Цитата сообщения Фатал История необыкновенного знакомства с Мадридом


Мадридцев часто называют «gatos» (кошки). По легенде во время арабского вторжения
один из солдат с проворством кошки поднялся на внешние стены, после чего его семья взяла имя Gato.

Самый верный способ влюбиться в город - потеряться в нем. Очень просто: выбросьте карту и сверните в любой переулок. Если спустя час вы не жалеете о содеянном - это любовь.

1
Такая тактика, конечно, может выйти боком - и часто выходит. Например, в Лиме мы с братом однажды дошли до фавел и потом очень долго выбирались из них - из этого стихийного, агрессивного лабиринта, - используя прием, описанный Борхесом в "Саду расходящихся тропок": сворачивай влево на каждой развилке (как выбрались - не помню, скорее всего мы просто надоели лабиринту, и он выплюнул нас обратно в цивилизацию - к фонарям, асфальту и автомобилям; брат, впрочем, любит говорить, что мы так и не выбрались и до сих пор блуждаем по наклонным улицам, между домами, сколоченными из кусков фанеры и шифера, и все эти голодные детские глаза до сих пор смотрят на нас из-под лестниц и из щелей в заборах; я с ним согласен - такой вариант тоже нельзя исключать).

***
Вот и в Мадриде я в первый же день вляпался в историю. Свернул в какой-то темный двор, под арку, и там нарвался на полицейского. Он что-то спрашивал на испанском, я отвечал на русско-английском - мы оба не понимали ни слова; и оба улыбались, как идиоты; короче, весело поговорили. В конце концов, отчаявшись наладить связь, я перешел на русские клише:
- Я из России! Водка. Матрешка. Чехов. Антон Палыч.
При слове «Чехов» взгляд испанца прояснился - он пожал мне руку:
- Jose Martinez.
- Нет-нет, - говорю, - не я Чехов! Это писатель такой русский - Чехов.
- Si, si.

Он взял меня под локоть и жестом показал: «идем». Через пару минут мы вышли на площадь Santa Anna, гудящую, наполненную туристами и музыкантами. Остановившись возле одного из ресторанных столиков, страж закона перекинулся парой фраз с какой-то девушкой, она изумленно посмотрела на меня и сказала по-русски:
- Он говорит, что ты Чехов.
- Ага, - говорю, - я люблю погулять по Мадриду с тех пор, как умер.
Она улыбнулась и ногой выдвинула стул напротив.
- Садись. Только кеды сними.
- Чего?
- Кеды, говорю, сними. У испанцев есть традиция - обедать без обуви.
Я оглядел ноги людей, сидящих за соседними столиками, и снова повернулся к ней.
- Ты правда думала, что я поведусь?
Она пожала плечами.
- Ну, попробовать стоило. Садись уже.

Так началось самое странное знакомство в моей жизни. Ее звали Анна; национальность - русская, в душе - испанка, и лгунья - по натуре. Мы подружились сразу, нас сблизила любовь к импровизациям.
- Живешь здесь? - Спрашиваю.
- Нет. Прячусь.
- От кого?
- От жениха.
- Это как?
- Да так. Игра. Он сделал мне предложение, а я сбежала в Мадрид. Он - частный детектив. Если найдет меня в течение недели - значит, он мастер своего дела. А я, если и выйду замуж, то только за мастера.
Я помолчал.
- Хорошо, я сделаю вид, что поверил.
- Отлично, тогда я сделаю вид, что мне не плевать - поверил ты или нет.

К нашему столику вернулся тот самый блюститель закона и протянул мне книгу. Ну, разумеется: сборник рассказов Чехова на испанском.
- Он хочет автограф. - Перевела она.
- Скажи ему, что он ошибается.
Она засмеялась.
- С ума сошел? Я пять минут назад подтвердила, что ты Чехов. Просто подпиши.
- Любишь пудрить мозги?
- Больше всего на свете.
Я вывел на форзаце: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Полицейский был в восторге, он любил рассказы русского писателя.
- Надеюсь, он не слишком разозлится, когда поймет, что я не Чехов.
- Он не поймет, - Анна, улыбаясь, махала ему рукой, - он же полицейский. Их этому не учат.

2
Она необычна во всем - любит, например, совать руки в мои карманы. Ее интерес ко мне скорее антропологический: сделать что-нибудь - и наблюдать за реакцией. Может задать вопрос и тут же прервать на полуслове: «все, мне неинтересно». И эта грубость - не от плохого воспитания, а от желания нащупать степень моей обидчивости.
Я быстро понял: все, что она рассказывает - скорее всего ложь. Особенно нелепо звучала эта история с женихом-детективом, от которого она якобы прячется.

Вообще, это симптоматично - чем безумней человек, тем легче мне общаться с ним (с ней). Это хорошо для жизненного опыта, но - не для душевного равновесия. Каждый раз, пережив очередное столкновение с такой вот незнакомкой я, как диковинный морской гад, отращиваю новую нервную систему; прочнее прежней.

Меня умиляет ее манера общения: начать фразу на русском, закончить на испанском, а потом искренне удивиться тому, что я не понял ни слова.
Она умна и одновременно полна суеверий: ну, какой, скажи мне, смысл креститься каждый раз при виде католического храма, если ты православная?

3.
Мы зашли в ее квартирку - лиловые обои, рассохшийся паркет. Она заперлась в ванной. Голос из-за двери:
- Чувствуй себя как дома.
Я прогулялся по комнате: уютно, но ощущение странное - ни одной фотографии, ни одной личной вещи. Тут есть хоть что-нибудь способное рассказать ее историю, выдать, доказать, что она существует, - именные чеки из банка, рецепт от врача, фотографии родственников, друзей, жениха? Ничего нет.

Прошло пять минут, десять, она все еще в ванной. Мое любопытство часто меня подводило - вот и сейчас я, кажется, перешел грани разумного: берусь за ящики стола: в верхнем - маленький литровый аквариум с рыбами-гуппи, в среднем - копченая скумбрия, в нижнем - записка: «и что ты надеялся здесь увидеть, Шерлок?». Этот неожиданный коллаж, очевидно, адресован мне - я говорил ей, что занимаюсь дизайном аквариумов.

«Вот так, значит? Хочешь устроить соревнование - кто кого переабсурдит? Что ж, вызов принят».
Не долго думая, снимаю кеды и ставлю их в холодильник, на верхнюю полку, между моцареллой и пакетом молока. Захлопываю дверцу, и тут же понимаю, как глупо и неостроумно это выглядит, но переигрывать поздно - она выходит из ванной. Открывает холодильник, достает моцареллу, идет к столу и как ни в чем не бывало нарезает ее керамическим ножом. Все это время я не свожу с нее взгляда - как игрок в покер ищу следы эмоций на лице. Но - тщетно.

- Руки помой, - говорит. И еще что-то по-испански.
- Чего?
- Розовое полотенце - для лица.
Когда я возвращаюсь, на столе стоит тарелка, а в ней - мои кеды, нарезанные на ломти. Совсем новые, купленные вчера в магазине на улице Ареналь, и теперь - нарезанные на ломти.
- Оливкового масла сам добавь. По вкусу. - Говорит она, посыпая моцареллу специями.
Я смотрю на нее, на кеды, снова на нее, и говорю:
- Туше.
В отель я возвращаюсь босиком, с носками в кармане. Брусчатка под ногами гладкая и теплая.

4.
Мы были в двух главных мадридских музеях - Prado (классическое искусство) и Reina Sofia (современное). Сравнивать их глупо - это как сравнивать стаю журавлей с яичницей; и то и другое, несомненно, имеет отношение к птицам, но - яичница не умеет летать.

***
Кстати о Prado - в музее мы умудрились впутаться в веселую историю. У меня есть дурацкая привычка - спорить с гидами. И в этот раз не удержался; мы прибились к экскурсионной группе англичан (или уэльсцев) и осторожно ходили за ними, слушая биографические сводки о жизни Тициана, Босха и прочих. Естественно, гид говорил кратко и скучно, - они всегда так говорят. Я долго терпел; честное слово - очень долго. Даже когда он сказал, что рыба на «Триптихе» Босха - это фаллический символ, я не стал ворчать и закатывать глаза. Но когда мы добрались до «Расстрела повстанцев 3 мая» Гойи, мое терпение иссякло...

Чтоб вы знали: расстрел повстанцев 3 мая 1808 года - одно из самых значимых событий в истории Испании. Переломный момент в освободительной борьбе с Наполеоном, захватившим Испанский трон 23 марта 1808.
2 мая 1808 года маршал французской армии Мюрат распорядился выслать из Мадрида Франциско да Паула, младшего сына короля Карла IV. Конвой, сопровождавший принца, даже не успел покинуть двор Королевского дворца - повстанцы, численностью не больше двухсот человек, напали на гренадеров императорской армии. Естественно, атака захлебнулась, но смелость тех людей вдохновила остальных горожан - и уже к полудню во всех концах Мадрида с улиц стали исчезать французские солдаты; их потихоньку били и утаскивали в темные переулки.

Маршал Мюрат распорядился в тот же вечер расстрелять взятых в плен повстанцев - в назидание остальным. И в ночь на третье мая приказ был приведен в исполнение. Это случилось на холме Principe-Pio (2,5 километра на север от Королевского дворца). Теперь там расположена часовня San-Antonio-de-la-Florida, и там же похоронены 43 храбреца.
Так вот, гид не сказал об этом ни слова. Поэтому я подал голос:
- Постойте-ка. - Сказал я по-английски. - А что насчет маршала Мюрата и младшего сына короля Карла четвертого и мамелюков?

Туристы-англичане повернулись ко мне, ожидая продолжения, и, в общем, я занялся своим любимым делом - вольным пересказом учебника истории. Где-то в середине моей реконструкции сражения, когда я пытался изобразить крестьянина, голыми руками отражающего атаку мамелюков, Анна потянула меня за рукав, кивнула на гида: «кажется, он вызывает охрану, идем отсюда». Лицо у гида действительно покраснело от ярости - как будто в борщ макнули. Мы попытались тихонько скрыться в толпе, но тут возникли сложности - туристы-англичане теперь ходили за нами, надеясь на продолжение военной реконструкции. Минуты три я объяснял им, что я не гид, я - гад, мешающий гидам работать.

5.
Собор Альмудены, кроме божественной неоготической архитектуры, славен в первую очередь тем, что строился сто лет (с 1883 по 1993). Первый проект был разработан еще Франсиско де Кубасом, после него чертежи перекраивали еще шесть поколений архитекторов. Как остроумно подмечено в путеводителе: «любое совпадение с замыслом автора - чистая случайность». Отличная формулировка, по-моему; и главное - она применима к человеку; вообще, с нее могла бы начинаться Библия.
Я давно подозреваю: человека сочиняли сразу несколько авторов, и они часто ссорились.

6.
Не знаю, чего я ждал от корриды. На бой быков я шел ради культурного, так сказать, обогащения; побывать в Мадриде и не увидеть тореадора - нелепость.
Анна была не в восторге от этой идеи:
- Платить за то, чтобы у тебя на глазах замучили животное? Напомни, какой сейчас год?
Мы немного поспорили - и забыли. Но к вечеру, когда я собирался за билетами, она взяла меня под локоть:
- Я тоже пойду.
- В смысле? А как же «платить за замученное животное», вот это все?
- А я и не буду платить. За меня заплатишь ты.

***
И вот мы здесь. Арена Лас-Вентас - огромное круглое сооружение из красного кирпича; подковообразные окна, и башенки, похожие на минареты. Забавно - самое испанское строение в Испании выполнено в арабском стиле (это, кстати, отличительная черта Мадрида - арабы в свое время проиграли бой за город, но наследили основательно - особенно в архитектуре).

На площади перед ареной стоят памятники знаменитым тореадорам и, ээээ, Александру Флемингу. Последний здесь не случайно - в знак благодарности - его пенициллин спас от смерти многих тореадоров-неудачников.
Возле билетных касс все очень странно - работают все сразу, но очередь только в одну из них. Подхожу посмотреть, в чем дело - ну да, кто бы сомневался? Кассирша - красотка.

Внутри арена выполнена с сохранением всех традиций - никаких тебе кресел или скамеек - только гранитные плиты - почти как греческий амфитеатр. Для тех, кто не желает сидеть на холодном камне, есть отдельная услуга - маленькая кожаная подушка. Их раздают у входа на трибуну - цену я не уточнял.

За час до представления площадь наполняется торговыми палатками и ожидающими зрителями. Гомон такой, аж закладывает уши. Цены - за гранью добра и зла, но никто не торгуется. Повсюду слышны вопли продавцов. Особой популярностью пользуется один из них - высокий, худощавый дядька с огромным ртом, под завязку набитым кривыми желтыми зубами. Он кричит, размахивая пакетом с арахисом, но на лице, в глазах его такой восторг, словно в руках он держит не арахис, а только что родившуюся дочь.

В вестибюле арены не протолкнуться. Внутри она тоже, кстати, выглядит вполне традиционно, даже архаично - никаких тебе металлопластиковых окон или мониторов - кирпич, гранит и кованые решетки - словом, казематы. Не удивлюсь, если в подвале - пыточные камеры с бороздками для стока крови на полу.

Мы с Анной долго безуспешно пытаемся найти верный путь в этом человековороте. Периодически нас подхватывает толпа и несет дальше по проходу. Сопротивляться бесполезно - людей так много, что любое лишнее движение гарантирует перелом. В итоге нас выносит к воротам, и молодой парень в синей майке, бросив взгляд на билеты, выводит нас на трибуну. После прохладного сумрака вестибюля я вновь попадаю под Мадридское пекло, и на мгновение слепну. Трибуны похожи на стаю бабочек - люди размахивают разноцветными веерами.

«Синяя майка» показывает нам наши места - участок плиты с черными цифрами 40 и 41. Мы садимся, но ненадолго - люди поднимаются вверх, шагая прямо по нам - в прямом смысле. Все это выглядит дико, на грани давки, но, как ни странно, никто не паникует и не возмущается, напротив, - сидящие помогают остальным. Вас не станут ругать, если, поднимаясь, вы обопретесь на чье-то плечо; и даже больше - вам помогут.

Среди всей этой «калькутты» умудряются лавировать торговцы - они в красных майках с подробным прейскурантом на спине. Умно.
Я вижу нескольких людей в дорогих костюмах с кубинскими сигарами - они весело толкаются, пробираясь к своим местам, стряхивая пепел на головы нижесидящим, и вносят дополнительную нотку абсурда в сегодняшний вечер.
Часы над восточной трибуной показывают ровно семь.
Началось.

Играет музыка «тореадор, смелее в бой», открываются ворота, и на арене появляются тореадоры. Их шестеро - и это первое, что меня удивило. Мне-то всегда казалось, что коррида - это честный бой быка и человека - один на один. А тут - шесть мужчин в черно-золотых одеждах, в смешных обтягивающих штанах и в черных шапках, похожих на перекошенные парики. Они подходят к западной трибуне и приветствуют королевское ложе. В ложе пусто - но традиция есть традиция.

Наконец, под раскаты рукоплесканий появляется бык. Животное не выглядит агрессивным - скорее растерянным; и задача шести тореадоров - разозлить его. Каждый из них по очереди выбегает в центр круга, размахивая желто-сиреневой тканью (красная, если я правильно понял, это привилегия главного тореро). Бык ревет, песок летит из-под копыт. Его шкура лоснится на солнце. Он прекрасен. Ему почти удается поддеть одного из тореадоров, ткань падает на землю, и тореро бросается бежать - неловко, даже как-то карикатурно. Для полного сходства с клоуном ему не хватает огромных ботинок. В этот момент я понимаю, что болею за быка, и жду - когда же он подцепит на рога кого-нибудь из этих недотеп.

Я сижу достаточно близко, почти у края арены, и могу видеть черные глаза быка. И мне обидно за него. Их шестеро, а он один. Он борется, а они - развлекают толпу; вот этих вот людей с кубинскими сигарами и кока-колой.

На арене появляются два всадника, на лошадях, закованных в доспехи. Они похожи на Дон-Кихотов. Размахивают копьями, кричат. Бык переключается на них, - он пытается поднять одну из лошадей на рога, но ничего не выходит - доспехи не дают ему добраться до нее. Лошадь покорно перебирает копытами, на глазах у нее - шоры.

Всадник с победным воплем вонзает копье прямо быку под лопатку. Животное отскакивает - изумленное, обиженное.
«Оставь в покое лошадей, не трать силы! Они хотят измотать тебя! Будь умней!» - Кричит Анна, и тут же оглядывается на меня. Мы испуганно улыбаемся друг другу - оказывается, мы оба болеем за быка.
Наконец, на арене появляется главный тореадор, Рамирез, - или как его там? - облаченный в бело-золотое. В его руках - две пики. Бык, конечно, бросается в бой, но он измотан.

Я до последнего надеюсь, что у быка есть тактика, что он лишь притворяется замученным, усыпляет бдительность. Но проходит минута, другая, и вот - животное уже плюется кровью, ноги заплетаются. Тореадор целился в шею и между лопатками - и теперь быку больно ходить, он борется из чистого упрямства.

Это продолжается слишком долго. Бык падает, встает, и снова нападает, падает. На черно-бурой, мокрой от крови спине его уже болтаются шесть разноцветных пик. Тореадор, Рамзес, - или как его там? - после каждой атаки кланяется толпе, а мне жаль, что я не захватил с собой помидоров - отсюда я мог бы попасть ему прямо в лоб.

Ну, в самом деле, чего ты кланяешься? Неужели так уж много мастерства нужно, чтобы добить истощенного быка? Вот если бы вы сражались один на один, я бы уважал тебя, но ты ведь вышел на арену, когда бык уже истекал кровью. И даже хуже - бык не понимает, что вы делаете с ним, он ведет честный бой, а ты - ты одет в обтягивающее трико. Даже не знаю, что хуже - смерть per se или же смерть от рук человека в дебильном трико.

Все кончилось довольно некрасиво - бык споткнулся на полном скаку и мордой пропахал борозду в песке, попытался встать, но завалился на бок, и его вырвало кровью. Зрители вскочили с мест, затрепетали вееры. Тореадор, Рубигез - или как его там? - стал кланяться пустому королевскому ложу, в то время как один совсем молодой парень (видимо, стажер) перерезал быку горло. Вот тогда-то я и пожалел, что купил самый дорогой билет, так близко к арене. Я повернулся к Анне - она зажмурилась.
- Уведи меня отсюда.

Я взял ее за руку и повел к выходу, как слепую. Мне казалось, если зрители узнают, о чем я думаю, то рассмеются: «ха, размазня! Крови испугался!» Но испугался я не крови, - чего ее бояться? - обычно я боюсь событий, кровь сопровождающих или предшествующих ей, - сегодня это аплодисменты; или, точнее, - диссонанс между происходящим на арене и зрительской реакцией.

Бросаю взгляд на хронометр - 19:30. Ровно полчаса. Вот это точность.
Уже добравшись до выхода с трибуны, я обернулся - два человека в смешных одеждах тащили быка к распахнутым воротам. Тащили за рога, и бык еще сучил одним копытом.
Зря обернулся.

Мы вышли на опустевшую площадь и пару минут молча стояли под памятником Александру Флемингу. С арены доносились звуки духовых и новые всплески рукоплесканий.
- Добро пожаловать в Мадрид. - Сказала Анна.

7.
Уже темнело, но фонари не горели. Люди ходили наэлектризованные - в прямом смысле: перед нами шла пара, парень хотел взять девушку за руку, и между ними сверкнула синяя искра. Они засмеялись. Разряды были отлично видны в сумерках.

Я прикоснулся к Анне и тоже увидел синий зигзаг.
- Скажи, а ты мстительный? - Спросила она.
- Очень.
- И как ты обычно мстишь людям?
- Пишу о них.
- Какой-то странный способ.
- Самый лучший, если пишешь правду.
И ее последняя фраза во время прощания - чистая провокация:
- Обещай никогда не писать обо мне.

link