Под влиянием идей европейского Просвещения во второй половине XVIII в. в сознании русского дворянства прочно утвердилось нормативная модель социокультурного поведения человека благородного сословия. 

 

Именно эта модель и обусловила исключительное единство содержания воспитания и образования отечественного дворянства той эпохи. 

 

Оно носило нормативный характер и было направлено не столько на то, чтобы раскрыть индивидуальность ребенка, сколько на то, чтобы сформировать личность, точно соответствующую общепринятому в дворянских кругах образу «душевно и телесно здорового» человека благородного сословия.

 

Идеальный образ дворянина был ярко воплощен в философских сочинениях (А.Т. Болотов, Е.Р. Дашкова, И.И. Бецкой), а также в произведениях художественной литературы (А.М. Бакунин. Поэма «Осуга») и изобразительного искусства (Д.Г. Левицкий. Портрет П.А. Демидова). 

 

В идеале дворянин обязан был быть не только «человеком чести» - верным, храбрым, честным и щедрым, но и «образцовым хозяином», обладающим такими качествами, как трудолюбие, скромность, бережливость и умеренность. Он должен был иметь обостренное чувство собственного достоинства и уметь уважать не только людей, стоящих гораздо выше его по своему социальному положению, но и тех, кто стоял неизмеримо ниже. 

 

Наконец, дворянин должен был обладать обширными практическими знаниями, необходимыми ему как в светской жизни, так и в повседневном быте в сельской усадьбе и которые обеспечат «благополучие не в посторонних и наружных вещах, а во внутренности нашей души».

 

Подобные нравственные принципы, правила поведения и познания наук требовали длительного и тщательного воспитания и образования.

 

Рождение ребенка в, как правило, многодетных дворянских семьях было важным, но не исключительным событием. День и час его появления на свет по традиции записывали на полях Библии или в календаре. Например, дед М.А. Дмитриева отметил в «Христианском месяцеслове», что «1796 года мая в 23-й в пятницу, в таком-то часу пополуночи невестка Марья Александровна родила сына Михаила, и имя дано того ж дня». 

 

По распространенному в среде русских помещиков обычаю, в честь рождения ребенка в усадебном парке высаживалось «священное дерево», которое затем обносилось оградой, куда разрешалось заходить только избранным. Поэт А.И. Одоевский посвятил своему «священному дереву» в усадьбе Новониколаевской Владимирской губернии замечательные строки:

 

Я помню липу; не раздельно

Я с нею жил, и листьев шум

Мне веял песней колыбельной

Всей негой первых детских дум.

 

Для повседневного быта дворянства была характерна традиция раздельного проживания родителей и детей, причем, в архитектурно-строительных руководствах того времени специально указывалось, что следует отделять спальню и кабинет отца от «детской», «ибо за криком и шумом ничего делать не можно будет». 

 

Как правило, в домах состоятельных помещиков под детскую отводилась угловая комната, довольно большая и светлая, но отделенная от парадной части и жилых помещений других членов семьи, чтобы дети не надоедали шумом и не мешали занимать гостей. «Детская» - это особый мир, наполненный игрушками, детскими книжками, детской одеждой. Здесь ребенок нередко проводил самые счастливые дни своего детства. 

 

Родители, занятые усадебным хозяйством или светской жизнью, уделяли мало внимания воспитанию детей. И, хотя по отзывам современников в дворянских семьях родителей «боялись, любили и почитали», но во многих из них детям просто не хватало родительской ласки и проявлений нежной привязанности. 

 

С самого раннего детства ребенка отдавали на попечение крепостных нянек и дядек, которыми, впрочем, нередко руководила бабушка (в семье Л.Н. Энгельгардта) или реже мать (в семье А.М. Бакунина). Русская мемуаристика сохранила многочисленные свидетельства привязанности питомцев к своим наставникам. Их любовь заменяла детям родительскую ласку, как, например, у знаменитой пушкинской няни Арины Родионовны.

 

Пора беззаботного детства заканчивалась в дворянских семьях рано, в четыре-пять лет. Основой домашнего воспитания дворянства на этом этапе являлось формирование у ребенка религиозно-нравственных устоев. 

 

Его знакомили с системой христианско-этических норм и традиций, определяющих стиль поведения дворянина, которые входили в сознание детей при помощи целого комплекса разных, внешне порой никак между собой не связанных, требований и педагогических приемов. М.А. Дмитриев вспоминал, как, затворивши двери в комнату мать «молилась, читая по книжке утренние молитвы. Меня ставила она тоже молиться, возле себя. По большей части она молилась со слезами, и я, несмотря на то, что мне казалось довольно долго, не скучал этим, вникая в слова молитв, и с благоговеянием разделял с нею ее возношение души к Богу». 

 

Утренняя и вечерняя молитва в дворянских семьях была обязательным для детей началом и концом дня. По воскресеньям и праздникам они вместе с родителями посещали церковь.

 

Первыми домашними учителями дворянских детей были сельские священники и дьячки, а также грамотные крепостные: Ф.Ф. Вигеля и М.А. Дмитриева обучили грамоте их крепостные; соответственно, Александр Никитин и Сидор Иванович; Л.Н. Энгельгардта – дьячок униатской церкви; М.И. Глинку – священник Иоанн Стабровский. Они знакомили ребенка с системой христианско-нравственных норм, давали ему первые уроки общения с природой, учили началам счета и грамоты по Часослову и Псалтыри; причем, каждодневное учение начиналось и заканчивалось молитвой. 

 

По воспоминаниям С.В. Скалон «Нас будили рано утром, а в зимнее время даже при свечах; дядька Петрушка с вечера приготовлял для нас длинный стол в столовой, положив каждому из нас на листе чистой бумаги книги, тетради, перья, карандаши и пр. После длинной молитвы, при которой все мы стояли рядом, один из нас читал ее громко, мы садились на свои места и спешили приготовить уроки к тому времени, когда мать наша проснется; тогда несли ей показывать, что сделали, и если она оставалась довольна нами, то, заставив одного из нас прочесть у себя одну главу из Евангелия или из священной истории, после чего отпускала нас гулять, а впоследствии старших братьев и на охоту, которую они очень любили». 

 

В некоторых семьях первым наставником детей становился один из родителей. «Мать моя учила писать и начала образовывать сердце мое, сколько словами, а вдвое примерами», - писала А.Е. Лабзина в своих мемуарах. 

 

Учение давалось детям дворян по-разному. Одни осваивали его довольно быстро: так, М.А. Дмитриев в четыре года уже хорошо читал, а в пять лет декламировал наизусть стихи перед гостями деда. Для других занятия счетом и грамотой приносили только мучения, тем более, что за лень сурово наказывали, в том числе и телесно.

 

В дворянских семьях второй половины XVIII-начала XIX вв. существовала развитая система наказаний за различные проступки, в том числе и за недостаточное усердие в учебе.

 

Детей лишали сладкого или заставляли во время обеда стоять у стола, ставили на колени носом в угол на несколько часов, закрывали в темную комнату, били деревянными лопатками или линейками по рукам, секли розгами, плетью и даже хлыстом из «подошвенной» кожи.

 

Нередко в комнате, где проходили занятия, на стене висела плеть или в углу в ведре стояли розги как весомый аргумент в пользу прилежной учебы и поведения. 

 

Большого вреда для детской психики в таком отеческом наказании родители не видели. Наказания широко употреблялись не только родителями, но и домашними педагогами. Жестокость родителей и учителей часто навсегда отбивала любовь к тому или иному предмету, например, по свидетельству Л.Н. Энгельгардта его учитель немецкого языка иезуит Кацаврик, который «исправно всякую неделю наказывал меня дисциплиною, для чего я получил омерзение к немецкому языку, что никогда не мог порядочно знать по-немецки и разуметь, что читаю». 

 

Иногда телесное наказание принимало характер глумления над ребенком. А.Т. Болотов вспоминал: «Немец мой сделался тогда сущим извергом: он не только меня иссек немилосерднейшим образом хворостинами по всему телу, без всякого разбору, но грыз меня почти зубами и терзал, как лютый зверь, без всякого человечества и милосердия… ни слезы, ни умаливания, ни целования рук и ног его, ни повторные клятвы не могли смягчить сего чудовища». 

 

Телесным наказаниям также подвергались и девочки. Другой широко распространенный прием заключался в том, что детей, нередко не щадя их самолюбия, стыдили в присутствии взрослых, а также старших и младших братьев или сестер. Страх и благочестие были неотъемлемыми элементами домашнего воспитания.

 

По мере взросления детей, с шести-семи лет, программа их образования существенно расширялась, и менялся круг наставников. Главную роль в воспитании теперь играли иностранные гувернеры и педагоги. Чаще всего это были французы и швейцарцы, реже – немцы и англичане. Нередко в доме богатого помещика служило сразу несколько гувернеров, причем, разных национальностей. 

 

По отзывам современников, большинство иностранцев «с честью и успешно исполняли свои обязанности, отдавшись им по призванию и неся их с полным достоинством». К подобному отношению их побуждали не только высокая культура и чувство достоинства, но и собственная выгода. Оплачивался труд гувернеров-иностранцев дорого. 

 

Например, при известном недостатке средств и своей скупости, С.Л. Пушкин платил гувернеру сто пятьдесят рублей в год с прибавлением по пуду сахара и пуду кофе, десяти фунтов чая, а, кроме того, еще представлял ему стол, квартиру, слугу и карету. За десять-двенадцать лет службы у состоятельного помещика педагог становился вполне обеспеченным человеком. Многие гувернеры, уезжая, получали пожизненную пенсию, или, оставшись в России, должности и чины. 

 

С.В. Скалон пишет в своих воспоминаниях, что «жил у нас до смерти один старичок-француз, m-r Asselin, которого отец мой очень любил, поместив в его в нашем бывшем детском домике. Много читал, занимался химией, особенно же архитектурой и постройкой храмика на траве близ нашего дома». 

 

Среди иностранцев были замечательные педагоги, бывшие настоящими друзьями и подлинными руководителями своих питомцев, например, итальянский архитектор и аптекарь Петр Антонов (Пьетро Антонио?) Пучини, учивший рисованию детей знаменитой «Суворочки» (Н.А. Зубовой) во время ее пребывания во владимирской усадьбе «Фетинино». 

 

С чувством глубокого уважения вспоминали своих гувернеров писатели и мемуаристы Ф.Ф. Вигель и Е.А. Баратынский, М.А. Дмитриев и А.С. Пушкин, многие другие русские дворяне. Встречались среди них и люди, недостойные этого звания, чья безнравственность и невежество бросали тень на всех иностранцев и делали гувернеров всеобщим посмешищем. Замечательный образ подобного домашнего учителя – Вральмана - выведен в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль».

 

Структура образовательных курсов, как правило, зависела от благосостояния и культурного уровня родителей, а также от наличия для их чтения педагогов. 

 

В числе общеобразовательных предметов преподавались «древние и новые» языки: латынь, реже – греческий; французский – как язык дворянского сословия, а также, если была возможность, немецкий, английский и итальянский, всеобщая и русская история, география, физика, астрономия, арифметика и геометрия, русская словесность, рисование и музыка.

 

Значительно реже среди учебных дисциплин встречаются политэкономия, статистика, право (естественное, международное, публичное), логика, фортификация и артиллерия. 

 

Наряду с общеобразовательными предметами, во второй половине XVIII-начале XIX вв. обязательной частью домашнего воспитания стало основательное изучение архитектуры и искусства, поскольку «человеку светскому пристало иметь настоящее знание их и хороший вкус». 

 

Особое внимание при этом отводилось архитектуре, т. е. «науке строиться», которое «вещь нужная для всех на свете; оная почтенно и полезно всякого состояния особам». Изучение архитектуры имело ярко выраженный прикладной характер, поскольку помещикам, особенно провинциалам, приходилось постоянно заниматься строительными работами в усадьбе, нередко в отсутствие архитектора. Он должен был уметь начертить план и фасад постройки, составить смету и осуществлять контроль над строительными работами.

 

Основным методом преподавания был словесный. Учитель излагал материал по предмету, а дети его заучивали, как правило, механически. Часто уроки строились в виде беседы учителя и ученика, где от последнего требовали своих собственных суждений, умозаключений и доказательств. 

 

Широко были распространены и практические занятия, особенно при изучении иностранных языков и словесности. Ученики выполняли устные и письменные упражнения, читали и разбирали классические произведения, например, при изучении французского языка - «Сида» и «Андромаху» Ж. Расина, «Тартюфа» Ж. Мольера, «Генриаду» Ф. Вольтера; английского – «Макбета» и «Гамлета» У. Шекспира; немецкого – произведения И. Гете и И. Шиллера. 

 

В круг учебного чтения также входили труды Плутарха, Тацита, Тита Ливия, Горация и других античных классиков. Широко использовались различные учебники – иностранные, переводные и отечественные. 

 

Среди них – французские грамматики М. Соколовского (1781) и П. Ресто (1739), «Лицей или Курс древней и новой литературы» Ж.-Ф. Лагарпа (1799-1805), «Древняя российская вифлиофика» Н.И. Новикова (1773-1775), «Руководство к коммерческой науке» И.А. Гейма (1804), «Краткое руководство к гражданской архитектуре или зодчеству» М.Е. Головина (1789),  «Краткое руководство к военной архитектуре или фортификации» Г.И. Мягкова (1805), «Главное начертание теории изящного искусства» А. Г. Мейнерса (1803), «Начальные основания государственного хозяйства или науки о народном богатстве» Х.А. Щлецера, «Детское чтение для сердца и разума» (1785-1789). 

 

В начале XX в. учебники стали выпускать провинциальные типографии, например, «Домашнюю арифметику» А. Ливанского (Владимир, 1801). 

 

Читали дети и произведения художественной литературы развлекательного характера: «Робинзона Крузо» Д. Дефо, «Дон Кихота» М. Сервантеса, русскую поэзию – М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, А.П. Сумарокова, М.М. Хераскова. 

 

Использовался в домашнем обучении метод наглядности. Под руководством педагога дети изучали различные приборы и карты и совершали экскурсии на природу, наблюдали за растениями, которые сами сажали и растили. Все свое детство они находились под очарованием усадебного парка. 

 

В.Н. Головина вспоминала, что вокруг господского дома «рос громадный красивый лес, окаймлявший равнину и спускавшийся, постепенно редея, к слиянию Истры и Москвы. В месте слияния этих двух рек отражались золотые лучи заходящего солнца; вид был чудесный. Я усаживалась на ступеньки галереи и с восторгом любовалась этим прекрасным пейзажем. Взволнованная, растроганная, я приходила в особое молитвенное настроение, убегала в нашу старинную готическую церковь». 

 

У каждого ребенка в усадебном парке были свои излюбленные места игр и забав. Например, в усадьбе Орехово Владимирской губернии бугор земли у пруда был старинным местом ребячьих игр в войну, и в период Крымской войны получил название Малахов курган. 

 

О подобных развлечениях М.А. Дмитриев вспоминал: «Главная забава моя была играть в солдаты. Ко мне собирались дворовые мальчишки; я вооружал их деревянными ружьями и учил их экзерции, которой выучился у дяди Сергея Ивановича. У меня были и знамя, и барабан. Когда приезжали к нам дети Карамзины и Философовы, они тот час просили меня собрать войско. Я собирал и предлагал им начальство; но всякому хотелось быть барабанщиком. Еще я любил стрелять в цель из лука. Стрела у меня была настоящая. Но однажды я попал сзади в горничную, шедшую по двору; к счастию она была в шубе, и стрела не проникла далее. Однако у меня ее отняли и забросили на печку. Долго ходил я около нее, глядя на недостижимую высоту; но стрела так и пропала».

 

Огромное внимание при воспитании дворянина обращалось на физическую подготовку ребенка. Его обучали гимнастике, фехтованию, верховой езде, плаванию, танцам и охоте. Широко практиковались длительные прогулки на свежем воздухе и при любой погоде, а также подвижные игры, развивавшие у ребенка быстроту, ловкость, силу и выносливость. 

 

В своих мемуарах Ф.Ф. Вигель описывает, что отец князей Голицыных «заботился о физическом образовании детей: ему желалось их всех видеть молодцами… Молодые князья были искусны во всех гимнастических упражнениях: они шибко бегали, высоко лазили, славно катались на коньках, мастерски перепрыгивали через рвы; смотря по возрасту, у каждого из них были разных величин свайки, и они тешились ими между собою или дворовыми людьми; зимою и летом каждое утро обливали их холодною водою». 

 

В свою очередь, А.Е. Лабзина вспоминала, что мать ее «держала на воздухе, не глядя ни на какую погоду; шубы зимой у меня не было; на ногах, кроме нитяных чулок и башмаков ничего не имела, в самые жестокие морозы посылывала гулять пешком, а тепло мое все было в байковым капоте… летом будили меня тогда, когда чуть начинает показываться солнце и водили купать на реку… мать давала нам довольно времени для игры летом и приучала нас к беганью».

 

Домашнее воспитание девочек вообще не намного отличалось от воспитания мальчиков. Из рук няни они поступали под надзор иностранной гувернантки, которой также, как и гувернеру мальчиков, родители практически передавали «свои родительские обязанности и власть». 

 

А.П. Керн вспоминала, что ее гувернантка m-lle Бенуа «умела приохотить нас к учению разнообразием занятий, терпеливым и ясным без возвышения голоса толкованием, кротким и ровным обращением и безукоризненною справедливостию, что мы не тяготились занятиями, продолжавшимися целый день, за исключением часов прогулок, часов завтрака, обеда, часа ужина. Воскресение было свободно, но других праздников не было. Мы любили наши уроки и всякие занятия вроде вязания и шитья подле m-lle Бенуа, потому что любили, уважали ее и благоговели перед ее властью над нами, исключавшею всякую другую власть… Она заботилась о нашем туалете, отрастила нам локоны, сделала коричневые бархотки на головы». 

 

Чаще всего гувернантка была француженкой, реже – англичанкой. В целом образование девушек носило, как правило, более поверхностный характер, чем обучение юношей. Оно ограничивалось знанием одного-двух языков, обычно французского и немецкого; владение английским языком уже свидетельствовало о более высоком, чем средний, уровне образованности девушки. 

 

Кроме того, девочек также обучали общеобразовательным дисциплинам, танцам и игре на каком-либо музыкальном инструменте, пению и рисованию, а также различным рукоделиям. Также главное внимание в воспитании девочек, как впрочем и мальчиков, уделялось усвоению хороших манер и светского этикета.

 

Большое значение для воспитания детей в дворянских семьях имел сам стиль усадебной жизни, круг общения. В.Н. Головина вспоминала, как обожала она своего дядю И.И. Шувалова и любила слушать его рассказы о путешествиях по Европе. 

 

Дочь поэта В.В. Капниста, С.В. Скалон, с большой теплотой пишет, как отец «любил гулять в саду, водил нас по темным аллеям и собирал вместе с нами по дорожкам лежавших в зелени светлых червячков, которых, принеся домой, мы клали на террасу и на другой день тешились их светом».

 

Оценивая практику домашнего образования русского дворянства, можно сослаться на слова известного французского мемуариста Шарля Массона, проведшего ряд лет при дворе Екатерины II и Павла I, который писал: «Законченное домашнее воспитание часто дает молодым людям более широкие и систематические познания, чем немецкие университеты своим питомцам; к тому же русские всегда умеют блеснуть своими познаниями».

 

источник