лили-марлен все записи автора
Об Александре Козачинском – одесском грабителе, друге Ильфа и Петрова и блестящем советском писателе

За свою недолгую жизнь Александр Козачинский написал всего несколько рассказов и одну повесть. Зато какую! Одним из самых своеобразных и привлекательных произведений советской литературы назвали его «Зеленый фургон».
Доподлинно известно, что писатель вывел себя в образе лихого налетчика по кличке Красавчик, а прототипом сыщика Володи Патрикеева послужил будущий автор «Двенадцати стульев» Евгений Петров. Но мало кому известно, что мы обязаны Козачинскому не только этим литературным произведением, но и тем, что именно он сохранил жизнь одного из самых одаренных советских писателей.
В Москве, в бывшем доходном доме на Мясницкой, в 8 утра 4 сентября 1903 года у личного дворянина Владимира Александровича Козачинского и московской мещанки Клавдии Константиновны появился на свет первенец. Многочисленные родственники, суетясь возле матери и новорожденного, уверяли, что более красивого мальчика им видеть еще не приходилось. Довольный отец улыбался, а мать с деланной суровостью просила поберечь комплименты, чтобы не сглазить сына.
Жизнь семьи Козачинских текла размеренно и счастливо. Но в 1906 году глава семейства неожиданно занемог – туберкулез. На лечение ушли почти все средства семьи, но болезнь прогрессировала. И по совету врачей Козачинские переезжают к родственникам в Одессу в надежде, что теплый климат и грязевые ванны хоть как-то помогут больному.
Новый город на шестилетнего мальчугана произвел незабываемое впечатление. Разноцветные вычурные домики старой Одессы, море будоражили фантазию. Александр мог часами бродить по побережью. Даже появилась надежда, что в семье вот-вот все наладится, отец перестанет хворать, мать начнет улыбаться, а он пойдет в гимназию.
Но Одесса лишь на два года оттянула смерть Владимира Александровича...
В гимназию Саша поступил – мать, несмотря на бедность, выбрала для сына самую престижную гимназию в городе. А уж там волею судьбы и учителя Пуришкевича за одной партой оказались Александр Козачинский и Евгений Катаев – будущий автор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», известный под именем Евгений Петров.
Мальчики сразу понравились друг другу. Дома оба восторженно рассказывали родителям о своем новом друге. А вскоре Александр пригласил Женю к себе в гости. Позже Евгений Петров будет вспоминать, как его поразила «опрятная нищета» небольшой квартирки Козачинского и с какой гордостью держался Саша. Мать угощала гостя фруктовыми вафлями, миндальными пирожными и вкусным красным чаем. И Саша знал, что она купила все это на последние деньги. Но слишком уж велико было желание произвести впечатление на нового приятеля.

Е.Петров

Спустя несколько дней состоялся ответный визит. Александр вместе с мамой, Клавдией Константиновной, был приглашен в дом Катаевых на Канатной улице. Этот день Козачинский запомнит на всю жизнь. После обильного обеда Женя предложил осмотреть семейную библиотеку.
Красивые книги в старинных переплетах просто заворожили Сашу. Мальчики долго рассматривали картинки, затем Женя читал другу вслух Майн Рида. А после десерта из мороженого, фруктов и спелого арбуза мальчиков повели гулять на Николаевский бульвар.
Чуть отстав от взрослых, Женя вытащил из кармана кусочек стекла, и Саша все понял без объяснения. Уколов указательные пальцы и выжав по капельке крови, мальчики приложили ранки друг к другу. Затем, обнявшись как братья, побежали догонять родителей. Через много лет эта детская «клятва на крови» спасет жизнь и Александру и Евгению. В 1917 году Александр Козачинский окончил седьмой класс. Октябрьский переворот «съел» и без того скудные сбережения семьи. Несмотря на уговоры преподавателей, которые отмечали несомненное литературное дарование, он был вынужден бросить гимназию и поступить на службу караульным, чтобы хоть как-то помогать матери. Работа почти не приносила денег. Инфляция достигала подчас ста процентов в день. Связь с Женей Катаевым прервалась. У каждого были свои заботы, свои проблемы. Да и частенько друзья, живя в одном городе, оказывались в разных республиках. На Софиевской, где жили Козачинские, стояла армия Деникина, объявившая свою часть города территорией Одесской республики, а Канатную, где жила семья Катаевых, захватили петлюровцы, и, следовательно, она принадлежала незалежной Украине. Без специального разрешения добраться в другую часть города было очень сложно.
В апреле 1919 года Александр становится конторщиком уездной милиции.
В этой должности он прослужил до мая 20-го. Когда в город вошли красные, он стал подумывать о другой работе. Слишком скучной казалась должность конторщика, когда в стране происходят такие события. Тем более что Козачинский, как отмечают многие близко его знавшие, «имел склонность к беспокойной жизни». Его бросало из стороны в сторону. Он хотел быть то футболистом, то мореплавателем, то сыщиком, то контрабандистом. И чем бы ни занимался Александр, он добивался неплохих результатов. Играя в футбол, вошел в знаменитую команду «Черное море» в качестве голкипера. И вот склонность к беспокойной жизни привела его в уголовный розыск 3-го района Одессы. Ему достался один из самых сложных участков. И вскоре новоиспеченный шестнадцатилетний сыщик раскрыл дело некого налетчика Бенгальского.

Но, как водится, рядом со славой обретается зависть. Так вот, по навету черных завистников его «уличили» в должностном преступлении. И приговорили удачливого агента угро к трем годам концлагерей. Сам Козачинский вспоминал: «Я был легкомыслен и самонадеян, и если был в чем виноват, то только в своей молодости».
Ему удалось добиться пересмотра дела. И вскоре даже определиться на должность инспектора уголовного розыска 1-го района Балтского уезда.

Но ловить бандитов и преступников беспокойному романтику не пришлось, поручили заниматься сбором компромата на сослуживцев. Взятки, пьянство, сведение личных счетов и взаимное предательство, произвол властей и унижение простых людей. Однажды он вступился за пожилую немку, которую в угоду местному начальнику обвинили в том, чего она не совершала, и его самого засадили на три дня на гауптвахту. Такая новая власть не нравилась.

Как-то в качестве взятки начальнику балтской милиции местный мельник привез фургон с шестнадцатью пудами зерна. И Козачинский понял, что именно этот фургон зеленого цвета изменит его жизнь. Взяв в подручные бывшего дезертира, немецкого колониста Георгия Феча, которого спас от тюрьмы юный инспектор, угнал фургон с зерном в сторону Тирасполя. С милицией было покончено.
Позже на просьбу судьи объяснить этот поступок Александр Владимирович легкомысленно ответит: «Мне оказало услугу чувство юмора, которое играло в моих поступках чуть ли не руководящую роль».
Под Тирасполем угонщиков задержали, мешки с зерном «реквизировали» по домам местные милиционеры. Это спасло Козачинского и Феча от расстрела. Их были вынуждены отпустить, так как все вещественные доказательства испарились. Но на всякий случай местный угро отправил в Одессу сообщение о красивом молодом человеке с зеленым фургоном, имеющим склонность к разбою. Какое-никакое начало разбойничьей карьере было положено. Обладая природным литературным даром, Козачинский, мешая факты из личной биографии и из авантюрных романов, расписывал Фечу свои «похождения», сочинял истории о связях с преступным миром Одессы. Произвел огромное впечатление на колониста и неожиданно сам поверил, что может стать настоящим предводителем банды. Дело было за малым – найти эту банду. И она нашлась на удивление быстро. Феч познакомил Александра с известными уголовниками Бургардтом и Шмальцем, немецкими колонистами. Чуть позже к ним присоединился отряд налетчиков бывшего полковника царской армии Геннадия Орлова, командовавшего карательным отрядом у Колчака. Орлов по достоинству оценил способности юного разбойника и для начала сделал его своей правой рукой. А чуть позже по настоянию Орлова девятнадцатилетнего Александра выбрали главарем. Надо отметить, что в банду входило более двадцати человек, большей частью обрусевшие немцы, затаившие обиду на Советскую власть.
Первая операция – налет на пассажирский поезд, следующий в Одессу, – прошла без сучка и задоринки. Авторитет Козачинского – а все налеты тщательно разрабатывал именно он – вырос настолько, что его молодость просто перестали замечать. Местом дислокации банды избрали небольшую деревушку немецких колонистов в районе Люстдорфа, жители которой славились своим свободолюбием и резко отрицательным отношением ко всему, что связано с Советами.
Действовала банда почти год. Днем это были обычные селяне, а ночью – лихие разбойники. Налеты на районные конторы, зажиточных помещиков, банки, поезда, что только не приписывали Козачинскому, красавчику с благородной душой и своеобразным чувством юмора. В него было влюблено все женское население немецкой колонии.
По сохранившимся документам (опросы свидетелей и характеристики), местные жители отмечали в нем не только природную красоту и высокий интеллект, но и несвойственное для того времени необыкновенное благородство.
В начале сентября 1922 года Козачинский решил устроить налет на ветеринарный лазарет 51-й дивизии, чтобы угнать табун лошадей. С некоторых пор банда стала нуждаться в хороших скакунах. Накануне операции в штаб дивизии отправили письмо достаточно ироничного содержания: «Комиссия по разгрому несчастных частей 51-й дивизии постановила: всех хороших лошадей, где только последние отыщутся,
изъять и копии актов оставить для красноармейской сволочи».
Налет состоялся – угнали десятка три лошадей. Правда, не обошлось без неприятностей: банда попала под перекрестный огонь, были раненые. Высокое одесское начальство негодовало. На поимку Козачинского были брошены лучшие силы уголовного розыска. В банду, как позже выплывет на суде, был даже под видом «барышника» внедрен тайный агент угро, который и сообщил, что в Одессе, на Староконном рынке, будут продавать лошадей, угнанных из лазарета 51-й части.
Ранним сентябрьским утром 1922 года со стороны Северинского района к Одессе двигался зеленый фургон. За ним пылило с полдюжины коней.
Сидящий на козлах фургона молодой человек, покрикивая, проворно управлял табуном. Минуя заставу на границе города, процессия въехала на Староконный рынок.
Оставив лошадей на попечение своих подручных – сорокалетнего немца и его пышногрудой дочери, – молодой человек направился выбирать место для торговли.
– Сашка, беги, – раздался вдруг отчаянный женский крик.
И тут же в спину молодого человека уперлось холодное дуло маузера.
– Руки в гору.
Поразмыслив несколько секунд, Козачинский резко развернулся и отбросил человека в кожаной куртке в сторону. Ловко перемахнув через ограду, он бросился в сторону Молдаванки, в проходные дворы, не раз укрывавшие его от погони. Сзади прогремел выстрел – мимо. Куски штукатурки сильно поранили лицо. Заскочив в знакомый двор, он одним махом взлетел на чердак и с облегчением перевел дух.
Вдруг на лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. От резкого удара ногой дверь чердака треснула. В темноту ввалилась фигура. А когда глаза привыкли к темноте, преследователь и налетчик обомлели.
С револьверами в руках, готовые убить друг друга, стояли кровные братья Евгений Катаев и Александр Козачинский.
У Козачинского была возможность выстрелить в Катаева и скрыться. Но перед ним самый близкий друг детства. Слишком хорошо помнил он о стеклышке на Николаевском бульваре. Поэтому на улицу они вышли вдвоем. И, вспоминая школьные проделки и старых приятелей, направились в милицейский участок.
22 августа 1923 года в переполненном зале Одгубсуда началось слушание дела Козачинского и его банды. Тридцать шесть листов обвинительного заключения читались почти три с половиной часа. На скамье подсудимых – двадцать три человека. Им в вину вменялись контрреволюционная деятельность, налеты и кражи личного и государственного имущества.
Из документов уголовного дела ясно, что и судья, и прокурор, и адвокат заранее знали, что все закончится высшей мерой. И подсудимые знали, что обречены. Боролся только один Козачинский. Не за себя, за своих подельников – почти все преступления он взял на себя. И признание написал в виде очерка, изложив все легко, эмоционально, с легким юмором.
На шестой день суда допрашивали свидетелей. Первой пригласили жену экс-полковника царской армии Орлова. Огненно-рыжая Целестина неожиданно для суда и для собственного мужа (если верить судебным протоколам, ему даже сделалось дурно) заявила:– Мой муж самый отвратительный на свете человек. Это из-за него попался Саша Козачинский. И я этого никогда ему не прощу.
Ее в слезах вывели из здания суда.
Следующей давала показания двадцатилетняя немка Роза Келлер. Она так рьяно защищала Козачинского, что сама из свидетеля превратилась в обвиняемую и заняла место рядом с предводителем банды. Позже ее отпустят, признав, что в ее действиях был самооговор. В свидетелях числились еще три женщины. Но судья Ю. Тишков благоразумно перенес заседание. На следующий день зал суда стал напоминать женское отделение психиатрической лечебницы. Какие-то женщины даже пытались устроить голодовку. Обвинитель потребовал провести закрытое заседание суда.
Приговор был суровым: Козачинского, Орлова и Феча к расстрелу, Шмальца и Бургардта к пятнадцати годам лагерей...
Под усиленным конвоем арестантов поодиночке выводили из зала. Козачинский, увидев чуть в стороне Евгения Катаева, подмигнул ему и улыбнулся. Евгений поднял вверх указательный палец, тот самый, со шрамиком.
Теперь Козачинский знал, что друг в беде не оставит.
8 сентября 1923 года в газетах Одессы появилась небольшая заметка:
«Верховный суд по кассационному отделению, рассмотрев кассационную жалобу на приговор по делу банды Козачинского, согласно которому Козачинский, Орлов и др. были приговорены к высшей мере наказания, а некоторые к различным срокам лишения свободы, постановил: приговор отменить, произвести новое расследование дела, начиная с первой стадии предварительного следствия, и дело слушать в новом составе суда».
Для Евгения Катаева это было последнее дело в одесском угро. Через несколько месяцев он уволился.
Осенью 1925 года Козачинский был амнистирован. У здания тюрьмы его встречали самые близкие ему люди – мать и друг, Евгений Катаев. В том же году Катаев перебрался к старшему брату Валентину, уже популярному писателю, в Москву, устроился фельетонистом в газету «Гудок», где и познакомился с Ильей Ильфом. А потом пригласил на репортерскую работу Александра Козачинского.
А в 38-м по настоятельному требованию мэтра советской литературы Евгения Петрова Александр Козачинский, ведущий журналист «Экономической жизни», написал свое первое произведение – повесть «Зеленый фургон».
1941 год разлучил их. Петров уходит на фронт военным корреспондентом. Козачинского по состоянию здоровья отправляют в эвакуацию в Сибирь. Осенью 1942 года, получив известие о гибели друга, Козачинский слег, и через несколько месяцев, 9 января 1943 года, в газете «Советская Сибирь» появился скромный некролог: «Умер советский писатель Александр Козачинский».
Вот теперь и мы понимаем, что стоит за последними строками «Зеленого фургона»: «Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что
я его вовремя посадил».

Вадим ЛЕБЕДЕВ,
обозреватель «Совершенно секретно»





Памятник героям "Зеленого фургона" в Одессе