Ирина_Бебнева все записи автора
С.И. КАЛМЫКОВ

Сергей Иванович Калмыков родился в Самарканде 6 октября 1891 г. Вскоре его семья переехала в Оренбург, где он учился в гимназии. В 1909-1910 гг. жил в Москве, посещал художественную школу, в Петербурге учился в мастерской М.Добужинского и К.С.Петрова-Водкина.

После революции 1917 г. возвратился в Оренбург, участвовал в оформлении революционных праздников, общественных зданий, читал лекции по истории искусства, принимал участие в художественных выставках.

В 1935 г. Калмыков приехал в Казахстан по приглашению для работы в только что созданном музыкальном театре Алматы (ныне Академический театр оперы и балета им. Абая), где проработал много лет.

Для Сергея Калмыкова искусство было не только смыслом жизни, но и способом Существования. Сергей Иванович многие слова писал с большой буквы - для него не было мелочей обыденности. Все сущее представлялось ему как явления Космического Бытия. Этот торжественный праздник он носил в своей душе постоянно, поэтому каждая его работа несет в себе мощную энергетику радости, поэтому каждое его прикосновение к бумаге и холсту становится чудом.

Скончался Калмыков 27 апреля 1967 г. в Алматы.

Свои рисунки и картины Сергей Калмыков не продавал. Он создавал их для будущего зрителя. Однако, это не помешало ему оценить свое место среди прочих художников. "Центр искусства в настоящее время находится в моей голове," - писал он. Только так сознавая свое место в искусстве, может и должен работать художник.

"Мир болен. И нет ничего удивительного в том, что только художники могут привести мир к спасению".

Сергей Калмыков







А вот что о нем написал Ю. Домбровский в "Факультете ненужных вещей"(спасибо raddis за напоминание):

" Через много лет он написал:
"Попал к нему я, однако, только через четверть века. Потому что в тот
день как-то у меня не оказалось времени, а потом он уже и не звал к себе.
А затем мы разъехались в разные стороны, и я совсем забыл о художнике
Калмыкове. Знал только, что из театра он ушел на пенсию, получил
однокомнатную квартиру где-то в микрорайоне (а раньше жил в старых
казарменных бараках) и теперь живет один, питается молоком и кашей (он
заядлый вегетарианец). Его часто видят на улицах. В прошлые мои приезды я
тоже видел его раза три, но он на меня, как и на всех окружающих, никакого
внимания не обратил, и поэтому я молча прошел мимо. Я заметил, что он
похудел, пожелтел, что у него заострилось и старчески усохло лицо. И еще
глубже прорезались у носа прямые глубокие морщины. "Лицо измятое, как
бумажный рубль", - написал где-то Грин о таких лицах. А надето на нем было
что-то уж совершенно невообразимое - балахон, шаровары с золотистыми
лампасами и на боку что-то вроде огромного бубна с вышитыми на нем языками
разноцветного пламени. Ярко-красные, желтые, фиолетовые, багровые шелковые
нитки. Он стоял около газетного киоска и покупал газеты. Великое множество
газет, все газеты, какие только были у киоскера. Я вспомнил об этом, когда
на третий день после смерти художника вошел в его комнату. Газет в ней
было великое множество. Из всех видов мебели он знал только пуфы,
сделанные из связок газет. Больше ничего не было. Стол. На столе чайник,
пара стаканов, и все. Да и что ему надо было больше?
Безумно счастливый, целеустремленный и цельный человек жил, двигался и
говорил среди этих газетных пуфов и папок с бесконечными романами.
На этих пуфах ему снились раскрашенные сны, и тогда он записывал в
алфавитную книгу (на "Э"):
"Энное количество медведей, белых, арктических, северных, понесли меня
в черных лакированных носилках! Бакстовские негры возглавляли шествие!
Маленькие обезьяны капуцины следовали за ними!"
Или же (на "Я"):
"Я видел анфилады зал, сверкающих разноцветными изразцами!"
"Я проходил по палатам, испещренным всякими знаками".
Да, в очень красивом и необычайном мире жил бывший художник-исполнитель
Оперного театра имени Абая Сергей Иванович Калмыков.
И вот тут, среди действительно блистающих изразцов лунных джазов, фей и
кавалеров, я увидел на куске картона нечто совершенно иное - что-то
мутное, перекрученное, вспененное, мучительное, почти Страшное. Посмотрел
на дату и вдруг понял: у меня в руках именно то, что Калмыков писал
четверть века назад в тот день нашего единственного с ним разговора.
Крупными мазками белил, охры и берлинской лазури (так, что ли, называют
эти краски художники?) Калмыков изобразил то место, где по мановению
директора на берегу Алмаатинки должен был возникнуть волшебный павильон
"Наука и религия".
Глыбы, глыбины, мелкая цветастая галька, острый щебень, изрытый пологий
берег, бурное пенистое течение с водоворотами и воронками - брызги и гул,
а на самых больших глыбинах разлеглись люди в трусиках и жарятся под
солнцем. Вот в солнце и заключалось все - его прямой луч все понизывал и
все преображал, он подчеркивал объемы, лепил формы. И все предметы под его
накалом излучали свое собственное сияние - жесткий, желтый, пронизывающий
свет.
От этого солнца речонка, например, напоминала тело с содранной кожей.
Ясно видны пучки мускулов, белые и желтые бугры, застывшие в судорогах,
перекрученные фасции. Картина так дисгармонична, что от нее рябит в
глазах. Она утомляет своей напряженностью. Ведь такой вид не повесишь у
себя в комнате. Но вот если ее выставить в галерее, то сколько бы полотен
ни висело там еще, вы обязательно остановитесь именно перед этим -
напряженным, неприятным и мало на что похожим. Конечно, постоите,
посмотрите да и пройдете мимо, может быть, еще плечами пожмете: ну и
нарисовал! Это что же, Алмаатинка наша такая?!
Но вот что обязательно случится потом: на улице ли или вечером за чаем,
а то уже лежа в кровати, без всякого на то повода вы вспомните: "А та
речка-то! Что он хотел ею сказать? Мысль-то, мысль-то какая заложена во
всем этом?" И примерно через неделю именно это и произошло со мной, я
вдруг понял, что же именно здесь изображено. Калмыков написал землю. Землю
вообще. Такую, какой она ему представилась в то далекое утро. Чуждую, еще
до сих пор не обжитую планету. Вместилище диких, неуравновешенных сил.
Ничего, что тут ребята, ничего, что они купаются и загорают, - до них
речке никакого дела нету: у нее свой космический смысл, своя цель, и она
выполняет его со спокойной настойчивостью всякой косной материи. Поэтому
она и походит на обнаженную связку мускулов, поэтому все в ней напряжено,
все на пределе. И глыбы ей тоже под стать - потому что и не глыбы они
вовсе, а осколки планеты, куски горного хребта. И цвета у них дикие,
приглушенные - такие, какие никогда не используют люди. И совсем тут не
важно, что речонка паршивенькая, а глыбы не глыбы даже, а попросту большие
обкатанные валуны. Все равно, это сама природа - natura naturata, как
говорили древние: природа природствующая. И здесь, на крохотном кусочке
картона, в изображении десятка метров городской речонки бушует такой же
космос, как и там, наверху, в звездах, галактиках, метагалактиках, еще Бог
знает где. А ребята пусть у ног ее играют в камушки, пусть загорают, пусть
себе, пусть! Ей до этого никакого дела нет. Вот отсюда и жесткость красок,
и резкость света, и подчеркнутость объемов - это все родовые черты неживой
материи, свидетельство о тех грозных силах, которыми они созданы. Да они и
сами, эти камни, просто-напросто разлетевшиеся и застывшие сгустки ее
мощи. Так изобразил художник Алмаатинку в тот день, когда он развертывал
перед нами свой первый лист ватмана с древним астрологическим небом и
трактором, въезжающим через Дворцовую арку на самый Млечный Путь. Это
Алмаатинка, увиденная из туманности Андромеды. А сейчас эта картина висит
у меня над книжным шкафом, и я каждый день смотрю на нее. Оказывается, от
этого можно даже получать удовольствие - до того здорово сделано. А сейчас
картины художника Калмыкова находятся в художественной галерее Казахстана,
их свалили навалом и привезли туда. Если когда-нибудь их выставят,
советую: посмотрите, многое вам покажется чудовищным или непонятным, но не
осуждайте, не осуждайте сразу же, с ходу художника. Так, зазря, не
обдумав, художник Калмыков ничего не творил, во всех его набросках есть
свой смысл, своя идея, только доискаться до них порой не так уж просто.
Что поделать, ведь существуют же такие странные, ничем не управляемые
вещи, как мечты, фантазия и просто видение мира."