Глава 5. Кому почему не спится в доме Снепиусов.
Несмотря на уговоры господина Директора, сейчас просто Альбуса, и мадам Помфри поспать-отдохнуть под действием зелья Сна-без-Сновидений денёк-другой в лазарете, ну, пускай, в апартаментах, но под присмотром медиковедьмы, Минерва тряслась всем телом. И не только, но то и дело разбивала чашку с чаем и Успокоительным зельем. Она тщилась рассказать, то уткнувшись в бороду Дамблдора, то в объёмную груди фельдшерицы, о произошедшем, и покаяться в своей трусости. Правда, язык её заплетался от шока и зелья, которого, благодаря совместным усилиям Альбуса и Поппи, было выпито немало.
– Я… они… накормили нас, а мы пили свежую… ох… сладкую воду из нашего озера, а они ходили вокруг… ох… нас… со своей ужасной музыкой, но мы с… ох… Северусом… были сыты… ох… и тут…
Минерва в очередной раз начинала рыдать.
Даже если выбросить её охи из повествования, то, что произошло "тут" и вообще, кто такие "они", она произнести ни разу не смогла.
Устав от причитаний ведьмы, Директор в очередной, мощный водопад слёз не выдержал и подозвал Поппи, уговорив её без ведома заместителя подлить в следующую чашку чая (и как в Минерву столько воды влезло без… ) то самое, Сна-без-Сновидений.
– Она же не почувствует вкуса, вот увидите, мадам Помфри, всё пройдёт, как сон пустой. А потом уж Вы отлевитируйте спящую Минерву в Больничное крыло, да оставьте ж дня на два-три. У профессора МакГонагал настоящий шок. Просто же ж не представляю, что же… там, не знаю в Запретном Коридоре, что ли, случилось с Северусом.
А-а, поскорее подливайте ж, а то, может, моему мальчику нужна срочная помощь. Моя же заместитель, как видите, ни мычит, ни телится. Оставляю ж её под Вашим присмотром, да сегодня же, как только выясню, что с профессором Снейпом приключилось, к Вам же загляну всенепременно.
Первым делом Директор увидел на одной из лестниц семикурсников враждующих Домов, вцепившихся друг в друга, как слепые котята… Хотя… Почему "как"?
Альбус ловко для его лет запрыгнул на поворачивающуюся как раз в сторону заветного Коридора лестницу и убедился по особенно жалобным, уже притихшим стонам, что студенты таки слепы. Все до одного, даже до одной, поскольку, вот уж странное, невиданное зрелище, среди бойцов невидимого фронта была гриффиндорка.
– А ну отвечайте же ж, кто слепоту навёл, да по дурости своей на всех?! – сурово спросил Дамблдор.
– Господин Директор, ой, глазоньки мои красивые, где же вы теперь?.. – завыла девушка.
– Мистер Джорл, объясните мне Вы, наконец! Что с вами всеми случилось?! Что же с вашим зрением?!?
Директор, кажется, впервые в жизни повысил голос на студентов, так он был растерян, что даже доброго, утешающего слова не нашлось у него для этих ублюд…
– Тоже мне ещё, нашли время ослепнуть прямо перед Т. Р. И. Т. О. Н.! Доигрались, сукины дети! А господину Директору за каждый глазок ослепший, без разницы, что временно, Поппи знает свою работу, отвечай! И перед совестью, и перед ещё более страшным, самим Попечительским советом! А вдруг в это время мой мальчик Северус, тяжело раненый…
Стоп. Скажи истерике: "Нет!"
Сначала дети, хоть они уже и в большинстве своём совершеннолетние, но инцидент произошёл в школе, значит… Правильно, Альбус Дамблдор виноват, что допустил подобное. Но как же справиться в одиночку?!
– Господин Директор, мы сдуру попрятались от Сней… профессора Снейпа, сэра, в Запретный Коридор, а потом…
Это говорил мистер Джорл, единственный злобный гриффиндорец, если не считать вечного противника, ещё погаже, ведь он слизеринец, мистера Пруста, зачинщик всех ночных разборок.
– А потом вспышка, яркая такая, мгновенная, а потом больно стало, и темнота-а-а… - перебила вдруг своего сокурсника, явно что-то скрывая, девушка.( Мисс Твайс, кажется, да, она.)
Маленькая "львица" подозрительно быстро закончила "исповедь":
– А потом нас ка-а-к вышвырнет куда-то, мы чудом на лестницу рухнули.
Но Альбусу было сейчас не до расследования студенческих тайн.
Директор с искренним сожалением проводил долгим, проницательным взглядом погрустневших голубых глаз проплывающий мимо Запретный Коридор. Он успел только приостановить его магию, сделав на время, не большее получаса по его прикидкам, обычным, "смертным" коридором безо всякой этой мистики а-ля Основатели-шалуны.
Мощным выбросом магии, подождав, пока верхушка лестницы не оказалась на уровне третьего, "нормального" этажа, он отлевитировал всех присмиревших, ослепших студентов на плиты коридора. Кто-то явно неудачно приземлился…
– Ещё на групповое Wingardium leviosa не хватало сил тратить…
Что-то у кого-то хрустнуло…
– Ага, и проход в лазарет тоже с третьего. Ну, хоть с этим повезло, там и перелом подлечат. Так им и надо, поганцам. Костероста побольше, да хоть клизму из него поставить. Каждому, – безжалостно подумал господин Директор.
Еле дышащий Дамблдор хотел сотворить для каждого студента носилки, но решил не тратиться зря. Всё равно ослепли, вот пусть и подождут, пока им Поппи новые глаза на жопу натянет. Альбус решил обратиться за квалифицированной помощью и сходил к Флитвику. Беспощадно разбудил его сранья и повёл коротышку-профессора в одном халате поверх пижамы и почему-то чарами зашнурованных ботинках за пострадавшими.
– Уважаемый Филиус, так же или иначе, но эти великовозрастные болваны временно ослепли. Отлевитируйте ж их на носилках в Больничное же крыло. Если бы не срочное дело, я справился сам, но, боюсь, наш Северус в большой беде. Пойду же ж выручать.
… Упрямая лестница, хоть и направляемая всей нехилой магией Альбуса, долго не хотела доставлять его в Запретный Коридор, а время шло. Всё-таки Директору удалось "запинать" лестницу, и он бросился в неосвещённые глубины, освещая оные мощнейшим Lumos maxima.
Но везде было пусто.
– Ни живого, но хоть не мёртвого Северуса. Однако, никакого тоже не есть хорошо…
… Термы в Сибелиуме были воздушными, то есть под полом и в стенах вмонтированы трубы, через которые пропускается нагретый воздух. А ещё бани были по-настоящему жалкими, как и весь городок у реки Кладилус.
В термах было три крошечных бассейна: фригидарий с прохладной водой; калдарий с водой градусов тридцати, вокруг которого были отдельные кабинки для мытья и не только; и тепидарий с водой чуть выше шестидесяти, эдакая местная парная. А всё от того, что настоящей парной, судаториума с почти что кипятком, водой восьмидесяти пяти градусов, обычно устроенном, как положено приличным заведениям для помывки и отдыха, на термальных источниках, коими изобиловал Апеннинский полуостров, ни в одних баньках на Альбионе по определению не было.
Около бассейнов сновали нищие плебеи-ромеи и колоны, на вид, полукровки-бритты, торговавшие пирожками и сладостями.
– О, великий Мерлин! И здесь, поцелуй их всех Дементор, даже в банях, сладости! – выругался по-английски Северус.
Соответственно числу потевших в тепидарии было и банщиков-натиральщиков, совмещавших обе профессии из-за убогости заведения. Они мыли мужчин (для женщин отводилась вторая, меньшая часть терм), к немому ужасу хоть и читавшего о таком Снейпа, стоялой и жутко вонючей мочой, и счищали с тела грязь, смешанную с местным "мылом" специальными скребками, а затем умащали вымытое тело маслами.
Северуса, похолодевшего от омерзения, облили из кадушки мочой и начали скрести, как породистого жеребца. От процедуры умащивания зельевар с гордым видом отказался, поразив банщика до глубины души, которой у раба, как известно, нет.
Массажистов-развратников было всего трое. Это были финикийцы с накрашенными сурьмой, по их обычаям, глазами и бровями, тонкие, жилистые семиты. Как их занесло в Сибелиум, об этом высокорожденному Господину дома Снепиусов не должно было выказывать интереса. А на самом деле интересно было, и даже очень.
Ещё для плотских утех в массажных кабинках около калдария предоставлялись симпатичные мальчики–бритты лет десяти, предназначавшиеся, в основном, для легионеров, соскучившихся по развлечениям или попросту уставших от таких же, как они сами, солдат Императора.
Северус ещё до мытья, ради интереса заглянул в одну из кабинок:
– А для чего они, эти кабинки, может, за отдельную плату здесь можно спокойно помыться самому?
И лицо его пошло кирпичного оттенка пятнами.
Он был глубоко сконфужен. Ещё бы, видеть взрослого, как он сам, мужчину с соразмерными гениталиями, совокупляющегося с ребёнком, хоть и скороспелым, варварским, но всё же…
… На территории бань располагался небольшой открытый стадиум для гимнастики и старая библиотека со свитками. Многие ромеи любили читать здесь и загорать одновременно.
Вымытый, хоть и мочой, но изрядно посвежевший профессор обнаружил библиотеку и… забыл и о бане, и о разврате, и о времени, зачитавшись Горацием и Овидием, теми произведениями, что не сохранились в веках.
Наступила ночь, и к ушедшему в прекрасные вымыслы Снейпу подошёл цензор*, сказавший, что за ночное проведение времени в термах нужно доплатить. Северус послал цензора к Мордреду, но тупой маггл не понял и не отступил до тех пор, пока профессор не послал за одним из рабов, дожидавшихся Господина у входа в термы, в особо отведённом для невольников месте. Сонный раб, встав перед хозяином на колени и ткнувшись головой в старый мозаичный, местами выщербленный пол, передал мытарю требуемую монету стоимостью в полкоровы из кожаного мешочка с местной валютой. Господину негоже касаться грязных монет. Однако обзаводиться долгами и подписывать долговые расписки очень даже гоже. Давать в долг тоже было вполне подходящим занятием для любого гражданина, патриция ли, плебея ли. Главное, это выписать закладную.
Северус снова, позабыв обо всём, зачитался при свете коптящей лампы с фитилём, густо пропитанным бараньим жиром, и потому ещё зловонной.
Он остался в термах один из граждан Сибелиума. Господин дома сразу же, без церемоний считался таковым, лишь количество голов его невольников, да число колонов пересчитывалось при начислении налогов.
Но так было когда-то, в настоящей Империи на полмира с Божественным Кесарем во главе. Сейчас же Альбион был практически независимым государством. Варвары, вандалы, готы обеих ветвей – западной и восточной, и организованная боевая машина хунну выполнили на материке свою страшную миссию.
Странно, но на острове ещё не прижилась христианская религия, введённая, как официальная и единственная в Римской Империи ещё Императором Константином I Великим в начале четвёртого века. Судя по отсутствию в городке над въездными воротами и в комнате Снепиуса Малефиция икон или хотя бы раннехристианского, заимствованного из римских катакомб знака рыбы, здешние патриции придерживались устаревших традиций. Веровали в сонмище богов, как своих, так и заимствованных с Востока, из Египта и Эллады.
Даже Снепиусы, эмигрировавшие только в этом, пятом веке, не были христианами. Отчего? Задавать эти вопросы, чтобы не показаться чужим среди своих, не хотелось. Но так хотелось знать! Ведь пиктов на севере будущей Шотландии христианизировал маггловский святой Норньон, прибывший из христианского ирландского королевства Ульстер. Тех, кого считают Нелюдями и ромеи, и бритты, а сами-то поганые, то есть, язычники.
Уставшие рабы и колоны, обычные работники терм, давно спали. Профессору же было не привыкать к бессонным ночам…
… Квотриус тоже не спал. Ему мерещился этот внезапно, словно Deus ex machina, свалившийся на его гордую голову старший брат, проклятый высокорожденный наследник, за какой-то час ставший в доме Господином вместо любящего отца.
Брат, возненавидевший тихую, покорную, молчаливую красавицу мать, возжелавший, кажется, невозможного. Да, разлучить любящую семью и тем обидеть и без того обложенных данью никогда не виданных дядьёв.
Брат, чьё искусство произносить обычные слова вкупе с движениями странной деревянной палочки, повергло в ужас даже мачеху Веронику, славящуюся неженской твёрдостью характера. Ибо закалена она немилостью супруга, длившейся двадцать четыре года, а это ведь всё то время, пока жила гордая патрицианка на Альбионе.
И вот теперь, в одночасье, прежняя опала сменилась на законные супружеские отношения. И эти звуки соитий: стоны Вероники и довольное рычание отца, не давали молодому полукровке заснуть. Ведь он был с отрочества влюблён, молча и безответно, в мачеху, и разница в возрасте ещё более распаляла чувство молодого человека. Из-за этой страсти он до сих пор не женился и не обзавёлся многочисленным потомством, как его сверстники, чистокровные уэсге, к этим годам готовящиеся умирать. Подумать только! От старости. Какая же старость может быть в двадцать один год, ведь ещё три четверти жизни впереди! Но Вероника теперь потеряна для него…
–Как же она страстно стонет! О, милосердные боги, убейте меня сейчас же! Я не мо-гу слы-шать се-го…
… А брат мой кажется мне настоящим халдеем, даже по внешнему облику, токмо белокожим. Длинные волосы, пышной чёрной гривой обрамляющие плечи и бледное лицо с нежной, как у женщины, кожей. Лицо с удивительными, умными, познавшими, кажется, всю мудрость мира, глазами, но печальными и тусклыми. Свет никоий будто не проникает в неразличимые на фоне чёрной радужки зрачки. У него фамильный нос, однако тонкий, с изящными крыльями и странной горбинкой, вовсе не мясистый таковой и прямой, как у отца и у меня самого. А рот его вообще странен. Столь тонкие, изогнутые в недоброй усмешке сухие, бесцветные губы, одновременно и божественно целомудренные, и вызывающе похотливые.
Да всё изящно, даже женственно в брате: и тонкий стан, и неширокие плечи, хрупкие на вид бёдра, стройные, длинные ноги в этих странных варварских, разумеется, но удивительно красивых штанах.
А скольких коров, наверняка, стоила невиданного покроя, без единой складочки, облегающая, верно, столь же белоснежное тело, туника с разрезом посредине и мелкими, странного вида, фибулами. Одежда из нездешней, хоть и шерстяной, но с каким-то блеском, ткани!
О, эти руки, холёные и тонкие, с нежной кожей, правда, в странных пятнах, словно у красильщиков кож!.. Руки, видимо, не державшие ничего тяжелее свитков, вощёных дощечек со стилосом, да этой его деревянной, устрашающей не на вид, как благородное оружие воина, а по действию, палочки, верно, такой лёгкой.
Даже короткого меча, обычного гладиуса, в этих руках я и представить не в силах… не говоря уж о тяжёлой, рубящей спате.
И отталкивающая своей женоподобностью, и ей же притягательная внешность у высокорожденного брата Северуса. Однако не похож он ни на грубых солдат Императора, ни на изнеженных финикийцев, ни на кого, о ком я точно знаю или могу с лёгкостью предположить, что они мужеложцы грязные суть.
Напротив, в сием весь вид брата, жесты его, голос, движения, даже непроницаемый взгляд… Да всё говорит о неразвращённости и целомудрии.
Брат загадочен и странен. Кажется, он прожил не у бриттов и, как он выразился, не побывал "на Востоке и Западе, на Юге и Севере" хотя бы из-за нежной и не обветренной кожи лица и рук. Да, вот уж полночный бред… О, боги! Словно Северус появился здесь… из иных времён. Но и выговор его намекает на некую… не современность брата.
Что за чушь приходит в голову, когда сходишь с ума от стонов любимой женщины, отдающейся другому, её повелителю, супругу, моему собственному отцу!
Казалось, Вероника всю жизнь проживёт в тени матери, затмившей её если не происхождением, то рождением меня, наследника-полукровки.
Ха… "наследник"… И теперь мне с отцом предстоит выслушивать, а главное, исполнять приказы этого истинного наследника, сводного брата моего.
Руки которого так хочется целовать, не пойму, отчего…
В глазах которого так хочется увидеть свет…
Зачем мне сие? Токмо из-за уж вскриков, чувственных, животных воплей любимой Вероники… его матери?.. Нет, не только, да и не столько… Боги, боги, когда же… они, наконец, натешатся и утихнут, заснув в объятиях друг друга?! Тогда сами собою прекратятся и мысли странные сии о брате…
Кстати, где он? В доме его нет. Днём он, даже не оттрапезничав с дороги, отправился в термы. Но что можно делать там ночью, когда остаётся только читать замусоленные, древние свитки в старенькой библиотеке? Там же нет ничего стоящего чародея. Только старички Сенека, Гораций да Овидий… Всё сие есть в доме, да во много лучшем состоянии. Ещё лишь недавно отец, на двадцатилетие моё, приказал пополнить библиотеку порнографией. Как он выразился, мол, дабы наследник поскорее восхотел жениться. Но мне не понравились басни глупые о нимфах и сатирах, даже с, кажется, должными возбудить меня иллюстрациями. Напротив, всё это показалось противным и грязным в незримой близости светловолосой, легконогой Вероники, той, коя ни разу даже с отдалённым интересом не взглянула на пасынка. А ведь я почти так же красив, как мать. Почему всё так сложилось, боги?..
… Интересно, отчего глаза Северуса чёрные? Ведь у отца светло-карие глаза, у… Вероники голубые, как небо моей Родины, яркие, безоблачные, если не считать осени, зимы и весны… Ха! Ну и дурень же я влюблённый!..
И всё же… У меня глаза, как у Нывгэ, моей матери, по капризу женскому, глупому "крестившейся".
Мало того, что сама рабыня, так и подражает Распятому Рабу хотя бы в вере своей, непонятной никому в нашем доме. Но ежели отец сам позволил матери имя само сменить, данное ей при рождении и означающее, по её словам "Маленькая", такое хорошее, подходящее ей, низенькой, домашнее имя, а она решила и вовсе отречься от корней своих, приняв это новое, греческое, даже не ромейское имя "Нина", значит, в вере сей ничего дурного нет.
Верно, Северус должен знать о последователях распятого где-то на Востоке Иисуса, ведь брат, наверняка, знает много обо всех богах в подлунном мире.
Но отчего же тогда столь мудрые глаза его не пропускают, кажется, света Солнца в душу, будто где-то внутри колодец, связывающий зрачки с душой, завешен тканью плотной?
Отчего кажется, что ему одиноко и больно, но он, как стоик, терпеливо переносит злую, непонятную муку?
Отчего хочется помочь его прекрасным глазам увидеть все светила, особенно дневное, дабы по-настоящему засверкали они?
Ведь он стал бы так необычайно красив нездешней, неотмирной красотой, как аггел в том Царстве Божьем, о коем восторженно рассказывает мне мать.
Сейчас же напоминает он мертвеца, кровососа с ладным телом, но без души… А, может, он как-то связан с ламиями?..
Не пойму, но кажется мне, высокорожденный мой брат суть велико искусный чародей, ибо так приворожил мысли мои, что думаю я всё меньше о матери его, нежели о нём самом…
Страшная ночь, безлунная, облака закрыли даже звёзды и планиды…
Где же он?..
… О, благословенная тишина, наконец-то, снизошла на дом моего от… Нет, с полудня сегодняшнего уже дом брата сие, ибо он теперь Господин дома.
… Боги, боги, как же хочется любви, не продажной, не похабной, но светлой и разделённой!
Вот, стоит подумать о делах Амуруса, как в паху становится жарко, и восстаёт плоть. Теперь или будить Карру, эту грязную пиктскую старуху, подаренную мне отцом, когда я только стал юношей, или… Лучше уж самому. Сие суть меньший грех по словам матери, чем, как это? А, прелюбодеяние. Совокупление без брака.
… Жарко, боги, как жарко там, внизу… Всего несколько движений с привычным образом Вероники перед мысленным взором, как всегда, и всё кончится. Я смогу спокойно уснуть, не думая о его глазах. Его чёрных, тусклых, таких красивых и неживых одновременно, глазах…
Об этом бледном лице, тонком носе с горбинкой, как у финикийца…
Жарко, ещё, ещё немного…
А рот сей… Кажется, нет, нет, уверен, если бы брат поцеловал меня, я не знаю, что случилось бы… Что-то светлое, и глаза его прозрели бы, отразив море света… Северус…
Боги, жарко, ещё… А если бы он коснулся меня… там…
О, боги… как жарко… Как хочется…
– Северу-у-ус!
Квотриус кончил, и только шальные мысли о брате, пусть и сводном, всё ещё не покидали возбуждённый разум, услужливо предлагая картинки, виденные в термах, но не с участием граждан и финикийцев, а с собой и… братом.
– Мать сказала бы, если только смогла догадаться о фантазиях моих, что думать так о брате суть грех великий. Но я… я не знаю, что за чувство сие, возникшее сегодня, совсем недавно, когда Вероника навсегда покинула меня, стеная и крича от наслаждения под напором не иссякающей мужеской силы хоть и пожилого отца.
Одно могу сказать, сие не похоть, то чувство, кое испытываю я к моему брату, отнюдь. Чародей он и маг, отсюда всё происходит. Верно, сам возжелал меня. И сия, вдруг вспыхнувшая в крови моей, но столь неправильная… любовь.
Буду изо всех сил своих бороться с наваждением, лучше уйду к дядьям моим, варварам диким, но не отдам тела брату на поругание, а имя своё на позор рода и посмешище плебса.
Несмотря на благородные мысли, Квотриус с какими-то затаённым ужасом и благоговением перед братом, находящимся на другом краю города, но умело управляющим его естеством, снова ощутил, что пенис восстал и требует только одного: новых завихрений ещё более болезненных фантазий разума ради бурного семяизвержения.
И вновь…
Вот он, брат, лежит рядом, обнимает молодого человека, всматривается чёрными, пустыми, но в воображении разгорячённого Квотриуса, пламенными, бесстыжими глазищами в его собственные, влажные и блестящие от желания.
Целует Северус младшего брата, накрывая его тело своим, не хочет он знать о братской, чистой любви, ибо чародей и маг, возжелавший сейчас, чтобы снова мастурбировал Квотриус…
– Да, так… Ещё… Поцелуй меня, Северус… Ещё, ещё, е-щ-щё-о-о…
Как же хочется ощутить руку твою белую, тонкую, на чреслах своих…
– О, Се-ве-ру-у-у-с-c!
Едва усталый, чувствующий себя разбитым Квотриус получил драгоценную разрядку, как в дверь спальни, полагавшейся ещё ему, как наследнику, пока брат и Господин не распорядился иначе, несмело постучали. Молодой полукровка решил, что пришли рабы выдворять бывшего наследника, а теперь просто бастарда, в общее для таких, как он, помещение, а бастардов от женщин и бриттских, и пиктских племён и родов в доме было предостаточно. Отец отличался многоплодием и мужской силой даже в свои шестьдесят три. Не желавший, чтобы его, изнемождённого, сейчас беспокоили, Квотриус вопросил громко и отчётливо, но коротко:
– Кто?
Вдруг последовал ответ матери Нины, как она нижайше просила всех домочадцев называть её этим именем:
– Сынок, всё ли у тебя в порядке? Ты кричал во сне имя высокорожденного брата. Дважды. Не допустишь ли меня к себе в опочивальню?
– Ступай, матерь, и да будет спокойным твой сон до утра. Поверь, зря ты прислушиваешься ко всему, что происходит ночью сегодня в доме.
Сын и пустил бы мать в спальню, но в спёртом воздухе небольшой комнаты стоял сильный запах свежей спермы, и Нывгэ догадалась бы, что сын не просто так кричал во сне. А Квотриусу вовсе нежелательно было, чтобы мать, да тем более, христианка, связала два этих факта: имя и запах…
… Конечно, Квотриусу хотелось утешить её, теперь впавшую в немилость и разлучаемую с любимым господином, взявшим её в пятнадцать старой, по меркам её народа, девушкой, у старших братьев – вождя рода уэсге и его младшего брата.
У женщины в роду был и третий, сводный брат по матери, но до правления родовым союзом его не допустят, да и ладно. Нина очень хотела повидать младшенького Тиэрро, которому должно было по её подсчётам исполниться два раза по пять и два пальца лет. О рождении Тиэрро рассказывала Гырх`вэ, молоденькая рабыня из её племени, как раз спустя год после рождения сына приведённая Господином Нины, единственным любимым мужчиной, Малефицием. Теперь для Тиэрро настало время жениться и начинать славное дело обзаведения потомками. Нина даже находила своевременной свою ссылку обратно в род, где всё ещё правил старший брат Ыскынх`, а она могла бы поняньчиться с внуками.
Вождь был уже совсем старик для её народа, ему было шесть раз по руке и два пальца лет. Зато у него отменная боевая закалку как во вражде с ромеями, так и в совместных походах на соседей, другие, непокорные родовые союзы бриттов, да охоту на племена Нелюдей, граничащую с истреблением.
Родовому союзу уэскх`ке было пять раз по руке поколений вождей, правящих от руки до трёх раз по руке и двух пальцев лет, как последний вождь. За оружие, настоящее, не тренировочное, у всех бриттов брались в три раза по руке лет. К этому времени у мужчины была жена с одним, а если боги и духи благосклонны, то и с двумя малолетними сыновьями.
Римляне традиционно не доверяли никаким варварам, не делая исключения и для бриттских родов и союзов, кляня их за изменчивость и непостоянство. Но и сами ромеи, по обычной ещё со времён покорения областей Средиземноморья практике, зачастую сводили на поле боя два, а лучше, как можно более неугодных бриттских родов или племён, чтобы они истребили друг друга сами. А для этого нужны были только хорошие ромейские полукровки, лазутчики и шпионы…
… Северус встретил первые светлые краски рассвета, персты Авроры, всё так же, за чтением. Но от голода и переутомления уже начинала раскалываться голова, а прекрасные строки не звучали в резонанс фибрам души. Она уже насытилась и тоже утомилась.
–Э-эх, – с хрустом в затёкшей спине потянулся Снейп, – А сейчас возвращаться к этим недоумкам, которые, небось, и свитков в руках не держали.
Так высказался профессор о новоявленной и тут же признавшей его господство, семье. Нет, не о женщинах, а об "отце" и "брате", этом напыщенном, нахальном полукровке. Он и подумать не мог, какой жаркой для них обоих выдалась эта ночь.
Знай он о фантазиях Квотриуса, то, скорее, тотчас бежал бы из дома, отдав господство в нём обратно Малефицию. Да кому угодно, лишь бы не оставаться с этим "братом"-извращенцем под одной крышей. Добрался бы до Канала, перебрался в Галлию, а потом… потом что?..
В Галлии создают Великую франкскую империю Меровинги, в лесах орудуют совсем ещё дикие германцы, волнами приходящие в и без того разорённые италийские провинции, белокурые, все, как Малфои.
Профессор поморщился, а потом рассмеялся, представив себе многочисленных, воинственных, грязных Люциусов, Нарцисс и Драко с детьми, стайкой окружившими папаш и уже размахивающих маленькими пращами, копьями и метко стреляющих по белкам, зайцам и оленятам из детских луков.
Право слово, от представленного и не захотелось бы бежать на Континент, ведь там ещё волнами до Адриатики проходят полчища ост- и вестготов, всякой поганой нечисти вроде небольшого, но воинственного народца бургундов. А захотелось просто перебраться, да хотя бы в тот же Лондиниум, посмотреть, так сказать, на свою столицу во времени оном, с римскими, на этот раз, по-столичному роскошными термами… О, опять термы. Ну, может там хоть циркус есть с театром…
Пора уже выбираться отсюда Мастеру Зелий, да поспешать в дом свой, то есть, семейства Снепиусов.
А ведь в четыреста десятом году вождь хунну Аларих уже занимал "вечный Рим" после доброго десятка лет "наведываний" в Западную Римскую Империю, покидая её только под натиском военачальника всех войск страны Стилихонуса Флавия, вандала по отцу, "опекавшего" по предсмертной просьбе отца Феодосия Великого его сына и Императора Гонория.
И вот уже примерно через двадцать лет престарелый Аттила, сейчас воюющий в Восточной Римской Империей, снова придёт на запад, окажется в тогдашней столице Западной Империи Медиалануме и прикажет изобразить себя в окружении римских Императоров, восточного и западного, сыплющих ему под ноги золото. От завоевания Рима его отговорят только советники, обратившие внимание вождя хунну на его возраст и желание умереть в родных степях.
Затем по Континенту пойдёт жуткая волна затапливающих всё на своём пути кровью, дико жестоких угров, пришедших, как и все кочевники, в том числе и хунну, из-за уральских степей…
Нет, лучше остаться в этом разнесчастном Сибелиуме, расположенном на кирпичном тракте, в случае чего он, Северус, по нему и доберётся до Лондиниума.
Снейпу, как любому, даже не такому опытному шпиону, необходимо было запастись пригодившимся бы путём к отступлению. Вот только деньгами надо обзавестись, а так… Он готов в любое время дня и, как ему ошибочно казалось, ночи отправляться в столицу или ещё в какой-нибудь городок на любом из римских трактов.
На самом деле в ночное время суток, даже в светлые, лунные ночи, из охраняемых легионерами поселений лучше всего было не высовываться. Об этом знали и горожане, и купцы, и даже легионеры, и варвары, которых ночь застигла в ромейском городке. На дорогах царил беспредел, учиняемый непокорёнными варварскими племенами, особенно, пиктскими, полагавшимися не на открытый бой, а нападая всем скопом на зазевавшихся и оставшихся даже без нескольких легионеров-защитников, путников. Не брезговали разбоем на дорогах и сами легионеры. А что поделаешь против нескольких квадриг с солдатами, оставшимися без военачальника? Нападали в ночи, особенно на купцов, и бритты, пешие и на колесницах, как и все варвары, прекрасно, как кошки, видевшие даже в полной тьме.
К сожалению, аппарация, как способ перемещения, отпадала. Северусу же доселе не приходилось бывать в древнем Альбионе!
В качестве последнего выхода оставался смешной до первой стрелы варвара полёт в виде громадного ворона с мошной, набитой монетами, но умирать так глупо почему-то совсем не хотелось.
Выходя с затёкшей от возлежания, по римскому обычаю, спиной, и покрасневшими от бессонной, вот уже второй ночи, глазами, Снейп не заметил, как был окружён бодрыми, хорошо выспавшимися на свежем воздухе, рабами. Они поприветствовали Господина, а в ответ услышали странное:
– Ну уж нет, чем болтаться по этим дрянным городишкам, лучше всё-таки сразу в относительно большой Лондиниум.
– Дозволено ли будет спросить Господина мне, жалкому, преданному рабу Кырдро, всего вещь едину? – обратился на правильной латыни раб.
– Спрашивай, раб Кырдро, я дозволяю тебе.
– Неужели желает мудрый Господин мой оставить семью родную, едва вернувшись в дом и став истинным спасением всех обиженных и заступником всех прибегающих к его высокой милости?
– С чего ты взял сие, жалкий раб?! – взвился Снейп. – С тех слов Господина твоего, кои ты нагло подслушал, когда захотелось мне подумать вслух?! Ты будешь наказан, раб Кырдро. Передам я смотрителю за рабами своими о проступке твоём!
Разумеется, Северус не собирался никому ничего говорить, решив просто припугнуть ещё одного, наверняка, судя по носу, "братика".
А вообще-то, стоит начинать подлаживаться под стиль поведения богатого рабовладельца, к помыканию людьми, как бессловесной скотиной. Ну, да это легко, ведь к "хорошему, доброму, вечному" быстро привыкаешь.
… Но так только казалось…
_________________________________
* Цензор в Риме – сборщик налогов, лицо на государственной службе, ответственное и за правильность начисления суммы того или иного налогового сбора.
Серия сообщений "Мои романы по миру ГП: "Звезда Аделаида"":The sands of Time
Were eroded by
The River of Constant Change
(c) Genesis, 1973
Часть 1 - "Звезда Аделаида",шапка + глава 1.
Часть 2 - "Звезда Аделаида", глава 2.
Часть 3 - "Звезда Аделаида", глава 3.
Часть 4 - "Звезда Аделаида", глава 4.
Часть 5 - "Звезда Аделаида", глава 5.
Часть 6 - "Звезда Аделаида", глава 6.
Часть 7 - "Звезда Аделаида", глава 7.
...
Часть 25 - "Звезда Аделаида", глава 25.
Часть 26 - "Звезда Аделаида", глава 26.
Часть 27 - "Звезда Аделаида", глава 27. Заключительная.