сделанные как для Домов,которых уже не существует, например, для Теда Лапидуса, так для совсем молодых, - поясняет Натали. - Сюда регулярно наведываются кутюрье в поисках сюжетов для новых коллекций. Они обожают копаться в старье. Например, тридцатилетней давности сюжет «Мадемуазель», выполненный когда-то для Кристиана Диора, вдохновил Гальяно - он заходил прямо перед вами и выбирал кое-что для представления его новой коллекции в стиле Wonder women. А вот Ив Сен-Лоран всегда приходит со своими собственными идеями: эти ананасы и цветки: пусть тоже из старых образцов, мы значительно обновили и сделали поинтереснее. Они почти готовы. Между прочим, на них ушло 700 часов работы!»

В следующем зале Натали показывает мне эксклюзивный заказ для Дома Chanel, выполненный в технике galuchat. Этим милым названием вышивка обязана своему создателю, инженеру Галюша, еще в 1762 году придумавшему оригинальный способ обработки кожи, рыбьих костей и чешуи, - уже тогда их использовали для создания сложных узоров на ткани. Galuchat сегодня - это крошечные кусочки костей ската неправильной формы, которые вручную пришивают на ткань. Отшлифованные до блеска, они украшают самые изысканные наряды.
В зале рядом вовсю кипит работа для следующей Недели высокой моды. Натали показывает сюжет на тему Шагала. Художница делает копию с картины, внося свою интерпретацию: чуть меняются линии, размеры, формы. После того как рисунок зафиксирован на кальке, его переносят на ткань. Только после этой манипуляции начинается собственно вышивка.

«Для кого вы готовите этот сюжет?» - не удерживаюсь я от вопроса. «Ш-ш, Натали делает большие глаза, - забудьте, что вы это видели, это коммерческая тайна и до января (очередной показ haute couture) это никому не известно». Другой сюжет (не скажу какой!) уже в работе, и вышивальщице требуются новые нити для придания рисунку объема и контраста.«Вот отличный повод посмотреть наши закрома», - ускоряет шаг Натали, и мы попадаем в комнату, стены которой превращены в аккуратно пронумерованные ящички. На первый взгляд их больше тысячи, и в каждом хранятся шелковые нити только одного оттенка, запас которых пополняется каждый день.

В следующем зале только пайетки - блестящие, матовые, круглые, квадратные, овальные, с единственным отверстием посередине. «Эта комната весит более 60 тонн, - смеется Натали. - Здесь собраны пайетки более чем сотни оттенков и размеров. Каждая пришивается в отдельности, обязательно с изнаночной стороны, а нитка протягивается крошечным крючком. До конца работы вышивальщица не видит лицевой стороны изделия, работая как бы вслепую, и это требует большого мастерства и воображения. Плотно растянутая на широких пяльцах ткань (чаще всего это тюль) становится местом кропотливой работы двух, а то и трех вышивальщиц на несколько дней или месяцев».
В этом зале трудятся десять мастериц, и об их окладах можно только догадываться.

Чтобы сохранить уникальную технику Франсуа Лесаж решил создать Школу вышивки. Сюда может прийти каждый, заплатив за начальный курс 7 000 франков (около тысячи долларов). Обучение, конечно, дороговато (восхождение на каждую новую из шести ступеней стоит от 8 000 франков и выше), но захватывает неудержимо. Чтобы стать приличным вышивальщиком (а мужчин здесь едва ли не больше, чем женщин), требуется пройти шесть уровней плюс три уровня специализации вышивания по мебели - и вы можете смело рассылать резюме в Дома высокой моды. Обучение у Лесажа гарантирует высокооплачиваемую работу. «К нам приезжают отовсюду: из Америки, Азии, были ученики даже из России. Никакого отбора нет - было бы желание. Месье Лесаж шутит, что через тридцать часов начального курса он и слона научит вышивать». Фирменная техника Lesage - вышивка не иголкой, а крючком. Школа - не только любовь и гордость Франсуа Лесажа. Это еще и одна из главных статей его дохода.

Пройдя по залам мастерской, мы возвращаемся в кабинет, из окон которого видны мансарды Парижа - великолепный источник вдохновения. «Ему все меньше находится применения, - вздыхает месье Лесаж, - я и школу-то создал по экономическим соображениям. Люди хотят сами создавать произведения искусства - это обходится им дешевле. Сегодня мало у кого есть деньги, чтобы приобретать ту роскошь, что вы видели в мастерских. Экономика и мода - сестры-конкурентки во все времена, а об упадке высокой моды твердят уже не одно десятилетие. Но я уверен, что это всего лишь пресловутая спираль, по которой развивается история. В двадцатые и сороковые, после мировых войн, вышивка выходила на первый план. Люди лишались всего, и именно поэтому красоты им хотелось больше, чем когда-либо.

В апартаментах элегантных дам было колоссальное количество вышитых предметов, от ночной рубашки до мебели. Дамы тогда переодевались едва ли не каждый час, хотя сегодня нам это смешно: платье утреннее, платье для похода по магазинами, для коктейля, для обеда, для вечера, оперы, ресторана или дансинга после - все они предполагали смену перчаток, туфелек и шляпок, и все это было вышито! Тогда в Париже на эту армию модниц трудилась еще более многочисленная армия вышивальщиц - 50 000 мастериц! А сегодня у меня их всего 30, и они справляются с работой.

Мода на «женщину-подростка» в двадцатые подорвала наши позиции: дамы оделись в костюмчики, которые сегодня мы бы назвали unisex, и оставили нам, вышивальщикам, только вечерние туалеты. Но злодейке-моде, понукаемой экономикой, и этого показалось мало: в 1929-м Великая депрессия вообще вычеркнула слово luxe из модного лексикона. Закрылись шикарные Дома мод, кончились праздники и фейерверки. Женщина, одеваясь утром, больше не переодевалась до вечера - это был крах!     В начале тридцатых дело несколько поправилось: прямые платья новой волны от Шанель, Вионне и Скьяпарелли облагораживаются вышивкой, подсказанной мотивами барокко, - такая вышивка пришла из итальянских монастырей. Но это длилось недолго, и вскоре заказы прекратились полностью. Мой отец, к примеру, чуть было не закрыл Дом. Его просто выгнали из здания, потому что мы не могли заплатить ни франка за аренду. К счастью, мы были люди известные в своем районе, да и во всем Париже, и судья сжалился. Так мы выжили и сохранили штат мастериц, кажется, их было трое. С тех пор я взял за правило сохранять весь доход в не прикосновенности. И это мне очень помогло в 1990-1991 годах, когда кризис опять взял меня за горло. Я регулярно выплачивал зарплату моим лучшим вышивальщицам, хотя это было нелегко. Высокая мода, как шагреневая кожа, сжалась, а ее место захватывает прет-а-порте, что мы и наблюдаем в наши дни. Сегодня 40-60 тысяч франков - средняя цена на ансамбль в этом разряде. А ведь совсем недавно эту цену дамы платили за haute couture». - «Вы говорите, что экономика сильнее моды?» - «А вы что, не согласны?» - месье Лесаж снисходительно усмехается и предлагает вернуться к истории.

В середине тридцатых, по его словам, дела опять пошли в гору. «Наши старые друзья - Скьяпарелли, Вионне, Баленсиага - заказали нам почти сотню вышитых моделей. В сороковые Дом Вионне закрылся, а Скьяпарелли уехала в Испанию, но мы с отцом и тремя вышивальщицами все же делали платья для коктейлей. Мы также сами убирали дом, стирали, готовили, рисовали, а ночами трудились над заказами. От этого кошмара в двадцать лет я сбежал в Голливуд, и мне удалось открыть собственное ателье вышивки. Первыми моими клиентами стали великие стилисты студий MGM и Columbia Адриан и Эдис Хэд. Они умели подчеркнуть достоинства модели там, где другие просто проходили мимо. Но тут умер отец, и мне пришлось вернуться. В Париже меня ждал мой Дом - мое наследство, мое ремесло и моя жизнь.»

В сороковые скромник Диор вернул нам эпоху элегантности: демонстрируя его коллекции, манекенщицы, внешне очень привлекательные, но абсолютно недоступные, выходили на подиум аккуратно причесанными, с тщательным макияжем, и мужчины, глядя на них из зала, понимали: чтобы раздеть эту красотку, придется основательно потрудиться.

«Тогда на женщинах были и комбинации, и бюстгальтеры, и пояса, и чулки. Тут требовались фантазия и ум.. А что сегодня? Сдерни с нее майку и джинсы - и все, никакого интеллекта не требуется.. А сами модели? Измазанные гудроном, разве они могут возбудить мужчину? Шарм, шик, элегантность - дух прежних великих марок ушел безвозвратно».
- А как же журналисты и критики, пишущие о моде?
- Именно они превратили моду в олимпийские игры, на их рейтингах раздаются места... Но я убежден: искусство вышивки не умрет. Не зря оно совершенствовалось веками. Вот уже тридцать лет, несмотря на то, что мода часто радикально меняла силуэты, ткани, линии, ни один из великих кутюрье не начинал новой коллекции без того, чтобы не наведаться сначала в мой архив или не посмотреть мою новую коллекцию. Использовали они потом отобранные образцы или нет, неважно, - они ими вдохновлялись. И все эти три-цать лет я ищу для каждого Дома его стиль. Это работает - я сужу по тому, что они приходят сюда снова и снова, как ученики. Моя задача - не допускать китча.
- Можно ли тогда сказать, что Вы определяете моду нового сезона?
- Знаете, это как на кухне: что-то должно долго вариться, прежде чем стать блюдом. Многое зависит от самого кутюрье. Я пропустил через себя столько личностей, вкусов, амбиций, что сегодня затрудняюсь сказать, кому отдаю предпочтение. У нынешней моды слишком много за спиной, и, несмотря на это, она постоянно обновляется. Даже у Ива Сен-Лорана после сорока лет непрерывной работы в haute couture регулярно наступает момент абсолютного озарения. Переговоры с ним или с Карлом Лагерфельдом всегда очень конкретны: каждый, идя ко мне, уже отлично знает, чего хочет. А вот молодых часто надо подталкивать, великодушно делая вид, что это решение принял он сам.

- Как вы относитесь к молодым?
- Они радуют меня! Потому что они неподкупны и не хотят никаких компромиссов. Они хотят только самовыражаться, а миллионные гонорары их не интересуют - вот это восхищает меня. Сегодня в моде важна не тенденция, а отношение к ней.
- Вы делали костюмы для нового спектакля кабаре Moulin Rouge. Чем отличается вышивка сценических костюмов от туалетов haute couture?
- Видите ли, для меня самая элегантная вышивка та, что не бросается в глаза. В театре все наоборот: надо, чтобы костюм был броским, ярким, даже шокирующим. Это возвратило меня в послевоенный Голливуд, где женщины любили показывать себя, и напомнило, насколько все относительно.
- С кем из молодых Вам приятно работать?
- Первый - Кристиан Лакруа. Сейчас мы заняты темой волхвов - может быть, мы остановимся где-то в Греции, и это будет жертвоприношение. Или отправимся на Восток, где бескрайние пески обволакивают прелестное девичье тело, обнаженное или обернутое крошечным топиком... Или в Африку: она только что выбралась из моря, ее ноги в воде, которая плещется вокруг, удивляя игрой ярких изумрудных оттенков... Примерно так и происходят у нас с Кристианом поиски нового образа. Меня же во всей этой истории больше всего занимают детали, которые могут дать свежий образ. Я никогда не забываю, что я всего лишь вышивальщик, ремесленник, и мои фантазии должны облекаться в простые по сути материалы - шелк, пайетки, камешки. Но именно они рождают мечту, которую так и хочется ухватить за хвост. Но мечту поймать нельзя - она всегда впереди, и это делает нашу жизнь еще прекраснее.

Лидия Шамина
Журнал "ELLE" (декабрь 2001)