kroshka_50369 все записи автора



Открываются двери, и Моника Беллуччи входит в парижскую студию. Входит не сразу, а по частям. Сначала очки-стрекозы, потом плечи, потом бедра. Она сегодня в темно-синих джинсах, в черной облегающей блузке, в черном тренче Burberry, волосы собраны в пучок.

Сняв очки, на секунду замирает – или это нам кажется, что она замирает. Следует пауза, как в театре.


Мужчины вокруг смотрят на нее каким-то заранее виноватым взглядом. А ведь их предупреждали – сегодня мы снимаем Монику. У них, черт побери, было время подготовиться, девушка даже чуть опоздала, правда, не по своей вине. Единственное живое существо, глухое к выпущенным широким пучком Моникиным чарам, – маленький белый тигренок, которого принесли на съемку.

В свои годы Моника Беллуччи – настоящее произведение искусства, находящееся почему-то в личном пользовании носатого и нечесаного француза Венсана Касселя. Интересно, понимает ли он, что за счастье ему досталось? Похоже, что да.

«Было время, когда на вопрос, что бы я сделал за пять минут до конца света, я бы ответил: прыгнул с парашютом. Сейчас я бы лучше занялся любовью с женой», – так теперь говорит Венсан Кассель. И когда я смотрю на Монику, мне кажется, что я понимаю, кто в этой паре, как говорят французы, «носит штаны».

«Мы познакомились в 1996-м на съемках «Квартиры», – рассказывает Моника. – Сначала мы друг друга ненавидели, потом стали друг на друга поглядывать, и видите, чем все кончилось. С тех пор мы вместе – может быть, именно потому, что это не была coup de foudre между итальянской женщиной и романтичным французом».




На вопрос, не ревнует ли Кассель к камере, когда она снимается в любовных сценах, Моника отвечает: «Нет, конечно, он же сам актер и знает, как это происходит на съемочной площадке, когда кругом толпа народа – грош цена поцелуям и сексу перед камерой. Это только игра. Мы с Венсаном вместе уже 12 лет, и у нас есть дочь. Но знаете, в жизни куда более нормально быть одному. Я не могу сказать, навсегда мы вместе или нет. Может быть, это вообще противоестественно – иметь одного партнера на всю жизнь, мы же все-таки немного животные. Мы все меняем партнеров, просто, когда мы это делаем, мы никому не говорим».




Она говорит об этом так спокойно, как будто передо мной не живая Моника, а ее восковая фигура из парижского музея Гревен. Но я помню историю, произошедшую на каннской премьере «Необратимости». Тогда, в 2002 году, Кассель вместе с ошарашенным залом смотрел, как девять минут экранного времени его жену насилуют и избивают в подземном переходе. Многие зрители тогда в ужасе ушли из зала. Венсан, рассказывает Моника, бросился потом к ней, почти рыдая, и стал ее утешать так, как будто бы все происшедшее на экране было правдой. «Мне пришлось сказать: Венсан, ну же, перестань, это же только кино».




Провожаемая взглядами, она поднимается на второй этаж студии, где ее ждут парикмахер, визажист и одежда на выбор, ее любимые марки, и среди них Dior, Dolce&Gabbana.

Но, похоже, одежда сегодня не понадобится. Моника хочет сниматься голой. Как когда-то снималась Монро – лежа на шелковых простынях. А грим она выбирает в духе Софии Лорен. Вниз Моника спускается полностью готовая к съемке, сосредоточенная, закутанная в белый махровый халат. Странно, но и в этой бесформенной одежде сеанс обольщения продолжается – даже тогда, когда она смотрит себе под ноги или говорит с парикмахером. Ее любовное излучение адресовано, конечно, не парикмахеру – оно пронизывает весь мир вокруг. И горе тому, кто не поддается.

Вот трехмесячный белый тигренок ведет себя как свинья, недоволен, рычит и машет лапкой с увесистыми когтями. В кровь царапает Монике бедро – видимо, чувствует в ней знаменитую женщину-кошку с рекламы Cartier. Неблагодарного уводят домой.

Монике предлагают захохотать в кадре – она отказывается: «Нет, это не мой стиль». Она пришла работать, а не покорять окружающих, покорение происходит попутно, само собой, без малейших специальных усилий с ее стороны. «Я просто получаю удовольствие от того, что мужчины возбуждаются, глядя на меня. Я люблю мое тело, мое лицо, мои руки, мои ноги, мои глаза... мое все – я пользуюсь всем, что у меня есть. Это нормально. Не понимаю женщин, которые говорят, что мужское желание их унижает. По-моему, они просто не в ладу с собой».




В студии человек двадцать, но Моника совершенно не стесняется. В белом махровом халате, далеко не всегда запахнутом, она ходит по студии запросто, как по своей парижской квартире. Или римской. Или лондонской. Свет и драгоценности примеряют на скромной дублерше, которая не снимает белья. Монике все равно, она выходит в выставленный кадр и сбрасывает халат. Снимок – лежа на животе, снимок – лежа на спине, она едва прикрыта шелковым постельным бельем. Меняя позу, она совершенно не обращает внимания, что у нее где видно. Если есть желающие попялиться – пожалуйста.

С другой стороны, чего ей стесняться, – совершенное тело взрослой женщины, бархатная кожа, ни капли целлюлита. Тело, которому страстно завидуют голливудские худышки. Иметь такую же, как у Моники, классическую фигуру pin-up girl – вот о чем мечтает Кира Найтли: «Как бы мне хотелось иметь такую грудь». Нет, такая грудь так вот сразу не дается.

Голая Моника вела себя так, как будто бы на ней сто одежек. В перерывах группа поддерживает свои силы шампанским. Моника от шампанского отказывается, но пощипывает выставленную в студии еду и запивает ее кока-колой лайт. Никаких стонов «ах, это так вредно! Ах, я прям толстею на глазах!» и просьб минеральной воды без газа. Она любит поесть и ничуть этого не стесняется: «Самые приятные для меня минуты, когда сижу за обедом с моими друзьями. Это лучшее время, я реально наслаждаюсь жизнью». Когда она говорит о еде, кажется, что она говорит о сексе.

– Диета? Нет, никаких специальных диет. Когда мне нужно сбросить вес, я не ем сладкое, хлеб, сыр и шоколад. Каждая женщина знает, что ей вредно, что полезно. Нельзя отказывать себе в еде вообще, надо просто есть правильную еду.

– И даже пасту?

– Я обожаю пасту и никогда от нее не откажусь. Просто нужно есть пасту с овощами и не мешать ее с мясом или рыбой.



«У меня просто такое удачное тело, – видимо, не в первый раз объясняет Моника, – ему не нужны никакие специальные процедуры. Мне жалко времени на то, чтобы за ним как-нибудь особенно ухаживать. Я терпеть не могу спортивных залов и никогда не лягу под нож пластического хирурга. Это не для меня».

Она любит плавать – в сущности, это единственный вид спорта, которым можно заниматься, лежа на спине. Но плавает она не спорта ради, а для удовольствия.

– Если в Голливуде вы встречаете красотку, скорее всего, она только что сделала пластическую операцию, занимается по два часа в день в спортклубе и тратит состояние на косметику и модную одежду. Я знаю многих женщин, которые мечтают о рецепте вечной молодости. Они уверены в том, что главное – как они выглядят. И когда они все-таки стареют, их мир и жизнь рушатся.

Она страстно артикулирует, и я любуюсь ее мимическими морщинками. Они ничуть не портят ее лицо, только делают его более живым и настоящим. Неужели ее не пугает старость? Мне всегда казалось, что даже красавицы боятся времени, которое иногда тайком смотрит на них из зеркала. Возможно, Моника бравирует, когда отвечает: «Я не кукла, я не боюсь стать старой и некрасивой. Когда я вижу женщину с морщинами, я думаю – вот молодчина! Я люблю женщин, которые старея становятся только более сильными и более стильными».



Ее героини по жизни – итальянские красавицы, мамаши, великие дивы классического века «Чинечитты» – София Лорен, Клаудия Кардинале, Моника Витти, недаром она сегодня выступает со стрелками и гривой под Лорен. Она с обидой говорит о том, что в наше время итальянская актриса не может прославиться, оставаясь на родине – «если ты хочешь международной карьеры, ее уже не сделаешь как раньше, когда итальянки снимались у Феллини, Росселлини, Антониони. Теперь надо лететь за океан, говорить на английском и французском, как на итальянском, – чтобы ты могла играть на чужих языках».

У нее с этим все в порядке – три ее языка кинематографически совершенны, она мгновенно переключается с одного на другой – с ассистентом итальянцем, конечно, по-итальянски, с группой общается по-французски, со мной – по-английски. И не надо ей лететь за океан – американские режиссеры сами летали за ней. «С Терри Гиллиамом мы встретились в Праге, со Спайком Ли – в Париже, с Мелом Гибсоном – в Риме. Так что мне не пришлось покидать Европу, чтобы получить работу в Голливуде. Я европейская актриса, а не голливудская, и не собираюсь меняться». Много раз в разговоре она поминает Америку, это ее и вправду волнует. Она тратит много слов, чтобы объяснить, чем же не устраивает ее Америка. Америка заставляет, Америка требует, Америка не прощает. Похоже, Моника не любит обязательств.

– Я люблю бывать в Америке, люблю там сниматься, но только потому, что я знаю, что вернусь домой. С моим стилем жизни мне приятнее быть в Европе, и я делю время между Римом, Парижем и Лондоном. Мне нравится быть независимой от мужа, от обстоятельств, я выбираю себе город под настроение.
В последние годы у нее более лондонское настроение. «В Лондоне я могу гулять по улицам, – смеется она. – Там я далеко не так известна, и меня никто не беспокоит».




Моника Анна Мария Беллуччи родилась в Читта-ди-Кастелло на границе Тосканы и Умбрии. Дочка синьора Паскуале, владельца грузовиков, и синьоры Брунеллы, художницы-любителя, была блестящей ученицей, она закончила лучшую школу в округе, пошла в университет, она должна была стать адвокатом. «Не глупи, – сказала ей мать, – ты не такая, как другие». Матерям всегда кажется, что их дочки не такие, как другие, но на сей раз это было правдой.
Моника уехала в Милан, стала моделью, познакомилась с двумя молодыми, смешными, очень талантливыми ребятами по имени Дольче и Габбана. Потом ее увидел Ричард Аведон, снимал Оливьеро Тоскани и по фотографии ее нашел Фрэнсис Форд Коппола, решивший украсить ею «Дракулу». Она страшно хотела сниматься в кино («в мире моды настоящих мужиков не найти, одни геи»), хотя часто вспоминала слова Ричарда Бартона насчет того, что актриса – всегда больше, чем женщина, а актер – всегда меньше, чем мужчина.

Ей, наверно, было сложно с мужчинами, которые смотрели на нее и думали, можно ли быть умной с такими формами?

«Когда я была совсем молоденькой, я всем хотела доказать, что у меня есть еще и мозги, – говорит Моника. – Сейчас мне все равно. Если кто-то хочет думать, что я глупая, пусть думает, это его проблема. Если кто-то думает, что красивым все само идет в руки, это тоже его проблема. Красота и вправду – сила, но только если ты умеешь ею пользоваться. Это все равно что иметь «феррари»: если не умеешь ездить по-настоящему, она тебе ни к чему».

Идет девятый час работы. Беллуччи не кажется уставшей, но пора заканчивать. Люди вокруг выглядят совершенно обалдевшими от счастья, хозяин студии Эрик, сам бывшая модель Марио Тестино, – счастливее всех. Моника одаривает своей красотой направо и налево, даже тигренок наверняка смирился бы и замурлыкал. Я думаю, она будет довольна съемкой.

«Знаете, – говорит Моника, – в старости я предпочту смотреть на своих детей, а не на свои съемки».





спасибо