Все началось с того, что мое солнышко решило устроить мне сюрприз. Чувствуете, как от такого начала веет могильным холодом и коварной интригой? Вот-вот. Какой «сюрприз» может прийти в голову двадцатидвухлетнего остолопа? Тоже правильно – само собой, романтический. И, разумеется, все молодые люди знают, что лучший подарок.. Нет, еда. Вот и решил мое солнце устроить мне романтичный завтрак – в постель не в постель, но хотя бы на кухонный стол.

Само собой, девушке после бессонной ночи хочется вовсе не здорового младенческого сна в теплой кроватке, а калорийной горячей пищи прямо в семь часов утра. Ну, а самая романтичная питательная субстанция – без сомнения – яичница. Слышите, каким пошловатым эротизмом веет от слова «иишница»? Яйца – это ж яйца, да еще с сосисою, ух…

Так вот. Стрельнуло солнышку в семь утра пойти готовить эту яичницу – не для него, голодного, а для меня – вот он мужчина, добытчик! Не мамонта порубит, так хоть яйцо настигнет и пополам разорвет. И вот лезет этот хозяйственный дяденька на кухню, а путь-то нелегкий – собственно, через мои нижние конечности. О мои нижние конечности, к слову сказать, еще в сорок пятом году танки гусеницы ломали, не то что уж какой-то там программист-недоучка с четверкой по физкультуре и подслеповатыми близорукими глазками. Да еще в темноте. Естественно, его подозрительно крупная для программиста тушка запнулась и рухнула прямо на меня – медленно и торжественно, как не снилось никакому Empire State Building. Мне, впрочем, тоже уже ничего не снилось. Мужик, конечно, ноша тяжелая, но, с другой стороны, - не каждый день на тебя мужики просто так с неба падают, можно и потерпеть.

Терпеть пришлось недолго. Справедливо рассудив, что от его изящной двухметровой фигурки, с матюками опустившейся не только на пресловутые конечности, но и на все остальные части тела, я вполне могу проснуться, светило решил «притвориться спящим». Да так умело притворился, надо сказать, что и правда заснул. Еле спихнула его с себя, переползла к стенке и стала вкушать прелести утреннего сна.

Релаксировать мне пришлось совсем недолго. Жаждущий романтики организм солнышка пробудил его странно действующий мозг и потащил светило на кухню. Догадаться о прибытии на место назначения легко можно было по характерных матюганиям, завываниям, грохоту сковородок и (внимание!) страшному завыванию кошек, которых, судя по степени истерике в мяве, собирались принести в жертву.

Впрочем, два десятка лет проживания в многодетной семье закалили мою волю, так что я собралась уже спать дальше, как вдруг из кухни потянуло паленым (палевом-палевом, да-да), кошки перешли на ультразвук, а грохот и матюки прекратились.

Испуганно вскочив с кровати, я приготовилась оказывать первую, вторую и третью медицинскую помощь, прикинув на бегу, где у меня лежат бинты, йод, скальпель и циркулярная пила для трепанации черепа. Заодно вспомнила, где лежат два противогаза и огнетушитель. Запах гари насытился новыми нотками паленой курицы и пепла христианских младенцев.

Уже на кухне я поняла множество древних легенд – в частности, о Первозданном Хаосе, из которого появляется все сущее. Из сущего в этом кошмаре из тарелочных арок и ошметков прежде съедобных продуктов мне явилась только… Язык не поворачивается назвать это яичницей.

- Это тебе, - заявил солнце, сияя мордой лица как Фаросский маньяк маяк. – Кушай, кисонька.

Не знаю, от чего меня передернуло больше – от такого обращения или от вида готового продукта, но свой обычный позывной я все же подала:

- Не люблю кошек, не зови меня так.

А фантазия между тем работала вовсю, вырисовывая картины того, что мог этот человек делать с кошками, что они так орали, и что он теперь сделает со мной, если уж он так меня назвал.

Солнце стоял с протянутой сковородкой. В повисшей мертвой тишине было слышно, как робко тикают часы и дрожит на подоконнике кошка.

- Специально для тебя, - угрожающе протянул солнце, вращая сковороду как текстолитовый меч. Вопреки законами физики, яичница оттуда вылетать не торопилась.

- Угу, - жалобно протянула я, как можно медленнее усаживаясь за стол, чтобы оттянуть этот ужасный момент встречи с продуктом питания. Дорогая, не поверишь, этот суп я испек сам. Вот как чувствуют себя преступники на допросах, мужики в гламурном магазине и грешники в аду.

Я уселась на табурет, чувствуя, как под моей филейной частью он плавно превращается в филиал иголочной подушки с подключенными электродами. Нервно сглотнула. Солнце водрузил передо мной сковороду, слева – вилку и корявый кусок батона, явно отрубленный у хлебобулочного изделия в неравном бою.

Я резко выдохнула воздух (как учили меня делать перед всеми неадекватными действиями в жизни – перед нырянием в воду, распитием спирта и вхождением в туалет после дедушки) открыла глаза и пристально уставилась на произведение сюрреалистического искусства, в дальнейшем гордо именуемое яичницей.

Увиденное превосходило масштабностью все мои ожидания. Психоделично-желтая субстанция (сразу вспомнился Достоевский и символика желтого цвета, как цвета сумасшедших) создавала на плоскости сковороды горный рельеф невиданно доселе страны. По краям она иссушилась до состояния почвы в пустыне, потрескавшись и местами модно загорев, как на Ибице, в центре же бурлило и клокотало оранжевое болото, из которого выходили какие-то пузыри и тут же лопались. Не дай бог засосет туда, не выберешься потом, надо осторожнее действовать. (Картинка в голове: я тыкаю вилкой в центр болота, и меня медленно засасывает в маслянистую жижу. Слезы родственников, белые цветы и маленький гробик, в котором покоится тефлоновая сковорода).

Секунды шли. Три домашние кошки сбоку сели в линию по росту и не мигая уставились на меня, изредка переводя взгляд, полный ужаса, на сковороду. Так волки в голодный год смотрят на израненного лося, который вот-вот рухнет на снег и издохнет. Впрочем, самая мелкая кошка еще не совсем огрубела сердцем и сочувственно косилась то на меня, то на собственную миску, где благоухал сочный и нежный куриный паштет.

Я мужественно взяла в руку вилку, мысленно помолилась всем богам, которые могли меня услышать («О всевышний! Дай мне вишни!» «Бог – спасибо за еду, все, ждать больше не могу») и вонзила ее в упругую плоть резинового засушенного края. Отдача, как ни странно, не вывернула мне руку, но вилка надежно увязла в яичной материи.

- Солнце, - ласково прошептала я, надеясь, что он не разберет в моих интонациях тихую панику. – Ты не мог бы подать мне н-нож?

Светило от широты своей души притащил мне огромный резак для мяса. С ним  в одной руке, погнутой вилкой в другой и желтой бурдой перед мордой лица я смотрелась просто одиозно. Хорошо хоть он не притащил топора для разделки туш – тоже ничего себе столовый прибор. А то ведь можно еще и другие инструменты приспособить. Рубанком – чистить картофель, болгаркой открывать консервы и резать хлеб, а на дрель очень удобно наворачивать макароны.

Чтобы скрыть свое замешательство, я начала говорить на нейтральные легкие темы – о средневековых пытках, когда человека, намазанного дегтем запирали в комнате, полной мух, и единственный путь спастись от них – слизывать со своего тела их тельца и глотать, глотать, глотать получившуюся дрянь…

- Почему ты не ешь? – вдруг забеспокоился солнце, когда я только уверилась, что почти уболтала его. Я обреченно вздохнула и положила в рот первый вырванный ломоть яичной плоти. Это было не так уж и мерзко – кто из нас в детстве не ел пенопласт? Констистенция и вкус – абсолютно такие же.

Трудности начались, как всегда в стратегических войнах, при приближении к центру. Жижа остыла, перестала пузыриться и теперь только зловеще колыхалась, как желе. Что же скрывается в ее глубинах?

Скрывалось там немалое… Первый же укус обнаружил присутствие инородного тела, а именно – яичной скорлупы. Ее твердость явно наводила на мысль использования блендамеда в промышленных целях.

- Солнышко, - прохрипела я с желтой яичной пеной на губах, стараясь уверить себя, что это лишняя доза кальция в полезное блюдо. – А ты яйца мыл?

- В ванной воды нет, - вдруг засмущался он. Я ошарашенно на него уставилась, не донеся до рта вилку.

- Я вообще-то про куриные спрашиваю!

Он засмущался еще больше:

- Я про них и говорю! Я их хотел с порошком помыть – очень грязные, а там воды нет!

Я внутренне поблагодарила солнышко за то, что он не помыл их с порошком:

- А на кухне не мог?

- А тут есть раковина? – совершенно искренне удивился он и уставился на раковину, которая занимала на кухне едва ли не центральное место. Конечно, такую мелочь он не мог заметить в своем кулинарном порыве. Я молча продолжала хрустеть кальцием, как жижа преподнесла мне новый сюрприз – темный упругий волос, явно не с кошачьей спины.

Интересно, думала я, неужели он совал в сковороду голову? Проверял температуру нагрева? Или это вовсе не с головы волос? Если учесть, откуда у него руки растут, да через какое место он эту грешную яичницу варганил… Все может быть…

- Что такое? – занервничало светило, проследив мой взгляд, направленный на предполагаемый источник волосяного теракта против меня.

- Да ничего, - быстро промямлила я, проглатывая последний кусок и стремительно хватая графин с водой. – Очень вкусно.

- Правда? – просиял солнце. – Это ты еще не видела, как я борщ умею готовить!

Я представила борщ в его умелых руках (почему-то это непременно был борщ-гриль), и мне поплохело. Хорошо, когда мужчина хозяйственный…

Вообще, я знаю - несколько тяжеловато, по диагонали не прочитаешь. Но я так думаю кривожопо - сложносочиненными предложениями с подвыподвертами.