Брестский вокзал



С фактами этой необычайной истории я столкнулся совсем случайно в те годы, когда собирал материал о героической обороне Брестской крепости. Роясь в наших архивах, разыскивая оставшихся в живых защитников цитадели над Бугом, я обратился также и к иностранным источникам, ища в книгах, вышедших за рубежом, какие-то упоминания о Брестской обороне. Многие немецкие офицеры и генералы в своих послевоенных мемуарах вспоминали о стойкости и упорстве наших войск в Бресте, и их высказывания при всей тенденциозности бывшего противника в освещении событий, конечно, представляли немалый интерес.
Несколько лет тому назад

Несколько лет назад за границей вышла книга воспоминаний известного гитлеровского диверсанта подполковника Отто Скорцени, военного преступника, который после разгрома фашистской Германии нашёл себе безопасное убежище во франкистской Испании. Это тот самый Скорцени, что в годы войны со своей шайкой отборных головорезов выполнял самые ответственные поручения Гитлера и его генералов: похитил у союзников арестованного Муссолини в 1943 году, а зимой 1945 года, переодевшись в американскую военную форму, во главе своих диверсантов сеял панику в тылах войск Эйзенхауэра в дни их поражения в Арденнах. Книга его, весьма саморекламная, так и называется «Легион Скорцени». На одной из её страниц есть любопытное упоминание о Брестской крепости.
Оказывается, Скорцени побывал в Бресте в первые дни войны и, видимо, имел самое прямое отношение к действиям гитлеровских диверсантов в нашей пограничной полосе. Впрочем, об этом он не обмолвился ни одним словом. Зато не лишена для нас интереса та оценка упорства защитников крепости, которая дана здесь. «Русский гарнизон цитадели, – пишет автор, – в буквальном смысле слова вёл борьбу до последнего патрона, до последнего человека». Скорцени рассказывает, как он однажды под огнём выполз на гребень крепостного вала и видел усеянный трупами гитлеровских солдат двор цитадели. И вдруг несколько ниже этого упоминания о крепости я наткнулся на строки, в которых описывалось событие, тогда ещё неизвестное мне.
«То же самое было в районе Брестского вокзала, – писал Скорцени. – Там войска противника сосредоточились в глубоких вокзальных подвалах и отказывались сдаваться. Как я узнал позже, пришлось затопить подвалы, так как оказались неудачными все другие попытки взять вокзал». Так из этих строк, написанных врагом, я узнал о том, что не только в крепости, но и на Брестском вокзале происходила упорная и, видимо, долгая борьба.

В 1955 году, приехав в Брест, я обратился в управление железнодорожного узла и просил свести меня со старыми служащими, работавшими на станции ещё до войны. Побеседовав с некоторыми из них, я наконец нашёл человека, принимавшего участие в событиях, о которых пишет Отто Скорцени. Это был старший диспетчер железнодорожного узла А. П. Шихов. Он провёл восемь дней в подвалах вокзала и оказался свидетелем этой упорной обороны. По его словам, вокзал защищали несколько десятков наших военных, во главе которых стояли какой-то лейтенант, политрук и старшина с голубыми, авиационными петлицами на гимнастёрке. Никаких фамилий А. П. Шихов не помнил и утверждал, что все, кто был в подвалах, погибли в боях. Я узнал от него некоторые подробности этих боев, но всё же и после нашей беседы с ним оборона вокзала по-прежнему оставалась «белым пятном».
Читать далее...

В первом боевом вылете пулемет не трогай. Сиди и смотри по сторонам



































В плохих книгах о летчиках Великой Отечественной войны воздушные стрелки наших бомбардировщиков, штурмовиков и транспортных машин легко и просто сбивали немецкие истребители, едва успев подняться в воздух. Очередь, другая – и «падает фашистский стервятник, объятый пламенем». На самом деле в первом боевом вылете очень непросто было не то что сбить врага, а хоть что-нибудь понять в происходящем.

Владимир Местер, стрелок-радист на штурмовике Ил-2 так описывал свой первый боевой вылет: «Таких необученных как я (я даже парашют не умел одевать!), сажали на головные самолеты – мы же ничего не видим, а стрелок замыкающего самолета – самый важный. Меня посадили в кабину, я пристегнулся, чего потом никогда не делал, и мне говорят: «Вот тебе пулемет. Он в чехле. Его не трогай! Сиди и смотри по сторонам». Вот так первый раз в воздух я поднялся прямо на боевой вылет. Сижу, смотрю – кругом все крутится, сверкает, красивые облачка разрывов вокруг – как в кино. До того интересно, что я аж рот открыл и разглядываю – ничего не понимаю! Страшно не было – я просто не знал, что надо бояться. Обратно прилетели. С непривычки немного подташнивает. Вылез из кабины. Подошел к командиру, Мише Чекурину, и говорю: «Товарищ командир, рядовой Местер первый боевой вылет совершил». - «Хорошо. Давай, рассказывай, что ты там видел. Ты видел, как нас атаковали «Мессеры»? - «Не знаю. Я видел, что самолеты кружатся». - «А ты видел, когда ведомого сбили?» - «Понятия не имею». Сбили одного из шестерки. Бой был тяжелый, а мне казалось, что это кино. Я же ничего не понимаю. Стрелки, как и летчики чаще гибли в первых вылетах. Когда стрелок сделал десяток вылетов, есть надежда, что он будет еще жить, хотя это не всегда от него зависело. Вот так я вылетов пять-семь сделал, прежде чем стал немного понимать, что к чему. Ребята помогли пулемет освоить – это было в их же интересах. Ведь мы друг друга прикрывали. Помогал механик по вооружению, рассказывал о возможных неисправностях, показывал, как действовать при обрыве гильзы».

Неслучайно Местер упомянул про десять вылетов. Тех стрелков, которые оставались в живых после десяти штурмовок, награждали медалью «За отвагу». После пятнадцати – орденом «Красной Звезды».

Вот после первых, самых опасных вылетов и начинал вырабатываться профессионализм. Например, в отношении к оружию: «Это должны делать оружейники, но мы свой пулемет старались обслуживать сами. Перед посадкой стараешься натянуть на него чехол, чтобы не запылился. Разбирали, чистили и смазывали сами – это же наша жизнь! Сами вручную набивали патронную ленту. Хотя разрывные не разрешали использовать, но мы и их каждым десятым ставили, а трассирующий – каждым третьим».

Но, может быть, это был единичный случай, когда неопытный воздушный стрелок в первом бою даже не понял, что происходило? Да нет, есть такие примеры в воспоминаниях.

В чрезвычайно интересных мемуарах С.Н. Иконникова «Война глазами авиаинженера», например, есть такой эпизод: «За два с половиной года службы инженером в авиационном полку мне с перерывами в общей сложности более года приходилось совмещать две должности – инженера по вооружению и начальника воздушно-стрелковой службы. Исполнение последней должности требовало проведения занятий с летным составом по воздушной стрельбе, анализа ошибок при прицеливании и ведении огня, при этом затрагивались и вопросы тактики. Эффективность занятий по воздушно-стрелковой подготовке, проводимых во фронтовых условиях инженером, не летавшим на боевое задание, была крайне низкой. Активности на занятиях летчики не проявляли, а на лицах многих можно было прочесть – легко все это рассказывать на земле, а побывай-ка с нами в бою! Командир полка мое желание понимал и поддерживал. Правда, напоминал, что время и средства на подготовку инженера и воздушного стрелка затрачиваются различные, да и инженер по вооружению в полку всего один». Авиаинженеру все же удалось отправиться в боевой вылет: «На задание воздушным стрелком меня определили к ведущему шестерки капитану Сало. Прошло много лет, а первый полет запомнился в деталях. Предстояло уничтожить живую силу и технику противника на окраине населенного пункта. При перелете линии фронта нашу группу обстреляли мелкокалиберная зенитная артиллерия и зенитные пулеметы. Казалось, что огонь очень плотный и что все трассы направлены только в наш самолет. Хотелось подробнее рассмотреть оборонительные сооружения противника, движущиеся транспортные средства, возможно точнее зафиксировать результаты штурмового удара. Но командир экипажа трижды напомнил: главное следить за воздухом и быть готовым к отражению атаки истребителей. Истребители противника не появились. Использовать крупнокалиберный пулемет для стрельбы по наземным целям не сумел – времени на прицеливание не хватило».

Опытный авиаинженер Иконников вовсе не успел открыть огонь по наземным целям – времени прицелиться не хватило. Первый вылет – ничего не поделаешь. Опыт накапливался с каждым полетом: «После нескольких боевых вылетов я гораздо с большим авторитетом мог анализировать ошибки летчиков в воздушной стрельбе, особенно тогда, когда совместно с другими стрелками удалось отразить атаку истребителей Ме-109».

Лишь тем, кто выжил в первых, самых опасных вылетах, довелось стать опытными воздушными бойцами и описывать победы в мемуарах: «Стремлюсь взять в прицел истребитель. Ничего не выходит! Немец атакует под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет стрелять по нему. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на пол кабины, доворачиваю пулемет вверх. Теперь истребитель противника попадает в прицел. Но огня не открываю умышленно. Решаю подпустить поближе, надеясь, что противник не поймет мои действия. Истребитель все ближе и ближе... 800 метров, 600, 400... Тщательно прицеливаюсь и выпускаю длинную очередь, огненная трасса упирается в самолет противника, тот не успевает открыть ответный огонь, вспыхивает и, объятый пламенем, несется на наш «ил». У меня мороз по спине: «фоккер» хочет таранить нас?! Но Коновалов (пилот – авт.), услышав мою очередь, резко рванул самолет вправо, и горящий «фокке-вульф» пронесся рядом». Это эпизод из воспоминаний воздушного стрелка Георгия Литвина. Одного из тех, кто сумел стать профессионалом воздушной войны, способным за считанные секунды найти единственно верное решение в ситуации, когда «ничего не выходит».

Максим Купинов
Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/31563

Касательно последнего предложения в выше приведенном материале, то попадались мне как-то в поле зрения воспоминания одного из стрелков-радистов Ил-2, где тот описывал довольно уникальный случай из своей боевой практики, но об этом как нибудь поззже

Потомки персонажа произведения Льва Николаевича делятся воспоминаниями

________________________________________________________

Неподалёку от усадьбы «Ясная поляна» стоит деревня, основанная на этом месте при Льве Николаевиче


– Переселили сюда всех с Красной улицы. Там дома стояли близко и всё время пожары были, – рассказал Metro местный житель Георгий Николаевич.

Строили сами, а граф выделил черепицу и железо.

– Красивая черепица была, – с улыбкой вспоминает Георгий. Дом, построенный его дедом, уже перестроили, и остался он только в памяти старожилов.

За последние 150 лет в Ясную Поляну приехало много новеньких, но пять-семь семей живёт тут ещё с тех времён. Правнуки повара Румянцева, которого Толстой брал с собой в московский дом из Тулы, отстроили крепкий новый дом; правнучка сапожника, к которому Лев Николаевич ходил учиться ремеслу, продаёт магнитики и пряники туристам. Есть здесь и потомки увековеченных в литературе толстовских крестьян. Напротив графского леса, за увитым вьюнком забором, стоит небольшой голубой дом, где живёт 90-летний внук Филипка – того самого мальчика, который пришёл за братом в школу и очень хотел учиться, хоть и был совсем мал.

Михаилу Фёдоровичу Макарову семейную легенду рассказала его мать, дочь Филипка, Ольга Филипповна. Оказалось, что реальная история отличалась от поучительного рассказа Толстого, изданного в 1875 году. В книге всё заканчивается фразой: «С тех пор Филипок стал ходить с ребятами в школу». Но реальный маленький Филипп Зябрев из Ясной Поляны в школу больше не пришёл, хотя к знаниям и тянулся.








По словам внука Филипка Михаила Фёдоровича, на снимке, который давно хранится в их семье, есть и сами Филипок. Только где именно он, дедушка не помнит Фото: из семейного архива



Читать далее...

Да, оказывается есть и такой день.


23 июня в мире отмечают Международный день балалайки. Легендарный балалаечник народный артист России Михаил Рожков со своим инструментом прошел всю войну. А после нее прославил русскую балалайку во всем мире, покорив сердца Утесова и Руслановой, Рузвельта и Жана Маре и показав всему миру красоту русской души, символом которой всегда являлась балалайка.
...


Михаил Федотович Рожков (1918 г.р.). Народный артист России. Кавалер орденов ВОВ, «За заслуги перед Оте­чеством», участник штурмов Ржева и Кенигсберга.
________________________________

НАЧАЛО

Родился 30 августа 1918 года в селе Крюковка Лукояновского района Нижегородской губернии. Отец - Федот Федорович (1883 г. рожд.). Мать - Варвара Федоровна (1884 г.р.).

Рос в многодетной семье, был младшим из семи сыновей. Он был еще ребенком, когда отец взял старших сыновей и уехал с ними на строительство железной дороги Турксиб. Михаил с мамой и братом Борисом остались в Нижнем Новгороде.

Жили очень бедно. Варвара Федоровна зарабатывала стиркой. Чтобы помочь матери, Михаил брал зимой санки и возил пассажирам багаж с вокзала. В 1925 году Михаила приняли в пионеры и направили в Дом пионеров, где ребята проводили весь день и домой приходили только ночевать. Дом носил имя латышского революционера Ансона, сделавшего много хорошего для детей Нижнего Новгорода. В Доме пионеров хорошо кормили, неплохо здесь было поставлено военно-патриотическое воспитание. Там Михаил научился плавать, бегать, приобрел хорошую физическую закалку.



В Доме пионеров время пролетало незаметно. Дети занимались в различных кружках: изобразительного искусства, музыкальном, работали в столярном и печатном цехах. Здесь был даже самодеятельный оркестр народных инструментов. В этом оркестре Михаил научился играть почти на всех народных инструментах. Именно тогда он впервые взял в руки балалайку.

Когда Михаилу Рожкову исполнилось 16 лет и пришло время выбирать профессию, своему учителю и руководителю оркестра от твердо сказал, что хочет учиться на музыканта и дирижера.

В 1934 году Михаил отправился в Ленинград поступать в Музыкальное училище имени М.П. Мусоргского. На вступительных экзаменах решительно заявил, что играет на всех инструментах и его непременно следует принять. Ему дали домру - он сыграл, дали гитару - сыграл. С балалайкой у будущего всемирно известного маэстро случился конфуз, - во время 'демонстрации мастерства' оборвались струны. Однако настойчивый и очевидно талантливый юноша был принят на подготовительный курс инструкторского отдела училища.

В училище Михаил Рожков, по совету товарищей, начал с игры на четырехструнной домре. И все шло хорошо до той поры, пока не услышал, как в одном из классов играет на балалайке Павел Нечепоренко (в то время тоже студент училища, ныне - народный артист СССР, профессор Российской академии музыки имени Гнесиных). Михаил был очарован звучанием инструмента в его руках, буквально заболел балалайкой, и на следующий день пошел к заведующему отделения А.А. Холодилину с просьбой перевести его в класс балалайки. До конца учебного года оставалось всего несколько месяцев, но Михаилу пошли на встречу, и он за эти месяцы освоил по классу балалайки программу года. Занимался Рожков, как и Нечепоренко, у В.И. Домбровского.

В училище Михаил Рожков проучился в пять лет (1934-1939), окончив его на отлично. На третий год учебы стал выступать в оркестре имени Андреева. Это был и заработок, и отличная практика. Но солистом не стал. Шел трудный процесс формирования музыканта. В.И. Домбровский посоветовал Рожкову уйти из оркестра, сказав, что у него великолепная перспектива и он будет самым знаменитым балалаечником России.



В 1939 году М.Ф. Рожков приехал в Москву на Всесоюзный конкурс исполнителей на народных инструментах, чтобы послушать его участников. В это же время в столице проходил конкурс в Краснознаменном ансамбле. Рожкова пригласили показаться, и в результате по приказу наркома обороны К.Е. Ворошилова он был определен в Центральный Дом Красной армии в балалаечный красноармейский оркестр, где проработал 7 лет, сначала солистом-балалаечником, потом - дирижером оркестра.

Название оркестра не раз менялось. Во время войны он именовался Ансамблем балалаечников Калининского фронта, затем - I-го Прибалтийского фронта, затем - Земландской группы войск в Восточной Пруссии, наконец, - Ансамблем Прибалтийского военного округа.
___________________________

ВОЙНА

- Михаил Федотович, как для вас началась война?

- Для меня война стала продолжением армии. Я уже отслужил свои два года в Ансамбле ЦДКА, куда меня определили по личному приказу Клима Ворошилова солистом балалаечного оркестра. В тот день - 22 июня 1941 года - мы как раз вернулись в Ленинград из последней поездки. Сходить в баню и - домой, к маме, в Нижний! И тут в два часа дня Молотов по радио объявляет: «Враг вероломно напал на нашу страну». Меня вызвали к начальству, увольнительную забрали. Дали пять рублей, и я поехал в Москву. А там только три часа передышки,
в которые я успел повидать брата - он служил в Кузьминках в газовых вой­сках. Мы поздоровались, поцеловались и попрощались. И я ушел в военный оркестр, с которым уехал на Калининский фронт. Помню, как по прибытии нас напутствовал будущий маршал Конев. Достал папироску свою, постучал и говорит: «Вот что я вам скажу, ребятки. Сейчас война, грустные песни уберите, дайте веселые. Заставьте солдата улыбнуться перед боем. Вот ваша боевая задача».
Читать далее...

Первый бой. Эмоции.

Читаем далее >>>

Оказывается, протекция нужна любому человеку.)))


У В.Шкловского есть такое воспоминание:

В Ленинграде долгое время работала в Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина сотрудница, старушка по фамилии Люксембург. Полагали, что она еврейка. Однажды в отделе кадров поинтересовались — есть ли у нее родственники за границей. Оказалось, что есть. Кто? Она сказала: английская королева, королева Голландии...
- Дело в том, что я герцогиня Люксембургская...
Поинтересовались, как она попала в библиотеку. Выяснилось, что имеется записка Ленина, рекомендовавшего ее на эту работу...

Полностью там http://www.liveinternet.ru/users/858875/post381666480/

- Я появился на свет в Благовещенске в 1929 г., когда отец гонялся за белокитайскими бандитами на Китайско-Восточной железной дороге. Отец был профессиональным военным - воевал с 15 лет, у него два «Георгия» за германскую. Потом, почти юноша, красным полком командовал. Мама - выпускница знаменитой петербургской Мариинской гимназии. В семье нас было три брата. Старший - Борис, военный лётчик, в 1942-м погиб смертью храбрых под Сталинградом. Глеб Стриженов - тоже известный артист кино

В 1935 г. мы переехали жить в Замоскворечье. Как и все, я играл в Чапаева, носился по улицам, бегал купаться на Москву-реку, дрался с ребятами из чужих дворов. Чаще - из-за голубей. Зимой - всегда лыжи на Воробьёвке и в Нескучном саду и обязательно коньки. На валенки прикручиваешь полозья-гаги, крюком ухватишься за грузовик - и вот по переулкам за машиной вьются «колбасой» пять - десять пацанов с криками и свистом. Война мне врезалась в память бомбёжками. С первых дней войны «зажигалки» падали на дома целыми кассетами. Мы, мальчишки, красили негорючей извёсткой чердаки, посыпали пол песком, ставили бочки с водой... Помню, я настолько привык к взрывам, что просыпаюсь и ловлю себя на мысли: «А-а, не пойду в бомбоубежище - лень…» Что у нас ещё было в детстве? Конечно, кино. Фильмы мы смотрели по многу раз и знали наизусть. Голуби, спорт, вечные драки да кино - вот моё московское детство!


Годам к 15 у меня прорезались творческие таланты - я очень прилично рисовал. Играл на семиструнной гитаре, пел, плясал. Тогда это называлось словом «бацать». Наши ребята - с Коровячьего, с Мытной, с Даниловки - считались «первачами» в районе, и весь парк Горького был наш «парчок». Вы представляете, что это такое - быть «первачами» и бацать чечётку в парке Горького?! Кстати, когда я пришёл в Вахтанговскую школу, мне всё это очень пригодилось. Этим ещё прекрасно владел покойный Ролик Быков, Роланчик! Он ведь тоже наш был, замоскворецкий. Бывало, мы с ним на пару такой перепляс устраивали!.. Посмотрите: в «Мексиканце» я чечётку бью, как профессионал. А потом пришло время, когда весь этот «арсенал» мне надоел. Приходишь в компанию - выпьем: «Давай пой!» Ещё через десять минут опять: «Бери гитару, пой!» Дошло до того, что я свою гитару подарил другу с надписью: «Жек, играй. Я - закончил!»

…Летом 1949 г. меня вызвал военком, заглянул в анкету и обрадовался: «Какая семья - все военные! Я из тебя настоящего офицера сделаю!» А я для себя уже всё решил - иду только в артисты. По закону студентов вузов тогда в армию не брали. Вот я и поступил в Вахтанговскую школу.

Полностью

Страшные сказки. Зачем Красной Армии делают «чёрный пиар»?


- Бомбы сыпались круглосуточно. Люди выли от ужаса, ложась на пол в бомбоубежищах. Город сгорел полностью: пламя было такой силы, что расплавились железные мосты. Выжившие сперва не могли дышать - обжигало лёгкие, кровь шла изо рта. 28 июля 1943 г. лишь за сутки авианалётов союзников погибли 40 тыс. человек - три четверти Гамбурга лежало в руинах. Хиросиму знают все, а Гамбург - никто. У нас до сих пор из котлованов при строительстве домов достают обгоревшие кости.

75-летний Рудольф Клемент - один из уцелевших во время уничтожения союзной авиацией Гамбурга. Такие истории в Германии слышишь всюду - от стариков, чьё детство пришлось на войну: «Русскими Геббельс пугал чаще, но самое страшное - бомбёжки англичан и американцев». Гамбург - не единственный. В Дрездене 13-15 февраля 1945 г. погибло 25 тыс. человек, в городке Пфорцхайм, разнесённом в клочья ВВС Британии, 17,6 тыс. жителей сгорели живьём. В самом Берлине, который утюжили строго по графику (американцы - днём, англичане - ночью), под обломками зданий остались 52 тыс. горожан.


Разрушенный Гаимбург (фото с самолета ВВС Великобритании)

К чему это я вообще? В последние годы нашу Победу треплют со всех сторон - особенно стараются США и Великобритания. Английский историк Энтони Бивор произвёл фурор на Западе, обвинив Красную Армию в уничтожении миллиона немцев из числа гражданского населения. Американский профессор Альфред де Зайас потряс общественность книгой, где рассказал о расправах советских солдат над жителями Германии. Эту тему подхватила пресса ФРГ - в «Шпигеле» и «Берлинер цайтунг» появились публикации о будто бы имевшем место убийстве 1 мая 1945 г. красноармейцами 88 мирных немцев в городе Тройенбрицен. Ощущение, что нас тыкают носом: дескать, да, вы почти в одиночку сломали Гитлеру шею, но ваши солдаты - чудовища, только поэтому и победили. Они не относились к побеждённым гуманно, не кормили голодных берлинцев, не спасали под огнём немецких детей. Всё это подводится к популярному отныне на Западе мнению - Красная Армия едва ли не хуже СС, ведь она действовала так же. С каждым годом эту уверенность стараются укрепить. Зачем?

- В 1949 г. экс-глава разведки сухопутных войск фюрера генерал Гелен заявил, что «наци номер два» Мартин Борман был агентом Сталина, - рассказывал мне ещё десять лет назад сын рейхсляйтера Мартин Борман-младший. - Я примчался к моему дяде Альберту и закричал с порога: «Неужели это правда?». Но он успокоил меня, сказав: «Америке надо оправдать себя, что она принимает на службу нацистов, чьи руки в крови. Вот и запустили слух - мол, русские тут ничуть не лучше нас. Это игры спецслужб… Увидите, когда-нибудь и про Россию заявят - в жестокости она превосходила Германию.

...при бомбардировках союзников в Третьем рейхе погибли сотни тысяч невинных людей. Но авианалёты оказались бесполезны: массовые убийства женщин и детей с воздуха лишь озлобили немцев, сплотив их вокруг Гитлера. А ведь никто из историков Запада не сможет назвать схожих бомбёжек городов Германии, предпринятых советской авиацией, хотя в конце войны она господствовала в воздухе. Самый известный налёт бомбардировщиков СССР - на финскую столицу Хельсинки в феврале 1944 г., когда погибло сто (!) человек: найдите десять отличий с Гамбургом и Дрезденом...
Читать далее...

Панов рулит… сто лет

Цветы, поздравления и воспоминания о прожитых годах. Сегодня, 29 октября, ветерану Великой Отечественной войны, военному, а потом и гражданскому летчику Александру Ивановичу Панову из Мытищ исполнилось 100 лет.
_____________
Злата Гуженова mosregtoday@ mosregtoday.ru


ГОНЩИК ПО ЖИЗНИ

– Он у нас до ста лет или за штурвалом, или за рулем! – удивила нас дочь Александра Ивановича Светлана. – Представляете, гонял на своем Хендай «Акценте» почти до нынешнего возраста.
Однажды, когда мы жили еще в Кениг-сберге, отец принес мешок, в нем какие-то железки. Высы-пал все это на кухне и три дня копался. В итоге собрал мотоцикл, немецкий, трофейный БМВ…

Бывший летчик-бомбарди-ровщик, к сожале-нию, приболел.

Так что и дальше эпизоды из вековой истории Панова мы слушали в основном в дочкином исполнении. Впрочем, Александр Иванович вообще широкой публике о себе никогда не рассказывал.

Теперь, с пожелтевшими фотографиями в руках, жизнь отца вспоминает для нас Светлана Александровна.

Семья, в которой рос Саша, была большой, родители изо всех сил старались, чтобы дети не испытывали в чем-то нужды. Для этого им приходилось трудиться не покладая рук. Увы, то суровое время не по-щадило Сашину семью. Катком прошла по ней коллективизация и продразверстка.
Мальчик остался без родителей. Дальние родственники забрали его к себе в Ростов. Там он в коридорчике, на неболь-шом сундучке, привыкал к новой жизни.

Учился в школе, затем пошел работать на завод токарем. Подошел призывной возраст, парень отправился в армию, где и определился его дальнейший жизненный путь.

РОДНАЯ ПОЛОВИНКА

Сначала служил Александр на Белом море. Но морская романтика не особо привлекла молодого парня, все его взоры были устремлены в небо.

В скором времени мечты сбылись. Александр поступил в Ейское авиационное училище. Здесь же, в училище, он позна-комился с симпатичной и веселой Аней. У Анны Яковлевны была по-хожая судьба.
– У мамы в семье было одиннадцать детей, естественно, для того, чтобы всех прокормить, необходимо было много работать, – рассказывает Светлана Панова. – Когда ввели продналог, у них забрали все, не оставили ни зернышка. После этого в семье начался страшный голод. Один за другим стали гибнуть дети. Из одиннадцати ребятишек выжили только пятеро, мама была среди них самой младшей.

После окончания школы Анна Яковлевна устроилась в Ейское авиационное училище в столовую, где и познакомилась с очень интересным курсантом Александром.
Жизнь наладилась, такие похожие судьбы нашли друг друга, но впереди предстояла разлука, мучительная и тревожная. Страна и весь мир находились на пороге войны.



Читать далее...

Советские дети среди разрушенного населенного пункта. 1942 г.



























Вчера одна довольно бодрая бабулька в автобусе, в котором ехал и я, рассказывала своей собеседнице не менее почтенного возраста.
Разговор сначала шел на бытовые-дачные темы потом как-то плавно перетек на воспоминания о Великой Отечественной. Вслушиваться внимательно стал примерно с того места, где бабушка та вспоминала как во время войны когда она была еще маленькой девочкой очень тяжело было с питанием. И как начиналась весна, сходил снег и появлялась первая травка, то ребятня высыпала на улицу и почти в чистую выщипывала эту травку на пропитание. Что-то ели на месте, что-то домой возможно про запас приносили. Особенно ценился щавель и конский щавель. Потом еще более ценным в пищевом отношении считался у ребятни свекольник, но появлялся гораздо позже. "Свекольник появился - ребятня ожила.." - была такая фраза той бабушки.

Происходило все это рассказанное где-то между Можайском и Рузой. Еще примерно в тех местах, как поведала бабушка, еще снимался фильм "Председатель" с Михаилом Ульяновым.

А во время войны судя по всему места где находилась деревенька той бабушки были оккупированы немцами. Были-ли немцы в той деревне или нет - не освещалось или я пропустил.

С едой, как уже должно быть понятно из выше изложенного, было туго. В основном держались на всякого рода подобной траве которую еще и сушили по возможности в прок и сушенной конине.
Где-то пяти семьям удалось запастись кониной еще зимой. Это были убитые во время боев лошади принадлежавшие всадникам группы Доватора , по рассказу бабушки, вероятно выходившей где-то в тех местах из окружения.
Старшие братья бабушки, на тот момент мальчики 12 и 15 лет соорудив подобие санок из каких-то досок ходили километров за десять от поселка и откапывая убитых лошадей из под снега, как-то разрубая их на части, грузили на сани и волокли домой. Конину потом вываривали и сушили, причем без соли, соли тоже не было. И вываривали ее как-то в гильзах, вероятно от крупнокалиберных снарядов. Вот так и держались на траве и сушеной конине

По воспоминание уже моей бабушки, когда она примерно в том же возрасте как и та девочка находясь в оккупации под Орлом. Тоже с другой ребятней за околицей откопав из под снега мерзлую лошадь, и отрывая или как-то отрезая от нее куски ели прям там.


Дети у руин дома в белорусской деревне Лозоватка. 1944 г.





Подборка фото:Дети Великой Отечественной. Некоторые фотографии рвут душу
http://aloban75.livejournal.com/497779.html
http://aloban75.livejournal.com/497453.html








Для справки
История Рузского района http://www.ruzaregion.ru/nash-rajon/istoriya_raiona.html
История Можайска http://pobeda.poklonnayagora.ru/city/39.htm
О Льве Михайловиче Доваторе кратко здесь

А фильм Григория Чухрая «Сорок первый», где я сыграл главную роль, перевернул отношение к советскому кино на Западе. Советское кино ведь было целомудренное, иногда на фильм не допускали подростков до шестнадцати лет даже из-за двух-трёх эпизодов с любовными поцелуями. И вдруг - трогательная история любви белогвардейского офицера и красной партизанки. До сих пор перед глазами картина: после показа фильма в Марселе белоэмигранты со слезами на глазах завалили нас цветами, кричали вдогонку: «Целуйте Родину, целуйте нашу землю!»



В фильме «Сорок первый», 1956 год
Потом в течение многих лет я часто слышал вопрос: был ли у меня роман с Изольдой Извицкой? Была у нас в фильме сцена, где мы сидим голые у костра. Романа не было! Были дружеские, чуть ли не братские отношения. И с её мужем Эдиком тоже. Мы жили в одном доме, ходили друг к другу в гости, вместе ездили по стране и виделись почти ежедневно.

(c)

Фото из 42-го

1942 г. Группа наших разведчиков перед отправкой в немецкий тыл. Николай Овчаренко в первом ряду (лёжа), рядом - его друг Василий. Фото из семейного архива Литвинова (Овчаренко) Валентина Николаевна, г. Можайск Московской области

В 1941 году мой отец, Овчаренко Николай Трофимович, уроженец Донецкой области 21.12.1904 г. р., был призван в армию. В рядах бойцов 5-й армии генерала Жукова он освобождал западные районы Московской области, в том числе Можайск (21.01.1942), а далее их путь лежал в сторону Гжатска.

В конце 1942 года отец был тяжело ранен и лечился в госпитале на Урале, а в 1943-м демобилизован по ранению. В 1946 году мы переехали в посёлок Горагорский Грозненской области. Мне было 6 лет, но я помню, как около нашего дома вечером собирались бывшие фронтовики и рассказывали свои истории. Помню один из рассказов моего отца, как во время боя его, засыпанного землёй в траншее, откопали солдаты. В армии он был ещё и ветврачом. А его хобби была фотография. До сих пор не могу представить себе, как он на фронте умудрялся фотографировать, проявлять стёкла и печатать с них фотографии.

Мне очень хочется, чтобы, увидев эти фотографии, сделанные моим отцом, родственники или сами солдаты (если кто из них жив) узнали своих близких или себя. И знали, что их помнят!

Может, кто-то отзовётся и напишет о судьбе солдат с фотографий.



наши солдаты умели не только воевать, но и отдыхать, не теряя оптимизма и надежды на победу. © / Фото из семейного архива Литвинова (Овчаренко) Валентина Николаевна, г. Можайск Московской области

Источникх

Каким было 22 июня 41-го

«Первый день войны был на удивление спокойным». Муза Бурлакова, журналист и режиссёр социального театра «Доверие», Петербург

Когда началась война, мне было шесть лет. Родители отдыхали на юге, а мы с бабушкой и старшим братом – на даче. 22-го июня стояла отличная погода, обычный летний день. Вдруг у оврага недалеко от дачи появились красноармейцы. Они стали копать землю. Солдаты раскопали странный слой, там была разноцветная глина: синяя, зелёная, жёлтая. Нам, детям, было очень интересно. Мы путались под ногами у красноармейцев. От них мы и узнали, что началась война, ведь на даче не было ни радио, ни киоска с газетами.


Шестилетняя Муза незадолго до июня 1941-го. Фото: Из личного архива / Муза Бурлакова


В тот же день на дачу приехала мама, забрала нас в город. В Ленинграде уже начиналась суматоха. Люди бегали по улицам и пытались запасаться продуктами. В сквере у памятника Горькому стояла тележка с газировкой. К ней выстроилась длинная очередь – люди изнывали от жары. Мимо тележки проходил строй военных: они с вожделением смотрели на эту газировку с сиропами. Народ сразу расступился и пропустил их без очереди.

Паники и ужаса у нас не было. Из книг у меня было представление о войне. Я понимала, что можно погибнуть, но страха не ощущала. Телевизора ведь тоже не было.

Вечером в дверь квартиры постучалась бригада по сбору цветного металла для нужд армии. Бабушка отдала им большой таз для варенья. Я тоже очень хотела помочь красноармейцам и притащила старинную семейную реликвию – бронзовый подсвечник.

Если первый день войны был относительно спокойным, то потом всё стало развиваться очень быстро – обстрелы, бомбёжки, блокада. Я до сих пор вздрагиваю, когда слышу звук нереактивного мотора – а вдруг летит вражеский самолёт?



«Кружок естествоиспытателей в первые дни войны приняли за диверсантов». Людмила Кузьмичёва, пенсионер, Нижний Новгород

В июне 1941 года мне было всего 19 лет, и начало войны я… пропустила. Я училась в Московском институте геодезии, съёмки и картографии, но заболела брюшным тифом, ушла в академический отпуск и вернулась в родной город. Случилось так, что в те дни в Горьком сформировали экспедицию из восьми молодых людей, которые должны были исследовать верховья малых рек области – Кезы, Линды и Керженца. Возглавить эту экспедицию предложили мне.


Людмила Кузьмичёва (на фото – вторая слева) узнала, что идёт война, на три дня позже. Фото: Из личного архива / Людмила Кузьмичёва

Было тепло, солнечно. 22 июня рано утром мальчики поймали рыбу и сварили вкусную уху. Помню, мы начали копать и сразу же нашли предметы неандертальского быта. Ещё спорили, скребок это или просто кремень. Никакой связи с городом у нас не было.

В таком счастливом неведении прожили три дня, пока не закончились продукты. Пришлось искать по карте ближайший населённый пункт и идти туда за продовольствием.

Заходим в село: неестественная тишина. Ни людей, ни животных. Даже петухи молчат.

Навстречу естествоиспытателям вышла деревенская женщина. Оглядела недоверчиво: «Вы кто такие?».

«Мы из научной экспедиции, – отвечаем. – Нам бы председателя вашего повидать».

«А нет никого, – недружелюбно буркнула женщина. – Вечером приедет начальство – разберётся. А вы пока от жары передохните в амбаре: там прохладно».

Зашли в амбар и вдруг с удивлением услышали за спинами лязг щеколды. Бросились к запертой двери и стали колотить в неё кулаками.

«Сидите тихо, диверсанты, – говорит хозяйка. – А то думали, что мы вас не узнаем. Какая-такая экспедиция, когда в стране такое горе?»

Так и просидели до вечера взаперти, голодные, в недоумении, какие могут быть диверсанты в семёновской глухомани.

Только вечером, когда приехал председатель колхоза с милиционером, мы узнали, что идёт война, и у нас волею судьбы получилось на три мирных дня больше. Вернулись в Горький, а там наших парней уже ждали повестки.

Читать далее...

Келли Джонсон и Фрэнсис Гэри Пауэрс на фоне самолета U-2. © / Commons.wikimedia.org


1 мая в этом году был еще один, так сказать, юбилей. 55 лет назад - 1 мая 1960 года над Свердловском ракетой системы ПВО С-75 был сбит американский самолет шпион U-2 ведомый печально известным пилотом Фрэнсисом Гэри Пауэрсом.

Подробности этого происшествия довольно широко известны ...

А вот..

Пять лет назад, в очередную годовщину событий под Сверд­ловском, в Москву приезжал сын Пауэрса, Фрэнсис Пауэрс-младший ... Он стал историком «холодной войны» и считал, что отец по­страдал от атмосферы паранойи, которая царила в США. Пауэрс-старший погиб в 1977 г. в катастрофе вертолёта. Сын считал, что она была подстроена спецслужбами. По его словам, к России он до конца жизни относился с теплотой. В конце концов, из 10 лет, которые были присуждены его отцу за шпионаж, он отсидел всего полтора года».

(c)