Источник: Мысли / Беседы с читателями. Часть III. Немойберег.

Наш Бог – не god! Наш Бог того гада копьем проткнул! Насмерть!

ВИКТОР ГЮГО. СТОЛЕТИЕ СО ДНЯ СМЕРТИ ВОЛЬТЕРА

Речь, прочитанная 30 мая 1878 года

Сто лет тому назад в этот день умирал человек. Он умирал бессмертным. Он уходил от нас, обремененный годами, обремененный творениями, обремененный самой славной и самой ужасной ответственностью — ответственностью за совесть людей, которую он предупреждал и стремился наставить на правильный путь. Он уходил, сопровождаемый проклятиями и благословениями — проклятиями прошлого и благословениями будущего, — таковы, господа, две прекрасные формы славы. Лежа на смертном одре, он слышал, с одной стороны, овации современников и потомства, а с другой — гиканье и гул ненависти, которые неумолимое прошлое обрушивает на тех, кто с ним боролся. Он был больше чем человек — он был эпоха. Он исполнял долг и осуществлял миссию. Для дела, которое он совершил, его, безусловно, избрала высшая воля, проявляющаяся столь же отчетливо в законах судьбы, как и в законах природы. Восемьдесят четыре года, прожитые этим человеком, занимают промежуток, отделяющий зенит монархии от зари революции. Когда он родился, еще царствовал Людовик XIV, когда он умер, уже царствовал Людовик XVI, так что его колыбель могла видеть последние лучи великого трона, а его гроб — первые проблески великой бездны. (Аплодисменты.)

Прежде чем продолжать, господа, договоримся о значении слова «бездна»; существуют и благие бездны — те, в которые проваливается зло. (Возгласы: «Браво!»)

Господа, раз уж я себя прервал, позвольте мне дополнить свою мысль. Ни одно неосторожное или дурное слово не будет здесь произнесено. Мы собрались на праздник цивилизации. Мы собрались сюда, чтобы утвердить прогресс, рассказать философам о благодеяниях философии, принести восемнадцатому веку доказательства уважения со стороны девятнадцатого века, почтить великодушных борцов и служителей добра, приветствовать благородные усилия народов, промышленность, науку, труд, мужественное продвижение вперед, скрепить единение людей, одним словом — для того, чтобы прославить мир, это возвышенное выражение всеобщей воли. Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление. (Аплодисменты.) Мы собрались сюда в этот величественный момент, в этот торжественный час, чтобы благоговейно склониться перед нравственным законом и сказать миру, прислушивающемуся к словам Франции, следующее: «Существует только одна сила — совесть на службе справедливости; существует только одна слава — гений на службе истины». (Движение в зале.)

Сказав это, я продолжаю.

До Революции, господа, социальное устройство было таково:

Внизу — народ.

Над народом — религия в лице духовенства.

Рядом с религией — правосудие в лице суда.

Что же представлял собой народ в тот период жизни человеческого общества? Невежество. Что представляла собой религия? Нетерпимость. Что представляло собой правосудие? Несправедливость.

Выразился ли я слишком резко? Судите сами.

Я ограничусь тем, что приведу два факта, но достаточно убедительных.

13 октября 1761 года в Тулузе, в комнате нижнего этажа одного дома, находят повешенным молодого человека. Народ взволнован, духовенство мечет громы и молнии, судебные власти начинают следствие. Это было самоубийство, но его изображают как убийство. В чьих интересах? В интересах религии. И кого же обвиняют? Отца. Он гугенот и хотел помешать сыну стать католиком. Это обвинение чудовищно с точки зрения моральной и невозможно с точки зрения физической; какая разница! Этот отец убил своего сына, этот старик повесил молодого человека. Правосудие работает, и вот развязка. 9 марта 1762 года седовласого человека, Жана Каласа, привозят на площадь, раздевают донага, кладут на колесо. Он связан, голова свисает на грудь. Три человека находятся на эшафоте: муниципальный советник по имени Давид, которому поручено наблюдать за казнью, священник с распятием и палач с железной полосой в руке. Потрясенный и охваченный ужасом старик не смотрит на священника, он смотрит на палача. Палач поднимает железную полосу и раздробляет ему руку. Осужденный издает вопль и теряет сознание. Советник суетится, осужденному дают понюхать солей, и он возвращается к жизни; тогда — снова удар железной полосой, снова вопль; Калас теряет сознание; его приводят в чувство, и палач начинает все снова; и поскольку каждая рука и нога должны быть перебиты в двух местах, по каждой из них наносятся два удара, что составляет восемь казней. После восьмого обморока священник подносит к его устам распятие, но Калас отворачивает голову, и тогда палач наносит ему последний удар — он раздробляет ему грудную клетку толстым концом железной полосы. Так умер Жан Калас. Это продолжалось два часа. После его смерти было доказано, что сын покончил самоубийством. Но убийство было уже совершено. Кем? Судьями. (Сильное волнение. Аплодисменты.)

Другой факт. Вслед за стариком — юноша. Три года спустя, в 1765 году, в Абвиле, после ночи с грозой и сильным ветром, на мосту находят старое распятие из полуистлевшего дерева, три столетия украшавшее перила моста. Кто сбросил с перил это распятие? Кто совершил богохульство? Неизвестно. Может быть, какой-нибудь прохожий. Может быть, ветер. Где виновник? Епископ амьенский пишет увещательное послание. Вот что представляет собою увещательное послание: это приказ всем верующим, под страхом вечных мук, сказать, что они знают или предполагают о том или ином событии, убийственный приказ фанатизма невежеству. Увещательное послание епископа амьенского делает свое дело: сплетни, разрастаясь, приобретают характер доноса. Правосудие устанавливает — или полагает, что установило, — что в ночь, когда распятие было брошено на землю, два человека, два офицера, по имени Лабарр и д'Эталонд, проходили через Абвильский мост, что они были пьяны и распевали гвардейскую песню. Суд — абвильское сенешальство. Сенешалы Абвиля стоят советников Тулузы; они не менее справедливы. Издаются два приказа об аресте. Д'Эталонд скрывается, Лабарр взят. Начинается судебное следствие. Он отрицает, что проходил по мосту, но сознается, что пел песню. Абвильское сенешальство выносит обвинительный приговор; Лабарр апеллирует к парижскому парламенту. Его доставляют в Париж; там приговор находят правильным и подтверждают. Закованного в цепи, Лабарра вновь привозят в Абвиль. Я буду краток. Наступает чудовищный момент. Шевалье де Лабарра прежде всего допрашивают, затем подвергают мучительной пытке, чтобы заставить его назвать соучастников. Соучастников чего? Перехода через мост и пения. Во время пытки ему переламывают колено; услышав, как трещат переламываемые кости, его исповедник падает в обморок. На следующий день, 5 июня 1766 года, Лабарра волокут на городскую площадь; там уже пылает костер. Подсудимому читают приговор, затем отрубают кисть руки, затем железными щипцами вырывают язык, затем, из милости, отрубают голову и бросают ее в костер. Так умер шевалье Лабарр. Ему было девятнадцать лет. (Длительное глубокое волнение в зале.)

Тогда, о Вольтер, ты издал крик ужаса, и этот крик будет твоей вечной славой! (Взрыв аплодисментов.)

Тогда ты начал невиданный процесс против прошлого; защищая интересы человеческого рода, ты вступил в тяжбу с тиранами и чудовищами, и ты выиграл эту тяжбу. Великий человек, будь благословен вовеки! (Снова аплодисменты.)

Господа, ужасные вещи, о которых я вам только что напомнил, происходили в просвещенном обществе; жизнь была весела и легка, люди жили не задумываясь, не обращая внимания ни на то, что делается наверху, ни на то, что делается внизу; безразличие переходило в беззаботность, грациозные поэты — Сент-Олер, Буффлер, Жантиль-Бернар — сочиняли красивые стихи, при дворе один праздник сменял другой, Версаль сиял, Париж тонул в невежестве. И в это время, под влиянием религиозного фанатизма, судьи колесовали старика, а священники вырывали язык у юноши за то, что он пел песню. (Сильное волнение в зале. Аплодисменты.)

Перед лицом этого легкомысленного и жалкого общества один Вольтер, имея против себя все эти соединенные силы — двор, знать, финансистов, эту могущественную, но бессознательную и слепую толпу, вызывающий отвращение суд, столь грубый к подданным и столь покорный владыкам, сокрушающий одних и угождающий другим, склонивший колени перед королем на плечи народа (возглас: «Браво!»), духовенство — зловещую смесь лицемерия и фанатизма, — один Вольтер, повторяю, объявил войну этой коалиции всех сил социальной несправедливости, этому огромному и страшному миру и вступил с ними в бой. Каким же оружием он воевал? Оружием, в котором сочетаются легкость ветра и мощь грома, — пером. (Аплодисменты.)

Этим оружием он сражался, этим оружием он победил.

Господа, склонимся перед ним.

Вольтер победил. Вольтер вел войну лучезарную, войну одного против всех, то есть великую войну. Войну идеи против грубой материи, войну рассудка против предрассудков, войну справедливости против несправедливости, войну против поработителя в защиту угнетенного, войну добра, войну гуманности. Ему были свойственны нежность женщины и гнев героя. То был великий ум и необъятное сердце. (Возгласы: «Браво!»)

Он победил старый кодекс и старую догму. Он победил феодального сеньора, старинного судью, римского священника. Он возвысил чернь до степени народа. Он просвещал, умиротворял и цивилизовал. Он боролся за Сирвена и Монбайи так же, как за Каласа и Лабарра: он испытал все угрозы, все оскорбления, все преследования, клевету, изгнание. Он был неутомим и несокрушим. Он победил насилие усмешкой, деспотизм — сарказмом, непогрешимость — иронией, упрямство — настойчивостью, невежество — истиной.

Я только что произнес слово «усмешка». На нем следует остановиться. Усмешка — это и есть Вольтер.

Следует сказать об этом, господа, ибо стремление к умиротворению составляет великое качество философов, — в Вольтере всегда в конце концов восстанавливалось равновесие. Как бы ни был справедлив его гнев, он проходит, и раздраженный Вольтер всегда уступает место Вольтеру спокойному. И тогда в его глубоких глазах появляется усмешка.

Усмешка эта — сама мудрость. Усмешка эта, я повторяю, и есть Вольтер. Усмешка часто переходит в смех, но он умеряется философской грустью. По отношению к сильным он насмешлив, по отношению к слабым — ласков. Он внушает беспокойство угнетателям и успокаивает угнетенных. Для высокопоставленных — язвительность, для униженных — жалость. Да! Проникнемся прелестью этой усмешки. В ней сияние зари. Она озаряла истину, справедливость, добро — все, что есть честного в полезном; она освещала все тайники суеверий, ибо эти уродства необходимо показывать людям. Эта усмешка была лучезарна и плодотворна. Новое общество, стремление к равенству и уступкам, первое проявление братства, именуемое терпимостью, взаимная добрая воля, соразмерное распределение прав между людьми, признание разума высшим законом, уничтожение предрассудков и пристрастий, душевная ясность, дух снисходительности и прощения, гармония, мир — вот что родилось из этой великой усмешки.

В тот день, — а этот день, без сомнения, близок, — когда будет признано тождество мудрости и милосердия, в тот день, когда будет провозглашена амнистия, в тот день, я уверен, там, наверху, в надзвездном мире, Вольтер усмехнется. (Тройной взрыв аплодисментов. Возгласы: «Да здравствует амнистия!»)

Господа, между двумя служителями человечества, разделенными промежутком в восемнадцать столетий, существует таинственная связь.

Бороться против фарисейства, разоблачать лицемерие, повергать в прах тиранию, узурпацию, предрассудки, ложь, суеверия, разрушить храм, чтобы соорудить новый, то есть заменить ложь истиной, нападать на жестокость суда, нападать на кровожадное духовенство, взять бич и изгнать всех торгашей из святилища, требовать наследства для лишенных его, защищать слабых, бедных, страждущих, подавленных, сражаться за преследуемых и угнетенных — вот война Иисуса Христа. И кто же тот человек, который вел эту войну? Вольтер. (Возгласы: «Браво!»)

Деяния евангельские дополняются деяниями философа; то, что начал дух кротости, продолжает дух терпимости; скажем же с чувством глубокого уважения: Иисус плакал, Вольтер усмехался; из этой божественной слезы и этой человеческой усмешки родилась та любовь, которой проникнута современная цивилизация. (Продолжительные аплодисменты.)

Всегда ли улыбался Вольтер? Нет. Часто он негодовал. Я говорил об этом в начале своей речи.

Конечно, господа, чувство такта, сдержанность, соразмерность — высший закон разума. Можно сказать, что умеренность — это само дыхание философа. Усилия мудреца должны быть направлены к тому, чтобы сконцентрировать в спокойной уверенности все то приближенное, из которого складывается философия. Но в известные моменты вспыхивает могучая и неудержимая страсть к истине, столь же правомерная, как сильный вихрь, очищающий воздух. Никогда — я настаиваю на этом, — никогда ни один мудрец не сокрушит две священные опоры общества — справедливость и надежду, и все будут уважать судью, если он олицетворяет справедливость, и все будут почитать священника, если он несет надежду. Но если судом называют пытку, если церковью называют инквизицию, тогда человечество всматривается в их лица и говорит судье: «Я не хочу твоего закона!» и говорит священнику: «Я не хочу твоей догмы! Я не хочу твоего костра на земле и твоего ада на небесах!» (Сильное волнение в зале. Продолжительные аплодисменты.) И тогда разгневанный философ поднимается, и разоблачает судью перед лицом справедливости, и разоблачает священника перед лицом Бога. (Бурные аплодисменты.)

Вот что совершил Вольтер. Он велик.

Я сказал, чем был Вольтер; теперь я скажу, чем был его век.

Господа, великие люди редко приходят одни; большие деревья кажутся еще больше, когда они возвышаются над лесом, — там они в своей стихии. Вольтер был окружен лесом умов; этот лес — восемнадцатый век. Среди этих умов есть высочайшие — Монтескье, Бюффон, Бомарше, и в особенности два, самые высокие после Вольтера, — Руссо и Дидро. Эти мыслители научили людей рассуждать. Правильные рассуждения приводят к правильным поступкам. Ясность ума делает сердца справедливыми. Эти труженики прогресса поработали с пользой. Бюффон основал естественную историю; Бомарше, вслед за Мольером, открыл новую форму комедии, почти социальную комедию. Монтескье произвел в законе столь глубокие раскопки, что ему удалось извлечь из него право. Что же касается Руссо, что касается Дидро, будем произносить эти имена отдельно; Дидро, широкий любознательный ум, нежное сердце, проникнутое духом справедливости, стремился положить в основу правильных идей достоверные знания и создал свою Энциклопедию. Руссо оказал чудесную услугу женщине, он дополнил мать кормилицей, он поставил рядом этих двух королев колыбели; Руссо, красноречивый и пылкий писатель, глубокий оратор и мечтатель, часто угадывал и провозглашал политические истины; его идеал соприкасался с действительностью; ему принадлежит слава быть во Франции первым человеком, назвавшим себя гражданином; в Руссо преобладает гражданское начало, в Вольтере — общечеловеческое. Можно сказать, что в плодотворном восемнадцатом веке Руссо олицетворяет Народ, Вольтер же, дух еще более широкий, олицетворяет Человека. Эти могучие писатели исчезли; но они оставили нам свою душу — Революцию. (Аплодисменты.)

Да, французская революция — их душа. Она — их сверкающее излучение. Она исходит от них; их следы видны повсюду в той благословенной и величественной катастрофе, которая завершает прошлое и открывает будущее. Благодаря свойственной революциям прозрачности, которая позволяет видеть за причинами их следствия, а за первым планом — второй, мы видим за Дидро — Дантона, за Руссо — Робеспьера и за Вольтером — Мирабо. Первые породили последних.

Господа, сводить целые эпохи к человеческим именам, давать имена столетиям, превращать их в какой-то степени в человеческие личности — этот дар был дан только трем народам: Греции, Италии, Франции. Говорят: «век Перикла», «век Августа», «век Льва X», «век Людовика XIV», «век Вольтера». Эти названия имеют великий смысл. Эта привилегия — давать имена векам, — принадлежащая только Греции, Италии и Франции, есть самое высшее проявление цивилизации. До Вольтера векам давались имена глав государств. Вольтер больше чем глава государства — он глава идей. Вольтером начинается новая эра. Чувствуется, что отныне высшим двигателем, управляющим человеческим родом, будет мысль. Цивилизация повиновалась грубой силе, теперь она будет повиноваться идеалу. Скипетр и меч сломаны, их заменяет луч света; на смену власти приходит свобода. Нет иной верховной власти кроме закона для народа и совести для личности. Каждый из нас отчетливо различает две стороны прогресса: осуществлять свое право, то есть быть человеком; исполнять свой долг, то есть быть гражданином.

Таково значение этих слов — «век Вольтера»; таков смысл этого величественного события — французской революции.

Два достопамятных века, предшествовавших восемнадцатому, подготовили его; Рабле сделал предостережение королевской власти в «Гаргантюа», Мольер сделал предостережение церкви в «Тартюфе». Ненависть к грубой силе и уважение к праву составляют отличительные черты этих двух великих умов.

Кто говорит теперь: «сила выше права», тот говорит языком средневековья и обращается к людям, жившим триста лет назад. (Продолжительные аплодисменты.)

Господа, девятнадцатый век прославляет восемнадцатый. Восемнадцатый век начинал, девятнадцатый завершает. И в своих последних словах я хочу спокойно и уверенно отметить торжество прогресса.

Время пришло. Право нашло свою формулу: всемирная федерация.

Ныне силу именуют насилием, ее начинают судить; война предана суду; на основании жалобы всего человечества цивилизация начинает процесс и заводит огромное уголовное дело против завоевателей и полководцев. (Движение в зале.) Вызван свидетель — история. Перед людьми открывается реальная действительность. Искусственное ослепление рассеивается. Во многих случаях герой оказывается разновидностью убийцы. (Аплодисменты.) Народы начинают понимать, что гигантский масштаб преступления ее может служить оправданием для преступника, что если убийство — злодеяние, то убийство многих людей не может служить смягчающим вину обстоятельством (смех и возгласы: «Браво!»), что если воровство — позор, то и насильственный захват власти не может составить славу (продолжительные аплодисменты), что благодарственные молебны мало что доказывают, что убийство человека есть убийство человека, что кровопролитие есть кровопролитие, что имена Цезарь или Наполеон ничему не могут помочь и что в глазах всевышнего лик убийцы не изменится от того, что вместо шапки каторжника ему на голову наденут корону императора. (Длительная овация. Тройной взрыв аплодисментов.)

Да! Провозгласим абсолютные истины. Обесчестим войну. Нет, кровавой славы быть не может. Нет, это и не хорошо и не полезно — превращать людей в трупы. Нет, жизнь не может трудиться ради смерти. Нет! О матери, окружающие меня, нельзя допустить, чтобы война, эта воровка, продолжала отнимать у вас ваших детей. Нет, пора положить конец этой бессмыслице: женщина рожает в муках, люди появляются на свет, народы трудятся и сеют, крестьянин обрабатывает поля, рабочий обогащает города, мыслители размышляют, промышленность создает поразительные вещи, гений творит чудеса, беспредельная человеческая активность напрягает силы перед лицом усеянного звездами неба и умножает творения — и все это гибнет на ужасающей международной выставке, именуемой полем битвы! (Глубокое волнение в зале. Все присутствующие встают и устраивают овацию оратору.)

Истинное поле боя — вот оно: это смотр лучших произведений человеческого труда, который Париж устраивает сейчас для всего мира.

Истинная победа — это победа Парижа. (Аплодисменты.)

Увы! Нельзя скрывать, что нынешний час, как бы он ни был достоин поклонения и уважения, имеет и мрачные стороны; есть еще тучи на горизонте; трагедия народов еще не кончилась; война, преступная война, еще живет, и у нее хватает дерзости поднимать голову даже во время этого величественного праздника мира. Вот уже два года монархи упорствуют в губительной бессмыслице, их распри препятствуют нашему согласию. Они поступают не осмотрительно, предоставляя нам возможность отметить этот контраст.

Пусть же этот контраст вернет нас к Вольтеру. Перед лицом угрожающих обстоятельств будем более миролюбивы, чем когда-либо. Обратим взоры к этому великому покойнику, к этому великому живому, к этому великому духу. Склонимся перед внушающей благоговение гробницей. Спросим совета у того, чья жизнь, столь полезная для людей, угасла сто лет назад, но чье творчество бессмертно. Спросим совета у других могучих мыслителей, союзников славного Вольтера — у Жан-Жака, Дидро, Монтескье. Дадим слово этим великим голосам. Остановим кровопролитие. Довольно, довольно, деспоты! А! Варварство упорствует; ну что ж, пусть философия протестует! Меч неистовствует; пусть цивилизация негодует! Пусть восемнадцатый век придет на помощь девятнадцатому; наши предшественники — философы — апостолы истины; призовем же эти прославленные призраки: пусть перед лицом монархий, мечтающих о войнах, они провозгласят право человека на жизнь, право совести на свободу, верховную власть разума, святость труда, благость мира; и раз от тронов исходит мгла, пусть из гробниц исходит свет! (Единодушная продолжительная овация. Со всех сторон раздаются возгласы: «Да здравствует Виктор Гюго!»)

Немойберег: От себя хочу добавить, что Вольтер и его любовь Эмилия дю Шатле были лидерами французской культуры своего времени, они вместе организовали и создали то, что мы знаем как французскую культуру 18 века (подобно тому, как Валерий Брюсов и Жанна Брюсова создали в России Серебрянный век). Помимо этого, Сумароков (а потом, после ссоры с ним из-за самодеятельности по части редактуры, и Фонвизин, изначально определенный только на вольтеровы переводы, и Хемницер) были его полноценными литературными аватарами. Вольтер так увлекся Россией, что часть его тайного творчества (когда пишет он, а публикует другой, под своим именем) была на русском языке (в числе десятка других языков и стран, в которых жили и "творили" его аватары). В России о аватарах Вольтера была в курсе только Екатерина Великая, и после смерти Вольтера Хемницер, как аватар, на 6 лет достался ей и публиковал уже ее творчество до самой своей смерти.

Материалы по теме:

Автор и издательство. Почему умирает книжный рынок

Сова и заяц. Басня о современном издателе и современном горе-авторе

"Кошмар" буквально (из смысла двух объединенных в слове корней) означает "Кощею смерть!" или "Кощеева смерть". Так что же в этом плохого? Смерть ему! Переломать "кошмар" пополам – делов-то :)

Для меня вера - это не абстрактное, а контактное понятие. Я верю не в кого-то, а кому-то. Абстрактная вера ни на чем не основана, поэтому она слаба и преходяща. Она похожа на увлеченность - искреннюю, но мимолетную, непрочную. Вера же конкретному человеку складывается из многих факторов, а особенно, из знания того, какой он.

В этом тексте не идет речь о том, есть ли Бог или нет. Конечно, есть. В этом лично у меня нет сомнений. Реальных доказательств Его существования - много, а доказательств противоположного - нет ни одного (эволюционная теория Дарвина и теория относительности Эйнштейна - профанации). Атеисты - это либо горделивые дураки, верящие в отсутствие высшей силы, либо сатанисты, специально отрицающие Бога, поскольку их кумир - ангел-богоборец и война с Богом - часть их культа.

Этот текст о самой вере. Когда мы говорим, что человек очень доверчивый, это значит, что он, как ребенок - с одной стороны открытый и наивный, а с другой - глупый и неопытный. Взрослый человек не должен быть глупым и неопытным, иначе его надо признавать недееспособным и отправлять на "дорастание". Доверие должно "выдаваться" не каждому, а иметь веские основания. Доверять вруну, верить в честность подлого, в щедрость жадного - непростительно для взрослого человека. Доверять незнакомому неправильно. Сначала нужно узнать человека, понять, чем он живет, о чем думает, какой он внутри, какая у него семья, какой его народ в целом и только потом решить, доверять или нет. Первое впечатление возникает от внешнего вида человека, особенно, от его лица. Ведь на лице достоинства и пороки человека наносят свой неизгладимый никакими пластическими операциями отпечаток. Сознательно и подсознательно взрослые люди всматриваются в лица новых знакомых и получают эту информацию. Пусть и не все могут ясно высказать, какой человек и что от него можно ожидать, но ощущение этого они получают.

А теперь о религии. Религия - это связь с Богом через культ. А культ - это то, что мы должны делать для Бога, человеческая служба Богу. Обряды, жертвы, символы, молитвы. В культе важно всё делать правильно, поскольку ошибка в ритуале - может либо свести его на нет, либо даже принести вред.

И тут возникает вопрос совсем другой веры, для обычного человека даже более важной - вера служителям культа. Ведь именно от тех, кто служит в церкви, зависит, приносит ли эта конкретная церковь пользу Богу, не сводят ли они усилия и пожертвования многих к нулю или даже не вредят ли они Богу ошибочными ритуалами. Об этом мало кто задумывается.

Повторю, церковь - это место служения Богу. Человек, который приходит в церковь и просит что-то для себя - с точки зрения любой религии нарушитель ритуала. А сволочи, ставящие свечки заупокой живых людей - преступники. С уголовной точки зрения - это покушение на убийство. Но попы не следят за этим. Это раньше в церковных книгах были учтены все живые и мертвые, а сейчас - им все равно, за здравие или за упокой кого они молятся.

Вроде бы и кажется мелочью, но когда подобных примеров нарушений в современной церкви - множество (от тушения недогоревших свечей до аренды церквей для увеселительных мероприятий или съемки фильмов), это вызывает возмущение. Но я хочу написать не об этом. Обычные люди не знают, как правильно и как неправильно. Они смотрят на качества служителей культа, для них качество людей-священников - показатель правильности культа. И, в принципе, такой косвенный способ определения здоровья Церкви (как организации) тоже вполне работает. То есть степень доверия к массе дьячков и попов переносится у массы людей на доверие к самой религии.

Это справедливо! Служить Богу - наивысшему существу из всех возможных существ выше нас (поэтому Он и называется Всевышний) - должны самые лучшие люди. И если служат даже чуточку не хорошие - это уже кажется недостойным, неправильным.

И вот - я смотрю на фотографии современных служителей РПЦ, всматриваюсь в их лица и понимаю, почему попы жалуются, что пожертвований прихожан им недостаточно и почему они так сильно хотят государственной поддержки. Я тоже не верю им!

Поскольку в российскую свободу и демократию штатами вкладываются немалые деньги, предлагаю их освоить таким образом: построить где-нибудь на окраине Москвы, на месте какой-нибудь свалки, большой торгово-развлекательно-митинговый центр, в котором разрешить митинговать всем, кому захочется. Партии будут арендовать залы для митингов на десятки тысяч зрительных мест, а приходящие - платить за билеты в зависимости от близости к сцене. Цены должны быть в тысячах рублях. И пускать в такой центр надо по паспортам - один билет в одни руки. Таким образом, сообщения "Дождя Березовского" и "Эха Венедиктова" о больших-больших тысячах можно будет реально проверить - до человека.

И запрещать снимать, отбирать технику на входе - отдавать на выходе. Хотят зрелища, поорать лозунги и позлословить на власть - пусть идут, смотрят и орут живьем. И платят, можно даже почасовую оплату сделать. Еду и напитки тоже запрещать приносить с собой - за ними в ларьки и кафешки, а там - по ресторанным ценам и мышиными порциями.

Прибыль такого центра - в казну, на поднятие пенсий, на выплату пособий многодетным семьям... в общем, на социалку. Должна же быть от этих ангажированных болтунов и крикунов хоть какая-то польза!

Еще - для эффекта - каждый день в новостях объявлять. Сегодня был проведен митинг "За честные перевыподвыборы!" Чистая выручка - столько-то миллионов рублей. Благодаря партии злых и бессовестных и их группе поддержки будут осчастливлены столько-то хороших людей...

Текущие выборы очень интересные. Очень. Решил отметить это в своем дневнике.

Сначала расскажу о своем отношении к выборам вообще. Сейчас проходит выбор партии - кто сколько займет мест в госдуме. Но кто может с уверенностью сказать, что все члены той или иной партии честны, справедливы и действительно переживают за Родину, а не за свой карман. Как можно голосовать за массу людей, большинство из которых - их личные качества, цели, стремления - Вы не знаете? Получается, что избиратель голосует за идею партии.

Это типичный современный выбор - мы идем в продуктовый магазин и голосуем своим кошельком за идею мороженого, сосиски или торта. Да, на них указан состав, но Вы точно не знаете, как и в каких условиях сделаны эти продукты или их ингредиенты, и все ли ингредиенты указаны. На производстве может быть стерильная чистота или тараканы, повара могут иметь мед.книжки и регулярно мыть руки, а могут придти с гриппом и самозабвенно чихать на коржи, рисуя розочки, эмульгаторы могут быть камедями, а могут быть ГМ-соевым лецитином. Мы не можем быть уверены в честности производителя. Время такое. Купили торт, попробовали дома - либо понравилось, либо уперлись и с недовольным видом съели бяку, либо выбросили.

То же самое с партиями. Избиратель может узнать состав пофамильно, но не может узнать качество этого состава и кто за этим составом стоит (кто им деньги на эти выборы дал). А значит, голосование не может дать результата. О качестве партии мы можем судить только после начала ее работы.

Почему же эти выборы для меня такие интересные. А вот почему. Соединенным штатам не нравится Путин, их чиновники и СМИ много раз об этом говорили. И вот - выборы начались, и СМИ, работающие в России за них и против нас (они всем известны) начали травлю партии власти. Да, понятно, их есть за что ругать. После революции 1991 года разбойники осели во власти. Коррупция, распил денег, развал производства и распродажа заводов-титанов по частям, вывоз предметов старины и произведений искусства, депутатские неприкосновенности, денежные вампиры на фиктивных должностях и прочее, и прочее. Штаты были довольны, в СМИ писали и говорили традиционные для любой захваченной страны вещи - клеймили защитников отечества и патриотов последними словами, порочили нашу культуру, нашу историю, страна рушилась и большинство ИХ журналистов не возражало.

Что ж они сейчас взъелись? Что же они так истерят? Почему они прямо и косвенно призывают к новой революции, к захвату и бойкоту власти? Почему в блогах начали снова издеваться над властью теми же методами, которые были использованы при подрыве авторитета коммунистической партии перед антироссийской революцией 1991 года? Почему идут агрессивные рассылки с призывом сорвать эти выборы? Лично я за сегодня получил десяток на различных серверах.

Вывод напрашивается только один: какая бы плохая не была эта власть и как бы нам она не нравилась, американцам и рософобам она нравится еще меньше.

© Немойберег

Меня удивляют современные люди. Почему-то, если кто-то что-то нашел в помойке и начал всем рассказывать об этом, как о чем-то важном, на него все смотрят, как на дурака, а если кто-то что-то прочитал в газете, услышал по радио или по телевизору и начал это с серьезным видом пересказывать другим, его слушают и передают дальше. А в чем разница?

elena12535: Здравствуйте, Немой Берег. Можно задать Вам несколько вопросов?

Немойберег: Добрый миг! Конечно, можно.

elena12535: Вы гуманист? По вашим стихам непонятно.

Немойберег: Гуманист? Если в смысле "люблю ли я всех людей", то - "Нет!" Если в смысле "хотел бы я, чтобы все люди стали лучше", то ответ - "Да!"

elena12535: Хорошо. Тогда конкретно: Вы за или против смертной казни?

Немойберег: Вопрос для меня не имеет смысла. Нельзя быть "за" или "против" наказания. Наказание может быть справедливым или несправедливым. Я за справедливость. Нельзя убивать людей, которые сами никого не убивали. Но за убийство человека лишение жизни - это справедливое наказание. В том числе, за убийство неродившегося ребенка. Это тоже должно караться смертной казнью. Нормальный суд - это честный суд - без коррупции, но и без жалости: что сделал, то и получил.

elena12535: Ну-у-у... не всё же так просто. Как тогда наказывать насильников? Насиловать?

Немойберег: В принципе, да. Государство содержит в больницах людей, которые готовы... проделать это со всем, что движется... любого пола и возраста. Использовать их как инструмент наказания.

elena12535: Не, вы не гуманист...

Немойберег: Я "кармист" :). Я люблю людей, которые любят людей. А за что любить людей, которые "любят всех людей", но только в своем лице?

elena12535: Да, если бы Вы стали президентом, олигархи бы об этом сильно пожалели...

Немойберег: Я пожалел бы в первую очередь. А олигархам-то чего? Для грабителей наказание одно - грабеж, то есть конфискация имущества. Нет, если, конечно, в деньгах всё счастье, тогда да, а так... ничего страшного. Работники искусства гораздо сильнее бы пострадали.

elena12535: Почему?

Немойберег: Наказал бы за развращение людей. Сейчас есть статья за совращение малолетних, а на мой взгляд, должна быть и статья за совращение многолетних. Сколько режиссеров и фотографов ринулось снимать обнаженку и порнографию после 91-го года? И нам насильно, именно насильно навязали порнографию на экране и в СМИ. Потеря чести и чистоты человеком - это большая потеря, несравнимая ни с какими деньгами. В общем, развращение людей в России - это и воровство и насилие сразу. Найти всех этих эро/порно режиссеров и фотографов пофамильно, посчитать количество взрослых людей и детей на момент распада СССР, которые могли увидеть их "творчество", а после - конфисковать всё имущество и отдать в руки тех самых, которые в больницах.

elena12535: Ужас!

Немойберег: Да, ужас. Ужас то, что сейчас духовное воровство и насилие не считают преступлением. Человек приходит в мир без вещей и уходит без вещей. По большому счету, вещи нельзя у него украсть - они и так ему не принадлежали. Но если человек пришел в мир честным, добрым и светлым, а ушел лживым, злым и развратным, значит, он лишился того, что у него было. Наказывать за этот грабеж надо в первую очередь!

Сначала посмотрите, а потом прочитайте мои комментарии ниже.

Внучка поэта Бориса Пастернака рассказала о Брюсове почти те самые предсказанные им две строчки, то есть почти без пояснений. А я постараюсь ее дополнить, а кое-где и поправить.

Итак, было сказано, что Брюсов - был мистиком и создателем каких-то тайных обществ. Он был почетным участником многих обществ, но создателем только одного - общества послушных Музам. В него входили Иоанна Рунт (Брюсова), Иннокентий Анненский, Константин Бальмонт, Дмитрий Мережковский, Федор Сологуб, Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев, Владислав Ходасевич, Александр Блок, Андрей Белый, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Иосиф Джугашвили, Николай Рерих, Юрий Миролюбов, Анна Ахматова, Саша Чёрный, Корней Чуковский, Самуил Маршак, Борис Пастернак, Алексей Толстой и многие, многие другие. Задачами общества было, помимо искреннего служения литературе, выполнять все повеления главы ордена - Валерия Брюсова (а после его смерти в 24 году - его жены Иоанны Брюсовой), которые заключались в изучении и прославлении талантливых людей прошлого (пушкинизм был зачат и воспитан ими), в литературной и критической поддержке членов ордена и избранных (например, Марина Цветаева, Игорь Северянин), преследование особо активных бездарей, в материальной и издательской поддержке нуждающихся поэтов, писателей и переводчиков, лишении поддержки предателей (того же Ходасевича, изгнанного из общества за нарушение клятвы).

Все говорят, что Брюсов был великим русским мистификатором. Но почти никто не говорит, что же он такое смистифицировал, кроме истории романа "Огненный ангел" и баловства в мистических салонах. Но он был не просто великим - он был руководителем мистификаторов. В обществе послушников Муз было решено издавать только то, что имеет объективную ценность, а остальное - выбрасывать или беспощадно критиковать, если не свое. Но поэтов, пишущих качественно, у общества было мало, поэтому было решено создавать поэтов - находить людей, готовых быть... аватарами во плоти и выдавать им качественные стихи, написанные элитой общества - Брюсовым и Брюсовой, Бальмонтом, Сологубом, Блоком, Есениным, Маяковским и Сталиным, которые были согласны на эту авантюру. Сколько поэтов-аватаров было среди послушников и вообще было создано ими - это отдельный вопрос для литературоведения, мне известны только главные аватары Анненский, Волошин, Гумилев, Белый, Ходасевич, Чёрный, Чуковский, Маршак и Пастернак, а также не входившие в общество Вернхарн (личный "проект" Брюсова), Бурлюк, Мариенгоф, Шершеневич, Мандельштам и Твардовский. Что интересно, у поэтов-аватаров, как у настоящих поэтов, были еще и многочисленные псевдонимы. Элита была справедлива: если аватары начинали писать качественно сами, их только поощряли. Но это случалось редко, точно знаю два обратных примера - Ходасевич и Чёрный, которые начали издавать под "раскрученным" чужими стихами пусть и своим именем собственные посредственные сочинения. Сколько аватаров и в какое время было у Сталина - это тоже тема для изучения.

Течения, породившие новые общества - футуризм, имажинизм и акмеизм ("Цех поэтов") - были задуманы и организованы послушниками. Они как бы поделили сферы влияния на умы, распределили по новым обществам поэтов и аватары и начали их рекламировать. И, конечно, искать новых членов для своего ордена.

В лекции сказано, что Брюсов с радостью принял революцию. Не было такого. Его высказывания о революции сейчас бы назвали "антисемитскими". А после его смерти Иоанна Матвеевна, его жена, объявила, что он был убежденным монархистом. Нет, Брюсов просто воспользовался ситуацией, чтобы дать своему ордену государственное влияние. А после смерти он специально раскрыл свое отношение к власти - он не хотел, чтобы потомки думали о нем, как о прислужнике большевиков, вроде Троцкого, которые грабили и мордовали Россию. Хочешь - не хочешь, монархиста и память о нем должны были стереть в порошок. Но Сталин был участником общества, поэтому дом Брюсова остался домом Брюсова, вдова Брюсова получала государственную помощь (а она - настоящий автор почти всех стихов Анненского и Маршака, многих стихов Твардовского и Пастернака), идею высшего литературно-художественного института Брюсова сохранили, но в новом качестве - литературного института имени Горького, в СССР начали ставить памятники талантливым творческим людям прошлого, переименовывать в их честь улицы и города, а культ личности Пушкина был ничуть не меньше культа самого Сталина, который стремился к тому, чтобы стать абсолютным монархом в СССР так же, как Брюсов стремился стать абсолютным монархом среди творческих людей. Поскольку только абсолютная власть может вершить великие дела.

Лектор также ничего не сказала о его переводческой деятельности, просто упомянула, что он знал около двадцати языков. О его переводах посмотрите в википедии.

Неспроста дом Брюсовых стал музеем серебряного века, поскольку управляли поэтами и направляли их в этот век - именно Валерий Яковлевич и Жанна Матвеевна.

Немойберег.

Возмутительно, но большинство людей считает справедливую самооценку гениальных людей – вопиющей самонадеянностью и необоснованной гордыней, а наглую взаимохвальную ложь ущербных, бесполезных и даже вредных для искусства и культуры индивидов – несомненной правдой.

Люди не хотят брать на себя ответственность за собственное мнение, поэтому предпочитают слова многих словам единиц. Этой боязливой неразумностью объединяется толпа и на ней же работает реклама. Дутая известность, "раскрученность" всегда подменяла авторитет, для которого требуются не чужие слова, а личные качества. И, увы, настоящую славу действительно достойные ее люди почти всегда получали теми же средствами, что и полные ничтожества.

Немойберег

Из разговора на стихах.ру:

"Никто и не говорит, что в процессе написания стихотворения нужно думать о форме. Это будет мешать и портить стихи. О форме нужно думать заранее. Если архитектор не заранее, а уже в процессе строительства будет думать о конструкции дома - скорее всего, он рухнет еще недостроенным. Кривые и прямые линии, разрезы и стяжки модельного платья нельзя продумывать в процессе кройки. Могут получиться безразмерные шаровары с тремя-четырьмя разнодлинными штанинами. Со стихами то же самое. Если поэт кроит по шаблону на все случаи жизни (чаще всего это катрены + 4/5-стопный ямб/хорей + беспорядочное сочетание мужских, женских и дактилических рифм), то он шьет обычную рубашку и на праздник, и на похороны, и на парад, и для романтического вечера, и для повседневности... Если такой работник пера подсмотрел шаблон у другого (дольник, силлабический стих, фразовик, верлибр, аметрию || сонет, рондель, бородинку, элегический дистих...), он перенимает и шаблонит дальше. У него уже на потоке китель с позументами или балахон репера для всех жизненных нужд и обстоятельств.

Этим и отличаются ремесленники ателье и модельеры Поэзии. Последние думают, что они делают."

Немойберег

Во все времена самыми неравнодушными были фанатики и преступники, особенно у власти и особенно, когда те и другие сочетались в одном месте.

В своем послании к Титу апостол Павел писал: «Haereticum devita!», то есть «Еретика отвратись (избегай)!». Мудро. Ересь засоряла умы верующих заблуждениями, неверными трактовками книг, лживыми предречениями и неоправданными надеждами, и эти люди с засоренными головами несли ер этой лжи в массы. Но на Трирском синоде эту фразу прочитали по-своему, добавив всего один незаметный знак: «Haereticum de vita!», то есть «Еретика лишай жизни!».

Вот так один пробел оправдал и сожжение еретиков, и братоубийственные войны. И, хотя это прямое противоречие заветам Христа, то есть явная и неприкрытая преступная ересь, у церкви было одно преимущество - она была официальной.

«Не бойся врагов, в худшем случае они могут тебя убить, не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство»

Бруно Ясенский (Виктор Зисман), советский писатель (а не Ричард Эверхарт, как многие пишут)

Несправедливая фраза. Она несправедлива и в целом, и даже внутри себя. Равнодушному все равно. Но почему же автор "крылатой фразы" его обвиняет в молчаливом согласии? Равнодушный не дает согласия - "делайте, что хотите, мне все равно". Это не согласие, это отрицание ответа, вмешательства как такового.

Далее. От молчаливого согласия даже неравнодушного, а просто труса, который боится сказать свое "против!" и говорит про себя "ну ладно, они сильнее, им можно..." не станет больше убийств или предательств. Убийцы и предатели сделают свое дело и без его согласия, и с его согласия, такова их природа. Убивают даже в тюрьме (примеров в СМИ масса), предают даже в раю (описано в Библии). То есть и в местах, куда несогласные помещают злодеев и следят за ними, и в местах, где согласных в принципе не было.

Но в этой "крыластой" фразе есть настоящая гадость. Автор, красуясь гуманистическим апломбом, обвиняет молчаливого якобы равнодушного труса-соглашателя, не сделавшего ничего дурного, в жутких преступлениях других. Это вечный беспроигрышный прием - если несчастный молчун терпит некоторые чужие убийства и подлости, то и обвинения за все злодеяния на земле уж как-нибудь снесет. А те друзья и враги, вероятные предатели и убийцы, и все остальные зловреды и злодеи уже как бы и ни при чем, даже получаются не виноваты. Больше того, они постулируются лучше его, несчастного.

Такая извращенная логика может далеко завести. Люди начнут обвинять хороших и послушных детей в поступках плохих и гадких (а ты разъясни ему, возьми над ним шефство!), умных – в глупостях, совершаемых дураками (а почему Вы за ними не следили?), обманутых людей – в том, что их обманули вруны и негодяи (ха! доверчивые какие!), несчастного бомжа в том, что его племяш/сосед/сват выписал и выгнал из дома (а зачем бумагу подписал? мало ли что родной/знакомый! проверять надо было!), в том, что кучка бандитов приватизировала себе страну и в том, что банкиры грабят людей до сих пор (а что же вас всё грабят? сами виноваты!) ... и так далее до полной потери совести рассуждающего.

Эта гадкая фраза интернационального писателя (писал на французском, польском и русском) в русском интернете процитирована полмиллиона раз и все цитирующие ее очень хвалят и, вторя автору на все лады, ругают бедных "равнодушных". Неужели людям так сложно понять, о чем речь?

Мне же эта фразочка очень напоминает замечательную басню Крылова "МОР ЗВЕРЕЙ":