Когда не болит голова (а это бывает все реже), можно не делить мир на две половины: когда, дескать, голова болит и когда - нет. Когда не болит голова - мир разноцветен, ярок, как в детстве. Душа переполняется восторгом. Ты источаешь аромат обаяния. Вокруг тебя все становится добрей и чище.
Жизнь огромна, прекрасна, и все еще впереди. Цветы, блики солнца, радость, любовь - когда не болит голова... Когда не болит голова, ты, естественно, не веришь, что она заболит снова... Это так хорошо!
Мелочность, злость, раздражительность покидают тебя. Ты оглядываешься, не узнавая себя и страшась... Не может быть! Неужели этот кричащий, оскорбляющий, не щадящий никого и ничего, неужели этот черный бес - ты? Боже мой! Это не я, это боль - твердишь ты себе, - я был опять ослеплен болью. Этой чудовищной болью. Но теперь - все. Точка. Что бы со мной ни случилось - я к этому не вернусь. Как бы ни было плохо. Все. Возьму себя в руки. Это так просто - нужно только запомнить, что этот мир такой разноцветный. Нужно просто вобрать его в себя, чтобы он всегда был во мне. Каждой своей клеточкой в каждой клетке меня.
День за днем, в промежутках, когда не болит голова, перед тобой
открываются загадочные перспективы Космоса.
День за днем, когда она болит, тебя все глубже бросает в черноту
безысходности.
Что победит? - думаешь ты. - Где правда?
Боль рождает сомнения. Целый сонм сомнений. Целую Вселенную – когда совсем уж черти как хреново.
Боль раздирает твой Космос на части. Твой милый, уютный, разумный Космос. Как еще можно назвать это грубое, кощунственное разрушение гармонии? Возвращением к зверю? А разве у зверей болит голова? Хм, впрочем, о чем это я? При чем тут это? Нелепые вопросы, дурацкие ассоциации... Ты подозреваешь в себе что-то смутно ужасное - распад личности? Бр! Впрочем, заглянув в словарь, ты несколько успокаиваешься. Нет, не то. Но странный страх живет. Страх неизвестно чего. Необъяснимый. Его трудно понять, поскольку он тихо уходит, когда не болит голова. Когда болит - ты не в силах понять ничего вообще.
А в промежутках между болью ты исследуешь свое сознание, как говорят, с упорством идиота. Вопросы повторяются каждый день, за ними решения – каждый раз одни и те же. Ежедневно, ежечасно, маниакально. Значит, если у каждого хоть что-то болит, - думаешь ты, - Голова, нога, живот, душа, в конце концов - выходит, каждый видит жизнь искаженно?!. И никто - чистыми, ясными глазами? Ха!
Но однажды сам собой приходит ответ. В проблеск утра, когда не болит голова, ты замечаешь на задворках случайно промелькнувшей мысли простую истину. Своей простотой она потрясает тебя.
МИР СУЩЕСТВУЕТ САМ ПО СЕБЕ. Неважно, как ты на него смотришь. Он не хороший и не плохой. МИР ТАКОЙ, КАКОЙ ОН ЕСТЬ. А я? Что же я? - думаешь ты о своем бедном, несчастном обиженном "я", которому вдруг почти на остается места в этом мире. Крохотный уголок среди мириадов уголков. Так хочется, хоть иллюзорно, но снова занять собой все пространство. Так хочется! Но...
БОЛЬ ИЛИ ЕЕ ОТСУТСТВИЕ -- ВСЕГО ЛИШЬ ПРИЗМЫ, ЧЕРЕЗ КОТОРЫЕ МЫ ВИДИМ ВСЕ ВОКРУГ.
Поняв это, ты скромно занимаешь свой уголок пространства-времени, и когда не болит голова, украдкой выглядываешь из него, осматриваешься и тихо радуешься, что, к счастью, мир не делится всего лишь на два состояния - когда болит и когда не болит голова.

© Оксана Аболина

август 1989

Ты летаешь, а под тобой, на земле, любимые существа. Ходят, разговаривают, пьют, спят, испражняются, пишут письма, читают, смотрят телевизор. Они ругаются, мирятся, поют, звонят друг другу по телефону, говорят ласковые слова, в ярости бьют посуду. Они делают все, что положено делать людям. Только не замечают тебя. Никогда. Изредка, очень-очень редко, даже говорить не стоит, но все-таки, случается, бывает -- они прислушиваются к чему-то и видят смутный неясный образ: амурчик? ангелочек? облачко? Это - ты. Но они этого не знают. И забывают. И вспоминают только тогда, когда ты уже не летаешь, а плаваешь в темном теплом тумане и с тобой нежно разговаривают через стенку живота. И хотя тебя пока еще никто не видит - тебе очень хорошо. Тебе не нужно еще внимание других, тебя вполне устраивают уют и мир в твоей будущей семье. Полеты прекращаются. На долгих девять месяцев. И это - бесконечность. Ты - весь внимание. Ты жадно ловишь информацию изнутри себя и из внешнего мира. Ты чувствуешь свой стремительный рост - словно ты вспухаешь, - приток каких-то веществ, отчего у тебя появляется сила, и можно уже сообщить о себе ударом пятки в упругую стенку темного тумана: "Я есть". Ты жадно ловишь звуки снаружи - глухие, громкие, как тамтамы.

И вот - ты рождаешься. Правда, это с их точки зрения. А в самом деле
- ты засыпаешь. Боль, стресс, ослепление светом, холод так велики, что мозг отказывается служить и закрывает все входы и выходы. Впоследствии у тебя уходит вся жизнь на то, чтоб их раскрыть. Но ты не успеваешь, так как канал, сообщающий, что ты только для этого-то и существуешь, тоже заперт, и только в замочную скважину тянет сквозняком и ты до самой смерти маешься из-за этого и ищешь смысл жизни, которого нет.

Но зато после рождения ты снова получаешь право полета. Правда, это уже не легкое счастливое парение. Этот полет намного грубее. Тебя поднимают руки отца и бросают вверх. Ты радуешься и смеешься. Потому что в самом апогее, в точке между взлетом и падением, в тебе просыпается то ли амурчик, то ли ангелочек, то ли облачко. Это миг блаженства, и он повторяется раз за разом, пока отец не устает или ему не надоедает с тобой возиться.

Твое тело день ото дня тяжелеет. Первый его опыт. С каждым разом подбрасывают все ниже, спасибо, если подбрасывают. Приходится компенсировать чем-то.

Сидишь за столом. Все едят.

- Тебе - что, нужно особое приглашение?
- Я летаю, - говоришь ты, не выносясь из заоблачных далей.

Ремнем из тебя выбивают и это жалкое подобие полета. Ты больше уже не зеваешь по сторонам во время еды. Ты вообще становишься деловитым человеком. Ты - взрослый, тебе двенадцать лет. Будет повод - сам поиздеваешься над "летающим" чудаком. А внутри себя тебе стыдно, что ночью во сне в тебе просыпается радость и ты видишь голубое, до сладкой боли небо и воспаряешь...

Ты начинаешь курить, пить, жена ругается, что суп то ли картофельный, то ли азотный, ты впитываешь в себя всю гадость и грязь мира.

И полеты во сне все чернее. Пропадает небо, и ты оказываешься в замкнутом пространстве, верхом на соседской швабре. Просыпаешься - тебе страшно, противно, фу, какой кошмар. Голова болит, и через час вставать на работу...

Проходит время. Много времени. Очень много времени. Гладя внука по голове, ты с грустью вспоминаешь детство и думаешь о том, что полжизни, считай, не летал. И хочется, вроде, думаешь ты. С тобой случается невероятное. Один только раз. Оглянувшись - никто не видит? - ты взмахиваешь руками и с горечью опускаешь. Полет невозможен. Ты чувствуешь опыт старого тела и видишь себя всего, каждую клетку - прокопченной, высохшей, усталой.

Но однажды во сне ты видишь громадный каменный зал, и человека в углу за столом.

- Лети, - говорит он.
- Я не умею.
- А ты попробуй.

Ты хочешь уже, действительно, попробовать, как вдруг замечаешь, что ты высоко над каменным полом. Хорошо, легко, свободно.

- Я скоро умру. Сон приснился, - сообщаешь ты поутру родственникам. Они, в общем, верят, но вежливо называют все это чушью. А ты... Терзавший тебя всю жизнь страх смерти проходит.

И вот - ты умираешь. Правда, теперь все наоборот. Всем кажется, что ты умер, а в самом деле ты проснулся.

- Три часа не трогайте тело, - говорит врач, - его мозг еще не умер.

Интересно, кончится это через три часа или нет? - думаешь ты и
стремительно взлетаешь под небеса, где звучит музыка, и нет ни боли, ни страха, а только волшебный полет...

© Оксана Аболина

август 1989