Бабушка растеряно пожала плечами:
-Их ныт вэйс! (Я не знаю!- идиш), - потом подумала и сказала: - Дайн татэ муст висн. Зайнэ мамэ кент махн а зацирке. (Твой папа, должен знать. Его мама могла делать затирку. – идиш) 
И, как только папа пришел с работы, я сразу начал пересказывать ему рассказ, но папа, оказывается, его знал.
- Помню, помню, как Антоcь считал ложки, - сказал папа.
-А знаешь, как приготовить затирку? – спросил я.
-Знаю, - обрадовал меня папа, - мама моя часто делала нам это блюдо.
-Вос их гезогт!( Что я говорила! - идиш)- заметила довольная бабушка.
Папа улыбнулся и сказал:
- Лахманы не адзежа, зацiрка не ежа! ( Лохмотья не одежда, затирка не еда! – белорус.) В каждой бедной семье затирка была на столе, - и добавил: - Сейчас поедим тушеную картошку, что бабушка нам сделала, а в воскресенье сделаем затирку. 
- А сейчас, можно сделать затирку? – спросил я.
-Тебе картошка не нравится? – удивился папа.
-Нравится, - честно сказал я, - но сейчас мне хочется затирка.
-Мах эм, (Сделай ему – идиш) - попросила за меня бабушка.
- Ладно, - сдался папа, - будем, сегодня есть затирку. А картошку оставим на завтра, - и добавил:- Делали затирку в голодные годы на воде. И в рассказе варила Агата затирку на воде. И мама моя часто делала ее на воде. А мы приготовим на молоке, как в праздники! .
И мы начали готовить затирку. Папа взял большую сковороду, нагрел ее на примусе, и высыпал в нее не полный стакан муки. Чуть-чуть обжарил муку до золотистого цвета и потом переложил муку в большую миску. В миске собрал муку горкой, сделал в горке углубление и вбил туда одно яйцо.При этом грустно посмотрел на меня и сказал:
- И муку мама растирала без яйца. Такие были времена.
Потом посолил муку и, смочив руки холодной водой, стал руками перетирать муку, делать из нее затирку. Под его руками мука превращалась в комочки различной формы. Когда пальцы высыхали от воды, папа снова их мочил и продолжал работу. После это папа взял нашу кастрюлю для супа и вскипятил в ней четыре стакана молока и стакан воды. Когда молоко закипело, мы уменьшили огонь до минимального, всыпали в кастрюлю нашу муку-затирку. Все папа перемешал ложкой. И дал повариться затирке минут пятнадцать.
Не успели мы с папой сесть за стол, как к нам зашла соседка, что-то спросить у бабушки. Увидев на столе нашу затирку, она удивленно воскликнула:
-Авохцi! Што я бачу?! Няужо зацiрку зрабiлi? Сто гадоу нi ела! (Ох! Что я вижу? Неужели затирку сделали? Сто лет я ни ела! – белорус.)
Мы ее, конечно, пригласили за стол.
Честно скажу, что я подумал в ту минуту, что она съест всю нашу затирку, как Стёпчиха в рассказе. Но у нас затирки оказалось много. Мы ей и с собой дали, чтобы ее муж попробовал. И еще осталось маме и дедушке.

С этого рассказа начался мой кулинарный роман. Когда я его писал, я не думал, что с него начнется большая кулинарная история. Просто был апрель накануне Пасхи. Американские магазины заполнилились мацой различных фирм. Выбирай на вкус и по карману. А мне вспомнилась простая бабушкина маца и история ее изготовления.

Кулинарный рассказик

Цимес

Когда немцы вошли в Краснополье, в пустующие еврейские дома заселились жители ближайших деревень. В дедушкин дом перебралась большая многодетная семья из Травны: тетя Настя и пятеро ее детей. Дети у нее были один меньше другого, четыре мальчика и одна девочка. Мужа в начале войны забрали в армию, и в надежде как-то прокормить детей она подалась в местечко.
– Усе так рабiлi, — объясняла она бабушке. — Казалi, яурэi ужо не вернуцца. Толькi я нiчога вашага не чапала. Лiчыла, калi вернетесь, усе аддам! (Все так делали. Говорили, евреи уже не вернутся. Только я ничего вашего не трогала. Считала, когда вернетесь, все верну! — белорус. язык.)
Она и вправду ничего в доме не трогала и даже спасла дом от пожара, когда, отступая, немцы начали сжигать еврейские дома. И, вернувшись назад в деревню, она осталась для бабушки доброй знакомой. Никто не был на нее в обиде. А она, появляясь в местечке, привозя что-то на продажу, всегда заходила к бабушке и что-то приносила ей в подарок: то свежие ягоды, то грибы, то орехи. А бабушка никогда не оставалась в долгу, всегда что-нибудь передавала для детей.
Приходила она чаще всего не одна, а с дочкой Галей, которой в ту пору было лет семь. Бабушка всегда их усаживала за стол и кормила. И на дорогу давала. Галя очень любила бабушкину вкуснятину, которую она называла по-белорусски «прысмаками». Появляясь у нас на пороге, она сразу говорила:
– Бабуля Маша, а якiя у вас сення прысмакi? Цымас есць? Ен мне вельмi падабаецца! Салодка-салодка! Вашы прысмакi для пузякi! (Бабушка Маша, а какая у вас сегодня вкуснятина? Цимес есть? Он мне очень нравится! Сладко-сладко! За уши не оттянешь!)
Появлялись они в Краснополье чаще всего к последнему выходному месяца, когда в местечке был большой кирмаш, как называли у нас ярмарку. И бабушка всегда к этому дню готовила большую кастрюлю цимеса.
– Галя придет, надо ее сладким побаловать, — говорила бабушка, начиная готовить цимес.
Она чистила десять-пятнадцать больших морковок и нарезала их тоненькими кружочками, такими тонкими, что мне страшно было до них дотронуться, чтоб они не переломались. На дно кастрюли она лила немножко подсолнечного масла и к нему добавляла пол-ложки сливочного. Потом заполняла кастрюлю доверху морковкой и сверху поливала ее тремя ложками меда. Закрывала крышкой и ставила в печь, подальше от огня. Готовился цимес довольно быстро. Примерно через час бабушка вытаскивала кастрюлю, открывала крышку и, довольная, говорила:
– Амайхул фарн байхул! (За уши не оттянешь!)
Получался цимес у бабушки прозрачный, светлый, оранжевый. Бабушка подхватывала ложкой один кружочек и протягивала мне:
– Попробуй!
Морковка таяла во рту. Как и говорила Галя, было сладко-сладко. И я по-еврейски отвечал бабушке, что очень ее радовало:
– А-а-майхул-майхоли-и-и-м! Очень вкусная еда! — говорил я, растягивая слова, как гармошку.

 Любовь еще быть может...

Татьяна Хохрина

- Просто не знаю, что делать! Мать совершенно выжила из ума.

И дело не в том, что она не помнит, куда сунула очки или почему пачка заварки оказалась в холодильнике. На бытовом уровне она прекрасно соображает, еще нам с тобой фору даст! И не удивительно! Я со своими учениками, родительскими собраниями, учебными планами и отчетами забыла, когда спала нормально, и себя уже в зеркале не узнаю. У тебя тоже наверняка продыху нет: то план горит, то прибыли нет, то комплектующие накрылись...А ей что? Внуков в школу выпроводила, что-то там нехитрое сготовила - и свободна, как птица. И она всегда и вела себя, как нормальная среднестатистическая бабка: библиотека в домкоме, концерт для ветеранов, компания из трех соседок посохраннее по парку прогуляться, ну и сериал на десерт! Казалось, ничего не предвещало! Так надо было этому Александру Сергеевичу откуда-то выскочить, как черту из табакерки! Тоже мне, Пушкин недостреляный! "Я Вас любил, любовь еще .быть может..." Ромео с писмейкером и слуховым аппаратом! Кому-то сказать - позору не оберешься!​

- Вер, а кто он такой вообще? Откуда его принесло? Я чего-то и не помню такого ни в папином окружении, ни среди ее сослуживцев. Может, он вообще аферист какой-то? Может, у него на ее счет какие-нибудь планы сомнительные?

- Юр, сомнительные - потому что есть сомнение, что они до лета доживут, им на двоих 150 лет! Какой к черту аферист?! Просто полоумный старый мудак, который к тому же соскучился по хорошему борщу и которому осточертело подагрическими руками подштанники в тазу полоскать! А мамочка наша горлицей заворковала, ошалела от такого счастья! Ты бы видел: Юлькиным лаком ногти намазала, покрасилась в цвет красного дерева, чуть не убилась, когда на антресоли залезла - сапоги свои на каблуке искала. И рыдала, что малы стали и надеть на выход нечего! Юр, ну куда на выход?! Не к райским же вратам, прости Господи! Ну не знаю, в кино там или нет, в театр вроде. Причем вся остальная жизнь побоку! Даже не спросит: а кто дома в это время детей встретит, покормит, нам с Игорем ужин какой-то слепит...Ну и что, что дети большие?! Не настолько они и большие! Это тебе легко говорить, живя отдельно, а все-таки есть какой-то уклад в семье. Могла бы с ним и считаться! И потом, если все это так двигаться начнет, чем это кончится-то?! Ведь или инфарктом-инсультом или он нам на голову припрется! Я вообще тогда повешусь! Короче, Юрочка, я тебя умоляю, как старший сын и большой начальник поговори с ней жёстко, приведи ее в чувство!

Ирина Фёдоровна услышала, как дочка наконец договорила, шваркнула телефонную трубку и пошла собираться на работу. Пожалуй, не стоит сейчас из комнаты выходить, а то опять вцепится и будет трепать, как грелку, до слез доведет. А ей плакать совсем не хочется, у нее все звенит внутри! Господи, ведь и правда, кто мог бы подумать, что такое возможно?! Что в свои семьдесят четыре она перестанет перечитывать старые письма, мерить без конца давление и раздумывать, кому из внучек какую немудрящую побрякушку свою на память оставить! Что откуда ни возьмись появится этот Александр Сергеевич и в нее вернется жизнь! Сказал бы кто полтора месяца назад - первая бы на смех подняла!

Они познакомились, как в пошлых советских комедиях, - в трамвае. Ирина Федоровна и не ездила-то обычно почти никуда, так, только иногда с дочерью на машине, а тут бумажку одну надо было у нотариуса заверить, вот на трамвае и потащилась. А Александр Сергеевич рядом ехал, не расслышал, что водитель объявил, у нее спросил. И что-то разулыбались они друг другу, сами засмеялись над своей глуховатостью и выходом в тираж, разговорились, да оба свои остановки проехали. И ну хохотать! И решили тогда полный трамвайный маршрут повторить, что туда-сюда не мотаться. И, как оказалось, на такую уже не короткую жизнь обоих в принципе хватило полутора часов и двадцати семи остановок. Поэтому они уж и вместе вышли, сходили к нотариусу, потом на бульваре мороженое ели, прямо как школьники, даже неловко, а потом уж Александр Сергеевич ее домой проводил и взял с нее слово завтра снова увидеться. За прошедшие с тех пор полтора месяца пока ни одного дня больше не пропустили.

Как-то так получилось, что у Ирины Федоровны вроде все в жизни было нормально, особенно в сравнении со многими вокруг. И папа живой с фронта вернулся, и квартиру отдельную получили, и институт она окончила, и муж был, только умер девять лет назад. Зато дети есть - дочка Вера и сын Юра, и внуки от обоих большие уже. Короче, грех жаловаться! А только счастлива Ирина Федоровна если и была когда, то уж точно не от мужского в ее жизни присутствия. Хотя, конечно, муж покойный не силком же ее замуж взял, и человек был неплохой, надежный и не обижал ее. Но северный полюс проходил аккурат между ними. Жили вместе и жили, все, что надо, делали, детей рожали-воспитывали, дачу строили, грядки там сажали, иногда в Адлер или Гурзуф ездили, а внутри словно пустота была, вакуум, воздух выкачан и средняя температура - ноль градусов. Может, поэтому, когда муж скоропостижно от инфаркта умер и оказалось вдруг, что много лет у него была женщина одна и страшно по нему убивалась, Ирина Федоровна не только не огорчилась и не обиделась, а порадовалась за покойного, что хоть у него в жизни было что-то живое и настоящее.

А теперь вот получается, что пришло ее время. Жалко, конечно, что поздновато, по молодости совсем по--другому все сложилось бы. И не только у них самих, а, наверное, и у детей, и вообще. Но и за то, что сейчас судьба отпустила, - великое ей спасибо! Полтора месяца она Ирина Федоровна на крыльях летает, внутри как струна натянута. И наплевать, что, может, кому-то не нравится. Тут она не уступит ни пяди! Ни детям, ни внукам, ни всему белому свету.

В выходные Ирина Федоровна сдала домашнюю вахту Вере, чуть свет сбегала подстричься и собиралась днем, пока еще погода приличная, с Александром Сергеичем в Измайлово съездить погулять, а потом, если духу хватит, то в театр какой-нибудь на лишний билетик или на худой конец в кино. За всю предыдущую жизнь Ирина Федоровна не была столько в кино и в театре, как с Александром Сергеичем! Однако все сложилось вопреки ее планам. Сначала приехал сын Юра с женой, поставили Ирину Федоровну перед строем и трясли, как грушу. А что ей сказать?! Никаких тайных замыслов ни у нее, ни у Александра Сергеича не было, ни на чью свободу и собственность они не покушались и планов таких не имели. Но в это не верил никто и к концу судилища от Ирины Федоровны с ее избранником мокрого места не осталось. Зато было взято клятвенное, слезное заверение, что ноги его в этой квартире не будет, а если у нее столько сил и желания на прогулки, то можно и собачку завести, вон внуки давно просят...Когда Ирина Федоровна вырвалась наконец и скрылась в своей комнате раны зализывать, позвонил Александр Сергеич и, извиняясь, встречу отменил в связи с приездом его дочери для серьезного разговора. Первый раз в жизни Ирина Федоровна пожалела, что после смерти мужа осталась с дочерью, а их старую двушку сыну отдала. Да что теперь говорить..

С этого дня все как-то пошло вкривь и вкось.

И в той, и в другой семье для стариков

оказалось неожиданно много срочных дел и заданий, они с трудом выкраивали редкие часы для встреч. Становилось все холоднее, а в гости их никто не ждал, жаловаться на близких не хотелось, а хвастаться было нечем. А тут еще домашние взяли фасон при Ирине Федоровне без конца обсуждать нелепые примеры стариковских романов, в каждом из которых главные участники выглядели абсолютным посмешищем, внуки ее поддразнивали, так что искать понимания и сочувствия было бессмысленно, да и сама Ирина Федоровна начала сомневаться, что и впрямь в ее солидные годы возможны такие глупости. Александр Сергеич метался, пробовал ее разубедить, часами они сидели на детской площадке у ее дома, не замечая иронических взглядов соседей и их едких комментариев. А потом опять приехал Юра и под улюлюканье и одобрение соседей строго велел Александру Сергеичу не позорить Ирину Федоровну и больше там не появляться, а у матери отобрал мобильник. И больше они не встречались.

Ирина Федоровна ничего не стала выяснять, автоматически делала все, что от нее требовалось и через некоторое время ей стало казаться, что всю ту историю она себе выдумала, а вообще она женщина счастливая - ведь какая у нее семья замечательная и дети заботливые! Не дали выжившей из ума бабке глупостей наделать! И только две причуды появились в ее жизни. Она категорически перестала ездить в трамвае, а в своей комнате в солнечные дни не разрешала раздергивать шторы. Чтоб солнечный луч не высветил ту пустоту, которая у нее внутри.

[/more]

ПЕЙТЕ, ДЕТИ, МОЛОКО - БУДЕТЕ ЗДОРОВЫ

Татьяна Хохрина

Вера Кузёмкина была в Малаховке человек известный и жизненно необходимый. Вера держала двух коров, а на них в свою очередь держалось все диетическое питание половины Малаховки по эту сторону железной дороги. Ранним летним утром наша улица просыпалась от грохота вериной тележки с тремя огромными бидонами и от душераздирающего вериного вопля непрерывным речитативом на одной ноте:»Яаааа спецальна ждать не будууууу, кому надаааааа - тот поспеет, пусть фабричныя скисаииииить, не спешитя - сама выпьюууууу...» Если и искать истоки русского рэпа, то не исключено, что они обнаружатся в Вериных речёвках. Когда же даже ее луженая глотка не выдерживала и перехватывало дыхание, Вера во время паузы лупила литровым ковшом о крышку бидона. Если бы кладбище было ближе - клянусь, покойники б восстали из могил от этих звуков!

Может, чтоб она скорее затихла, а скорее - чтоб и впрямь не остаться без молока, сметаны и творога, мы и наши соседи к раннему вериному появлению уже стояли на низком старте, деньги были свернуты рулончиком, монеты потели в руке, а тара под молочные сокровища прочно устроилась в кошелках, чтоб даже ребенок доставил покупки домой, не расплескав ни капли. Вера торговала с фантастической быстротой, молниеносно перемещаясь от калитки к калитке, точно помнила, что кому надо, кто любит творог посуше , а кто пожирнее и мягче, кому нужна настоящая сметана, а кому - сливки, так что легко могла бы обслужить и слепо-глухо-немого иностранца, хотя предпочитала местных женщин среднего и старшего возраста. Потому что с ними была не просто рутинная торговля, с ними была встреча разведчиков на явке и обмен информацией. Вера так ловко соединяла отпуск молока с выведыванием и разглашением всех местных тайн, что, сотрудничай она с Красной Капеллой, та бы уцелела!

- Зой, творогу тебе полтора? Оскаровна тоже взяла полтора, видать, Фимка-то со своей разошелся и та с ребенком таперча у матери в Раменском. Там и творог берут. Я тебе два литра лью? Зорины вчерась три взяли и нынче три. Не иначе ктой-то гостюет у их, дочку всё пристраивают свою!

- Роз Ефимна, сливочек здесь поллитра и творожок . Опять сосед-то Ваш говорил, Вы рубероид ворованный у солдат купили! Подведет он Вас, подлая харя! Он и про меня врал, что молоко снятое! А я разве когда??! Кого хошь спросите! Вы б сходили к Кольке-милицанеру, пусть пужнет его! И десяток яиц тут в коробочке...

- Циль Львовна, как просили, два литра и поллитровая сметаны. Не знаете, говорят Хайкины в ИзраИль свой уезжают. Не знаете? Да точно! А то чё ж они молока четвертый день не берут?? Ааа, отдыхать уехали...Удивляюсь я на евреев, не в обиду Вам! Нешто так он от зубов устает, Хайкин-то, что ехать кудай-то отдыхать надо?! Чем там лучше - то? К тому же не знаешь, у кого молока купить... Чудные, чессснослово! И творог никогда не берут, как нерусские!

Ради справедливости надо сказать, что Вера была об’ективна в сборе информации, всех обсуждала со всеми, не имела любимчиков и поэтому люди прощали ей самые нелепые предположения и невероятные догадки. Не говоря уж о том, что такого шикарного молока и творога в округе больше было не сыскать. И вообще Вера была чистоплотна, не ленива, доброжелательна и улыбчива и все прощали ей болтливость и любопытство.

Был только один человек, которого Вера ненавидела как кровного врага. Это был старик Самуил Бигельман. Когда-то он служил в управлении Казанской железной дорогой, но потом у него случились какие-то финансовые неприятности, его посадили на 8 лет, которые он честно оттрубил в Коми АССР, потерял за это время семью, потому что жена с двумя их детьми сразу после приговора с’ехала в неизвестном направлении, а когда он вернулся в покосившуюся, заколоченную хибару, выяснилось, что на работу он устроиться не может. Самуил оглядел заросший бурьяном участок, отпустил козлиную бородку и завел четырех коз.

Читать далее