ПАМЯТЬ. Юрий Соломин - знаменитый "Адъютант..." Путь от Адъютанта до Министра.

Ю.М.Соломин. 

11 января 2024 г.

Юрий Соломин родился в 1935 года в Чите, в семье педагогов по музыке Мефодия Соломина и Зинаиды Рябцевой.

Через шесть лет у Юрия появился младший брат Виталий.

А в конечном итоге оба брата пошли учиться в Высшее театральное им. Щепкин при Малом театре.

Юрий поступил 1953 году в данное училище, в класс народной артистки СССР Веры Пашенной. 

Читать далее...

"Царя нам больше не надо"

Мое старое интервью с очевидцем революции 1917-го - бароном Эдуардом Фальц-Фейном, по матери Епанчиным. Для общей справки - это тот человек, что пытался найти Янтарную комнату - своей целью он сделал возврат в Россию потерянных во время войны предметов искусства. Тогда мы с ним говорили о подробностях революции и эмиграции.

- Эдуард Александрович, как вы думаете: почему белая эмиграция рассеялась, как дым? Ведь после революции из России бежало 5 миллионов человек. В 30-х гг. XX века в Париже и Берлине были целые кварталы, где жили только русские.

- Я вспоминаю то время, и мне тоже грустно. Идёшь по улице в Ницце, все приподнимают шляпы, кругом только и слышно: «сударь», «извольте», «покорнейше благодарю». Но это для нас Россия - сказка из далёкого сна, а наши потомки ею не интересуются. Они родились за границей - и всё, русская душа погибла, она не живёт в чужой клетке. Тяжело на сердце. Поговорить стало не с кем из эмигрантов - все померли. Один друг у меня остался, князь Трубецкой в Париже, но и тот уже, бедненький, ничего не соображает, каждое слово переспрашивает: «Что? Как? Повтори!» Целый народ эмигрировал - и исчез без следа. Но в Европе трудно жить обособленно, вот и размылись понемножку. Никто не собирался устраиваться надолго, все мечтали: скоро большевиков прогонят, поедем домой. То, что эмигранты годами не распаковывали чемоданы, - это чистая правда. Моя мама в Ницце тоже не стала открывать саквояж с лучшими платьями: «Зачем потом возиться, запихивать их заново?» Каждый день ложились спать с мыслью: ну всё, завтра-то уж точно Ленина свергнут, соберёмся - и на поезд до Петрограда. Разочарование пришло через несколько лет, и оно было жестоким: большинству суждено умереть здесь.

- Что вам больше всего запомнилось из революции?

- Удивительно, но за неделю до мятежа в Петрограде никто из дворян не пронюхал, что такое произойдёт. Разговоров на эту тему не было вообще. Мой дедушка по матери, генерал Николай Епанчин, был директором Пажеского корпуса, входил в свиту императора. Он пригласил нас в столицу погостить. Только приезжаем, через день - беспорядки, митинги, стрельба! Дедушка счёл, что на квартире будет опасно, переселил нас в отель «Медведь». Ночью ворвались вооружённые люди - они обыскивали гостиницы, искали «врагов революции». Мама отказалась открывать - те сломали дверь. Угрожая штыками, солдаты закричали: «Почему темно? Зажгите свет!» Мать крикнула в ответ: «У моих детей корь! Не входите, а то заразитесь!» Они тут же ушли.
Проведя бессонную ночь, мы бежали в Финляндию: в чём были, без денег и ценностей. Переехали в Германию и застряли там - ещё шла война. Берлин был переполнен русскими: удивительно, но немцы, наши враги, обращались с нами с сочувствием.

- На стене - картина, изображающая руины вашей усадьбы. Её сожгли?

- Дотла. Мне непонятна российская страсть к всеобщему разрушению. Однако какой хороший был дом! Почему революционеры не забрали его себе и не устроили там, скажем, детский сад? Сжигать - кому польза? Другом нашей семьи был Айвазовский, и в огне погибло десять его картин. Такова была ненависть людей - потому что мы имели всё, а они - ничего. Я вам скажу честно: на дворянах лежит большая вина за революцию.

- Да, такое в последнее время редко приходится слышать.

- Но это правда. Вспоминается: еду я в красивой коляске на коленях у маменьки, такой весёлый нарядный барчук. А люди, работающие в полях, смотрят на нас тяжёлым взглядом. Меня воспитывали четыре девушки-гувернантки: англичанка, француженка, немка и русская. Несправедливо. Почему одна семья может позволить ребёнку четырёх нянь, а в деревнях крестьяне с голоду солому едят? Такое социальное расслоение в итоге и вышло нам боком. Большевиков, разумеется, невозможно оправдать за их жестокость. Но, увы, для революции были весьма объективные причины.

- Почему же дворяне не пытались улучшить жизнь народа?

- Ваш вопрос очень правильный. Уже в эмиграции я спросил дедушку: как же так? Ты был директором Пажеского корпуса, имел невероятные связи при дворе императора. Неужели ты не чувствовал - требуется что-то сделать, иначе такая политика погубит Россию? Дед вздохнул: «Я не знал, что люди так бедно живут. Я вращался в другом мире - балы, выпуски офицеров, званые обеды во дворце». И того, что назревает взрыв, никто не ощутил.

- Как вам жилось в эмиграции?

- Трудно. Но нам ещё повезло - в 1905 году, во время первой революции, папа сказал себе: «Эге! А ведь это может и повториться!» И купил домик в Ницце - на всякий случай. Правильно сделал, получается. Знаете, раньше Ницца была очень популярна среди русских, считалось шиком эдак небрежно упомянуть: «Я только что с Лазурного Берега… И что в нём находят?»

- Забавно порой повторяется история…

- И не говорите. Тогда купцы на набережной покупали открытку, доставая не гривенник, а сразу «подкову» пятисотрублёвок: сейчас так делают новые русские. 90 процентов шофёров такси в Ницце были из России. Улиц они не знали, ездили наугад, но всегда привозили по адресу! Брались за любую работу, «голубую кровь» никто не чтил: даже графы и князья вагоны разгружали. Дедушку страшно раздражало, что Россия стала называться «СССР». Он говорил: «Неужели, если бы коммунисты победили во Франции, то она поменяла бы своё имя? Нет, только у нас могут быть такие дураки». Но в 1980 году, впервые после революции побывав в России, я убедился: русские люди при любой власти остаются русскими. Они не изменились за время моего бегства. Легко забывают зло, гостеприимны и простодушны.

- Ваше мнение: есть ли у России возможность снова стать монархией?

- Исключено. Да, лично я обожаю императорскую семью. Но проблема в том, что в царском режиме не было справедливости. И раз не вышло у России иметь царя - то, по-моему, второй раз испытывать судьбу уже не надо.

*Барон Фальц-Фейн умер в 2018 году, в возрасте 106 лет.

(с) Zотов

По итогам первого дня войны с Россией начальник генерального штаба Сухопутных войск вермахта генерал Франц Гальдер с некоторым удивлением отметил в своем личном дневнике, что после первоначального ступора, вызванного внезапностью нападения, Красная армия перешла к активным действиям. "Без сомнения, на стороне противника имели место случаи тактического отхода, хотя и беспорядочного. Признаков же оперативного отхода нет и следа", — записал немецкий генерал.
Он не подозревал, что только начавшаяся и победоносная для вермахта война вскоре из молниеносной превратится в борьбу не на жизнь, а на смерть между двумя государствами, и победа достанется вовсе не Германии.
Ставший после войны историком генерал Курт фон Типпельскирх в своих работах так описал действия бойцов и командиров РККА. "Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось".

Эти строки и про тех, кто насмерть стоял 22 июня 1941 года.

31 января 1943 года в Сталинграде капитулировал фельдмаршал Паулюс

"Пораженный, я остановился.
Советские и немецкие солдаты, еще несколько часов назад стрелявшие друг в друга, во дворе мирно стояли рядом, держа оружие в руках или на ремне. Но как потрясающе разнился их внешний облик!

Немецкие солдаты — ободранные, в тонких шинелях поверх обветшалой форменной одежды, худые, как скелеты, истощенные до полусмерти фигуры с запавшими, небритыми лицами. Солдаты Красной Армии — сытые, полные сил, в прекрасном зимнем обмундировании...

Внешний облик солдат Красной Армии казался мне символичным — это был облик победителя. Глубоко взволнован был я и другим обстоятельством. Наших солдат не били и тем более не расстреливали. Советские солдаты среди развалин своего разрушенного немцами города вытаскивали из карманов и предлагали немецким солдатам, этим полутрупам, свой кусок хлеба, папиросы и махорку".
(Вильгельм Адам*, "Катастрофа на Волге. Мемуары адъютанта Ф. Паулюса")

* - закончил свою жизнь в звании генерал-майора ННА ГДР в 1978 году. Вплоть до смерти фельдмаршала Паулюса (01.02. 1957) поддерживал с ним дружеские отношения. Оставил после себя интереснейшие мемуары.

Сильно

"Меня, пропитанного нацистской “школой” в учебных заведениях и в рядах гитлерюгенда, это первое впечатление прямой встречи с коммунистами во плоти поначалу озадачило. Пленные, ежедневно доставляемые сюда в лагерь, будь то поодиночке, или небольшими группами, были совсем не такими, какими я их себе представлял. На самом деле они разнились от остальной массы пленников во внешнем участке лагеря, которые своим видом и поведением мало чем отличались от обычных крестьян востока Европы. Что меня больше всего поражало в политруках и членах компартии, так это присущее им чувство собственного достоинства и признаки образованности. Я никогда, или почти никогда, не видел, чтобы они ныли или жаловались, и никогда ни о чем не просили для себя. Когда подходил час казни, а казни происходили постоянно, они принимали казнь с высоко поднятой головой. Почти все они производили впечатление людей, которым можно безгранично доверять; я был вполне уверен, что повстречайся я с ними в мирных условиях, они вполне могли бы стать моими друзьями.

Все дни походили один на другой. Мы либо стояли у ворот с напарником по несколько часов, либо прохаживались вокруг поодиночке с заряженными и готовыми к выстрелу винтовками на плече. Обычно под нашей опекой находились до десятка или чуть больше “посетителей”. Содержались они в вычищенном свинарнике, который в свою очередь был окружен колючей проволокой, несмотря на то, что находился во внутренней части лагеря. Это была тюрьма внутри тюрьмы, которая тоже находилась в заключении. Охрана была организована так, что у пленных не было никаких шансов на побег, так что нам было в основном не о чем беспокоится. Поскольку нам приходилось видеть их почти круглые сутки, мы знали их всех в лицо и часто даже по имени. Именно мы сопровождали их туда, где проводилось “расследование”, и именно мы конвоировали их в последний путь до места расстрела.

Один из пленных благодаря полученным в школе знаниям достаточно сносно говорил по-немецки. Я уже не припомню его фамилию, но звали его Борис. Поскольку я тоже неплохо владел русским, хоть и коверкал падежи и склонения, мы без труда общались, обсуждая множество тем. Борис был лейтенантом, политруком, примерно на два года старше, чем я. В разговоре выяснилось, что и он, и я учились на слесаря, он - в районе Горловки и Артемовска на крупном промышленном комплексе, я - в железнодорожной мастерской в Гамбурге. Во время наступления мы проходили через его родную Горловку. Борис был светловолосый, около метра восьмидесяти ростом, с веселыми голубыми глазами, в которых даже в условиях плена мелькал добродушный огонек. Часто, особенно в поздние часы, меня тянуло к нему и хотелось поговорить. Я все время называл его Борисом, поэтому он тоже спросил у меня, может ли он называть меня по имени, в этот момент нас поразило то, насколько легко могут сходиться люди. В основном мы беседовали о наших семьях, школе, местах, где родились и где обучались своей профессии. Я знал по именам всех его братьев и сестер, знал, сколько им лет, чем занимались его родители, даже знал некоторые их привычки. Разумеется, он страшно тревожился за их судьбу в городе, оккупированном немцами, а я не в коей мере не был в силах его утешить. Он даже назвал мне их адрес и попросил меня, на случай если мне доведется быть в Горловке, разыскать их и все рассказать им. “Но что я мог им рассказать?”- спрашивал я себя. Я думаю, мы оба прекрасно понимали, что я никогда не стану разыскивать их, и его семья никогда не узнает о судьбе их Бориса. Я тоже рассказал ему о своей семье и обо всем, что мне дорого. Я рассказал ему о том, что у меня есть девушка, которую я люблю, хотя между нами ничего серьезного не было. Борис понимающе улыбнулся и рассказал, что у него тоже есть девушка, студентка. В такие моменты нам казалось, что мы очень близки, но тут же к нам приходило жуткое сознание того, что между нами стоит пропасть, по одну сторону которой - я, охранник с винтовкой, а по другую- он, мой пленник. Я определенно понимал, что Борису уже никогда не представится возможности обнять свою девушку, однако я не был уверен, что Борис понимал это. Я также понимал, что единственным его преступлением было то, что он был военным, к тому же политруком, и я инстинктивно осознавал, что это очень и очень неправильно .Как ни странно, но мы практически не обсуждали армейскую службу, и в том, что касалось политики, у нас с ним не было точек соприкосновения, как не было и некоего общего знаменателя под который можно было бы подвести наши рассуждения. Несмотря на огромную человеческую близость во многих отношениях, между нами была безмерная пропасть.

И вот пришла последняя ночь для Бориса. Я узнал от наших сотрудников СД, что завтра утром он должен быть расстрелян. Днем его вызвали на допрос, с которого он вернулся избитым, со следами кровоподтеков на лице. Так же было похоже, что он был ранен в бок, но он ни на что не жаловался, я тоже ничего не сказал, потому что в этом не было смысла. Я не знал, осознавал ли он, что его готовят к расстрелу на рассвете следующего дня; я тоже не стал ничего говорить. Но, будучи человеком достаточно умным, Борис наверняка понимал, что происходит с теми, кого уводили, и кто никогда больше не возвращался назад.

Я заступил на ночной пост с двух до четырех утра, ночь была тихая и удивительно теплая. Воздух был наполнен звуками окружающей природы, в пруду, расположенном неподалеку от лагеря, можно было слышать дружное кваканье лягушек почти в унисон. Борис сидел на соломе у свинарника, прислонившись спиной к стене, и играл на крохотной губной гармошке, которая легко помещалась незамеченной у него в руке. Эта губная гармошка была единственной вещью, оставшейся у него, потому что все остальное отобрали при первом обыске. Мелодия, которую он играл в этот раз, была необычайно красивой и грустной, типичной русской песней, которая повествовала о широкой степи и любви. Потом кто-то из его друзей велел ему замолчать, дескать, спать не даешь. Он посмотрел на меня, как бы спрашивая: играть дальше или замолчать? Я в ответ пожал плечами, он спрятал инструмент и сказал: “Ничего, давай лучше поговорим”. Я прислонился к стене, взглянул на него сверху вниз и мне стало неловко, потому что я не знал о чем говорить. Мне было необычайно грустно, я хотел вести себя как обычно - по-дружески и возможно помочь чем-то, но как? Я даже не помню, как это произошло, но в какой-то момент он испытующе посмотрел на меня, и мы впервые заговорили о политике. Возможно, в глубине души мне самому хотелось понять в этот поздний час почему он так страстно верил в правоту своего дела или же, по крайней мере, получить признание того, что дело это неправое, что он во всем разочаровался.

- А как же теперь ваша мировая революция? - спросил я. - Теперь все кончено, и вообще, это преступный заговор против мира и свободы и был таковым с самого начала, разве нет?

Дело в том, что как раз в это время казалось, что Германия неминуемо одержит блистательную победу над Россией. Борис молчал некоторое время, сидя на снопу сена и поигрывая в руках своей губной гармошкой. Я бы вполне понял, если бы он рассердился на меня за это. Когда он не спеша поднялся, подошел ко мне поближе и посмотрел мне прямо в глаза, я заметил, что он все-таки был чрезвычайно взволнован. Его голос, однако, был спокойным, несколько печальным и полным горечи от разочарования - нет, не в своих идеях, а во мне.

- Генри! - сказал он. - Ты рассказал мне многое о своей жизни, о том что ты, как и я, из бедной семьи, из семьи рабочих. Ты достаточно добродушный, и не глупый. Но, с другой стороны, ты очень глуп, если жизнь так тебя ничему и не научила. Я понимаю, что те, кто промывал тебе мозги, поработали на славу, и ты бездумно проглотил всю эту пропагандистскую чепуху. И, что самое печальное, ты позволил внушить себе идеи, которые напрямую противоречат твоим собственным интересам, идеи, превратившие тебя в послушное жалкое орудие в их коварных руках. Мировая революция - часть развивающейся мировой истории. Даже если вы и выиграете эту войну, в чем я серьезно сомневаюсь, революцию в мире не остановить военными средствами. У вас мощная армия, вы можете нанести огромный ущерб моей Родине, вы можете расстрелять много наших людей, но идею вам не уничтожить! Это движение на первый взгляд дремлет и незаметно, но оно есть, и оно скоро гордо выдвинется вперед, когда все неимущие и угнетенные простые люди в Африке, в Америке, в Азии и в Европе пробудятся от спячки и восстанут. Однажды люди поймут, что власть денег, власть капитала не только угнетает и обирает их, но в то же время обесценивает заложенный в них человеческий потенциал, в обоих случаях позволяет использовать их лишь как средство получения материальной выгоды, словно они безвольные слабые фигурки, а затем выбрасывает их за ненадобностью. Как только люди люди поймут это, тогда этот маленький огонек превратится в пламя, и эти идеи подхватят миллионы и миллионы во всем мире, и они сделают все, что нужно во имя человечества. И не Россия сделает это за них, хотя именно русский народ первым сбросил цепи рабства. Люди мира сделают это ради себя самих и их стран, восстанут против своих собственных угнетателей так, как представится необходимым и тогда, когда придет час!

Во время его пылкой речи, я не мог ни прервать его, ни возразить ему. И хотя говорил он вполголоса, слова его потрясли меня до глубины души. Никому и никогда еще не удавалось затронуть струны моей души настолько глубоко, я чувствовал себя беспомощным и обезоруженным перед сознанием того, что донесли до меня его слова. И чтобы нанести мне последний сокрушительный удар, Борис указал на мою винтовку и добавил, что “эта штука не имеет никакой силы против идей”.

- И если ты считаешь, что можешь сейчас разумно возразить мне - заключил он, - то, прошу тебя обойтись без всех бессмысленных лозунгов об отечестве, свободе и боге!

Я почти задохнулся от охватившей меня ярости. Естественной реакцией было поставить его на место. Но я одумался я решил, что жить ему оставалось всего несколько часов и, наверное, для него это был единственный способ высказаться мне. Я должен был вскоре смениться с поста. И не желая устраивать прощальных сцен и говорить ему ни “до свидания!”, ни “Auf Wiedersehn”, я просто взглянул ему прямо в глаза, вероятно мой взгляд содержал некую смесь гнева и сочувствия, может быть ему даже удалось заметить в нем проблески человечности, после чего развернулся на пятках и медленно побрел вдоль конюшен туда, где мы размещались. Борис даже не шелохнулся, не произнес ни слова и не двигался пока я шел. Но я точно знал - я чувствовал это - что он неотрывно смотрел мне вслед, пока я плелся со своей дурацкой винтовкой.

На горизонте показались первые лучи восходящего солнца.

Мы, охранники, тоже спали на сене, и я всегда любил прийти с поста, завалиться и заснуть. Но в то утро мне было не до сна. Я, даже не раздевшись, лег на спину и смотрел на медленно светлеющее небо. Я беспокойно ворочался в разные стороны и жалел Бориса, да и себя тоже. Я был не в силах понять многих вещей. А когда взошло солнце до меня донеслись выстрелы, потом короткий залп, и все было кончено.

Я тут же вскочил и отправился туда, - где я знал - были приготовлены могилы. Было прекрасное утро во всем летнем великолепии и красоте, пели птицы, и все было таким, словно ничего не произошло. Мне повстречался уныло бредущий расстрельный взвод с винтовками на плече. Солдаты кивнули мне, по всей видимости удивленные тем, что я пришел сюда. Двое или, может быть, трое пленных закидывали тела расстрелянных землей. Кроме Бориса там было еще три тела, и их уже успели частично забросать землей. Я смог узнать Бориса, его рубашка смялась, он был босиком, но кожаный ремень все еще был на нем, весь в пятнах крови. Пленные удивленно посмотрели на меня, как бы вопрошая что я здесь делаю. Выражение их лиц было угрюмым, но кроме этого я мог заметить страх и ненависть в их глазах. Я хотел было у них спросить, что стало с губной гармошкой Бориса, отобрали ли ее у него до расстрела, или она так и осталась у него в кармане. Но тут же отказался от этой идеи, подумав, что пленные могут заподозрить, что я собрался обобрать мертвого. Повернувшись, я пошел к конюшне, чтобы наконец уснуть.

Я почувствовал огромное облегчение, когда меня вскоре сочли “пригодным к бою”, и я должен был опять присоединиться к моей дивизии, которая сражалась на многих фронтах. Как бы тяжело не было на передовой, по крайней мере там меня не преследовали мучительные переживания, которые могли свести с ума, таким образом я мог обмануть мой рассудок и мою совесть.

Мои товарищи были рады видеть меня, когда я вернулся. Волга была совсем рядом, и русские сражались со всей доблестью, демонстрируя, на что они способны. Некоторые из моих близких друзей погибли в бою. Выстрелом в голову был убит наш командир роты обер-лейтенант Штеффан. Как ни горестно было слышать о гибели приятелей, я все же понимал, что это война. Но казнь Бориса не укладывалось в моей голове - почему ? Для меня это было похожим на то, что происходило при распятии Христа."

(Воспоминания Генри Метелманна "Сквозь ад за Гитлера", 1922 г.р. , член Гитлерюгенда, танкист, участник Сталинградской битвы. После войны - член коммунистической партии Великобритании.)
Скачать книгу можно здесь:
https://royallib.com/book/metelman_genrih/skvoz_ad_za_gitlera.html

03 сен­тяб­ря 1945 года Япо­ния ка­пи­ту­ли­ро­ва­ла. Война не за­кон­че­на...

В «Секретном дневнике войны» японского генерального штаба армии 14 апреля 1941 г. была сделана запись:

«Значение данного договора состоит не в обеспечении вооруженного выступления на юге. Не является договор и средством избежать войны с США. Он лишь дает дополнительное время для принятия самостоятельного решения о начале войны против Советов».

Готовясь в первой половине 1941 г. к переговорам с Советским Союзом о подписании межправительственного соглашения, МИД Японии разработал программу заключения с СССР пакта о нейтралитете. Одним из пунктов этой программы предусматривалось: «В подходящий момент включить в сферу влияния Японии (в результате покупки или обмена территориями) Северный Сахалин и Приморье». Для того чтобы побудить советское правительство пересмотреть свою политику в отношении японо-​китайской войны, в документе намечалось предложить Советскому Союзу следующее:

«СССР признает интересы Японии во Внутренней Монголии и в трех провинциях Северного Китая. Япония признает традиционные интересы Советского Союза во Внешней Монголии и Синьцзяне. СССР соглашается с продвижением Японии в направлении Французского Индокитая и Голландской Индии. Япония соглашается с будущим продвижением Советского Союза в направлении Афганистана, Персии (впоследствии сюда включается и Индия)».

Читать далее...

Практичный Трепов



Практичный Трепов

Из воспоминаний жандармского генерала В.Д. Новицкого:

"После известного дела Засулич, стрелявшей в упор в Трепова, личный кредит Ф.Ф. Трепова как у государя Александра II, так и в обществе пал и, по слухам, государь возлагал на шефа жандармов Мезенцева поручение собрать сведения о нажитых Треповым миллионах, и, как говорили и приходилось мне слышать от высокопоставленных лиц, имение Треповым в несколько миллионов состояния подтвердилось и доходило до 3 миллионов руб.
Объяснялось нажитие состояния Треповым от сумм, отпускавшихся в его распоряжение безотчетно по должностям обер-полицеймейстера Царства Польского, градоначальника г. С.-Петербурга, от полученного им гонорара, куртажа за исходатайствование дополнительной сметы на постройку Литейного моста в С.-Петербурге и от получения значительных сумм от императрицы Марии Александровны с специальною целью охраны личности императора Александра II.
Устанавливать состояние Трепова я не берусь, но скажу верно то, что он мне сам лично рассказал в г. Киеве, где он болел и умер, что он спокойно умирает, обеспечив всех своих 9 человек детей ежегодным доходом каждого от 13 до 15 тыс. руб. в год, и вручил уже подлежащие доходные имущества детям при жизни. Сколько же, сверх этих состояний, он имел капиталов при себе, он мне не говорил, но они должны были находиться у него, ибо он по своей крайней и выходящей из ряда обыкновенных скупости не мог расстаться со всем своим состоянием и наличными капиталами".

Из дневника сенатора А.А. Половцова, 2 янв. 1881 г.:

"При уничтожении Киевского жандармского дивизиона командовавший им когда-то Трепов, находившийся в ту пору в силе, упросил государя отдать ему строения жандармских казарм и землю, под ними лежавшую, за ту цену, за которую они были куплены от кн. Лобанова в 1802 году; земли б[ыло] около 30 десятин, а цена – с небольшим одна тысяча руб. Часть приобретенной таким образом усадьбы Трепов продал Мерингу за 100 т. р., а на сохраненном участке построил каменный дом, куда и намеревается переехать на жительство, замышляя сделаться киевским гор[одским] головою".

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3368560759855255&id=100001040921427 - цинк

Какой эффективный генерал.

https://colonelcassad.livejournal.com/6969103.html

Современный художник – не властитель дум



Сергей Летов о творцах и их месте в современном обществе.

"В последние годы многие мои старые друзья оказываются в плену инерции. Допустим, разговариваешь с одним музыкантом о марксизме, коммунизме, левом движении. А он вспоминает, что его в молодости коммунисты заставляли подстригаться. И он до сих пор не может им простить, что стричься заставляли.
Есть ряд других людей, которые очень сильно зависят от поддержки зарубежного искусства. Вот представьте себе: человек живет большей частью за счет зарубежных фестивалей. Внутри страны он не зарабатывает. Но его выступления за границей оплачиваются. Не щедро, но по отечественным меркам прилично. Если этот человек начнет высказываться против, он совершенно точно потеряет поддержку.

Вот я как-то выступал в одном проекте в конце 90-х годов и высказался по поводу бомбардировок Югославии странами НАТО. Неосторожно. И это было последнее мое участие. На этом проект прекратился, сразу же. Может быть, это совпадение. Но я не думаю.
На самом деле, все эти кураторы, фестивали – это определенный аппарат идеологического принуждения. И если ты, так или иначе, не играешь по правилам, не выполняешь волю заказчика, то ты оказываешься исключен, как они говорят, из мирового художественного процесса. Не больше, не меньше! То есть, ты больше нигде не появишься, не будешь нигде выступать. У тебя перестанут издавать диски. Все!

...Современный художник – не властитель дум. Властителем дум он был в 80-х годах. А сейчас – это человек из сферы обслуживания. Он занимает такое же социальное положение, которое занимает официант. Современный художник создает для богатых арт-объекты, картины, которые будут висеть в банках. Или выставляться на биеннале. И музыкант – из сферы обслуживания.
- То есть, мнение богемы ничего не значит?
- Какое мнение у слуги в том или ином вопросе? За что ему деньги платят, такое у него и мнение. Зачем от него требовать своей собственной яркой жизненной позиции?

Однажды меня пригласила одна известная певица сыграть на дне рождения какого-то банкира. И там я увидел наших замечательных актрис, которые просят у всего мира простить их ради Бога, которые кричали банкиру: "Сергей Николаевич! Вы великий человек! Я рада, что я дышу с вами одним воздухом! И мне так повезло! Мы же родились с вами в одно время!". Там присутствовали наши выдающиеся актеры, кинорежиссеры, музыканты. И все они пели славу Сергею Николаевичу. Был даже настоятель буддистского монастыря из Индии, который звонил в колокол и пел мантры в адрес Сергея Николаевича на санскрите. Это мир, который ждет своего нового Гоголя".

(с) Сергей Летов

http://udaff.com/view_listen/music/129732/?fbclid=IwAR29XtGmHBWKHM85dgOl2doPY1V59LdT1ZQSTycIFuQ3shqo7b9mPAZM-ac - полностью по ссылке (по наводке Андрея Манчука)

https://colonelcassad.livejournal.com/6382960.html

Этнокультурное

>>...Грузию собственно составляют Карталиния, округ чрезвычайно хлебородный; Кахетия, разделенная на Телавский и Сигнахский уезды, из коих первый изобилует прекраснейшими виноградникнми, последний, не столько много занимаясь разведением садов, имеет довольно обширное хлебопашество...

>>Карталинии принадлежит часть Осетин, живущих в городах. В недавнем времени начали они принимать Християнскую веру. Успехи оной хотя еще очень ничтожные, но можно надеяться, что, получив более доверенности к Правительству, ибо приемлющим Крещение оказывается особое внимание, они переменят зверские свои нравы и наклонность к воровству...

Из ЗАПИСОК Алексея Петровича Ермолова во время управления Грузией.

ТАТЬЯНА ВОЕВОДИНА: ДЗЕРЖИНСКИЙ. РЫЦАРЬ И ТОРГАШИ

Недавно был день рождения Дзержинского. И многие отметили эту некруглую дату почтительно, без злобы. Что-то меняется в общественной атмосфере, в том воздухе, которым дышим. Вообразите, двадцать, да что двадцать – десять лет назад похвалить Дзержинского!  Да тебя бы дружно заклевали прогрессисты! А сегодня его личность и деятельность вызывает уважительный интерес.

Личность действительно привлекательна. Не случайно Светлана Алексиевич сорок лет назад посвятила ему восторженный очерк, очень лиричный, девичий какой-то:

«Ловлю себя на мысли, что мне все время хочется цитировать самого Дзержинского. Его дневники. Его письма. И делаю я это из-за влюбленности в его личность, в слово, им сказанное, в мысли, им прочувствованные. Когда у меня вырастет сын, мы обязательно приедем на эту землю вместе, чтобы поклониться неумирающему духу того, чье имя – Феликс Дзержинский».

Что вызывает сегодня самое большое  изумление – это искренность и убеждённость. У Дзержинского это было. Сегодня эти качества отсутствуют у нас принципе – не у кого-то лично отсутствуют, их нет в природе, они остались в прошлом, как шпаги или кринолины. Нынче всё  проникнуто капиталистическим торгашеским духом: в самом низу жизненной пирамиды торгуют товаром, кто поудачливее – деньгами, выгодными местами, кому повезёт – торгуют идеями. Идеи впаривают, втюхивают, впендюривают точно так же, как товар – по тем же законам маркетинга. И столько же верят в них, как маркетолог в дивные свойства товара, который он продвигает. В политику нынче идут как в бизнес, да это и есть самый прибыльный бизнес.

Это провидели Маркс и Энгельс в «Манифесте…»: «В ледяной воде эгоистического расчета буржуазия потопила священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли». 

А вот Дзержинский – как раз рыцарь. То, что его называли «рыцарем революции» –  тут нет даже малого преувеличения. Одновременно  он фанатически верующий католический монах-аскет.  Уверовав в коммунизм, он с готовностью жертвует своей вере свою и чужие жизни. Он просидел одиннадцать лет в тюрьмах, умер молодым, не снискав не то что богатства, но и маломальского бытового комфорта.

 Сохранился рассказ, как он в голодный год выкинул в окно пирожки, приготовленные любимой сестрой, когда узнал, что сделаны они из муки, купленной у спекулянтов, с которыми он был назначен бороться. И я понимаю, почему первое, что сделала наша антисоветская революция – это сбросила памятник Дзержинскому. Запуская процесс «дерибана» (как выразительно назвали наши украинские братья эпоху приватизации), нельзя было допустить, чтобы посреди Москвы стоял памятник человеку, который ничего не украл. Хотя мог. Такое не прощается. Он был даже не классово, а духовно и религиозно враждебен новым хозяевам России. И мира, естественно.

Читать далее...

Варшавское восстание - политиканство снова торжествует

 

«Лондон так решил…»

Читать далее...