Урок доброты

 Магаева Светлана Васильевна

 31 октября 2011

Эдик Дерюгин. Февраль 1941 — май 1945.

1 января 1942 года мама Эдика и Толи пришла с фабрики под утро. Она страшно хрипела и в 10 часов умерла. С тех пор Эдик никогда не встречает Новый год… Девятилетний Эдик оставался с маленьким братиком Толиком и с мертвой мамой шесть дней. Никакой еды не было, печку-буржуйку топить было нечем, да и некому. Братья молча лежали, не в силах пошевелиться. Эдик смутно понимал, что умирает, и Толя тоже умрет, но не было сил очнуться и подумать, что нужно сделать, чтобы как-то задержать уходящую жизнь… Надо позвать на помощь, но в квартире никого не было.

На седьмой день Эдик в полусне с трудом сполз с кровати и ползком добрался до двери. Переполз через улицу, к фабрике, где работала мама. Директор фабрики узнал мальчика и понял, что его мама умерла. Обратно Эдика отнесли на руках. К мальчикам прикрепили работницу фабрики, она каждый день приносила им по чашке жидкого супа. И это была единственная еда, так как управдом отобрал хлебные и все другие продовольственные карточки. Сказал, что так надо для определения мальчиков в детский дом. Это было неправдой, более того, это было преступлением. Осиротевших детей отводили в детский приемник независимо от того, сохранились ли карточки. И делали это сразу или на следующий день, а Эдик и Толя попали в детский дом лишь в конце января. Мальчики не погибли каким-то чудом. Истощенные братья мучились голодным поносом, пришлось отвезти их в больницу с подозрением на дизентерию. Толя умер, и Эдик совсем осиротел.

Стройный мальчик с темно-каштановыми, с легкой рыжинкой волосами и причудливым «иностранным» носом был нашим ровесником, но его развитие ценилось двумя классами выше, он был вундеркиндом. Это было обременительно, так как от него всегда ожидали чего-то необыкновенного. А он был всего лишь обыкновенным вундеркиндом и ничего еще не изобрел и не открыл и был голоден так же, как и мы. Дети укоризненно смотрели на Эдика, и он смущенно улыбался.

Эдик был идеально правильным человеком. Его достоинства были неоспоримы, и мы молчаливо признали его нашим старостой, а воспитатели обрели надежного помощника. Наш бессменный староста был обременен недетскими заботами и тревогами. Со временем его лицо приобрело устойчивое выражение суровости военного времени. Улыбался он редко и робко, как бы стесняясь, что улыбка смывала его взрослость и смягчала резкие черты лица. Всем становилось ясно: он ребенок, вынужденный играть во взрослого ментора.

Помогая взрослым, наш староста стойко защищал наши интересы и был заботливой нянькой для малышей. Получив чистую одежду, Эдик придирчиво проверял, соответствуют ли ее размеры растущим рукам, ногам и попкам. И потом возмущенно объяснял недогадливой кастелянше, что Лиза и Верочка Галеевы («галушки») выросли и не могут носить тесные штанишки, так как у девочек все это — такое нежное. Ему верили, хотя и не понимали, откуда он понабрался таких сведений. Никто и подумать не мог, что девочки без всякого стеснения делятся своими заботами с понятливым и добрым Вундеркиндом, вполне доверяя ему все свои проблемы, которые можно доверять только маме, но мамы не было, и Эдику приходилось как-то заменять ее.

Всеобщая любовь не побуждала Эдика к откровенности. Наш ментор был скрытен и насторожен. И только раз, разнежившись в нашем обществе, он изменил своей утомительной привычке и поведал свою тайну: его отец был немцем по фамилии Лернер, и поэтому мама вынуждена была дать Эдику свое отчество и фамилию и, когда он вырастет, его будут называть Эдуардом Валентиновичем. После такого доверия мы с Риточкой навсегда приняли неожиданного немца в «братики». Быть немцем даже наполовину было опасно, и мы свято хранили нашу «семейную» тайну до тех пор, пока не изменилось время, и наш «братик» сам не перестал скрывать немецкое свое происхождение.