Вектор человека видится в Любви, как основе и начале всего провселенского в человеке, а значится в дальнейшей жизни человечества. Спрашивая себя о том, что такое Любовь, можно ли разумом хотя бы приблизительно охарактеризовать? Любовь –чувство благодарности миру за то, что он и ты есть; что мир и ты взаимообусловлены ; желание слития(соития) с миром. Возможно вектор любви направлен на более тесную интеграцию человека со Вселенной, желание единения мужа и жены, матери и дитя, человека и космоса. История Христа символизирует слияние человечества со Вселенной.

вся статья здесь http://www.liveinternet.ru/users/3186072/post135430056/

"Возлюби Господа Бога твоего
всем сердцем твоим
и всею душею твоею
и всем разумением твоим;
Возлюби ближнего твоего,
как самого себя."
Мф.22,37-39

Сегодня мы поговорим о любви. Всем женщинам хочется жить в любви и растить в этом пространстве своих детей. Хочется быть любимой и счастливой! Тема эта обширна, поэтому начнём сначала! С чего же начинается любовь?.... Как Вы думаете?

С романа, который длится всю жизнь! С любви к себе!!!
Наверно у Вас были такие мысли про других людей: «как хорошо, что этот человек у меня есть! как много он даёт мне! что было бы, если бы его не было». А что было бы, если бы не было нас?! Возможность воспринимать всё, что нас окружает, ощущать, чувствовать, мыслить, общаться с дорогими нам людьми дана нам самой нашей жизнью!!! Уникальная возможность смотреть на этот Мир, двигаться в нём – это ЧУДО, которое совершается изо дня в день.

Мы часто смотрим куда-то вдаль и думаем, что там лучше, что что-то неизведанное где-то далеко достойно нашего внимания и любви... И не замечаем истинный клад под нашими же ногами! Как бы мы ни пытались отдалиться, ближе всего к себе находимся мы сами! И учиться любить нужно начиная с ближайшего окружения. Т.е. с СЕБЯ!

Только попробуйте представить, какие безграничные возможности открываются перед Вами, если Вы принимаете себя такой, какая Вы есть!.. Если Вы изучаете себя такую, какая Вы есть! Безоценочное отношение к себе бесповоротно ведёт к принятию других людей и всего, что с Вами происходит.

Когда мы принимаем себя и свои чувства и действия, то позволяем себе открываться наилучшим образом, можем увидеть те возможности и области реализации, которые обычно ускользают от нашего взора.

Когда смотрим на себя как на частичку Бога, то можем понять смысл своей жизни, ЧТО самое главное мы можем сделать сегодня, завтра...

Перестав казаться лучше, показывать свою значимость, мы снимаем напряжение, которое так мешает просто общаться. Мы можем выражать свои чувства и испытывать истинный обмен любовью и теплом.

Перестав изображать из себя то, чем мы не являемся, принимая себя, мы высвобождаем огромное количество энергии, которую можно вложить с пользой во все сферы жизни.

Только принимая себя, мы можем по-настоящему принимать и других людей. А без таких простых действий нельзя строить близкие отношения. Возвеличивая себя, мы унижаем других, а принижая себя, возвышаем других на пьедестал...

Но полюбить самого близкого человека на свете – самого себя – часто бывает непросто. У кого-то на это может уйти большая часть жизни...


«Когда я начал любить себя, я понял, что тоска и страдания – это только предупредительные сигналы о том, что я живу против своей собственной истинности.
Сегодня я знаю, что это называется «Подлинность».

Когда я начал любить себя, я понял, как сильно можно обидеть кого-то, если навязывать ему исполнение его же собственных желаний, когда время еще не подошло, и человек еще не готов, и этот человек – я сам.
Сегодня я называю это «Признание».

Когда я начал любить себя, я перестал стремиться к другой жизни, и вдруг увидел, что всё, что окружает меня, приглашает меня расти.
Сегодня я называю это «Зрелость».

Когда я начал любить себя, я понял, что при любых обстоятельствах я нахожусь в правильном месте в правильное время, и все происходит исключительно в нужный момент, поэтому я могу быть спокоен.
Теперь я называю это «Уверенность в себе».
Когда я начал любить себя, я перестал красть свое собственное время и проектировать грандиозные проекты на будущее. Сегодня я делаю только то, что приносит мне радость и счастье, то, что я люблю делать и что приводит мое сердце в радостное настроение. Я делаю это своим собственным способом и в своем собственном ритме.
Сегодня я называю это «Простота».

Когда я начал любить себя, я освободился от всего, что приносит вред моему здоровью – пищи, людей, вещей, ситуаций. Всего, что тянуло меня вниз и уводило прочь от себя. Сначала я назвал это позицией здорового эгоизма.
Сегодня я называю это «Любовь к самому себе».

Когда я начал любить себя, я перекратил пытаться всегда быть правым, и с тех пор я ошибаюсь меньше.
Теперь я узнал, что это «Скромность».

Когда я начал любить себя, я прекратил жить прошлым и беспокоиться о будущем. Сегодня я живу только настоящим моментом, в котором все происходит.
Теперь я живу каждый день, день за днем, и называю это «Осуществление».
Когда я начал любить себя, я осознал, что ум мой может расстраивать меня, и что от этого можно заболеть.
Но когда я объединил его с моим сердцем, мой разум стал моим ценным союзником.
Сегодня я зову эту взаимосвязь «Мудрость сердца».

Нам больше не нужно бояться споров, конфронтаций или разного рода проблем с собой или с другими.
Даже звезды сталкиваются, и из их столкновений рождаются новые миры.
Сегодня я знаю «Это - Жизнь».

Чарльз Чаплин. Речь на собственное 70-летие
http://www.free-meditation.ca/archives/482

Движимые желанием всё же найти заветный клад – ЛЮБОВЬ К СЕБЕ - Вы можете искать свои способы и пути. Мир обязательно будет помогать вам!
http://content.mail.ru/arch/53024/4141127.html

"Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой, / Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой!" -- распевали когда-то общегосударственную мантру строители очередной Вавилонской башни; распевали в предвкушении сладостного и долгожданного взятия штурмом небес и изгнания оттуда, так сказать, местных жителей (всех и всяческих богов), парадоксальным образом считая как штурмуемую высоту, так и удерживающую ее враждебную силу навеянной на них опийной (согласно медицинскому заключению одного из прорабов стройки) галлюцинацией.


Наивные -- они делали все возможное, чтобы не дать себе возможности ухватиться хоть за какую-нибудь соломинку после низвержения в бездну возводимого их руками и на их костях здания; ибо своею собственной рукой мог вытащить себя из трясины лишь Мюнхгаузен. От небесных "наркобаронов" отгородились "железным занавесом"; революционное правосознание подсказало, как поступить с местными дилерами-распространителями, но каналы транспортировки того, что для одних -- опиум, для других же -- благодать Божия, перекрыть полностью не удалось. И, напоенные ее лучами, вопреки всему, вырастали герои и цари духа, реализовавшие свое богоподобие.

В каждом человеке дремлет та искра, которая положит начало сожжению мусора, скопившегося в его голове -- переданного по наследству и благоприобретенного. Мусора, который при внимательном взгляде оборачивается решетками, кандалами, орудиями пыток и медленного уничтожения. Но чтобы раздуть эту искру, более того, хотя бы просто заметить в себе ее горение, оценить ее значение -- на это не всегда хватает человеческой жизни. И Небо посылает нам героев -- вестников, пророков, спасителей -- тех, кто зажигает в нас веру в несбыточное и невозможное как в единственно реальное, веру в то, что под привычной повседневной оболочкой в нас кипят неиссякаемые родники творчества и любви. "Будьте реалистами -- требуйте невозможного!"

Без героев жизнь превращается в существование. Без мучеников не было бы Церкви, без Христа не было бы человечества. Герои прошлого нас вдохновляют, герои будущего вселяют в нас надежду -- и будят героев настоящего, будят к НОРМАЛЬНОЙ, то есть героической, подвижнической жизни, к преодолению своего эго во всех его многообразных формах.

Наш облагодетельствованный центральным отоплением, электронными СМИ и демократическими выборами мир как никогда нуждается в раздувателях божественных искр, сейчас -- когда уже брезжит видение конца истории, захлебнувшейся в болоте "общества потребления". Атрофия идеалов, высокого порыва, тяги в беспредельность лишит душу жизненной силы, убьет в ней все человеческое, выхолостит все ее содержание и опустошит все ее формы, лишит возможности вырваться из царства навязанных нам интересов, влечений и зависимостей в царство свободы.

Да, эту тоску по «послезавтрашнему дню» эксплуатировали все, кому было не лень. Целые народы, потеряв ориентиры, бросались в объятия монструозных сил, стоящих за многими учениями и системами сего века. Но факт существования лжепророков и лжеучителей не должен бросать тень на самого пророка и учителя. И мир, несмотря ни на что, продолжает ждать. Ждать чуда, ждать преображения, ждать нисхождения Небесного Иерусалима.

И литература не остается непричастной к этому ожиданию, рождая образы героев. Не героев-марионеток, послушных исполнителей чужой воли, но героев-вершителей, освобождающих прежде всего самих себя -- от лжи, иллюзий, страхов, отчаяния, от власти "слепых вождей слепых".

Знаковыми в данном случае оказываются три неоднозначных произведения трех не менее неоднозначных авторов: "Над кукушкиным гнездом" Кена Кизи, "Чайка по имени Джонатан Ливингстон" Ричарда Баха и "Затворник и Шестипалый" Виктора Пелевина. Произведения, крайне непохожие друг на друга -- ни по жанру, ни по интонации, ни по настроению. И роднят их две концепции.

Полет. Птичий полет. Полет, понятый как освобождение; прорыв, понятый как единство средства и цели; полет, подразумевающий, что было откуда и зачем взлетать и что есть куда и зачем лететь -- "ведь если ты идешь, то мы идем в одну сторону, другой стороны просто нет,"-- как с северного полюса можно идти только на юг -- к свету, к Богу, совершенству, любви и свободе. Но полет требует героического самопреодоления, осознания своей настоящей природы. "Ты -- стрела, пущенная в сердце Брахмана,"-- учили индийские аскеты. Но что заставило стрелу забыть о том, что она -- стрела, птицу -- что она птица, человека -- что он образ и подобие Божие? И ответом на этот вопрос служит вторая концепция, второй смысловой центр рассматриваемых книг -- это концепция Комбината, как называл всю противодействующую полету систему Вождь Метла, пациент-сырье для одного из ее цехов, лечебницы для душевнобольных, подгоняющей под стандарт первоначально забракованные детали.

Итак, действие разворачивается в пространстве, натянутом между двумя символами, двумя столпами, двумя точками экстремума -- КОМБИНАТОМ и ПОЛЕТОМ. Научиться летать и вырваться, пока не поздно, из Комбината -- вот две цели, которые преследуют наши основные персонажи: пациенты сумасшедшего дома Вождь Метла и лесоруб, картежник и забияка Рэндл Патрик Макмерфи, две курицы -- "подопечные" бройлерного комбината им. Луначарского Затворник и Шестипалый, чайка Джонатан Ливингстон. Две цели, которые, как кантовские рассудок и чувственность, неразрывны, неразделимы, недостижимы одна без другой, предполагают одна другую. Не отрешившись от Люцифера, не сочетаешься со Христом, и наоборот -- без Христа не одолеть дьявола. Короче говоря, перед нами все та же битва Света и Тьмы, поле которой -- сердца людей. Меняются формы этой борьбы, совершенствуется, преобразуется оружие, изобретаются новые стратегии, применяется иная тактика -- но суть остается прежней. Обескрылить, обречь на переработку и взаимопожирание, сделать своей пищей, винтиком в механизме, элементом в микросхеме, лишить сущности, превратив во всего лишь средство, в пушечное мясо для бесконечной всепоглощающей войны за вселенский ГУЛаг. Или же -- помочь людям выдавить из себя бройлерного цыпленка, преобразиться из гадкого утенка в лебедя, увидеть, наконец, настоящее солнце вместо тусклых светильников птицефермы; понять, что всепоглощающий процесс выживания ведет к бессмысленной смерти, приспособления -- столкнет с тем, к чему нельзя, сохранив в себе хоть что-то живое, приспособиться; осознать, что стремиться стоит лишь к самому высокому и прекрасному, к чему можешь лишь слегка прикоснуться в самых запредельных своих мечтах и предчувствиях.

В определенном смысле все три книги представляют собою литературу для подростков. И это отнюдь не упрек и не уничижительная оценка. Просто дело в том, что подростковый, переходный возраст -- та пора в жизни человека, когда перед его глазами в полный рост (хотя еще далеко не во всей своей впечатляющей красоте) встает призрак Комбината. Его менторские интонации слышатся в поучениях родителей, которые, когда ты был еще ребенком, проповедовали тебе любовь и братство, "вечные ценности", учили альтруизму и милосердию, и вдруг -- и это не только искаженное, закомплексованное подростковое восприятие, но и вполне объективная реальность -- их устами начинает вещать какая-то сила, навязывающая тебе гораздо более жесткую мораль, сводящуюся к постулату "с волками жить -- по-волчьи выть". Зачем с ними жить и, тем паче, по какой такой веской причине мы должны с ними еще и выть -- этот вопрос остается, как правило, без ответа, если не считать отговорок типа "живя в обществе, невозможно быть свободным от общества". И эта дилемма -- "выть или не выть"-- остается актуальной в течение всей последующей человеческой жизни. Сия дилемма "неравновесна", ибо согласиться выть можно раз и навсегда, а отказываться придется перманентно, раз за разом, преодолевая за барьером барьер, за искушением искушение, которые становятся все выше и выше, утонченнее и утонченнее. "Я украдкой поглядел на Макмерфи. Он сидел в своем углу -- минутный отдых перед следующим раундом, а раундов еще предстояло много. То, с чем он дрался, нельзя победить раз и навсегда. Ты можешь только побеждать раз за разом, пока держат ноги, а потом твое место займет кто-то другой."

Но что же такое Комбинат? Что это за безликое войско, с которым ведется неравный бой? Мы видим лишь внешние его манифестации, лишь поверхностные его проявления. У Пелевина -- это "бройлерный комбинат им. Луначарского, где куры живут в 70 изолированных друг от друга отсеках, создают в них свои специфические моральные нормы и свои модели Вселенной, оправдывающие их борьбу за лучшие места у кормушки-поилки, готовятся к "решающему этапу", т.е. к смерти под ножом в "цехе №1", к цели и венцу своего существования, не ведая, что подлинная его цель -- служить богам-людям пищей. У Баха -- это чаечья Стая и ее законы, согласно которым "мы брошены в мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит сил", а этот "мир"включает в себя лишь прибрежные скалы да рыболовные суда -- источник халявного пропитания; попытка же расширить его границы и наполнить жизнь иным смыслом считается подрывной деятельностью и карается изгнанием. И, наконец, у Кизи -- это отделение психиатрической лечебницы, где заправляет всем Старшая Сестра, "важный чиновник" на службе у Комбината, вживляющего в людей свои датчики и микросхемы, дабы лишить их свободной воли, привести к единообразию, убить жизнь путем превращения организма в механизм.

Что же кроется за этими, кстати говоря, не новыми образами (Не новыми -- ибо они представали, начиная с "Легенды о Великом Инквизиторе" Достоевского, в великих антиутопиях двадцатого века -- антиутопиях Замятина, Хаксли и Оруэлла)?

В каждой культуре, на разных временных отрезках ее существования при столкновении с инфернальными силами вырабатывался свой, особенный тип всепропитывающего страха, свой параноидальный синдром с оригинальным орнаментом неврозов вокруг него. В античности это был страх перед молотом судьбы, которая правит даже богами, перед ужасным ликом которой теряют свое значение любые заслуги, добродетели, хитрый расчет и могущество. В Китае -- это боязнь "потерять лицо", быть выброшенным за пределы семейных и общественных институтов. В средневековой Европе -- это ужас перед нежитью, перед тем, что выпало из божественного универсума, умерло для Бога, но, тем не менее, продолжает жить: объектом фобии здесь выступает вся демоническая иерархия -- от Люцифера до третьеразрядных бесов, упырей, инкубов, суккубов и прочей ночной нечисти.

Двадцатый же век породил новый, доселе невиданный тип паранойи. Она -- результат сложения многих векторов влияния: к ее разрастанию "приложили руку" и материалистическая "естественнонаучная" философия с ее тезисом о всевластии и незыблемости примитивно и плоско понятых законов природы, доктрина эволюции как результата естественного отбора, промышленная революция, сформировавшая индустриальное общество, возрастающая связность и цельность мира и, конечно, впечатляющие эффекты функционирования тоталитарных государственно-общественных систем.

В ее формах в европейский мир вошла индо-буддистская идея колеса сансары, изменчивого мира, подпавшего порче, вовлекающего сознание в разного рода зависимости и обрекающего его на зацикленность в одном и том же кругу болезненных, обусловливающих друг друга переживаний и представлений, блокирующих пути познания истинной природы мира и "я", сводящих идеалы к интересам, любовь к привязанности.

Современная европейская сансара является нам в образе не колеса, но миллионов колес, шестеренок, приводных ремней и электронных схем. Это конвейер. Тоже, в некотором смысле, колесо. Конвейер из пинкфлойдовской "Стены", человеческая мясорубка для приготовления фарша, из которого будут вылеплены "люди нового типа", не способные, кроме обслуживания этого конвейера, ни на что. Именно таким образом в кинофантастике действует "Нечто", проникающее в живые организмы, полностью их перерабатывающее и включающее в свой суперорганизм, сохраняя их форму, так что вроде бы все остается как прежде, только люди перестали быть людьми, став марионетками в руках кого-то, таинственного, грозного, неразличимого.

Люди веками размышляли о природе тираний, о природе рабства, о властных отношениях, пожирающих и подчиняющих себе все стороны жизни индивидуума. "Наивные идеалисты" полагали, что источником тирании является сам тиран, узурпирующий власть, его приближенные, правящий класс и так далее, деля мир на черное и белое, на угнетателей и угнетенных. Они свергали ненавистных правителей, убивали драконов, не подозревая, что в них самих уже подрастает и набирается сил детище поверженного монстра, которое их руками возведет еще более высокие стены между человеком и землей обетованной.

Но у Комбината нет хозяина среди смертных. Тот, кто кажется нам владельцем фирмы -- такая же марионетка, как и последняя уборщица в этой фирме. Председатель совета ее директоров, ослушавшийся нездешнего держателя контрольного пакета акций, теряет контроль, власть тем или иным способом ускользает из его рук.

Ибо власть, как справедливо заметил Мишель Фуко, первична по отношению к ее физическим институтам. Последние -- лишь ее кристаллизовавшиеся манифестации. Она же пропитывает собою весь социум, все социальные отношения, будь то отношения отца и сына, мужа и жены, учителя и ученика, государя и подданных. "Угнетенные" и "угнетатели"-- это только роли в большой пьесе, это только части одного тела, детали в одной машине. Как у Лернейской гидры вместо отрубленных голов вырастали новые, так и властная система меняет своих прислужников: принц становится нищим или наоборот, Комбинат же продолжает функционировать, как ни в чем ни бывало. А цель его функционирования -- замкнуть на себя все энергетические каналы человека -- все его интересы, желания, стремления, заставить служить себе, своей агрессивной, корыстной, захватнической и вампирической природе, обратить в Комбинат все то, что не-Комбинат.

"Хардинг говорит, что большинство зол -- от старшей сестры. Почти все считают так же, но Макмерфи уже сомневается. Он говорит, что раньше тоже так думал, а теперь не знает. Он не думает, что, если ее убрать, многое изменится: за всем этим кабаком стоит нечто большее... Старшая сестра -- просто озлобленная бессердечная старуха... от нее избавишься, а от настоящей, скрытой заразы, из-за которой все жалобы, не избавишься".

Но, что бы там ни говорил Фуко и прочие адепты постмодерна, как бы мы ни пытались защититься, отгородиться от кошмарного опыта двадцатого столетия, опыта столкновения с системами тотального контроля, бюрократическо-репрессивными или же экономико-масскультурными -- в глубине души человек отдает себе отчет: власть не безлична. Комбинат -- это проявление одной из форм жизни, имеющей в нас свою долю. В истории человечества являлось множество особей этого вида: они имели свою физиономию, свой характер, свои цели и ценности, и даже свои эстетические пристрастия. Им можно, конечно, отказать в одушевленности, но на тех же основаниях можно отказать в ней и животным, как это сделал Декарт, и людям -- как Ламетри в своем труде "Человек-машина". Власть -- это Левиафан Гоббса, "самое холодное из всех чудовищ" (согласно Ницше) -- перед нами не просто поэтическая метафора. Европейская цивилизация уже один раз попыталась "расколдовать" мир, изгнать из него все волшебное, забыть про небесное воинство и адские орды. Вышло как у Булгакова:"Да что это у вас чего ни хватишься, того нет!" И, словно обрадовавшись тому, что о них забыли, эти якобы плоды мракобесия и обскурантизма полезли изо всех щелей -- и крайне показательно, что их жертвой более полувека назад стала Германия, оплот европейской культуры, мировая законодательница философских и музыкальных мод. Полезли -- как будто в насмешку над "повзрослевшим", не верящим больше в "детские сказки" человечеством.

Тот же, кто не забыл "детские сказки" или же заново открыл и переосмыслил их для себя, увидит, что за всеми проявлениями Комбината скрывается могучая злая воля какого-то существа -- из тех, кому наши невежественные предки давали имена демонов, бесов, асуров, ракшасов. И такое мифологическое видение этой проблемы может оказаться гораздо более полезным, чем рационалистическо-философское, так как позволит избежать многих трагических ошибок, связанных с путаницей между живым и мертвым: поможет не оказаться в роли лягушек из стихотворения Чуковского. Помните? "На камне лягушки сидели,/ На камень лягушки глядели./ Вдруг на ноги камень вскочил / И за ноги их ухватил./ И они закричали от страха:/ "Это ЧЕ! Это РЕ! Это ПАХА!"

Но, в конце концов, кому как больше нравится. Скажем, в лицо Медузе Горгоне не рекомендовалось смотреть прямо, а предлагалось пользоваться щитом, как зеркалом. Так, может быть, номиналистические и деперсоналистические теории, лишающие явления сущности, и выполняют роль такого щита, защищающего нашу хрупкую психику от возможного шока. Но тогда не стоит забывать о том, что зеркала нуждаются в протирке -- во избежание сокрушительного поражения в битве с врагом, личным ли, безличным ли, живым или мертвым -- неважно; главное -- с врагом хитрым, активным, агрессивным, злобным, мстительным и беспощадным.

Итак, битва наших персонажей -- это повторение архетипической битвы героя с чудовищем: Геракла с Гидрой, Добрыни Никитича со Змеем Горынычем, Ланселота с драконом. Все эти архетипические герои -- носители высшей правды, высшего закона, верящие в средоточие совершенной любви, красоты и справедливости; и из этого средоточия на них низливаются потоки силы и света, делающие возможной победу.

Но поскольку, как уже говорилось, идея Комбината сродни идее сансары, постольку и героизм борцов с ним в значительной степени буддизирован (см. примечание в конце текста). Герои этой войны -- не рыцари, но беглецы: они не преобразуют мир, а покидают его. Рожденные в инкубаторе Затворник и Шестипалый не знают о подлинном, за-комбинатном мире ничего -- кроме того, что их предки когда-то умели летать; но они даже не имеют понятия, какое, собственно, значение вкладывается в этот глагол. "Шестипалый вытянул перед собой руки -- тонкие, бессильные, они выглядели довольно жалко. -- Когда-то они служили нам для полета,-- сказал Затворник,-- но потом все изменилось. -- А что такое полет? -- Точно этого не знает никто. Единственное, что известно,-- это то, что надо иметь сильные руки." Вождь Метла, заколотый нейролептиками, в течение многих лет оглушаемый электрошоком, тоже почти забыл о том, что где-то еще есть места, где человек может быть свободным; у него тоже нет ничего, кроме смутных воспоминаний -- о родной природе, о своем племени, о могучем и добром отце. Отсюда их сумрачный буддистский эскапизм: мир таков, каков он есть, его не изменишь, из него можно только вырваться, полагаясь при этом лишь на свои собственные силы. Что ждет их за пределами их клетки -- им не известно: слепому не объяснить, что такое цвет, что такое живопись. Он желает лишь прозреть -- а дальше будет видно. В принципе этот эскапизм свойственен множеству общественных и культурных явлений второй половины нашего столетия -- дают о себе знать опять-таки та самая травма, рана, нанесенная войнами и диктатурами, а с другой стороны -- разочарование в революциях, реформах и прочей социальной деятельности, которая не приводит к кардинальным переменам, но переливает воду из пустого в порожнее, подсовывая в итоге вместо редьки хрен. Вывод: остается только побег, внутренний или внешний. Либо в леса, в пустыню, на Алтай, в Индию, в Тибет,-- либо в мир снов, видений, фантазий, галлюцинаций, в виртуальную реальность.

Другими словами, побег из антиутопию в утопию.

Мы все живем между утопиями и антиутопиями. Они постоянно вторгаются в нашу жизнь и сознание, сменяя друг друга, свергая, дискредитируя, уничтожая – но и переплетаясь самыми хитроумными способами. И это естествоенно. Жизнь без утопий пресна и лишена надежды, сводится к стремлению твердо занять в мире свою экологическую нишу, пометить территорию, чтобы другим заходить неповадно было, и наплодить потомство, которое повторит тот же пахнущий дурной бесконечностью путь. Без утопий люди стали бы подобны тараканам или акулам – совершенным в плане приспособленности к условиям своего существования тварям, безупречным машинам паразитизма или убийства. Царство «здравомыслия», сухого расчета, рациональности и прагматизма – самое иррациональное царство из всех возможных. Когда перестаешь верить «золотым снам», сном становится все, утрачиваются все ориентиры, Космос обращается в хаос. Ratio, отвергнув все прочее, уничтожает само себя, засыпает, не получая для себя благодатной пищи извне, из областей несказанного.

«Добро и зло в Стране чудес, как и везде, встречаются, / Но только здесь они живут на разных берегах», - написал Высоцкий. Утопии и антиутопии концептуализируют и «овеществляют» абстрактные добро и зло, «вылавливая» их из окружающего мира. Конечно, благими намерениями бывает вымощена дорога в ад – и так бывает чаще, чем хотелось бы. Прекрасная гипотетическая бумажная утопия может обернуться зловещей и вполне осязаемой антиутопией. Но любопытно было бы посмотреть, во что превратились бы мы, если нашу историю лишить «иллюзий» - Небесного Иерусалима и Третьего Рима, Города Солнца и Страны Гуигнгнмов, коммунистического братства и американской мечты, Западного Рая Амитабхи Будды и хипповой Flower Power. Когда в августе 91 года за три мистических дня (и число «три» для христиан многозначительно, и день 19 августа, между прочим – праздник Преображения Господня на горе Фавор) рухнула власть очередного Комбината, многим казалось, что при дверях уже ни больше ни меньше, как Царствие Небесное, новая эра, сатья-юга. И без этой веры в на данный момент несбыточное, пусть и не всегда осознаваемой, кто бы стал закидывать танки цветами, разрисовывать их пацификами? Что, кроме этой веры, могло зажечь глаза и осветить лица людей в Москве в те дни, словно они полагали, что больше не будет уже «ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная»? Пусть потом надежды рухнули, крылья не подняли на воздух, выросли новые стены восстановленного Комбината – но та вера не была ложной, вера в обетованную свободу, о которой молится добрая половина человечества: «Да придет Царствие Твое».

Вождь Метла и Затворник с Шестипалым бегут не в «нормальный мир», а в сказку. Для них уже нет «нормального мира». Они долго сидели в яме – а из ямы, кроме неба, ничего не видно. Их история (для нас) на этом заканчивается. «Шестипалый повернул голову к Затворнику. – Куда? – прокричал он. – На юг, - коротко ответил Затворник. – А что это? – спросил Шестипалый. – Не знаю, ответил Затворник, - но это вон там». Вождь Метла бежит в Мексику (или Канаду?). Они достигли нирваны, за ними закрывается дверь, и далее их пути неисследимы. Как водится в сказках: «Они поженились, жили долго и счастливо и умерли в один день».

Кизи с Пелевиным почтительно останавливаются перед выбитыми стеклами, в которые выпорхнули их герои. Их сказка не сказывается, то бишь несказуема. Но и о несказуемом можно помечтать. И сказочник Бах ведет свою чайку дальше и дальше по дорогам Утопии.

И оказывается, что если взглянуть на Комбинат извне, с высоты птичьего Полета, на ад из рая, то можно увидеть, что он обречен на работу вхолостую, что его вирус поражает только поверхностные ткани души, в глубину же ему нет доступа. В сердце последнего его раба горит вечный огонь свободы, «дар тому, кто рожден летать». Сколько ни заматывай лампочку изолентой, ее свет не потушить; если прекрасная серебряная чеканка почернела – достаточно взять тряпку и протереть поверхность.

Многие, однако, могут меня неправильно понять. «В вашей трактовке, - скажут они, - Комбинатом является любое человеческое сообщество, поскольку оно неизбежно спаяно определенными традициями, мифологией, нормами, обычаями, ценностями и целями, властными отношениями того или иного рода. Вы же расцениваете все эти связующие людей между собой компоненты как зло, ограничивающее и сковывающее личность, призываете разрушить все нормы и начать процесс всеобщей маргинализации. Все это – не более, чем очередная проповедь безоглядного анархизма, индивидуализма, выражение инстинктивной ненависти к любой форме социальности, очередное «до основанья, а затем».

Нет, речь идет не об этом.

Как человек обладает телом, внешностью, чертами лица, внутренними органами, эмоциями, характером и мышлением, так неотъемлемой его частью являются и его социальные облачения: на его сознание накладывают свой отпечаток, в нем присутствуют его семья, его социальный и профессиональный слой, его государство, его народ со своей неповторимой культурой. На этом построена возможность хоть как-то понимать друг друга – хотя можно задать вопрос, не блокируют ли эти «посредники» возможность непосредственного, прямого понимания, в котором уже нет разделения на «свое» и «чужое». Совершив без должной духовной подготовки социальный стриптиз, сорвав с себя все коллективное, человек может потерять возможность творить, ибо утратится материал для творчества, исчезнет способность к символизации. Может быть утрачена, по причине непонимания, и любовь – а свобода без любви не более чем броуновское движение, целиком и полностью, как это ни парадоксально, механически обусловленное, детерминированное. Разрушая культурный космос, мы рискуем попасть не просто в хаос, но в хаос, чреватый антикосмосом – то есть «новым порядком» или зоной, царством Кащея Бессмертного. Так, в романе «Повелитель Мух» Гардинга дети, попавшие на необитаемый остров, освободившиеся от опеки взрослых и от всех их установлений, постулируют в итоге для себя законы настолько чудовищного свойства, как будто бы одним из их советников был кто-нибудь из создателей Третьего Рейха.

Так что Комбинат – это не общество как таковое, но его демоническое alter ego, антипод общества, основанного на любви, творчестве и свободе, Владимиром Соловьевым названного Богочеловечеством, общества, которое учит каждого своего члена пользоваться крыльями, помогает взлететь. Подлинное общество – это школа, но не острог. А покамест в каждом реальном, то есть промежуточным между первой и вторым обществе живут обе эти тенденции – тюрьма Комбината и школа Полета. Мы же – словно гусеницы, которых которых одни силы готовят к превращению в бабочек, другие же – пугают нас неизвестностью и соблазняют образами Счастливой Гусеницы, Сытой Гусеницы, Интеллектуальной и Могучей Гусеницы, тоталитарным кнутом и псевдолиберальным пряником привязывают нас к земле, снова и снова заставляют за чечевичную похлебку продавать божественное первородство – продавать еще не выросшие крылья.

Но отважившихся, несмотря ни на что, отправиться в паломничество к «месту, которого нет», в «Безместию», ждет открытие – открытие, которое ждало чайку по имени Джонатан Ливингстон на Небесах, где его новые овладевшие искусством полета просветленные братья сообщили ему, что «Небеса – это не место и не время. Небеса – это достижение совершенства».

1998

Примечание. Под «буддизмом» в статье понимается скорее миф о буддизме, в значительной части разделяемый европейской христианской интеллигенцией, в том числе и Даниилом Андреевым. «Эскапизм», «сумрачность», «пессимизм» не имеют отношения к буддийской традиции как к целому. Так, к примеру, в практиках буддизма Ваджраяны присутствует молитва буддам и бодхисатвам, в которой выражается надежда, что в результате их сострадательной деятельности «сансара опустеет».

Автор: Дмитрий Ахтырский
http://rozamira.ws/myth-cultura/57-revolucionnaja-ornitologija

Видимо, не отцепится это все от меня, пока не напишется. Сдаюсь и пишу.

Как же она все-таки передается, травма?
Понятно, что можно всегда все объяснить «потоком», «переплетениями», «родовой памятью» и т. д. , и, вполне возможно, что совсем без мистики и не обойдешься, но если попробовать? Взять только самый понятный, чисто семейный аспект, родительско-детские отношения, без политики и идеологии. О них потом как-нибудь.
Живет себе семья. Молодая совсем, только поженились, ждут ребеночка. Или только родили. А может, даже двоих успели. Любят, счастливы, полны надежд. И тут случается катастрофа. Маховики истории сдвинулись с места и пошли перемалывать народ. Чаще всего первыми в жернова попадают мужчины. Революции, войны, репрессии – первый удар по ним.
И вот уже молодая мать осталась одна. Ее удел – постоянная тревога, непосильный труд (нужно и работать, и ребенка растить), никаких особых радостей. Похоронка, «десять лет без права переписки», или просто долгое отсутствие без вестей, такое, что надежда тает. Может быть, это и не про мужа, а про брата, отца, других близких.
Каково состояние матери? Она вынуждена держать себя в руках, она не может толком отдаться горю. На ней ребенок (дети), и еще много всего. Изнутри раздирает боль, а выразить ее невозможно, плакать нельзя, «раскисать» нельзя. И она каменеет. Застывает в стоическом напряжении, отключает чувства, живет, стиснув зубы и собрав волю в кулак, делает все на автомате. Или, того хуже, погружается в скрытую депрессию, ходит, делает, что положено, хотя сама хочет только одного – лечь и умереть. Ее лицо представляет собой застывшую маску, ее руки тяжелы и не гнутся. Ей физически больно отвечать на улыбку ребенка, она минимизирует общение с ним, не отвечает на его лепет. Ребенок проснулся ночью, окликнул ее – а она глухо воет в подушку. Иногда прорывается гнев. Он подполз или подошел, теребит ее, хочет внимания и ласки, она когда может, отвечает через силу, но иногда вдруг как зарычит: «Да, отстань же», как оттолкнет, что он аж отлетит. Нет, она не него злится – на судьбу, на свою поломанную жизнь, на того, кто ушел и оставил и больше не поможет.
Только вот ребенок не знает всей подноготной происходящего. Ему не говорят, что случилось (особенно если он мал). Или он даже знает, но понять не может. Единственное объяснение, которое ему в принципе может прийти в голову: мама меня не любит, я ей мешаю, лучше бы меня не было. Его личность не может полноценно формироваться без постоянного эмоционального контакта с матерью, без обмена с ней взглядами, улыбками, звуками, ласками, без того, чтобы читать ее лицо, распознавать оттенки чувств в голосе. Это необходимо, заложено природой, это главная задача младенчества. А что делать, если у матери на лице депрессивная маска? Если ее голос однообразно тусклый от горя, или напряжено звенящий от тревоги?
Пока мать рвет жилы, чтобы ребенок элементарно выжил, не умер от голода или болезни, он растет себе, уже травмированный. Не уверенный, что его любят, не уверенный, что он нужен, с плохо развитой эмпатией. Даже интеллект нарушается в условиях депривации.
Помните картину «Опять двойка»? Она написана в 51. Главному герою лет 11 на вид. Ребенок войны, травмированный больше, чем старшая сестра, захватившая первые годы нормальной семейной жизни, и младший брат, любимое дитя послевоенной радости – отец живой вернулся. На стене – трофейные часы. А мальчику трудно учиться.
Конечно, у всех все по-разному. Запас душевных сил у разных женщин разный. Острота горя разная. Характер разный. Хорошо, если у матери есть источники поддержки – семья, друзья, старшие дети. А если нет? Если семья оказалась в изоляции, как «враги народа», или в эвакуации в незнакомом месте? Тут или умирай, или каменей, а как еще выжить?
Идут годы, очень трудные годы, и женщина научается жить без мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Конь в юбке. Баба с яйцами. Назовите как хотите, суть одна. Это человек, который нес-нес непосильную ношу, да и привык. Адаптировался. И по-другому уже просто не умеет. Многие помнят, наверное, бабушек, которые просто физически не могли сидеть без дела. Уже старенькие совсем, все хлопотали, все таскали сумки, все пытались рубить дрова. Это стало способом справляться с жизнью. Кстати, многие из них стали настолько стальными – да, вот такая вот звукопись – что прожили очень долго, их и болезни не брали, и старость. И сейчас еще живы, дай им Бог здоровья.
В самом крайнем своем выражении, при самом ужасном стечении событий, такая женщина превращалась в монстра, способного убить своей заботой. И продолжала быть железной, даже если уже не было такой необходимости, даже если потом снова жила с мужем, и детям ничего не угрожало. Словно зарок выполняла.
Ярчайший образ описан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом».
А вот что пишет о «Страшной бабе» Екатерина Михайлова («Я у себя одна» книжка называется): «Тусклые волосы, сжатый в ниточку рот…, чугунный шаг… Скупая, подозрительная, беспощадная, бесчувственная. Она всегда готова попрекнуть куском или отвесить оплеуху: «Не напасешься на вас, паразитов. Ешь, давай!»…. Ни капли молока не выжать из ее сосцов, вся она сухая и жесткая…» Там еще много очень точного сказано, и если кто не читал эти две книги, то надо обязательно.
Самое страшное в этой патологически измененной женщине – не грубость, и не властность. Самое страшное – любовь. Когда, читая Санаева, понимаешь, что это повесть о любви, о такой вот изуродованной любви, вот когда мороз-то продирает. У меня была подружка в детстве, поздний ребенок матери, подростком пережившей блокаду. Она рассказывала, как ее кормили, зажав голову между голенями и вливая в рот бульон. Потому что ребенок больше не хотел и не мог, а мать и бабушка считали, что надо. Их так пережитый голод изнутри грыз, что плач живой девочки, родной, любимой, голос этого голода перекрыть не мог.
А другую мою подружку мама брала с собой, когда делала подпольные аборты. И она показывала маленькой дочке полный крови унитаз со словами: вот, смотри, мужики-то, что они с нами делают. Вот она, женская наша доля. Хотела ли она травмировать дочь? Нет, только уберечь. Это была любовь.
А самое ужасное – что черты «Страшной бабы» носит вся наша система защиты детей до сих пор. Медицина, школа, органы опеки. Главное – чтобы ребенок был «в порядке». Чтобы тело было в безопасности. Душа, чувства, привязанности – не до этого. Спасти любой ценой. Накормить и вылечить. Очень-очень медленно это выветривается, а нам-то в детстве по полной досталось, няньку, которая половой тряпкой по лицу била, кто не спал днем, очень хорошо помню.
Но оставим в стороне крайние случаи. Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода расказы про послевоенное детство? "Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!" -- это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых -- кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.
Травма пошла на следующий виток.
А теперь прозой-2

Настанет время, и сам этот ребенок создаст семью, родит детей. Годах примерно так в 60-х. Кто-то так был «прокатан» железной матерью, что оказывался способен лишь воспроизводить ее стиль поведения. Надо еще не забывать, что матерей-то многие дети не очень сильно и видели, в два месяца – ясли, потом пятидневка, все лето – с садом на даче и т . д. То есть «прокатывала» не только семья, но и учреждения, в которых «Страшных баб» завсегда хватало.

Но рассмотрим вариант более благополучный. Ребенок был травмирован горем матери, но вовсе душу ему не отморозило. А тут вообще мир и оттепель, и в космос полетели, и так хочется жить, и любить, и быть любимым.
Впервые взяв на руки собственного, маленького и теплого ребенка, молодая мама вдруг понимает: вот он. Вот тот, кто наконец-то полюбит ее по-настоящему, кому она действительно нужна. С этого момента ее жизнь обретает новый смысл. Она живет ради детей. Или ради одного ребенка, которого она любит так страстно, что и помыслить не может разделить эту любовь еще на кого-то.
Она ссорится с собственной матерью, которая пытается отстегать внука крапивой – так нельзя. Она обнимает и целует свое дитя, и спит с ним вместе, и не надышится на него, и только сейчас, задним числом осознает, как многого она сама была лишена в детстве. Она поглощена этим новым чувством полностью, все ее надежды, чаяния – все в этом ребенке. Она «живет его жизнью», его чувствами, интересами, тревогами. У них нет секретов друг о друга. С ним ей лучше, чем с кем бы то ни было другим.
И только одно плохо – он растет. Стремительно растет, и что же потом? Неужто снова одиночество? Неужто снова – пустая постель? Психоаналитики тут бы много чего сказали, про перемещенный эротизм и все такое, но мне сдается, что нет тут никакого эротизма особого. Лишь ребенок, который натерпелся одиноких ночей и больше не хочет. Настолько сильно не хочет, что у него разум отшибает. «Я не могу уснуть, пока ты не придешь». Мне кажется, у нас в 60-70-е эту фразу чаще говорили мамы детям, а не наоборот.
Что происходит с ребенком? Он не может не откликнуться на страстный запрос его матери о любви. Это вывшее его сил. Он счастливо сливается с ней, он заботится, он боится за ее здоровье.
Самое ужасное – когда мама плачет, или когда у нее болит сердце. Только не это. «Хорошо, я останусь, мама. Конечно, мама, мне совсем не хочется на эти танцы». Но на самом деле хочется, ведь там любовь, самостоятельная жизнь, свобода, и обычно ребенок все-таки рвет связь, рвет больно, жестко, с кровью, потому что добровольно никто не отпустит. И уходит, унося с собой вину, а матери оставляя обиду. Ведь она «всю жизнь отдала, ночей не спала». Она вложила всю себя, без остатка, а теперь предъявляет вексель, а ребенок не желает платить. Где справедливость? Тут и наследство "железной" женщины пригождается, в ход идут скандалы, угрозы, давление. Как ни странно, это не худший вариант. Насилие порождает отпор и позволяет-таки отделиться, хоть и понеся потери.
Некоторые ведут свою роль так искусно, что ребенок просто не в силах уйти. Зависимость, вина, страх за здоровье матери привязывают тысячами прочнейших нитей, про это есть пьеса Петрушевской «Пока она умирала», по которой гораздо более легкий фильм снят, там Васильева маму играет, а Янковский – претендента на дочь. Каждый Новый год показывают, наверное, видели все. А лучший – с точки зрения матери – вариант, если дочь все же сходит ненадолго замуж и останется с ребенком. И тогда сладкое единение можно перенести на внука и длить дальше, и, если повезет, хватит до самой смерти.
И часто хватает, поскольку это поколение женщин гораздо менее здорово, они часто умирают намного раньше, чем их матери, прошедшие войну. Потому что стальной брони нет, а удары обиды разрушают сердце, ослабляют защиту от самых страшных болезней. Часто свои неполадки со здоровьем начинают использовать как неосознанную манипуляцию, а потом трудно не заиграться, и вдруг все оказывается по настоящему плохо. При этом сами они выросли без материнской внимательной нежной заботы, а значит, заботиться о себе не привыкли и не умеют, не лечатся, не умеют себя баловать, да, по большому счету, не считают себя такой уж большой ценностью, особенно если заболели и стали «бесполезны».
Но что-то мы все о женщинах, а где же мужчины? Где отцы? От кого-то же надо было детей родить?
С этим сложно. Девочка и мальчик, выросшие без отцов, создают семью. Они оба голодны на любовь и заботу. Она оба надеются получить их от партнера. Но единственная модель семьи, известная им – самодостаточная «баба с яйцами», которой, по большому счету, мужик не нужен. То есть классно, если есть, она его любит и все такое. Но по-настоящему он ни к чему, не пришей кобыле хвост, розочка на торте.
«Посиди, дорогой, в сторонке, футбол посмотри, а то мешаешь полы мыть. Не играй с ребенком, ты его разгуливаешь, потом не уснет. Не трогай, ты все испортишь. Отойди, я сама» И все в таком духе. А мальчики-то тоже мамами выращены. Слушаться привыкли. Психоаналитики бы отметили еще, что с отцом за маму не конкурировали и потому мужчинами себя не почувствовали. Ну, и чисто физически в том же доме нередко присутствовала мать жены или мужа, а то и обе. А куда деваться? Поди тут побудь мужчиной…
Некоторые мужчины находили выход, становясь «второй мамой». А то и единственной, потому что сама мама-то, как мы помним, «с яйцами» и железом погромыхивает. В самом хорошем варианте получалось что-то вроде папы дяди Федора: мягкий, заботливый, чуткий, все разрешающий.
В промежуточном – трудоголик, который просто сбегал на работу от всего от этого. В плохом --- алкоголик. Потому что мужчине, который даром не нужен своей женщине, который все время слышит только «отойди, не мешай», а через запятую «что ты за отец, ты совершенно не занимаешься детьми» (читай «не занимаешься так, как Я считаю нужным» , остается или поменять женщину – а на кого, если все вокруг примерно такие? – или уйти в забытье.
С другой стороны, сам мужчина не имеет никакой внятной модели ответственного отцовства. На их глазах или в рассказах старших множество отцов просто встали однажды утром и ушли – и больше не вернулись. Вот так вот просто. И ничего, нормально. Поэтому многие мужчины считали совершенно естественным, что, уходя из семьи, они переставали иметь к ней отношение, не общались с детьми, не помогали. Искренне считали, что ничего не должны «этой истеричке», которая осталась с их ребенком, и на каком-то глубинном уровне, может, были и правы, потому что нередко женщины просто юзали их, как осеменителей, и дети были им нужнее, чем мужики. Так что еще вопрос, кто кому должен. Обида, которую чувствовал мужчина, позволяла легко договориться с совестью и забить, а если этого не хватало, так вот ведь водка всюду продается.
Ох, эти разводы семидесятых -- болезненные, жестокие, с запретом видеться с детьми, с разрывом всех отношений, с оскорблениями и обвинениями. Мучительное разочарование двух недолюбленных детей, которые так хотели любви и счастья, столько надежд возлагали друг на друга, а он/она – обманул/а, все не так, сволочь, сука, мразь… Они не умели налаживать в семье круговорот любви, каждый был голоден и хотел получать, или хотел только отдавать, но за это – власти. Они страшно боялись одиночества, но именно к нему шли, просто потому, что, кроме одиночества никогда ничего не видели.
В результате – обиды, душевные раны, еще больше разрушенное здоровье, женщины еще больше зацикливаются на детях, мужчины еще больше пьют.
У мужчин на все это накладывалась идентификация с погибшими и исчезнувшими отцами. Потому что мальчику надо, жизненно необходимо походить на отца. А что делать, если единственное, что о нем известно – что он погиб? Был очень смелым, дрался с врагами – и погиб? Или того хуже – известно только, что умер? И о нем в доме не говорят, потому что он пропал без вести, или был репрессирован? Сгинул – вот и вся информация? Что остается молодому парню, кроме суицидального поведения? Выпивка, драки, сигареты по три пачки в день, гонки на мотоциклах, работа до инфаркта. Мой отец был в молодости монтажник-высотник. Любимая фишка была – работать на высоте без страховки. Ну, и все остальное тоже, выпивка, курение, язва. Развод, конечно, и не один. В 50 лет инфаркт и смерть. Его отец пропал без вести, ушел на фронт еще до рождения сына. Неизвестно ничего, кроме имени, ни одной фотографии, ничего.
Вот в таком примерно антураже растут детки, третье уже поколение.
В моем классе больше, чем у половины детей родители были в разводе, а из тех, кто жил вместе, может быть, только в двух или трех семьях было похоже на супружеское счастье. Помню, как моя институтская подруга рассказывала, что ее родители в обнимку смотрят телевизор и целуются при этом. Ей было 18, родили ее рано, то есть родителям было 36-37. Мы все были изумлены. Ненормальные, что ли? Так не бывает!
Естественно, соответствующий набор слоганов: «Все мужики – сволочи», «Все бабы – суки», «Хорошее дело браком не назовут». А что, жизнь подтверждала. Куда ни глянь…
Но случилось и хорошее. В конце 60-х матери получили возможность сидеть с детьми до года. Они больше не считались при этом тунеядками. Вот кому бы памятник поставить, так автору этого нововведения. Не знаю только, кто он. Конечно, в год все равно приходилось отдавать, и это травмировало, но это уже несопоставимо, и об этой травме в следующий раз. А так-то дети счастливо миновали самую страшную угрозу депривации, самую калечащую – до года. Ну, и обычно народ крутился еще потом, то мама отпуск возьмет, то бабушки по очереди, еще выигрывали чуток. Такая вот игра постоянная была – семья против «подступающей ночи», против «Страшной бабы», против железной пятки Родины-матери. Такие кошки-мышки.
А еще случилось хорошее – отдельно жилье стало появляться. Хрущобы пресловутые. Тоже поставим когда-нибудь памятник этим хлипким бетонным стеночкам, которые огромную роль выполнили – прикрыли наконец семью от всевидящего ока государства и общества. Хоть и слышно было все сквозь них, а все ж какая-никакая – автономия. Граница. Защита. Берлога. Шанс на восстановление.
Третье поколение начинает свою взрослую жизнь со своим набором травм, но и со своим довольно большим ресурсом. Нас любили. Пусть не так, как велят психологи, но искренне и много. У нас были отцы. Пусть пьющие и/или «подкаблучники» и/или «бросившие мать козлы» в большинстве, но у них было имя, лицо и они нас тоже по своему любили. Наши родители не были жестоки. У нас был дом, родные стены.
Не у все все одинаково, конечно, были семье более и менее счастливые и благополучные.
Но в общем и целом.
Короче, с нас причитается. Но про это в следующий раз.
А теперь прозой -- методологическое отступление

Прежде чем перейти к следующему поколению, несколько моментов мне кажется важным проговорить.
Я уже привыкла, что сколько раз не пиши в конце и ли начале текста что-нибудь вроде «конечно, все люди и семьи разные и бывает все по-разному», всегда нн-ое число комментов будет следующего содержания: «а я не согласен, все люди и семьи разные и бывает все по-разному». Это нормально. Меня больше беспокоит, что кто-то и с тревогой спрашивает: а у нас все не так, мы что, не со всеми вместе?
Еще раз: я просто пытаюсь показать механизм передачи травмы. В ответ на вопрос «как так может быть, что травмированы люди, родившиеся через полвека после». Вот так вот может быть. Это ни в коем разе не означает, что именно так и только так, и что у всех так и вообще. Я показываю механизм передачи на одном, довольно частом примере «сюжетной линии». Бывает и по-другому, конечно.
Во-первых, как многие отметили, есть поколения «между», то есть со сдвигом на 10-15 лет. И там свои особенности. Некоторые комментаторы уже отмечали, что те, кто во время войны был подростками и слишком быстро стал взрослым, потом с трудом становились зрелыми людьми. Пожалуй, да, это поколение надолго сохранило «подростковость», авантюрность. Они и сейчас часто выглядят совсем не на свои 75. Кстати, оно оказалось очень талантливым, именно оно обеспечило расцвет кино, театра, литературы в 70-е. Именно ему мы обязаны какой-никакой, а фрондой совку.
В подростковости есть свои плюсы. Но, возможно, именно потому фронда осталась фрондой, не став ничем более серьезным. Матерости не было. Со зрелым родительством было тоже не очень, с детьми стремились «дружить». Но это не самый тяжелый вариант, согласитесь. Хотя и травмы все те же их не миновали, и общая экзистенциальная тоска брежневского времени многих загнала в могилу раньше времени.
Кстати, свою «вечную молодость» они, похоже, передали детям. У меня много друзей в возрасте около 50, и они выглядят совершенно не старше, а то и моложе нас, 40-летних, о которых речь впереди. Многое из того, что появилось в нашей стране впервые и вновь за последние годы, появилось именно благодаря тем, кому сейчас 50 с хвостиком. И многое из того, что появилось, долго не прожило, поскольку не хватало основательности.
Во-вторых, как многими было справедливо замечено, травмы в 20 веке шли волнами, и одна накрывала другую, не давая не то что зализать раны – даже осознать, что произошло. Это все больше истощало, снижало способность к сопротивлению. Именно беспомощные отцы 40-х годов рождения оказались неспособны защитить детей от Афгана. Ведь эта война не воспринималась на священной, ни вообще сколько-нибудь оправданной, сами мальчики на нее отнюдь не рвались, да и на сильные репрессии власть была тогда не готова. Могли бы протестовать, и все бы закончилось раньше, но нет, ничего не было. Обреченно отпускали. И поди тут разбери, от чего больше травма – от самой войны или от этой пассивной беспомощности родителей. Точно так же возможны сдвиги в волнах травм внутри семьи: например, дочь «Страшной бабы» может тоже вырасти «железной», но чуть мягче, и тогда будет другой сценарий.
В-третьих, на массовые, народные травмы всегда накладывается история собственно семьи, в которой есть свои трагедии и драмы, болезни, предательства, радости и т. д. И все это может оказаться существенней исторический событий. Помню, как однажды в кампании вспоминали события путча 91 года, а один мужик говорит: а у меня накануне сын с дерева упал и повредил позвоночник, боялись, что парализует, так что я не помню никакого путча. А моя бабушка рассказывала, что 22 июня 41 года была ужасно счастлива, потому что ночью у нее дочка родилась, и вроде понимала, что война и надо что-то другое испытывать, а счастье перекрывало все.
Наконец, вот что еще важно. То, как на ребенка влияет опыт родителей, зависит от двух противоположных стремлений. С одной стороны, ребенок стремится быть похожим на родителя, воспроизводить его жизненную модель, как самую известную и досконально изученную. С другой – люди в семье сцеплены друг с другом, как детальки в паззле, где у одного выемка, там у другого выступ.
Ребенок всегда взаимодополнителен к родителям: они беспомощны – он супермен, они авторитарны – он пришиблен, они его боятся – он наглеет, они гиперопекают -- он регрессирует. Если детей несколько, все попроще, они могут «распределить обязанности»: один может быть похож на родителя, а другой – дополнителен. Так часто и бывает. А если один? Какие причудливые формы это все приобретет? Плюс включается критичность к родительскому опыту и сознательные усилия «жить иначе». Так что как именно проявится травма в конкретном случае конкретного человека – никто заранее не скажет. Есть лишь сюжетные линии, потоки, в которых каждый барахтается, как может.
Естественно, чем дальше по времени от какой-то генерализованной травмы, типа Мировой войны, тем больше факторов и сложнее их взаимодействие, в результате получается все более сложная интерференционная картина. И, кстати в результате мы все сейчас живы и обсуждаем все это, а то бы целые поколения прямо ложились и помирали, травмированные. Но поскольку поток жизни идет, всегда все не так однозначно-обреченно.
Вот это все хотелось уточнить прежде, чем продолжить.
АПД. Кстати, про самолеты очень интересная была ветка. Там все довольно понятно. Дети прекрасно считывают телесные реакции взрослых. Даже тщательно скрываемые, просто на уровне холодного пота, сердцебиения, бледности. И если у взрослых есть объяснение в голове (пережил войну -- боюсь звука самолетов), то у детей нет. А необъяснимые телесные реакции взрослых пугают ребенка еще больше, у него закрепляются свои панические реакции на те же обстоятельства.
Это если не думатьпро реинкарнации и т. п. А если думать, так и подавно.
А теперь прозой-3


Итак, третье поколение. Не буду здесь жестко привязываться к годам рождения, потому что кого-то родили в 18, кого-то – в 34, чем дальше, тем больше размываются отчетливые «берега» потока. Здесь важна передача сценария, а возраст может быть от 50 до 30. Короче, внуки военного поколения, дети детей войны.
«С нас причитается» -- это, в общем, девиз третьего поколения. Поколения детей, вынужденно ставших родителями собственных родителей. В психологи такое называется «парентификация».
А что было делать? Недолюбленные дети войны распространяли вокруг столь мощные флюиды беспомощности, что не откликнуться было невозможно. Поэтому дети третьего поколения были не о годам самостоятельны и чувствовали постоянную ответственность за родителей.
Детство с ключом на шее, с первого класса самостоятельно в школу – в музыкалку – в магазин, если через пустырь или гаражи – тоже ничего. Уроки сами, суп разогреть сами, мы умеем. Главное, чтобы мама не расстраивалась.
Очень показательны воспоминания о детстве: «Я ничего у родителей не просила, всегда понимала, что денег мало, старалась как-то зашить, обойтись», «Я один раз очень сильно ударился головой в школе, было плохо, тошнило, но маме не сказал – боялся расстроить. Видимо, было сотрясение, и последствия есть до сих пор», «Ко мне сосед приставал, лапать пытался, то свое хозяйство показывал. Но я маме не говорила, боялась, что ей плохо с сердцем станет», «Я очень по отцу тосковал, даже плакал потихоньку. Но маме говорил, что мне хорошо и он мне совсем не нужен. Она очень зилась на него после развода».
У Дины Рубинной есть такой рассказ пронзительный «Терновник». Классика: разведенная мама, шестилетний сын, самоотверженно изображающий равнодушие к отцу, которого страстно любит. Вдвоем с мамой, свернувшись калачиком, в своей маленькой берлоге против чужого зимнего мира. И это все вполне благополучные семьи, бывало и так, что дети искали пьяных отцов по канавам и на себе притаскивали домой, а мамочку из петли вытаскивали собственными руками или таблетки от нее прятали. Лет эдак в восемь.
А еще разводы, как мы помним, или жизнь в стиле кошка с собакой» (ради детей, конечно). И дети-посредники, миротворцы, которые душу готовы продать, чтобы помирить родителей, чтобы склеить снова семейное хрупкое благополучие. Не жаловаться, не обострять, не отсвечивать, а то папа рассердится, а мама заплачет, и скажет, что «лучше бы ей сдохнуть, чем так жить», а это очень страшно. Научиться предвидеть, сглаживать углы, разряжать обстановку. Быть всегда бдительным, присматривать за семьей. Ибо больше некому.
Символом поколения можно считать мальчика дядю Федора из смешного мультика. Смешной-то смешной, да не очень. Мальчик-то из всей семьи самый взрослый. А он еще и в школу не ходит, значит, семи нет. Уехал в деревню, живет там сам, но о родителях волнуется. Они только в обморок падают, капли сердечные пьют и руками беспомощно разводят.
Или помните мальчика Рому из фильма«Вам и не снилось»? Ему 16, и он единственный взрослый из всех героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители девочки – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этих утешить, тут поддержать, тех помирить, там помочь, здесь слезы вытереть. И все это на фоне причитаний взрослых, мол, рано еще для любви. Ага, а их всех нянчить – в самый раз.
Так все детство. А когда настала пора вырасти и оставить дом – муки невозможной сепарации, и вина, вина, вина, пополам со злостью, и выбор очень веселый: отделись – и это убьет мамочку, или останься и умри как личность сам.
Впрочем, если ты останешься, тебе все время будут говорить, что нужно устраивать собственную жизнь, и что ты все делаешь не так, нехорошо и неправильно, иначе уже давно была бы своя семья. При появлении любого кандидата он, естественно, оказывался бы никуда не годным, и против него начиналась бы долгая подспудная война до победного конца. Про это все столько есть фильмов и книг, что даже перечислять не буду.
Интересно, что при все при этом и сами они, и их родители воспринимали свое детство как вполне хорошее. В самом деле: дети любимые, родители живы, жизнь вполне благополучная. Впервые за долгие годы – счастливое детство без голода, эпидемий, войны и всего такого.
Ну, почти счастливое. Потому что еще были детский сад, часто с пятидневкой, и школа, и лагеря и прочие прелести советского детства, которые были кому в масть, а кому и не очень. И насилия там было немало, и унижений, а родители-то беспомощные, защитить не могли. Или даже на самом деле могли бы, но дети к ним не обращались, берегли. Я вот ни разу маме не рассказывала, что детском саду тряпкой по морде бьют и перловку через рвотные спазмы в рот пихают. Хотя теперь, задним числом, понимаю, что она бы, пожалуй, этот сад разнесла бы по камешку. Но тогда мне казалось – нельзя.
Это вечная проблема – ребенок некритичен, он не может здраво оценить реальное положение дел. Он все всегда принимает на свой счет и сильно преувеличивает. И всегда готов принести себя в жертву. Так же, как дети войны приняли обычные усталость и горе за нелюбовь, так же их дети принимали некоторую невзрослость пап и мам за полную уязвимость и беспомощность. Хотя не было этого в большинстве случаев, и вполне могли родители за детей постоять, и не рассыпались бы, не умерили от сердечного приступа. И соседа бы укоротили, и няньку, и купили бы что надо, и разрешили с папой видеться. Но – дети боялись. Преувеличивали, перестраховывались. Иногда потом, когда все раскрывалось, родители в ужасе спрашивали: «Ну, почему ты мне сказал? Да я бы, конечно…» Нет ответа. Потому что – нельзя. Так чувствовалось, и все.
Третье поколение стало поколением тревоги, вины, гиперотвественности. У всего этого были свои плюсы, именно эти люди сейчас успешны в самых разных областях, именно они умеют договариваться и учитывать разные точки зрения. Предвидеть, быть бдительными, принимать решения самостоятельно, не ждать помощи извне – сильные стороны. Беречь, заботиться, опекать.
Но есть у гиперотвественности, как у всякого «гипер» и другая сторона. Если внутреннему ребенку военных детей не хватало любви и безопасности, то внутреннему ребенку «поколения дяди Федора» не хватало детскости, беззаботности. А внутренний ребенок – он свое возьмет по-любому, он такой. Ну и берет. Именно у людей этого поколения часто наблюдается такая штука, как «агрессивно-пассивное поведение». Это значит, что в ситуации «надо, но не хочется» человек не протестует открыто: «не хочу и не буду!», но и не смиряется «ну, надо, так надо». Он всякими разными, порой весьма изобретательными способами, устраивает саботаж. Забывает, откладывает на потом, не успевает, обещает и не делает, опаздывает везде и всюду и т. п. Ох, начальники от этого воют прямо: ну, такой хороший специалист, профи, умница, талант, но такой неорганизованный…
Часто люди этого поколения отмечают у себя чувство, что они старше окружающих, даже пожилых людей. И при этом сами не ощущают себя «вполне взрослыми», нет «чувства зрелости». Молодость как-то прыжком переходит в пожилой возраст. И обратно, иногда по нескольку раз в день.
Еще заметно сказываются последствия «слияния» с родителями, всего этого «жить жизнью ребенка». Многие вспоминают, что в детстве родители и/или бабушки не терпели закрытых дверей: «Ты что, что-то скрываешь?». А врезать в свою дверь защелку было равносильно «плевку в лицо матери». Ну, о том, что нормально проверить карманы, стол, портфель и прочитать личный дневник... Редко какие родители считали это неприемлемым. Про сад и школу вообще молчу, одни туалеты чего стоили, какие нафиг границы…
В результате дети, выросший в ситуации постоянного нарушения границ, потом блюдут эти границы сверхревностно. Редко ходят в гости и редко приглашают к себе. Напрягает ночевка в гостях (хотя раньше это было обычным делом). Не знают соседей и не хотят знать – а вдруг те начнут в друзья набиваться? Мучительно переносят любое вынужденное соседство (например, в купе, в номере гостиницы), потому что не знают, не умеют ставить границы легко и естественно, получая при этом удовольствие от общения, и ставят «противотанковые ежи» на дальних подступах.
А что с семьей? Большинство и сейчас еще в сложных отношения со своими родителями (или их памятью), у многих не получилось с прочным браком, или получилось не с первой попытки, а только после отделения (внутреннего) от родителей.
Конечно, полученные и усвоенный в детстве установки про то, что мужики только и ждут, чтобы «поматросить и бросить», а бабы только и стремятся, что «подмять под себя», счастью в личной жизни не способствуют. Но появилась способность «выяснять отношения», слышать друг друга, договариваться. Разводы стали чаще, поскольку перестали восприниматься как катастрофа и крушение всей жизни, но они обычно менее кровавые, все чаще разведенные супруги могут потом вполне конструктивно общаться и вместе заниматься детьми.
Часто первый ребенок появлялся в быстротечном «осеменительском» браке, воспроизводилась родительская модель. Потом ребенок отдавался полностью или частично бабушке в виде «откупа», а мама получала шанс таки отделиться и начать жить своей жизнью. Кроме идеи утешить бабушку, здесь еще играет роль многократно слышанное в детстве «я на тебя жизнь положила». То есть люди выросли с установкой, что растить ребенка, даже одного – это нечто нереально сложное и героическое. Часто приходится слышать воспоминания, как тяжело было с первенцем. Даже у тех, кто родил уже в эпоху памперсов, питания в баночках, стиральных машин-автоматов и прочих прибамбасов. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочих благах цивилизации. «Я первое лето провела с ребенком на даче, муж приезжал только на выходные. Как же было тяжело! Я просто плакала от усталости» Дача с удобствами, ни кур, ни коровы, ни огорода, ребенок вполне здоровый, муж на машине привозит продукты и памперсы. Но как же тяжело!
А как же не тяжело, если известны заранее условия задачи: «жизнь положить, ночей не спать, здоровье угробить». Тут уж хочешь - не хочешь… Эта установка заставляет ребенка бояться и избегать. В результате мама, даже сидя с ребенком, почти с ним не общается и он откровенно тоскует.
Нанимаются няни, они меняются, когда ребенок начинает к ним привязываться – ревность! – и вот уже мы получаем новый круг – депривированого, недолюбленного ребенка, чем-то очень похожего на того, военного, только войны никакой нет. Призовой забег. Посмотрите на детей в каком-нибудь дорогом пансионе полного содержания. Тики, энурез, вспышки агрессии, истерики, манипуляции. Детдом, только с английским и теннисом.
А у кого нет денег на пансион, тех на детской площадке в спальном районе можно увидеть. «Куда полез, идиот, сейчас получишь, я потом стирать должна, да?» Ну, и так далее, «сил моих на тебя нет, глаза б мои тебя не видели», с неподдельной ненавистью в голосе. Почему ненависть? Так он же палач! Он же пришел, чтобы забрать жизнь, здоровье, молодость, так сама мама сказала!
Другой вариант сценария разворачивает, когда берет верх еще одна коварная установка гиперотвественных: все должно быть ПРАВИЛЬНО! Наилучшим образом! И это – отдельная песня. Рано освоившие родительскую роль «дяди Федоры» часто бывают помешаны на сознательном родительстве. Господи, если они осилили в свое время родительскую роль по отношению к собственным папе с мамой, неужели своих детей не смогут воспитать по высшему разряду? Сбалансированное питание, гимнастика для грудничков, развивающие занятия с года, английский с трех. Литература для родителей, читаем, думаем, пробуем. Быть последовательными, находить общий язык, не выходить из себя, все объяснять, ЗАНИМАТЬСЯ РЕБЕНКОМ.
И вечная тревога, привычная с детства – а вдруг что не так? А вдруг что-то не учли? а если можно было и лучше? И почему мне не хватает терпения? И что ж я за мать (отец)?
В общем, если поколение детей войны жило в уверенности, что они – прекрасные родители, каких поискать, и у их детей счастливое детство, то поколение гиперотвественных почти поголовно поражено «родительским неврозом». Они (мы) уверены, что они чего-то не учли, не доделали, мало «занимались ребенком (еще и работать посмели, и карьеру строить, матери-ехидны), они (мы) тотально не уверенны в себе как в родителях, всегда недовольны школой, врачами, обществом, всегда хотят для своих детей больше и лучше, да что там говорить, почитайте хоть вот этот журнал, и все увидите сами
Несколько дней назад мне звонила знакомая – из Канады! – с тревожным вопросом: дочка в 4 года не читает, что делать? Эти тревожные глаза мам при встрече с учительницей – у моего не получаются столбики! «А-а-а, мы все умрем!», как любит говорить мой сын, представитель следующего, пофигистичного, поколения. И он еще не самый яркий, так как его спасла непроходимая лень родителей и то, что мне попалась в свое время книжка Никитиных, где говорилось прямым текстом: мамашки, не парьтесь, делайте как вам приятно и удобно и все с дитем будет хорошо. Там еще много всякого говорилось, что надо в специальные кубики играть и всяко развивать, но это я благополучно пропустила Оно само развилось до вполне приличных масштабов.
К сожалению, у многих с ленью оказалось слабовато. И родительствовали они со страшной силой и по полной программе. Результат невеселый, сейчас вал обращений с текстом «Он ничего не хочет. Лежит на диване, не работает и не учится. Сидит, уставившись в компьютер. Ни за что не желает отвечать. На все попытки поговорить огрызается.». А чего ему хотеть, если за него уже все отхотели? За что ему отвечать, если рядом родители, которых хлебом не корми – дай поотвечать за кого-нибудь? Хорошо, если просто лежит на диване, а не наркотики принимает. Не покормить недельку, так, может, встанет. Если уже принимает – все хуже.
Но это поколение еще только входит в жизнь, не будем пока на него ярлыки вешать. Жизнь покажет.
Чем дальше, чем больше размываются «берега», множатся, дробятся, причудлво преломляются последствия пережитого. Думаю, к четвертому поколению уже гораздо важнее конкретный семейный контекст, чем глобальная прошлая травма. Но нельзя не видеть, что много из сегодняшнего дня все же растет из прошлого.
Собственно, осталось еще немножко, почему это важно видеть и что со всем этим делать.

http://ludmilapsyholog.livejournal.com/

Очень интересная статья.

Хочу написать наконец про то, про что уже несколько лет думаю. Про войну как про травму.
Как-то показывали фильм документальный про создание мемориала Неизвестному солдату в Александровском саду. Когда выкопали в местах боев неизвестные останки и несли в Москву, чтобы захоронить под стенами Кремля. И выходили толпы людей, весь путь проходил в людском коридоре, никто не ожидал этого, никто никого туда не сгонял. Просто по сторонам молча стояли люди. А потом, когда уже открыли Мемориала, поехали со всей страны. Моя бабушка тоже поехала, аж из Ташкента, потому что ее брат Рафик погиб где-то там, могила была неизвестна, и она думала – а вдруг это он. КАЖДЫЙ думал про своего – а вдруг это он? И шли, шли, шли.
А в Ташкенте было кладбище, где умерших в госпиталях хоронили. И все шли туда, хотя своих-то там не было, со всей страны же везли. Я помню из детства – уже к середине дня были горы цветов выше моего роста. Никто не заставлял, не организовывал. Людям было надо.
И еще помню из раннего детства как минута молчания проходила – город пустел. ВСЕ были у экранов. Как-то мы не успели с мамой и ехали в пустом автобусе по пустым почти улицам.
Тогда же примерно песня появилась про «праздник со слезами на глазах». И вокруг плакали под нее, я видела.
Но послушайте, мое детство – это начало 70-х. 30 лет прошло! Не год и не пять. Ведь все это поведение людей было ничем иным, как выражением горя. Не радости Победы, не гордости, а именно глубокого, непрожитого горя.
Я сейчас не об официальных фанфарах и лозунгах. Я про реальное состояние людей. Сейчас, оглядываясь в пошлое профессиональным уже взглядом, я вижу все признаки проживания острого горя, не прожитого когда-то. Так плачет на сессии клиент, который много лет назад потерял отца или друга и всю жизнь прожил, не позволяя себе прикоснуться к своей душевной ране. А сейчас вдруг прорвало и он плачет, не стесняясь слез и даже начав успокаиваться, вдруг снова плачет.
И когда видишь это так, многое, очень многое обретает другой смысл.Довольно трудно писать об этом структурировано, потому что я часть этого народа и не могу анализировать спокойно. Наверное, еще не скоро кто-то сможет. Это душевная боль, которая рядом, стоит за плечом. Она еще и сегодня не прожита вполне. Но если я хочу быть понятой, надо как-то постараться.
Итак, травма. Сама себе травма оказалась самого худшего вида.
Прежде всего, очень обширная и очень глубокая, ведь и правда ни одной семьи не осталось незадетой, а в некоторых районах – каждый четвертый погиб. Всего за пару лет, по сути -- максимум жертв пришлось на первые два года. Это катастрофический масштаб потерь. Если судить по потерям, война была проиграна. И кто сказал, что символические вещи вроде флага над Рейхстагом и пакта о капитуляции важнее этого простого факта.

Далее. Погибли не только солдаты, воины с оружием в руках, осознававшие по крайней мере свой путь,. Эта война была отмечена огромными потерями среди мирного населения: детей, женщин, стариков. Бросали и убивали раненных, бомбили эшелоны беженцев, морили голодом Ленинград, расстреливали семьями евреев. Гибели невинных, невоюющх, слабых – это многократное усиление травмы. Никакой воинской доблестью тут не утешишься, со смертью солдата Победа помогает примириться, со смертью ребенка – нет.

Еще. Смерть многих людей была мученической, зверской. Это очень сильный фактор травматизации, если знаешь, что близкий и даже не очень близкий человек не просто умер, но еще и мучился. А ты ничем не мог помочь.
Более того, армией, которая оказалась по факту небоеспособна, были очень быстро отданы огромные территории, на которых остались люди. «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Травма, отягощенная виной, всегда очень болезненна и имеет тяжелые последствия.
Наконец, самое тяжелое. Эта душевная рана была не только глубока и обширна, она была инфицирована. Известно, что люди легче переносят травму, нанесенную чужими человеком. И очень с большим трудом переживают насилие со стороны близких, особенно родителей, старших братьев и сестер – то есть фигур, ассоциирующихся с защитой и безопасностью. Девочку, на которую напал чужой дядька в лифте, гораздо легче реабилитировать, чем девочку, которую изнасиловал отец. Потому что тогда насильник и защитник соединяются в одном лице, человек не может разделить в своем сердце любовь и ненависть, это состояние называется амбивалентность, сплав чувств, когда любовь и ненависть – одно целое, и их не оторвать друг от друга. Одно из самых мучительных душевных состояний, которые вообще возможны, врагу не пожелаешь. Одно из самых разрушительных для личности и трудно поддающихся терапии.
Травма войны в плане амбивалентности – классический случай. Потому что все знали про штрафбаты, и про СМЕРШ, и про штурм высот к дню рождения Сталина, и про брошенных в окружении, и про практику побед путем заваливания дотов противник пушечным мясом, и про насильственную мобилизацию женщин и подростков на рытье окопов. Не говоря уже про развал армии, про наглую ложь населению про «малую кровь и чужую территорию». Ну, и много чего еще не знали: про осознанную провокацию этой войны, про банкеты в блокадном Ленинграде, про предательство своих, например, Варшавского восстания. Но чувствовали.
Инфицированные раны никогда на заживают легко и гладко. Они кровоточат очень долго и обычно потом ноют всю жизнь, даже если в конце концов зарастают. И их очень важно очищать. При терапии амбивалентности главная задача – отделить все-таки любовь от ненависти, и дать ненависти выход. Тогда человек сможет освободиться и жить дальше. А вот с этим все было очень плохо.
Там еще есть много всего, что отягощало травму, но главное названо, и я пойду дальше. Каковы могут быть и были последствия такой травмы и каковы были потом, когда все закончилось, условия для исцеления травмы.

Пережитая травма рушит образ мира, разрывает эмоциональные связи, вносит в жизнь хаос и чувство беззащитности перед силами судьбы. Весь этот болезненный опыт надо пережить, осознать, упаковать, чтобы можно было выстроить новый образ мира и жить дальше. Это большая душевная работа, порой занимающая годы. Чем больше «масштаб поражения», и тем дольше длится реабилитация.
Переживание ПТС имеет свои стадии, и вот это будет важно для дальнейшего разговора. Это: стадия шока, стадия отрицания, стадия осознания, стадия восстановления.
То есть сначала в ситуации травмы решается задача выживания и скорейшего выхода из травмирующей ситуации. «Лишние» функции сознания выключаются, рефлексировать и тонко чувствовать сейчас не время. Человек в шоке легко подчиняется приказам, его критичность ослаблена. Мы действуем автоматически, ситуативно, при этом часто совершая усилия, на которые неспособны в обычной жизни. В этом состоянии можно не есть, не спать, не чувствовать боли и холода. Потом, оглядываясь назад, невозможно бывает поверить, что все это выдержал и даже в процессе вроде бы не очень было трудно.
Чувства бывают «приморожены», все прежде значимое становится «не так важно». С другой стороны, когда непосредственная опасность отступает, бывают приступы нарочитой веселости, истеричности, раздражительности. Человек испытывает тревогу, чувство потери контроля над жизнью. Только что он изо всех сил выживал, а сейчас уже не понимает, зачем, собственно, и смерть кажется не таким уж плохим вариантом.
Именно так описывают многие люди в воспоминания свое и других состояние во время войны. Конечно, все и у всех бывает по-разному, и все четыре года без перерыва не могут быть сплошной травмой, жизнь продолжалась. Но общие закономерности таковы. Конечно, сама по себе длительность воздействия – тоже отягощающий фактор.
В процессе самой трагедии врачевание душевных ран невозможно. Горе -- непозволительная роскошь. Некогда оплакивать мертвых, некогда горевать по своей загубленной молодости, планам, чувствам, некогда вообще копаться в себе
Помню, какое впечатление произвела на меня в подростковом возрасте книга Ванды Василевской «Радуга». Она была написана прямо тогда, в 42 году. Мать ходит проведывать труп убитого сына-солдата. Другая мать своего застреленного мальчика закапывает прямо в сенях дома – там земля непромерзшая. И ходят по этим сеням, а куда денешься. Еще одна мать теряет новорожденного, смотрит, как его топят в проруби. Еще одна ненавидит своего еще нерожденного ребенка, потому что он – плод изнасилования врагом. Дикая, запредельная травма. И почти никаких чувств. Повествование такое сдержанное, просто факты. Нашла лопату, вырыла могилу, положила сыночка, закопала. Все это в одном селе. Все это в тысячи раз превышает масштабы того, от чего в обычной жизни люди сходят с ума, погружаются в депрессии, пытаются покончить с собой. И название чудесное – «Радуга». Стадия шока.
(Только, пожалуйста, не надо мне писать в комментариях, что книга заказная и что Василевская – любимая писательница Сталина. Я все это знаю. Это ничего не меняет абсолютно. Психологически точной книга от этого не перестала быть.)
На стадии шока помочь можно только делом. Спасти, защитить, вывести в безопасное место. Кстати, предание гласит, что именно после просмотра фильма по книге Василевской, снятого в 44 году, Рузвельт задал вопрос: «Чем мы можем помочь им прямо сейчас?» и помощь действительно усилилась. Не знаю, правда это или нет, но это нормальная реакция: чем я могу помочь прямо сейчас? Больше ничего не сделаешь. На поле боя, под обстрелом никто не будет доставать пулю и зашивать рану, повязку сверху – и все, до госпиталя. Или дотянешь, или нет. То же самое с душевной травмой.
И только потом, когда прямая угроза позади, начинается собственно процесс проживания травмы. Вот здесь происходили очень важные и интересные вещи.
Все знают про Парад Победы, но не все знают, что никакого Дня Победы в первые годы после войны не было. Сталин лично запретил его праздновать. Никаких парадов, никаких салютов, никаких цветов ветеранам. Все объединения ветеранов, которых тогда было много и они были молоды, также были запрещены. Никаких мемориалов, минут молчания, возложений цветов – ничего. Изучение событий войны, публикация воспоминаний не приветствовались.
Согласитесь, странно. Страшная война закончилась. Великая Победа одержана. Казалось бы, для государственной власти, чей авторитет был сильно подорван провалами первых лет – готовое решение. Делай культ Победы и пользуйся. Но нет. Вместо этого – заговор молчания. Табу на тему.
Почему так вел себя Сталин, более-менее понятно. Меньше всего ему хотелось, чтобы дело дошло до постановки вопроса, пусть просто в умах людей, о его роли во всем этом. У него-то, похоже иллюзий особых не было насчет своей роли, судя по некоторым признакам. Если уж он почти прямым текстом прощения просил и совсем прямым благодарил народ за терпение…
Гораздо важнее понять, почему сам народ не очень-то сопротивлялся этому замалчиванию. Вот хотя бы те же герои войны. Понятно, что не было никаких встреч школьников с ветеранами. Но встречи-то все равно происходили, хотя бы на коммунальных кухнях. И, порой, сильно приняв на грудь, ветераны рассказывали всякое… Но большинство – не рассказывали. Байки смешные травили или просто отмалчивались, мол, война и есть война, чего там рассказывать.
Книги, подобные «Радуге», после войны не появлялись или как минимум не публиковались. Все новые фильмы – бравурные, радостные или лирические. «Мы выжили, мы дожили, мы живы, живы мы». Стихотворение, откуда эти строчки, о другом совсем, но состояние то самое. Радость избавления. Новая жизнь.
В психотерапии ПТС это называется «стадией кажущейся реабилитации», или «стадией отрицания». Ее признаки, прямо цитирую из пособия: «улучшение самочувствия, эмоциональный подъем, чувство «начала новой жизни», подавление травматичных воспоминаний и чувств, «шапкозакидательство», обесценивание травмы вплоть до отрицания, рационализация (объяснения, почему все было так, как было и иначе быть не могло)». Однако при этом: «базовая тревога, чувство беспомощности, регрессия, инфантильные реакции, импульсивность поведения, резкие немотивированные перепады настроения, психосоматические проявления, проблемы с аппетитом (отсутствие или переедание), сексуальные проблемы».
Многое здесь вспоминается, и явный глуповатый инфантилизм послевоенных «военных» фильмов вроде «Шесть часов вечера после войны», и много кем отмеченный страх перед фронтовиками, которые могли неожиданно «взорваться», и показное обжорство «Кубанских казаков», и даже то, что «секса у нас нет», над которым только ленивый не смеялся, а, на самом деле, как говорил один мой знакомый, «не смешно ни грамма».
Роль стадии отрицания – обезболивание, анестезия. Она дает передышку непосредственно после травмы, спасительно заслоняет от боли, позволяя после путешествия в ад снова укрепиться в жизни. Чем более безопасна обстановка, в которой оказывается человек после травмы, и чем больше его внутренний ресурс, тем короче будет отрицание. Тем скорее найдутся силы для проработки горя.
А вот с этим было плохо. Жизнь не спешила налаживаться. В реальности жили очень плохо и голодно. Сталин готовился к продолжению войны и собирал еду на складах. Безопасности тоже не было – пошла новая волна репрессий. Плюс внятное требование сверху не помнить, не говорить, не касаться болезненной темы.
В результате произошло то, что часто происходит и в жизни с отдельными людьми – застревание на стадии отрицания. Вместо спасительной передышки она становится искусственной заморозкой на годы. Когда долго работаешь, таких людей сразу видно – узкий, никогда полностью не раскрывающийся рот. Обедненные интонации, зажатая мимика. Неестественность реакций. Посмотрите фильмы последних сталинских лет, и вы поймете, о чем я. Все меньше чувств. Все больше лозунгов. Герои – как марионетки.
И тут, конечно, очень сильно отягчающим обстоятельством стала амбивалентность. Именно после таких травм застревание в стадии отрицания обычно бывает очень серьезным. Дети, пострадавшие от родителей – самый яркий пример. Они или вообще ничего не помнят. Или помнят, но не могут об этом говорить, вплоть до потери речи, до потери голоса, до спазмов и судорог при попытках. Или пережитая боль обесценивается – подумаешь, лупили, да мне нипочем. Или рационализируется: так и надо было, как же детей воспитывать без строгости. И очень много поддержки извне и очень много личного мужества надо, чтобы суметь сказать вслух: я пережил насилие. Это было со мной.
Если продолжать аналогию с раной, отрицание подобно пластырю. Сами знаете, что будет, если инфицированную рану плотно заклеить. Некроз тканей обеспечен. Вот и здесь не обошлось. Многое отмерло, многое… Живое, теплое, лучшее. И до сих пор не восстановилось.
Поэтому я никогда не употребляю слово «совок» по отношению к людям. Люди с патологическим протеканием ПТС бывают очень неприятны в общении, знаете ли. Но когда осознаешь степень их внутренней боли, то единственное, что остается – прикусить язык.
Но народ – все же не один человек. Всегда есть более сильные, более сохранные, с бОльшим ресурсом. Может быть, у них была хорошая семья, или друзья, или вера, или талант, или культура питала их душевными силами. Так или иначе, как только появилась возможность – прорвало
Итак, прорвало.
1957 год – «Летят журавли». Первый фильм о том, что люди чувствовали. О боли, о горе, о потерянной жизни. Перед этим, 56 – «Судьба человека». Не о битвах. О потерях, об одиночестве. После, 59 – «Баллада о солдате»
Начало 60-х – первые публикации «военной прозы». Быков, Воробев, Васильев, Бакланов. Пока только первые книги.
65 -67 годы – важнейшие события.
Восстановление праздника День Победы. Создание Могилы Неизвестного солдата у стен Кремля. Выход передачи «Минута молчания» на ТВ. Начало работы проекта Агнии Барто «Найти человека». И много еще всего: фильмы, книги, статьи, передачи.
Если имена писателей и кинорежиссеров известны, если за снятие табу «сверху» можно благодарить Хрущева, то кто придумал и сделал реальностью самые целительные, самые терапевтичные, самые нужные людям действия – ту же Минуту молчания, то же шествие с останками неизвестного солдата, большинство из нас не знает. Прочитать и узнать можно, например, здесь http://www.proza.ru/2010/04/14/718
«Степени ответственности и нашей внутренней приподнятости были столь велики, что мы в дни работы ни о чём другом не думали, ничем другим не занимались.». Потребность целого народа нашла вдруг выход через нескольких людей, которые в тот момент могли сказать о себе «мы есть дверь». Так всегда бывает. То, что должно прийти в мир, находит выход – через кого-то чуткого, «бродящего бесцельно по коридорам».
«Это был не текст, а молитва». Вот ведь еще что. У народа была перекрыта одна из самых важных возможностей восстановления после травмы – через веру, через обращение к Высшему. Конечно, вдовы и матери ходили тайком в церкви и ставили свечки, но общая трагедия разрешается только в общей молитве ив общих слезах.
Народ откликнулся страстно, всей душой. Слезы горя, слезы облегчения. Наконец можно было плакать, не стыдясь, и чувствуя, что не один. Прорвало. Мы на самом деле плохо представляем себе, чем обязаны всем этим людям. Они сняли наконец пластырь. Они дали темной, настоявшейся уже от времени стихии горя слова, образы, формы, выход. Спасли от душевной гангрены.
Началась стадия осознания. Ее признаки: «переполняющие» чувства, потребность говорить о них; потребность вернуться на место происшествия, воспроизвести детали; полнота и яркость воспоминаний, «повторное переживание»; проживание гнева к насильнику, компенсаторная агрессия; проживание вины и переход от вины к ответственности».
Вот такая вот работа была проделана за последующие 15-20 лет. Осознание. Тяжкий труд, требующих очень много сил. Кто работал с травмой, знает.
Коллективными терапевтами, как всегда в таких ситуациях, стали люди культуры: писатели, режиссеры. Не буду перечислять все фильмы и книги, их десятки. Только несколько, с датами, что сориентировать по времени: «А зори здесь тихие», Борис Васильев -- 68, «Сотников», Василь Быков – 70, «Блокадная книга», Алесь Адамович и Даниил Гранин – 77, фильмы: «Обыкновенный фашизм» -- 65, «Белорусский вокзал» --70, «В бой идут одни старики» -- 73, «Иди и смотри» -- 85, песни, стихи: Окуджава, Высоцкий, стихи и еще много-много. Это не самовыражение, не творчество в прямом смысле. Это – пахота. Они должны были сказать за всех, для всех. Через них шло.
И это было общенародным таким делом, это самое «потребность вернуться на место происшествия, воспроизвести детали». В детстве меня возили в Хатынь, в Брестскую крепость, на Пискаревское кладбище, в Бабий яр. Я была очень впечатлительным ребенком, это было тяжело. Моя семья не была особо идеологизирована, никаких членов КПСС, и мое состояние мама всегда хорошо чувствовала. Но была потребность. И сопротивления не было тому, что погружаешься эту боль. Больно, но надо. Это было правильно.
Параллельно наверху вовсю разворачивалась трескотня, тра-та-та, Малая земля, и прочая бравурность. Стихотворение Винокурова про «Сережку с Малой Бронной» не стали публиковать, пока не заставили приписать в конце «победоутверждающее» четверостишие. Потому что в авторском варианте оно заканчивалось на «Который год подряд одни в пустой квартире их матери не спят». Строфа про «мир спасенный» вымучена позже и под нажимом. Сверху настойчиво утверждалось: травма была и вся вышла.
Мы победили, это главное. «То, что отцы не достроили, мы достроим», и делов-то. Звездочек всем навесим, цветами завалим, Родину-мать с небоскреб размером отгрохаем, и все, тема закрыта.
Но под этой трескотней продолжала идти работа. Там если по текстам идти, все аспекты травмы проговариваются: «Я знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны…». Один из самых сильных текстов, просто до озноба.
И только один аспект травмы умалчивался долго, еще очень долго – та самая амбивалентность. Насилие своих. Предательство своих. Те моменты, когда Родина-мать вдруг сама становилась убийцей.
Лишь косвенно, сдержанно, и у людей уже послевоенного поколения: "Нам говорили: "Нужна высота!" и "Не жалеть патроны!". Вон покатилась вторая звезда -- вам на погоны" Это Высоцкий.
Может быть, именно поэтому все получилось так долго. Полного очищения раны не происходило.Последнее табу слетело только в 90-е. Вот тогда хлынуло все то, что было написано раньше и не увидело свет. Появилось новое. Впервые были наконец произнесены вслух слова «штрафбат», «особый отдел», всплыли пирожные Жданова, появился «Ледокол» Суворова, Катынь и многое еще произошло.
Завершилось ли очищение? Нет, все еще нет. Один из последних актов очищения – воспоминания о зверствах уже советских солдат на освобожденных территориях. Это самое трудное, потому что это уже не травма пострадавшего, а травма насильника. Или травма свидетеля. И снова всплывает отрицание, и гнев, и люди агрессивно бросаются друг на друга, готовые глотки перегрызть из-за событий шестидесятипятилетней давности. Что само по себе – симптом. Еще болит, очень болит. Не только на дождь, как старые раны. Но рано или поздно с этой частью травмы тоже придется разобраться, иначе никак.
И осталось про то, что же мы имеем теперь.
Последняя стадия ПТС – стадия восстановления. Признаки: «переживание упадка сил, истощения, депрессии; ритуалы «завершения», «очищения»; появление чувства «выздоровления после тяжелой болезни»; осознание травмы как части опыта; переход от роли «жертвы» к роли «пережившего»; желание помочь другим пострадавшим или предотвратить повторение»
Собственно, началось уже в 80-е. Первый признак начала стадии восстановления – «упадок сил, истощение». Если речь идет о человека, в начале стадии восстановления он ловит себя на мысли, что «не надо об этом думать, хватит». Он хочет отвлечься, переключиться. Именно в 80-е люди начали переключать канал, наткнувшись на фильм про войну. А 9 мая ездить на дачу или в лес на шашлыки.

Мой старший ребенок родился в 90-м. Он не был ни в Хатыни, ни на Пискаревском. На Поклонной он катается на роликах с друзьями. В Брестской крепости был, но она интересовала его как крепость, а не как место трагедии. Фильмы о войне он практически не смотрел, книги не читал. Я не могу сказать, что это получилось осознанно, что мы как-то особо его берегли. Просто было какое-то внутренне чувство, что не надо. Не в смысле «не ценно», «неважно», а именно в охранительном смысле --- «лучше бы не надо».
Это очень важный момент в проживании травмы. Однажды нужно просто сказать себе: хватит. Было и прошло. Больше -- не надо.
Кстати, не уверена, что это было хорошо лично для моего сына. Страдание развивает душу. И мне сейчас не хватает взаимопонимания с ним про все про это. Но меня в общем, никто не спрашивал. Есть вещи сильнее конкретных родительских представлений и чаяний. И он, и я – часть общего процесса выхода из травмы. За то, чтобы когда-нибудь кошмар этой травмы все же кончился, его сверстники 40-х платили жизнью, а сверстники 60-70 душевной работой и слезами над книгами, а его поколению, видно, придется платить некой эмоциональной притупленностью. Георгиевской ленточкой на модном рюкзаке. Что же, значит, такова цена. До нас не выбирали и нам не выбирать.
(Интересно, что по отношению к другой, не менее масштабной национальной травме – травме репрессий – все совсем иначе. Он читал и «Крутой маршрут» и все что нужно. Сам, с интересом. Просто сдвиг по времени, там другая фаза. На 90-е только пик стадии осознания пришелся. А может, еще и не было пика, если после всего у нас та же организация у власти)
Безудержное потребительство, которое выглядит малоприятно и многих наводит на мысль о сугубой бездуховности и деградации, на самом деле тоже может быть частью стадии восстановления. Часто человек в это время начинает больше есть, покупать обновки, баловать себя непривычными развлечениями. «Возрождение к жизни» идет через тело, через базовые потребности.
Наконец, становится пора завершить процесс, «осознавать травму как часть опыта, чтобы не допустить повторения». Европа в этой стадии уже давно. Но и степень травмы несовместима. Фильм «Большая прогулка» -- 66 год! Мыслимо ли было тогда у нас снять приключенческую комедию о войне! Настоящую комедию, не отдельные эпизоды, лишь подчеркивающие трагизм, а жанра чистого, как слеза? И до сих пор невозможно. Мы еще не там.
Ритуалы «завершения», «очищения». Что у нас с этим?
С завершением лучше. Именно им занимаются ребята, которые ищут и хоронят останки павших. Тяжелая работа тоже, но необходимая. Другие ищут места захоронений. Восстанавливают списки частей. Огромную работу проделала писатель Светлана Алексиевич, она собрала воспоминания женщин и детей войны. Но какого-то общего, сильного действа очень не хватает. Может быть, еще родится.
С очищением пока не очень. Амбивалентность не преодолена. В этом пункте и осознание-то застопорилось. И пока еще очень сильно состояние депрессии, истощения, апатии, паралича воли.
Будем ждать.
Сегодня трудно поверить, но когда-нибудь наши дети и внуки будут воспринимать эту войну как мы воспринимаем войну 1812 года. С интересом, с уважением, с гордостью. Но без боли, совсем без боли. То есть они будут сочувствовать людям, героям книг и фильмов, будут плакать над ними, как мы плачем над дядей Томом. Но это будет уже общечеловеческое сочувствие, сами они не будут частью трагедии.
И тут очень важно вот еще что. Я опять процитирую пособие по терапии ПТС:«Стадии не линейны и могут меняться… Пережившие делают один шаг вперед и два назад, продвигаясь от одной стадии к другой… В то время, как многие пережившие двигаются вперед и начинают контролировать свою жизнь, другие продолжают страдать. Они борются с мыслями о травме, которые возвращаются снова и снова. Постоянные усилия для того, чтобы избежать воспоминания о травме, в буквальном смысле контролируют их существование, истощают и делают невозможной продуктивную жизнь. Это состояние может тянуться годами и иногда не проходит без помощи извне».
Люди разные. Сил у всех по-разному. Степень отягощенности личной, семейной истории тоже разная. Для кого-то эта работа пока непосильна, потому что их предки тоже не справились. И люди прячутся, кто в ура-патриотизм и типа «гордость за доблесть наших воинов», кто в цинизм, кто в заумь. Упираются, не хотят идти дальше. Строят новые фантомы и защиты. Хотя вариантов-то нет. Есть чаши, которые нужно испить до капли, и это единственное противоядие. Если до дна боли не дойдешь, и всплыть не получится. Но все в свое время и по силам. Некоторым нужны годы. Некоторым – поколения. На работу по осознанию травмы человек должен идти сам, добровольно, и тогда, когда чувствует в себе для этого силы, за шиворот туда никого не втащишь.
Помочь – можно. Что это за помощь в нашем случае? Принятие прежде всего. Создание атмосферы поддержки, безопасности. Это основа основ терапии ПТС, без нее человек даже рассказывать, что произошло, не станет. Если он чувствует осуждение, агрессию, насилие, если его пытаются «учить жить», это еще больше запирает его в травме.
Поэтому я бы предложила: давайте не презирать тех, кто носит ленточки и не осуждать тех, кто не носит. Не думать свысока ни о тех, кто жарит шашлыки на даче, ни о тех, кто ходит поздравлять ветеранов.
Давайте не злиться сильно на власти, которые спекулируют на этой теме, ведь все их телодвижения – лишь небольшая рябь на океане боли, и наша злость рядом с масштабом травмы слишком мелочна тоже. Не надо про это все ругаться, нападать, клеймить.
Ну, не та тема. Я понимаю, это перемещенная агрессия, она требует выхода. Но если вам лично было больше дано сил, и вы дальше прошли по пути осознания, не отвечайте на агрессию. Не провоцируйте на еще большее застревание. Ну, пусть они рисуют своего Сталина, если им так легче. Раз им это надо, значит, у них внутри все еще ад. А у вас уже нет, так проявите сострадание. Бережнее надо друг к другу. Важно понять, что здесь мы все -- одно целое, будь мы хоть патриоты, хоть космополиты, хоть фанаты Суворова (писателя), хоть маршала Жукова. Это глубже политики, идеологии, пристрастий и мнений, это родство, общность судьбы.
Меня тут спрашивали, а что же я предлагаю делать в День Победы.
Я вот 9 мая поеду с детьми на кладбище. Моя мама родилась в ночь на 22 июня 41 года. Далеко от войны, в Ташкенте. Но в конце концов именно травма войны ее так рано убила. Не буду объяснять, почему я так думаю, это личное, да и сложно. Для меня это так.
У кого родители живы – проведите день с ними. Даже если они не ветераны, они все задеты этой травмой так или иначе. И можно с ними поговорить, повспоминать, и тем самым тоже помочь исцелению. С детьми – тоже хорошо. Может быть, те, кто тогда погибал, были бы счастливы узнать, что их потомки просто гуляют с детьми в прекрасный весенний день и кормят их мороженным?

Уфф, все. Давно хотела все это проговорить.
Спасибо всем, кто дочитал до конца.

http://ludmilapsyholog.livejournal.com/

Парадоксом нашего времени является то, что мы имеем высокие строения, но низкую терпимость, широкие магистрали, но узкие взгляды. Тратим больше, но имеем меньше, покупаем больше, но радуемся меньше. Имеем большие дома, но меньшие семьи, лучшие удобства, но меньше времени.

Имеем лучшее образование, но меньше разума, лучшие знания, но хуже оцениваем ситуацию, имеем больше экспертов, но и больше проблем, лучшую медицину, но хуже здоровье.

Пьем слишком много, курим слишком много, тратим слишком безответственно, смеемся слишком мало, ездим слишком быстро, гневаемся слишком легко, спать ложимся слишком поздно, просыпаемся слишком усталыми, читаем слишком мало, слишком много смотрим телевидение и молимся слишком редко. Увеличили свои притязания, но сократили ценности.

Говорим слишком много, любим слишком редко и ненавидим слишком часто. Знаем, как выжить, но не знаем, как жить. Добавляем года к человеческой жизни, но не добавляем жизни к годам. Достигли Луны и вернулись, но с трудом переходим улицу и знакомимся с новым соседом.

Покоряем космические пространства, но не душевные. Делаем большие, но не лучшие дела. Очищаем воздух, но загрязняем душу. Подчинили себе атом, но не свои предрассудки. Пишем больше, но узнаем меньше.

Планируем больше, но добиваемся меньшего. Научились спешить, но не ждать. Создаем новые компьютеры, которые хранят больше информации и извергают потоки копий, чем раньше, но общаемся все меньше.

Это время быстрого питания и плохого пищеварения, больших людей и мелких душ, быстрой прибыли и трудных взаимоотношений. Время роста семейных доходов и роста числа разводов, красивых домов и разрушенных домашних очагов.

Время коротких расстояний, одноразовых подгузников, разовой морали, связей на одну ночь; лишнего веса и таблеток, которые делают все: возбуждают нас, успокаивают нас, убивают наc…

Запомните, скажите добрые слова тем, кто смотрит на вас снизу вверх с восхищением, потому что это маленькое существо скоро вырастет и его уже не будет рядом с вами.

Запомните и горячо прижмите близкого человека к себе, потому что это единственное сокровище, которое можете отдать от сердца, и оно не стоит ни копейки.

Запомните и говорите «люблю тебя» своим любимым, но сначала действительно это почувствуйте. Поцелуй и объятия могут поправить любую неприятность, когда идут от сердца. Запомните и держитесь за руки и цените моменты, когда вы вместе, потому что однажды этого человека не будет рядом с вами.

Запомните, уделяйте больше времени тем, кого любите, потому что они с вами не навсегда. Найдите время для любви, найдите время для общения и найдите время для возможности поделиться всем, что имеете сказать. Потому что жизнь измеряется не числом вдохов-выдохов, а моментами, когда захватывает дух!
Джордж Карлин
http://ljmob.ru/read-ru-/user/quillcraft/70562

Яблоки, без сомнения, самые популярные фрукты у жителей умеренных широт. О полезных свойствах этих замечательных плодов знают все без исключения. Без яблок трудно представить себе кухню славянских и европейских народов. И не только гастрономия обязана этим фруктам разнообразием и полезностью. Яблочная тематика тесно вплетено в культурные традиции, фольклор и искусство многих народов мира.

Яблоко – символ универсальный
Такое простое и знакомое, на первый взгляд, яблоко представляет собой достаточно противоречивый символ в истории культуры.
С одной стороны, плод олицетворяет полноту жизни, радость любви и весеннего возрождения.
В то же время, именно яблоко называют запретным плодом и символом раздора.
Двойственность природы любви между мужчиной и женщиной также заключена в яблочном символизме. Нежная, романтичная «яблоня в цвету» противопоставляется яблоку, как символу богини Цереры, подвергающей людей безумству страсти. Плод в народном фольклоре является и символом надежды на успешное заключение брачного союза для будущих супругов, а также олицетворяет семейные узы.
Яблоко – плод утерянного рая, символ утраченного неземного блаженства. В то же время земные владыки опираются правой рукой на державу в форме яблока, поэтому плод – символ мирской власти.
Немало устойчивых «яблочных выражений», связанных с символическими значениями, вошли в фонд русского языка.

Яблоко – запретный плод
Запретный плод, как известно, всегда сладок, чего не скажешь обо всех сортах яблок. Тем не менее, первые переводчики Библии обвинили в грехопадении первого человека именно яблоко, хотя в самой Книге книг нет конкретного названия плода, которым Ева соблазнила Адама. Почему же яблоко стало символом первородного греха? Вероятно, причиной послужила невероятная популярность этого вкусного и полезного фрукта.
В то же время, яблоко олицетворяет райское блаженство до грехопадения. Неслучайно название мифического города Авалона происходит от уэльского названия плода.
Яблоко раздора
Если в Китае плод яблони – символ миролюбия, то в Древней Элладе фрукт стал атрибутом спора и состязания. На знаменитом суде смертного красавца Париса над тремя богинями – Герой, Афиной и Афродитой – призом служило золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Парис отверг власть и воинскую доблесть, отдав предпочтение любви, которую пообещала ему Афродита. Из-за похищения Прекрасной Елены разразилась Троянская война. Отсюда и еще одно крылатое выражение – «яблоко раздора».
Молодильное яблоко
Мифы и сказки народов мира содержат большое количество упоминаний силы плодов яблони дарить вечную молодость и продлевать жизнь.
Герой Геракл похитил золотые яблоки Геспериды, сулившие обладателю вечную юность.
Украл молодильные яблоки и скандинавский бог Локки.
О способности яблок возвращать и охранять молодость повествуют многочисленные русские сказки.

«Яблоко от яблони….» в славянской культуре
Помимо положительного символа здоровья, плодородия, достатка, брачной любви и здорового потомства, весеннего возрождения, яблоки у древних славян были олицетворением загадки жизни и смерти. По русской традиции, яблоко было обязательным подношением на могилу предков. Считалось, что плод поможет сохранить в памяти живых образ уже ушедших. Он символизировал и бесконечность круговорота жизни. «Яблоко от яблони недалеко падает» , - гласит русская пословица о связи поколений.
Плоды яблони играли большую роль в свадебных обрядах и в ритуалах, связанных с рождением детей. Принять в подарок яблоко, значило для девушки согласие на брак. Ветками яблони украшали праздничный свадебный стол. Яблоко – символ целомудрия невесты. По одной его половинке съедали жених и невеста перед первой брачной ночью.
Во время венчания невеста должна была забросить яблоко за алтарь, чтобы иметь много детей. Беременная женщина должна была подержаться за ветку яблони, чтобы ребенок родился красивым и здоровым. По традиции, яблоками одаривали рожениц. С ними же приходили на крестины, с ними колядовали и приглашали на свадьбу.
С помощью яблок крестьяне призывали в хозяйство изобилие.
Один из самых любимых праздников на Руси – Яблочный Спас.

Яблоко – символ точности
«В яблочко» - еще одно крылатое выражение, означающее потрясающую точность попадания. Легендарный стрелок Вильгельм Телль, а также другие герои и разбойники, мишенью для состязаний в стрельбе из лука чаще всего выбирали яблоко.
Говорить о символизме яблока можно бесконечно. Мало какие плоды могут похвастаться таким количеством упоминаний в мировой литературе и мифотворчестве. Не будем забывать и о полезных свойствах этого настоящего подарка природы. Его целебная сила всегда попадает «в яблочко», защищая нас от многих недугов, даря нам здоровье и активное долголетие.

Как известно, чтобы ругать, много ума не надо. Что современная общеобразовательная школа уже потерпела фиаско – только ленивому не понятно. Даже по поводу идеальной школы у каждого заинтересованного лица есть свое собственное мнение. Но дал нам бог жить в эпоху перемен – а что делать в таком случае, только ему и известно, и каждый спасается, как может.

Ну, а может, все-таки можно углядеть хоть какие-то закономерности в упомянутом хаосе и выбрать такую линию поведения, чтобы, как минимум, не навредить своему же ребенку в ожидании идеальной школы?

Можно! Это я вам почти как доктор говорю. Имея более чем 20-тилетний опыт практического и разностороннего общения с детьми (воспитатель, вожатый, преподаватель фортепиано, вокала, уроков музыки в школе, групп гармонического развития, общения молодых мам со своими детьми, психологической разгрузки школьников, руководитель походов-семинаров для школьников), поработав в разных местах и в разных условиях, могу с определенной долей уверенности, проверенной практическими результатами, это утверждать.

А конкретно? Здесь нужно сразу оговориться: конкретные действия зависят от возраста ребенка, конкретной ситуации и индивидуальности данного ребенка, вашей индивидуальности и ваших с ним отношений. Поэтому далее приведу самые общие принципы поведения взрослых, их отношения к воспитанию и обучению своего чада.

Поскольку все мы с вами люди, мы подчиняемся каким-то законам – поведения, мышления и т.д. Эти законы призвана изучать психология, но девиз "познай самого себя" со времен Фалеса Милетского до сих пор не потерял свою актуальность.

Итак, начнем с начала. Представьте себе, что вы ничегошеньки еще не знаете. (Уже на этом этапе у многих возникают трудности: как так – отбросить все, с такими мучениями, стараниями и т.п. приобретенное? И это – наш первый камень преткновения, уважаемые взрослые, или болото под названием "чувство собственности" - распространенное на нематериальный мир, - в котором увязаешь медленно, незаметно, но верно, если не рыпаться. В качестве спасительной палки, можно использовать, например, произведения мудрых людей на тему "бренности бытия".) Замечу, что это простое, на первый взгляд, условие волновало тысячелетиями умы лучших представителей человечества, и до нас дошли многие способы остановить "брожение ума", "установить внутреннюю тишину", избавиться от "внутреннего диалога", осознать "пустоту внутри себя" и т.д. Но – знать дорогу еще не значит - пройти ее.

Так вот, представим все-таки, что вы уже прошли этой дорогой – освободились хотя бы на время от своих суждений и мнений - и можете воспринимать новую информацию почти как дети – непредвзято, чисто и невинно (а если еще не можете, то хотя бы отдаете себе в этом отчет).

В этом состоянии уже не так страшно признаться самому себе, что чего-то не знаешь в этой жизни, не все умеешь, но уж что знаешь – то не потеряешь (если вы хоть раз в жизни вдыхали аромат сирени, то это знание уже ваше, его ничем не вытравить, его можно забыть на время, но почувствовав снова, опять вспомните). После такого признания ничего не стоит следовать в своих отношениях с ребенком принципу невмешательства (в медицине он звучит как "не навреди", в науке это – наблюдение, "лучше ничего не делать, чем делать Ничего").

Как его реализовать в быту? Просто остановите себя, когда собираетесь сделать ребенку очередное замечание и... если можете промолчать - промолчите. Реальных ситуаций, когда действительно нужно предупредить (об угрозе жизни, необратимом поступке, например), не так уж много. Чаще в нас говорит привычка делать замечания, или желание выглядеть умным, опытным, нужным в глазах детей, или наши нереализованные желания. Чувствуете – что-то говорит за нас, нашими устами, оно оказывается сильнее нас! Между тем, погасив этот неразумный голос в себе один раз, другой, третий... – глядишь, ему и надоест к вам наведываться. На что вы обращаете свое внимание, то и получается.

Забавно наблюдать за поведением молодых мам на занятиях "Я и мама". Поначалу они усердно пытаются отловить своих разбежавшихся по всему залу детей (2-3 лет) и заставить их сидеть тихо и слушать тетю. Как вы, наверно, догадались, из этого ни у кого ничего не получается. Тогда я начинаю успокаивать МАМ, объяснять им особенности маленьких детей и правила поведения мам на занятиях: спокойное наблюдение за ребенком, предоставление ему определенной свободы действий и возможностей реализовать в творческом русле имеющуюся у них энергию. Через несколько занятий следования этим правилам дети "входят в мирное русло" к немалому удивлению мамочек.

Вот мы плавно подошли к следующему принципу – системе ценностей. Что для вас важнее: предоставить ребенка самому себе на какое-то время, дать ему почувствовать свои возможности или заставить выполнять какие-то внешние правила? Удовлетворить какой-то интерес ребенка или заставить его быть аккуратным, дисциплинированным, вежливым, экономным? Что вы предпочитаете – отругать ребенка за испачканные штаны или похвалить за то, какое красивое сооружение он выстроил из песка? Отчитать молодого человека за поздний приход домой ("Хоть бы позвонил", - обычно ревниво сетуют матери) или выразите свое понимание его ситуации ("А-а, проводить девушку до дома – святое дело")? То, как вы отвечаете (а вы отвечаете на них каждым своим словом, каждым поступком и даже жестом – вне зависимости от того, понимаете вы это или нет) на подобные вопросы, напрямую влияет, более того – создает ваши отношения с ребенком, направляет их в то или иное русло.

Умение увидеть суть вещей тоже во все времена считалось высочайшим достижением. Что, вы не претендуете на звание философа? А если от этого зависит ваша жизнь? Впрочем, есть категория людей (и немалая), которая предпочитает умереть в самом прямом смысле, чем допустить малейшее реальное изменение в себе. "Сознательно человек должен быть предан идее перемен, чтобы продолжать рост и развитие". (А.Лоуэн "Терапия, которая работает с телом")

Стоит выделить в отдельный принцип черты поведения и даже характера, не являющиеся изначально данными и поддающиеся, как известно, трансформации. Исследования показали, что одаренные, гармоничные и успешные во всех отношениях дети, как правило, встречаются у спокойных, доброжелательных, понимающих, демократичных родителей (в первую очередь, конечно, имеются в виду мамы), имеющих широкие взгляды, интересы, ведущих активную разностороннюю жизнь. Здесь хотелось бы развеять один распространенный миф о том, что ради детей надо чем-то жертвовать. Так вот: детям не нужны никакие жертвы. Все, что им надо – это пример вашей удавшейся жизни, терпение по отношению к ним и время, чтобы усвоить полученные наглядные уроки и проявить себя. Именно в таком подходе проявляется родительская любовь.

Вы, кажется, приуныли – нет, мол, идеальных людей? Трудно, мол, быть богом? Нельзя не согласиться. Но ведь святой – не тот, кто не грешит, а тот, кто умеет СПРАВИТЬСЯ с грехом. (Вспомните, некоторые святые в прошлом были далеко не идеальными людьми, даже убийцами.) Здоровый человек не тот, кто не болеет, а кто умеет СПРАВЛЯТЬСЯ с болезнями. Чувствуете разницу? А я вот слышала рассказ про одну замечательную учительницу. Ее очень любят и уважают ученики, у них высокая успеваемость по ее предмету, но при этом она далеко не идеально знает свой предмет. Зато она так организует урок, что ВМЕСТЕ с детьми ищет ответы на вопросы, втягивая их в РАССУЖДЕНИЯ, в ПРОЦЕСС получения знаний.

Дети умеют прощать. Если вы, не будучи идеальным человеком, все же стремитесь к этому, дети это правильно поймут, оценят, простят вам ваше сегодняшнее несовершенство и извлекут немалую пользу для себя. И совсем не обязательно переводить все знание в слова (при передаче информации на долю слов приходится всего лишь около 7%).

"Делай, что должно – и будь, что будет". Если вы найдете в себе силы переместить акценты в воспитании с ребенка на себя, то сработает принцип подобия. Как вы заметили, это уже принцип другого уровня, отражающий законы мироздания. А заключается он в том, что ваши правильные (с точки зрения мироздания) действия неизбежно приведут к правильным результатам. "Что-то долго приходится ждать этих правильных результатов", - возможно, посетуете вы. Все правильно, посмотрите внимательней: раз нынешние обстоятельства вашей жизни вас не удовлетворяют, значит, ваши действия только КАЖУТСЯ вам правильными. На такие штучки наш разум весьма падок. Проверить это очень просто: измените свои действия в любом другом направлении, и Вселенная не сможет не среагировать, потому как она так устроена. Надо просто повернуться в нужном направлении и увидеть искомое. А все неувязки - от нашей удивительной способности к самообману. И тогда все сходится: "человек сам вершит свою судьбу", "человек – кузнец своего счастья", "каждый заслуживает то, что имеет", "наша сегодняшняя действительность – наши же вчерашние мысли". Поэтому, если ВЫ будете правильно общаться со своим ребенком, правильная (т.е. подходящая вашему ребенку) школа встретится на вашем пути. "Ищущий да обрящет".

Вопросы школы, воспитания детей – это только частные проявления ЖИЗНИ. Один из самых разносторонних гениев в истории человечества – Леонардо да Винчи – советовал обращаться по любым вопросам к универсальному учителю – Природе.

Итак, мы подошли к наиболее глобальному принципу – естественности, который сочетает оба уровня – человека и мироздания. Мы – одновременно частица природы и достаточно обособленное ее проявление. И, чтобы следовать этому простому принципу, нужно лишь разобраться, что есть Природа, что есть наша человеческая природа, и что является для нее естественным, дабы жить в гармонии с миром и самим собой. Но знаний всего человечества пока не хватает, чтобы однозначно ответить на такие детские вопросы. И если мы будем тратить все свое время только на разгадку сей тайны, то и у нас, вслед за Ф.Достоевским, будет повод считать, что жизнь прожита не зря.

Еще несколько правил-пожеланий, одобренных жизнью, буде у вас окажется достаточно сил и устремлений на поприще воспитания (а лучше все-таки на данный момент – не-воспитания) детей, кои помогут вам, по крайней мере, не навредить:

Не заставляйте детей делать то, что они сделают с удовольствием.
В любой ситуации ответственность лежит на всех, участвующих в ней.

Начинай с себя - не ошибешься·

Чем жестче рамки закона, тем сильнее· возникает потребность их нарушить.
Если вы хотите от детей какого-то· действия, создайте им для этого условия.
Лучше всего выполняются обязанности,· взятые на себя добровольно.
Думайте правильно - и все будет· правильно.

Е.Волкова

Бутакова О.А.
Академик при ООН
Главный врач Московского института восстановления здоровья

В течение всей жизни мы приобретаем много различных навыков, на­пример, учимся вязать, водить машину. Эти навыки считаются очень важны ми, но ни один из них не позволит прожить нам дольше. И когда человек теряет здоровье, то все остальные навыки обесцениваются. Многие богатые люди, теряя здоровье, говорят, что в жизни больше ничего не надо: ни вла сти, ни дачи, лишь бы вернуть здоровье, которое они потеряли. Разочарова ние состоит в том, что именно к здоровью мы относимся, как к чему-то должно му, наивно думая, что оно дано навечно и обладает неприкосновенным запа сом. Это колоссальная ошибка, потому что то, что мы делаем в нашей жизни это целый ряд неправильно совершаемых действий, которые вредят нашему здоровью. Задумайтесь: 80% того, что мы делаем в своей жизни, мы делаем неправильно!
Например, сознательно или бессознательно пьем «Пепси-колу», не за­думываясь о том, что она разрушает кровь; употребляя кубики «Галина Блан ка», в состав которых входит глутамат натрия, мы губим себя и своих детей.
Эта информация не придумана. Все сведения взяты из Интернета, из бесед с практикующими врачами всего мира. Все сведения - самые последние.
Всё, о чем будет идти речь, будет достаточно жёстко, иначе никто не услышит. Вы можете пить воду, а можете не пить. С вас никто не спросит. Вы сами в ответе за свое здоровье и свою жизнь. Есть вещи, которые не обсуж­даются. Воду нельзя пить во время еды. Человек не имеет права не пить 1,5 литра воды в день, потому что он выделяет 1,5 л мочи в день. Заменив воду чаем, компотом, кофе, квасом, ваш организм не выделит столько мочи, пото му что все это еда. Поэтому то, что касается воды, это аксиома. В желудке есть соляная кислота, что об этом спорить. Химию никто не отменял. Белок разрушается при 60 градусах. Потом вы можете его синтезировать, но он разрушен. Во всех традиционных кухнях мира пища обрабатывается до 60 градусов. Можно это делать, можно не делать, но когда человек заболевает, он начинает думать: а почему я заболел? А лечить начинает следствие. Есть также аксиомы, которые нам не нравятся, мы начинаем внутренне сопротив ляться. Например: а почему не надо есть сахар? Потому, что он выманивает из клетки воду. Этой причины достаточно, чтобы его кушать мало. Если на сыпать на клубнику сахар, то клубника отдаст сок. Если вы выпьете сладкий сок, то ваша клетка отдаст воду. Если насыпать на огурец соль, то он отдаст сок, но если вы съедите солёный огурец, то ваша клетка отдаст сок.
Медицина - это то, на чём мы споткнёмся. Потому, что в нашей стране существуют государственные стандарты, по которым врач должен действо вать. Есть предписание на каждое заболевание: если болит то-то, то делай то-то. Кощунство состоит в том, что государство, взяв на себя ответствен ность за жизнь человека, сняло её с врача. Если врач сделал всё как напи сано в стандарте, он ни за что не отвечает. Это значит, что больному про сто не повезло, и он умер. Если врач сделал что-то по-другому и больной умер, то отвечает лично врач. Поэтому ни один из работающих врачей в официальной медицине не хочет нарушать государственные стандарты и боится это делать, т.к. если что-то случится, то спросят с него. Врачи сей час находятся в двояких условиях, и это надо понимать. Уверена, что многих из вас такое положение вещей не устраивает. Так, может, не сто ит перекладывать ответственность за своё здоровье на современную ме дицину? А следует разобраться в причинах возникновения многих забо леваний.
Существует 12 Факторов возникновения заболеваний

Присутствие хотя бы одного фактора всё равно ведет к болезни. Это очень неприятно, но это так.
1. Психология

У тех, кто злится, нервничает, завидует, выделяются гормоны, которые разрушают печень. Стрессы - основные психологические причины.
2. Еда

Не надо есть продукты, которые не портятся. Например, виноград, кото рый сейчас есть. Чудес в природе не бывает. Виноград должен портиться. Он должен полежать 3-5 дней и испортиться. Не может болгарский перец не портиться. Не могут червяки не съедать яблоко. Не бывает нечервивых фрук тов. Фрукты должны высыхать. Возьмите абрикосы или чернослив и засуши те так, как вы видите на базаре. У вас ничего не получится, потому что чудес не бывает. Например, колбаса. Зачем покупать вареную соль с туалетной бумагой и есть ее, при этом делая вид на уровне интеллекта, что получаем белки? Ничего мы не получаем. Или грибы. Они не усваиваются, зачем их есть? Нагружать организм? Зачем это делать? Знать и делать - это разные вещи. А хочется, а привык. А это уже психология - смотрите пункт №1. Если собрались умирать - не отвлекайтесь.
3. Вода

Не бывает соков без консервантов и красителей, поэтому третья причина всех заболеваний - вода и напитки. И если вы считаете, что пьете 100% апельсиновый сок без сахара, то на упаковке надо читать: 100%-й апельсиновый без томатного. Слово «сок» надо опускать, т.к. сока там нет, а «без сахара» - значит, что там сахарозаменители. А если написано «без консервантов», то там такие консерванты, которые не научилось определять мировое сообщество. Крупные мировые соковые фирмы ушли по технологии намного вперед, на них работают лучшие химики мира, и они создали такие антиокислители, которые при сертификации ещё не определяются. Чудес в природе не бывает. И если у вас апельсиновый сок хранится годами, и при этом сладкий и вкусный, в плас тиковой упаковке, то такого не бывает в природе. На самом деле все гораздо прозаичнее. Всё, что красиво выглядит, долго хранится и обладает приятным цветом (цвет долго хранить невозможно), знайте - такого не бывает. Вишнёвый джем не может быть вишнёвого цвета. Потому что туда попадает кислород, и цвет сразу меняется. И вишнёвый джем становится коричневым или не таким ярким. Когда мы съедаем то, что красиво выглядит, то это не идёт нам на пользу. Россия и Украина - ещё те страны, где на базаре можно купить у бабушек натуральный творог, сметану, молоко. На Западе такого нет. Там в супермарке те ничего натурального нет: ни молока, ни сметаны, ни масла. Там всё искусст венно приготовленное. И сейчас Европа выходит на тот уровень, когда резко падает здоровье населения именно по искусственным показателям пищи. С водой дело обстоит гораздо серьезнее: человечество идет в тупик именно по причине питания и питьевого режима. На свете существует 96000 живых су ществ, и только одно из них - человек - пьёт не воду и кушает продукты, приго товленные на огне. Все остальные существа пьют только воду. Мы можем долго дискутировать на тему: можно ли пить зеленый, черный чай, какао, кофе? Надо ли детей поить чаем? Будут ли они от этого здоровы? Кто сказал, что детей надо поить чаем? Мы сами это установили. Это традиция. Такая же традиция, как читать в метро, в машине, за едой. А потом мы теряем зрение. А вот если бы нам раньше сказали, что такое возможно, то мы не читали бы в метро. Человек в конце жизни не в состоянии понять, что он делал не так. Человеку, попавшему под машину, хочется сказать: что ж ты дорогу переходил в неположенном мес те? Но ему уже бесполезно об этом говорить, потому что он либо умрёт, либо останется инвалидом на всю жизнь. Он прокрутил кадр на 5 минут назад и уви дел, что он пробежал мимо светофора. Но мы продолжаем бежать мимо свето фора, продолжаем пить шипучие напитки и минеральную воду, которая на са мом деле газированная. Поэтому двойки вам здесь никто ставить не будет. Двойки поставит жизнь. Как вы будете выглядеть через 5 или 10 лет - зависит от вас. А вы хотите долго жить? Тогда живите нормально, попытайтесь сделать так, чтобы не быть парализованным, не быть слепым, не быть глухим. С 30 лет надо делать такие вещи, которые создают здоровый образ жизни. Эта инфор мация настолько серьёзная, что её нужно воспринимать с полной ответствен ностью, потому что ответственность на вас идёт двойная: мало того, что сами получили эту информацию и самим надо делать что-нибудь, так вы должны быть источником информации для других людей, потому что информацию про сто так не дают. Её дают для одной цели - для передачи. Мы должны быть антеннами. Вы должны осмыслить, переслать и передавать дальше. А если бу дете транспортным звеном, и она у вас не зацепится, то будет то, что было вчера. В Москве была очень хороший лидер, и когда ей говорили: «Ты собой займись!», она отвечала: «Сейчас, Мастера закрою и займусь». Она пришла через два года и просила: «Сделайте для меня что-нибудь, у меня рак печени». А что можно сделать? Два года назад ей говорили как раз о печени, ни о почках, ни о мозгах. Сейчас ей пытаются посмертно дать Мастера, чтобы дети получи ли пенсию. Но это несерьёзно. У нас часто кто-нибудь умирает. Кто-то воды не успел попить, кто-то ещё что-то. В Киеве обучалась прекрасный врач из Нико лаева, у которой 20 специализаций. У неё спрашивают: «Вы воду пьёте?». «Нет, я ещё не пила, но буду пить». И когда мы посылали диплом, узнали, что она умерла, у неё инфаркт. Воду она так и не пила, только собиралась.
4-й фактор - наличие в организме грибков, вирусов, паразитов, бактерий

Хотите вы, не хотите - они есть, они живут, они имеют такое же право жить, как и вы. Их убить невозможно. Скорее, они нас убьют. Но у них нет такой цели. Их цель - эксплуатировать нас и получать продукты для жизни. Если бы какие-то глисты хотели бы нас уморить, они бы давно это сделали. Им незачем разру шать большой корабль, они живут тихонечко. Другое дело, что мы не хотим с ними жить. Значит, надо им создавать неблагоприятные условия.
5. Наследственность

Если у мамы диабет, то прекратите кушать сахар прямо сейчас. Если мама умерла от ишемической болезни, то займитесь сердечно-сосудистой систе мой. Яблоко от яблони недалеко падает. Дети дублируют родительские забо­левания. Посмотрите, чем сейчас болеют ваши родители, и увидите, чем бу дут болеть ваши дети. И наладьте в этих позициях все, что есть вокруг.
6. Травмы


Постарайтесь ликвидировать последствия тех травм, которые у вас мог ли бы быть. Это травмы позвоночника, копчика, черепа, т.е. жизненно важ ных органов. Потому что травма пятого пальца левой ноги ничего никому не принесёт, просто палец будет болеть. Травма костей черепа приведёт к по тере зрения. Бывает, что ребенок упадет в два года, головой о батарею стук нется, отлежится, как правило, лечения никакого не получает, и когда через двадцать лет у него болит голова, невропатолог у него спрашивает, была ли травма головы. Он говорит, что да. Так это и есть последствия той травмы. Вспомните все свои травмы и постарайтесь проверить эти органы, осмот реть хотя бы, есть ли последствия в этом направлении. Это очень важно. Потому что приходят люди, у которых всю жизнь болит голова, а оказывается, что они в детстве упали головой и череп просто помят. Им вправляют черепки, все проходит. Научитесь смотреть на организм системно. Если у человека косоглазие, то глаза к этому не имеют никакого отношения. К со жалению, этого не видят окулисты, другие врачи. 95% косоглазия - это из менённые кости черепа. Есть врачи, которые за 3-4 сеанса лечат косоглазие, а есть врачи, которые оперируют по 6-7 раз.
7. Гимнастика

8. Биоэнергетика

В наше время наукой доказано, что биополя существуют. Раньше это называли «сглаз, порча», а сейчас называют «биоэнергетическое возмуще ние» или «бури». Не важно, как это называть, главное, чтобы вы понимали биополе человека существует.
9. Экология

Если вокруг вас в макро-- или в мини-экологии находятся проблемные зоны, такие, как мытьё посуды средством «Фери», которое смывается 35-й водой. «Фери» растворяется внутри желудочно-кишечного тракта, как и всё остальное. Если пить хлорированную воду из-под крана, даже если она ки пяченая, хлор не убивается при кипячении, а становится ещё более опас ным. Во много раз более опасным. Если человек пьёт этот хлор, то он отрав ляет свой организм. Это уже не просто вода, это уже экологически небла­гоприятная вода. Сейчас озонируют воду, но это в 10 раз опаснее, чем хлор.

далее

Идея империи начинается как стремление к максимальной безопасности, а в кульминации своей - к покойному господству. Жажда покоя - вот что подсознательно движет миллионами беспокойных подданных.

Сначала это стремление выражается в установлении контроля над пространством. Отодвинуть границы как можно дальше - до неведомых стран, до последнего моря, чтобы СВОЕ пространство было как можно больше. Чтобы в нем ничто не грозило СВОИМ. И чтобы Чужим было слишком ДОЛГО добираться до сердца СВОЕГО мира.

Но по-настоящему имперская фаза начинается с попытки установить контроль над временем.

В идеальной империи вообще не должно быть прошлого и будущего в обыденном понимании - только настоящее. Империя вечна, она всегда здесь и сейчас. Обыденное прошлое и настоящее подлежит замене на сакральное прошлое и (возможно) на провиденциальное будущее.

Как только контроль над временем (пусть иллюзорный) установлен, империя вступает в свою высшую, окончательную и единственную фазу. Отныне главная ее функция - не дать времени пойти вновь, а уж если это случилось - как можно дольше не позволять подданным это заметить. Ирония в том, что фаза эта сравнительна коротка.

Продолжительность фазы безвременья (здесь это слово употребляется безоценочно) зависит а) от степени контроля над пространством и временем; б) экономического потенциала, точнее - способности империи существовать в режиме автаркии; в) внешних, не зависящих от воли властителей факторов. Эмпирические факты показывают, что, как правило, эта фаза длится около ста лет. Семена гибели заложены в ней самой, ибо попытки установить контроль над пространством и временем неизбежно влияют на сознание обитателей империи - постепенно они теряют представление о реальных пространстве и времени. Так, все строится и делается «на века» - но ни инициаторы проектов, ни те, кто воплощают их в жизнь, не задумываются о том, к чему приведет их деятельность уже через полсотни лет. Когда речь идет о технически сложных сооружениях, рассчитанных действительно на ждолгий срок службы (ирригационных системах, городах, заводах), это весьма существенно: по прошествии нескольких десятилетий они начинают ветшать морально и физически, тем самым вводя фактор реального времени в имперское безвременье - что в итоге подтачивает имперскую установку на вечность и неизменность.

Но жизнь империи можно продлить.

Для этого можно предложить несколько способов. Во-первых, максимально расширить «пространство покоя», избавив империю от потенциальных внешних конкурентов (тем страшнее будет их неизбежное появление).

Во-вторых, максимально жестким контролем над временем. Такой контроль может осуществляться в различных формах. В его становлении можно отметить несколько стадий.

В самом начале - это стремление к контролю над сакральным пространством, где некогда имели место значимые для «имперского этноса» (назовем так этнос, из которого вышли люди, стремящиеся к реализации имперской идеи) события. Это - «земля предков», «святыни», поля великих сражений, места, связанные с деятельностью важных для имперской истории лиц. (Отметим, что эта имперская история существует как бы в «свернутом виде», заранее - так, не самый известный город приобретает славу задолго до того, как становится важным центром имперской истории - именно потому, что вневременность империи исключает наличие какой-либо собственной истории, и потому она присваивает себе чужую).

Далее, как мы уже замечали, все строится и делается «на века» и, в некотором смысле, ни для кого - здания, храмы, монументы, надписи, энциклопедии, законы... Идеал - грандиозный храм в малодоступном месте, профиль Сталина, высеченный на скале в глухой тайге, дорога, по которой никто не ездит... По своему происхождению эта форма контроля над временем тесно связана с посмертным культом вождя. Пирамиды, причисление к лику богов, мавзолеи, курганы, особые кладбища для «лучших людей» - все это явления одного порядка... Но в этот же ряд становятся и сооружения, возведенные «для блага народного» - термы, новые и перестроенные старые города, плотины и каналы, мемориальные библиотеки, ибо они есть лишь символы имперской мощи = мощи властителя (простите за невольный каламбур). Идеальный властитель, таким образом, в некотором роде животворящая мумия, своим вечным присутствием он творит империю, но существует сам лишь благодаря ее силе и славе.

Календарь и культы.

Всякая настоящая империя начинается поэтому с реформы календаря и установлении особых имперских культов и праздников, общих для всего имперского пространства. В поздних империях аналогом реформы культа становится тотальный идеологический контроль и/или контроль за информационным полем (видимая свобода выбора позволяет еще надежнее осуществлять контроль за умами). Надо признать, что всякая империя генерирует некие «имперские иллюзии», без которых ее существование значительно осложнилось бы.

Календарная и культовая реформы - лишь одна из составляющих более глубокой реформы всех знаковых систем. Империя иногда подчеркивает разрыв с прежними знаковыми системами - от письменности до этикета и моды (хотя в некоторых случаях может апеллировать к преемственности и древнейшим корням). Но в любом случае, вся внешняя сторона жизни меняется. Отметим особое значение реформы письменности. Письменность сама по себе сакральна, и любая реформа в этой области знаменует отказ от «завета предков» и установление новой эпохи.

Но главная проблема империи - это вопрос о будущем. В идеале в империи вообще не должно быть будущего. Каждый день есть повторение и утверждение имперского идеала - вечно длящегося покоя, баснословного «мирного времени». Беда лишь том, что люди конечны. Тогда правильнее всего сделать их совсем незначительными. В этом случае их личное существование не имеет никакого значения по сравнению с величием империи. Но если личная судьба столь незначительна, человеку необходимо нечто более важное. И это - судьба империи, «общего дела», ее бесконечное - почти божественное - возвышение в умозрительном имперском будущем. Это «сверх-будущее», заменяющее будущее в обычной человеческой жизни - не что иное, как священный град, «Третий Рим», «Новый Иерусалим», вселенский Халифат или царство Божие на земле. Отсюда неизбежная эсхатологичность имперской идеи. Само представление о сакральном будущем несет в себе концепцию конца империи: придет День, и ее не станет, вечность рухнет. Иначе как концом света такое событие не назовешь, и потому итог любой империи - неизбежная битва с силами Зла, в которой погибнут слабые и грешные, и воссияет Истина, а сама империя, преобразившись, станет истинно Божественной, обратится в царство не от мира сего.

О распаде империи

Распад империи начинается, как правило, с разрывов и прорех в имперском пространстве. Это может быть следствием вмешательства извне или проявлением внутренних деградационных процессов. Как ни странно, первотолчком тут является утрата контроля над временем. Если контроль ослабевает хотя бы в некоторых из перечисленных выше составляющих, пространственная ткань империи тут же начинает расползаться, прежде всего, потому что люди подвергают сомнению мощь и незыблемость империи и начинают строить свое собственное, независимое от империи будущее. С появлением прорех тут же рушится единственное реальное оправдание существованию империи в массовом сознании - покой и безопасность. Разумеется, довольно долгое время имперская идея сохраняет влияние, но как только некоторая критическая доля обитателей империи (вероятно, большинство экономически активных людей среднего возраста, хотя возможны самые причудливые варианты; в любом случае, речь не идет о большинстве населения) оказывается все чаще вынуждена полагаться в большей степени на себя, чем на имперскую власть, империя обречена. Обычно крах наступает через одно-два поколения (т.е, лет через 30-40). Империя может или сгинуть совсем, или, пройдя долгий период разброда и бедствий, возродиться в некоем новом качестве. Простейший вариант - смена династии, но возрождение может произойти и при утверждении иноземной династии, в результате смены культа, идеологии, наконец, «имперского этноса».

Неторопливость и медлительность - одно из неотъемлемых свойств империи. Зачем спешить, если времени нет? Коррупция, призванная добиться нужного решения или просто ускорить его принятие (и вообще добиться какого-то решения), безусловно, разъедает империю изнутри, ибо воплощает совершенно антиимперский постулт «время - деньги».

Ведь в настоящей империи не должно быть ни времени, ни денег. Деньги есть свидетельство переменчивости мира, эквивалент потраченных усилий (то есть, работы, проделанной в единицу времени - хоть это и странно звучит).

По правде, в настоящей империи не должно быть и жизни, а если и может там быть жизнь, то лишь жизнь вечная. Таким образом, существование империи оправдывается и ее логическим завершением - преображение в Царство Божие на земле - а само имперское безвременье есть лишь время потребное на становление этого последнего царства, на алтарь которого на самом деле и кладут свои жизни подданные. Взгляд не христианский, но империя и царство - не христианские изобретения.

Но возможен иной вариант: вечный и бессмертный император и ничтожные подданные. Это уже походит на идеальное царство Антихриста - который своим существованием обеспечивает его вечность. Ясно, что битва с таким властителем возможна лишь на сверхъестественном уровне...

 http://www.slovosfera.ru/archive/empire_and_time.html

«Ригведа» - старшая из четырех вед (от корня «вед» - «знать») – сводов свящегнных знаний. Следующий по степени древности сборник – «Самаведа»,в котором ригведийские тексты располагались в соответствии с литургическими сценами. Несколько позже сложилась «Яджурведа» - собрание древнейших ритуальных правил. Самая же младшая – «Атхарваведа» - стихотворное изложение всевозможных магических формул и заклинаний. Кроме того, в состав ведической литературы входят брахманы – практические рекомендации по совершению обрядов, араньяки – толкования различных ритуальных действий и символов, упанишады – своеобразные приложения к брахманам, в которых излагается эзотерическое учение.
В 1028 гимнах, собранных в 10 мандал (книг) Ригведы, по существу был задан определенный канон мышления, сложившийся в конце концов в индуизм. Многостишие и законченность литературных форм, слагавших ригведийские тексты, позволяют говорить о многовековой традиции устного творчества древних ариев. Для индийцев Ригведа является своего рода откровением. Потому так высока демонстрируемая в ней культура слова, позволяющего слушателя прикоснуться к интуитивным прозрениям авторов текстов. Ригведа не только дала импульс литературному творчеству, заложив арсенал его основных средств и приемов, но и определила проблематику жизнерадостной философии ее современников. Доминирующим в мироощущении ариев в эпоху Ригведы было наслаждение удобствами и красотой мира. Свойственное человечеству стремление к благополучному существованию тогда не только не порождало исторического пессимизма. Но позволяло считать земную жизнь первым шагом к совершенству. В обнаружении основ духовности индийское сознание зачастую опиралось на личностный опыт. Истинность – удел духовного восхождения, не терпящий рационального насилия. Потому индийская религия во все времена была необычайно тесно связана с философскими изысканиями, оставаясь открытой для различных этических систем и чуждой всякой догматике.
Религиозные представления Ариев, как и у многих современных им народов, не выходили за пределы природы. Почиталось все, что могло олицетворять живую силу. Ригведийский мифологический пантеон вряд ли можно считать в полной мере персонифицированным, ибо восхищение и страх внушала целостность окружающего человека мира. Любая стихия могла в том или ином случае синтезировать сверхъестественные силы. И хотя в описаниях божества, как правило, представали в антропоморфном виде, редко кто из них имел свои постоянные атрибуты.
Идея единства в многообразии, сформулированная в Ригведе, пронизывает все позднейшие, выводимые из нее религиозные системы. Трехчастной структуре мира (небо, воздух, земля) соответствуют 33 бога (дэва), разделяемые на три группы. Ригведийской мифологии чужда иерархичность, ибо генеалогия богов не была понятна даже современникам создателей этих текстов. К числу же наиболее почитаемых можно отнести Сурью (Солнце) – аналог греческого Гелиоса, проезжавшего небосклоном на колеснице; Сома, которому посвящена десятая книга Ригведы, ассоциировался с одноименным растением и изготавливаемым из него напитком, используемым жрецами во время ритуала. В последствии он становится луной и покровителем брахманов (священнослужителей). Не менее мистичен образ Агни – бога огня, посредником между человеческим и сверхъестественным миром. В числе вызывавших благоговейный ужас – бог ветра Ваю и нелюдимый Рудра – бог грома и грозы, хранитель целебных трав.
Но конечно же, наиболее могущественным богом у воинственных ариев считался Индра – «царь богов». Из огромного количества посвященных ему гимнов. Главными можно считать те, в которых повествуется о его победе над Вритрой – олицетворением хаоса. Индра вовсе не эталонный герой. Он - прежде всего, незнающая границ сила, и потому безудержен в своем буйстве. Но именно он стал выразителем главной идеи ранневедического этапа истории индийской мысли: космического упорядочивания вселенной. Функции же вездесущего надзирателя за правильностью течения событий, верховного судьи и правителя, вседержителя и хранителя «риты» (космического порядка), выполнял Варуна, опиравшийся в этом на Митру – гаранта соблюдения клятв и договоров (дхарм). Рита – символ единосущности мира, выражение принципа всеобщего подчинения некоей высшей силе, основа мироощущения древних ариев. Варуна – мерило истинности и моральности, стремление к которым вполне соотносимо со страхом нарушения ритма жизни (смерти). Поэтому дхарма и Рита, находившиеся под его охраной, сближаются, создавая своеобразный этический кодекс.
Будучи сборником гимнов, Ригведа указывает на ключевое звено во взаимоотношениях богов и людей – жертвоприношения. Они являлись условием устойчивости космоса и были столь же частыми и обязательными как прием пищи. По мере усложнения образной и сюжетной систем мифологии древних индийцев жертвоприношения обретают достаточно сложную ритуальность и пугающе-завораживающую символику, требующую специальных знаний. Властителями умов становятся брахманы – толкователи священных текстов. Основная идея брахманических сводов знаний – космическая сущность – Брахман – первый значительный шаг к абстракции, основанный на размышлениях о неразрывности жизненных форм, о тождестве всего, что дышит, о соотношении мысли и речи, о слове как выражении принципа бытия. Брахманизм становится своеобразным способом приспособления древнейших миропредставлений к новым историческим условиям
X-VII вв. до н.э., когда складывается комментаторская традиция и канонизируются веды – период активной колонизации ариями восточных и южных районов Индии. Земледелие постепенно становилось одним из основных источников благосостояния. Но лошади и коровы еще долго служили своеобразной разменной монетой. Хота арии не оставили после себя процветающих городов, но имели основательные ремесленные традиции, сформировавшиеся на основе запросов жителей деревень. Деревня – одна из основ культуры ариев, на много веков вперед предопределившая образ и ритм жизни Индии. Ариями же заложена традиция почитания семьи как высшей ценности. Территории деревенских округов, объединивших подобные поселки, составили владения племен во главе с вождями – раджами. Сопротивление, встречаемое ариями со стороны покоряемых народов, вынуждало их консолидироваться. Это привело к появлению племенных союзов и царств. Многие вожди, чья власть становилась все более неподконтрольной народным собраниям, стали претендовать на титула абсолютных правителей. Их соперничество породило обилие эпических сюжетов, законченную форму получивших в «Рамаяне» и «Махабхарате», записанных значительно позже, в IV-II вв. до н.э.
В ведийские времена складывается и сюжет об определяющем законы богам и людям, бого-творце, чаще всего именуемом Праджапати. В заключительной книге Ригведы дана одна из нескольких существовавших космогонических версий. Ее главным действующим лицом являлся Пуруша – первочеловек и первожертва, который дал частями своего тела начало вселенной. Среди встречающихся в этом гимне терминов есть и понятие, фиксирующие действительно существовавшую социальную структуру общества. Упоминаются. В частности, сословия брахманов, кшатриев (воинов), вайшьев (торговцев, ремесленников, земледельцев), шудр (зависимых людей). Суть кастовой системы, как позднее стали именовать социальное деление арийского общества, заключается в разграничении сфер культурной жизни, в соответствии с характером деятельности, религии, происхождения.
Утрата авторитета родовыми обычаями порождала неуверенность и некоторую растерянность в мироощущении. Это, в конце концов, привело к формированию философии аскетизма – учения, проповедовавшего возможность достижения истинного знания путем медитации и отказа от мирских утех. Постепенное нарастание сакрально-символического начала в обряде жертвоприношения делало его не только первобытным кровавым театром, сколько словесно-магической разновидностью общественной деятельности. Средоточением силы, приписываемой ранее жертве, становится мудрец-отшельник. К тому времени (середина I тыс. до н.э.) сложилась доктрина о четырех стадиях жизни: детстве и юности – пора учения и холостяцкой жизни, семейной ступени. Этапе уединения для самопознания и, наконец, периоде самоотречения. Это позволило аскетам занять достойное место в обществе в качестве учителей жизни. Концентрированным выражением их мудрости стали упанишады, где впервые было изложено учение о бесконечном перевоплощении душ, очищающихся от несовершенства на пути к сущему. Смерть – шаг к новому облику и новой степени духовности. Жизнь – цепь нескончаемых изменений. Универсальным законом, которому подчинялся этот круговорот, была карма – одно из величайших интеллектуальных завоеваний индийской цивилизации. Карма (деяние) предопределяла местопребывание душ в зависимости от характера поступков в текущей жизни. Этот принцип стал едва ли не основополагающим всей индийской культуры.
Осознавая свою подчиненность как и всего живого некоему универсальному закону, человек все же оставался волен в своих деяниях. Согласно учению о «мокше» конечным результатом духовных странствий должно было быть воссоединение со всеобщей душой, т.е. достижение высшей реальности. Различные ее ипостаси назывались: Брахман (первооснова духовности), Атман (ее проекция на личностный уровень), Пуруша (высшая душа), Тот (невыразимое блаженство), Ом (некое абстрактное понятие, объединяющее все вышеперечисленные смыслы). В дальнейшем религиозно-философская мысль Индии растеклась по шести системам- даршанам, так или иначе предопределившим появление индуизма: яшьяя – логика, вайшешика – космология, миманса – ритуал, санкья – учение о духовно преобразующей деятельности, йога – практическое руководство по концентрации жизненной активности для постижения универсальной духовности. Веданта – обретение способности прозрения сущности материального мира. Само по себе становление авторских школ является свидетельством начавшейся систематизации знаний и растрескивания былого синкретизма творчества Ведическая эпоха заложила основы интеллектуальной деятельности на все последующие века. В послеведийский период (IV-II вв.до н.э.) духовный поток обретает то направление, которое можно считать индийской культурой.