ГЛАВА 20: ОТ БИТВЫ ПРИ ГОРЕ ГАРГАН ДО ПОХОРОН КРИКСА (ЧАСТЬ 1)

Суббота, 21 Марта 2015 г. 14:52 + в цитатник

Несмотря на то что сражение у Сублаквея было губительным для римлян и Крассу не удалось восстановить понесенный им урон, Спартак не мог извлечь из своей победы никакой существенной выгоды для себя. Обратив римлян в бегство, Спартак узнал от Мамилия, которому поручено было обследовать берега Велина, что главные силы Красса переправились в этот день через реку, из чего фракиец заключил, что, имея у себя в тылу Красса, ему не следует идти на Рим; поэтому вечером того же дня он выступил из Сублаквея, перешел Лирис у его истоков и направился в Кампанью. Что касается Красса, то он пустился в путь лишь вечером того дня, когда гладиаторы оставили Сублаквей, так как вести о разгроме его заместителя дошли до него только к вечеру следующего дня.

Претор был вне себя от возмущения, вызванного поведением Муммия, а еще более его легионов, так как беглецы подошли к самым стенам Рима и в городе началась страшная паника, когда там распространилась весть о новом поражении. Успокоение наступило только после того, как явились гонцы Красса, которым удалось убедить римлян, что сражение под Сублаквеем не имеет того значения, какое ему придает страх; они доложили сенату об истинном положении дела, предложив ему в то же время немедленно отправить обратно в лагерь претора всех беглецов из легионов Муммия. Через несколько дней все беглецы вернулись в лагерь, и легко себе представить, как они были пристыжены и в каком угнетенном состоянии духа они находились.

Красс собрал на преторской площадке все свои войска и построил их в каре, посреди которого поставил обезоруженных, посрамленных и подавленных беглецов из легионов Муммия. Красс, обладавший даром слова, выступил с красноречивым обвинением; резко и сурово укорял он беглецов за малодушие, которым они запятнали себя, обратившись в бегство, словно толпа трусливых баб, и, побросав оружие, при помощи которого их предки, перенеся несравненно более тяжелые испытания, завоевали весь Он доказывал необходимость положить конец глупым страхам, благодаря которым в течение трех лет по всей Италии свободно бродят полчища гладиаторов, презренных рабов, которые кажутся сильными и доблестными не по заслугам своим, а вследствие трусости римских легионов, некогда стяжавших славу своей непобедимой мощью, а ныне ставших посмешищем всего мира.

Красс заявил, что больше не потерпит позорного бегства: пришло время доблестных дел и блестящих побед; раз для этого недостаточно самолюбия, чувства собственного достоинства и чести римского имени, то он добьется побед железной дисциплиной и спасительным страхом перед самыми жестокими наказаниями.

– Я снова введу в силу, – сказал в заключение Красс, – наказание децимацией, к которой в редчайших случаях прибегали наши предки; первым ее применил в своих легионах децемвир Аппий Клавдий в триста четвертом году римской эры. Уже почти два столетия не было печальной необходимости прибегать к такой мере, но раз вы только и делаете, что бежите от врагов, да еще от каких врагов, и притом позорно бросаете свое оружие, клянусь богами Согласия, я применю к вам эту кару, начиная с сегодняшнего дня, и подвергну ей те девять тысяч трусов, которые стоят здесь перед вами, чувствуя всю тяжесть своего позора. Посмотрите на них, они стоят бледные, понурив от стыда головы, и из глаз у них катятся слезы слишком позднего раскаяния.

Как ни упрашивали Красса самые почтенные трибуны и патриции, которых в лагере было очень много, он остался неумолим, не захотел отказаться от принятого им сурового решения и приказал привести его в исполнение до наступления вечера. Бросили жребий, и из каждого десятка солдат один, отмеченный злополучным роком, передавался сперва ликторам, которые секли его розгами, а затем ему отрубали голову.

Эта ужасная кара, зачастую постигавшая как раз того, кто храбро сражался и вовсе не был повинен в бегстве товарищей, произвела в лагере римлян глубокое и чрезвычайно горестное впечатление. Во время этой мрачной экзекуции, когда за несколько часов было обезглавлено девятьсот солдат, произошло четыре или пять тягостных эпизодов. За чужую трусость понесли наказание пятеро или шестеро доблестных легионеров Муммия, чья отвага была отмечена всеми под Сублаквеем. Среди этих пятерых или шестерых храбрецов, оплакиваемых всеми, наибольшее сочувствие вызывал двадцатилетний юноша по имени Эмилий Глабрион, до последней минуты мужественно выдерживавший натиск гладиаторов; он получил две раны и не тронулся с места; раненого подхватило потоком всеобщего бегства и отнесло далеко от поля сражения. Это было известно всем, все это громогласно подтверждали, но его поразила неумолимая судьба, – жребий пал, и он должен был умереть.

Этот отважный юноша предстал перед претором среди всеобщих рыданий; бледный как смерть, но полный спокойствия и стойкости, достойной Муция Сцеволы и Юния Брута, он громко сказал:

– Децимация, примененная тобою, не только полезна и необходима для блага республики, но и справедлива: два наших легиона заслужили ее своим постыдным поведением в последнем сражении. Судьба не благоприятствует мне, и я должен умереть. Но поскольку ты, Марк Красс, знаешь, как знают и все мои товарищи по оружию, что я не был трусом и не бежал, а сражался, как подобает сражаться римлянину, мужественно и отважно, хотя я был ранен, как ты видишь, – и он указал на свою перевязанную левую руку и на окровавленную повязку, стягивавшую его грудь под одеждой, – я все же оказывал сопротивление натиску врага, и если ты признаешь мою храбрость, прошу у тебя милости: да не коснется меня розга ликтора, пусть меня только обезглавят!

Плакали все собравшиеся около претора, который был бледен и расстроен. На слова юноши он ответил:

– Я согласен исполнить твою просьбу, доблестный Эмилий Глабрион. Сожалею, что строгий закон наших предков запрещает мне сохранить тебе жизнь, как ты того заслужил…

– Умереть ли на поле брани от руки врага или здесь на претории под топором ликтора – одно и то же, потому что жизнь моя принадлежит родине. Я рад, что все здесь знают, и в Риме узнает мать моя, узнает сенат и римский народ, что я не был трусом… Смерть не страшна мне, раз я спас свою честь.

– Ты не умрешь, юноша герой! – закричал один из солдат, выходя из рядов войска Муммия; он подбежал к претору и, проливая слезы, громко воскликнул дрожавшим от волнения голосом:

– Славный Красс, я – Валерий Аттал, римский гражданин и солдат третьей когорты третьего легиона, одного из двух, которые участвовали в бою и потерпели поражение под Сублаквеем. Я находился рядом с этим отважнейшим юношей и видел, как он, раненный, продолжал разить врага в то время как мы все обратились в бегство, в которое и он был вовлечен помимо своей воли. Так как топор ликтора должен поразить одного из десяти бежавших, пусть он поразит меня, бежавшего, но не его, потому что он, клянусь всеми богами, покровителями Рима, вел себя, как истый римлянин старого закала.

Поступок этого солдата, который в минуту паники обратился в бегство, а теперь проявил такое благородство, усилил всеобщее волнение; но, несмотря на трогательное соревнование между Атталом и Глабрионом, из которых каждый требовал кары для себя, Красс остался неумолимым, и Глабрион был передан ликторам.

Стенания в обоих легионах, подвергнутых децимации, стали еще громче; лица тысяч солдат других легионов выражали сострадание, глаза их были полны слез; тогда Глабрион, обратившись к своим соратникам, сказал:

– Если вы считаете смерть мою несправедливой и судьба моя вызывает у вас сострадание, если вы желаете, чтобы душа моя возрадовалась и обрела в тишине элисия сладостную надежду и утешение, поклянитесь богами Согласия, что вы все скорее умрете, чем обратитесь в бегство перед проклятыми гладиаторами.

– Клянемся!.. Клянемся!..

– Именем богов клянемся!.. – словно оглушительный раскат грома, загудели одновременно шестьдесят тысяч голосов.

– Да покровительствуют Риму великие боги! Я умираю счастливым! – воскликнул злополучный юноша.

И он подставил обнаженную шею под топор ликтора, который быстрым и метким ударом отсек светлокудрую голову; орошая землю кровью, она покатилась среди общего крика ужаса и жалости.

Марк Красс отвернулся, чтобы скрыть слезы, катившиеся по его лицу.

Когда экзекуция была закончена, Марк Красс снова роздал оружие беглецам из легионов, сражавшихся под Сублаквеем, и в кратком наставлении выразил надежду, что они больше никогда в жизни не обратятся в бегство.

Приказав предать земле девятьсот убитых, он на следующий день снялся с лагеря и принялся преследовать Спартака, который, убедившись в невозможности наступления на Рим, быстрым темпом пересек Кампанью и Самний и снова повел свои легионы в Апулию, желая увлечь Красса подальше от Рима, который мог бы ежечасно присылать ему подкрепление. Он намерен был сразиться с Крассом и, окончательно разгромив его легионы, идти на Спартак продвигался очень быстро, но не менее быстро шли и легионы Красса, которые после децимации терпеливо сносили все тяготы и жаждали новых боев.

За пятнадцать дней претор догнал гладиатора в Давнии, где расположился лагерем близ Сипонта. Красс прибыл сюда с намерением прижать гладиаторов к морю и поэтому выбрал для лагеря место между Арпами и Сипонтом и ждал благоприятного случая сразиться со Спартаком.

Уже минуло три дня, с тех пор как оба войска оказались друг против друга; в самый тихий час ночи, когда в римском лагере наступил полный покой, Красса разбудил его контубернал, вошедший в его палатку с сообщением, что явился гонец от гладиаторов, заявивший, что он должен поговорить с претором о весьма важных делах.

Красс вскочил: он был чрезвычайно воздержан и уделял сну очень мало времени; он приказал контуберналу привести к нему гладиатора.

Гонец был небольшого роста, в чудесных доспехах, в шлеме с опущенным забралом. Только когда он увидел перед собой Красса, он поднял забрало, и претор увидел его бледное женственное лицо.

Это была Эвтибида, явившаяся к Крассу, чтобы предать своих собратьев по оружию.

– Ты не узнаешь меня, Марк Лициний Красс? – спросила она с усмешкой.

– Да… верно… лицо твое мне знакомо… да… – несвязно бормотал претор, роясь в своей памяти, стараясь вспомнить имя, воскресить образ. – Но ведь ты не юноша, клянусь всемогущими богами, ты женщина! Возможно ли? Клянусь Венерой Эрициной!.. Ты?..

– Так скоро ты позабыл поцелуи Эвтибиды, которых не может забыть ни один мужчина?

– Эвтибида! – воскликнул пораженный Марк Красс. – Клянусь молниями Юпитера! Эвтибида!.. Ты здесь? Откуда ты? В такой час? И в этих доспехах?..

Вдруг он отступил назад и, скрестив на груди руки, недоверчиво вперил в Эвтибиду свои серовато-желтые, тусклые глаза, неожиданно оживившиеся, загоревшиеся огнем.

– Если ты являешься, чтобы расставить мне сети, – сурово сказал он, – предупреждаю: ты ошиблась, я не Клодий, не Вариний и не Анфидий Орест…

– Это не мешает и тебе быть дурачком, бедный Марк Красс, – ответила гречанка с дерзкой усмешкой, кинув на претора быстрый и злобный взгляд. – Ты самый богатый, – продолжала она после минутного молчания, – но уж никак не самый умный римлянин.

– Чего ты хочешь?.. К чему клонишь?.. Говори поскорее.

Эвтибида с минуту молчала и, покачивая головой, с насмешливой улыбкой разглядывала римского претора, потом сказал:

– Клянусь славой Юпитера Олимпийского, я принесла тебе победу и никак не думала, что буду так принята! Вот извольте делать добро людям!.. Уж они отблагодарят вас, клянусь богами!..

– Скажешь ты наконец, зачем ты пришла? – нетерпеливо произнес Красс, по-прежнему глядя на нее с недоверием.

Тогда Эвтибида красочно и пылко объяснила Крассу причины своей неугасимой ненависти к Спартаку; рассказала о разгроме при ее содействии десяти тысяч германцев, поведала претору, как после этого сражения она, по милости эриний, приобрела среди гладиаторов славу доблестной воительницы и теперь к ней питают безграничное доверие; она заключила свою речь уверением, что и это доверие и свою должность контубернала Крикса она желает использовать для того, чтобы помочь римлянам захватить войско гладиаторов, разделенное теперь на две части, и доставить римлянам блестящую и решительную победу.

Красс выслушал Эвтибиду с большим вниманием, не спуская с нее пристального испытующего взгляда, и, когда она кончила, медленно и спокойно сказал ей:

– А может быть, вся твоя болтовня – не что иное, как ловушка: ты хочешь завлечь меня в сети, расставленные Спартаком. А? Что ты на это скажешь, красавица Эвтибида? Кто мне поручится за искренность твоих слов и намерений?

– Я сама. Отдаю свою жизнь в твои руки: вот залог правдивости моих обещаний.

Красс, казалось, раздумывал о чем-то и минуту спустя сказал:

– А может быть, и это тоже военная хитрость?.. Может быть, жизнь тебе не дорога и ты приносишь ее в жертву ради торжества дела этих нищих рабов?

– Клянусь твоими богами, Красс, ты слишком недоверчив. Это уж неразумно.

– А не думаешь ли ты, – медленно произнес претор Сицилии, – что лучше быть чересчур недоверчивым, чем слишком доверчивым?

Эвтибида ничего не ответила, только посмотрела на Красса, и во взгляде ее была не то насмешка, не то желание выведать что-то. Помолчав немного, она сказала:

– Да кто знает? Может быть, ты и прав. Как бы то ни было, выслушай меня, Марк Красс. Как я уже говорила тебе, я пользуюсь полным доверием Спартака, Крикса и остальных вождей гладиаторов. Я знаю, что злоумышляет против тебя проклятый фракиец в связи с твоим прибытием в Арпы.

– Ты правду говоришь? – спросил Красс полусерьезно, полуиронически. – Что же он замыслил? Послушаем.

– Завтра среди бела дня и с возможно более широкой оглаской, так чтобы до тебя возможно скорее достигла молва, два корпуса под началом Граника и Арторикса – восемь легионов и конница, всего сорок тысяч человек – под общим руководством Спартака выйдут из Сипонта и двинутся к Барлетте якобы с намерением направиться в область пицентов, а Крикс со своим корпусом в тридцать тысяч человек останется в Сипонте, распустив среди жителей слух, что он отделился от Спартака из-за непримиримых разногласий между ними. Как только тебе станет известно, что Спартак ушел, ты, конечно, нападешь на Крикса, но, лишь только между вами завяжется сражение, Спартак, который спрячется со своим войском в лесах, окаймляющих дороги от Сипонта до Барлетты, быстро вернется, нападет на тебя с тыла, и все твое– доблестное войско будет разбито наголову…

– О-о! – воскликнул Красс. – Вот у них какой план!..

– Да.

– Увидим, попаду ли я в ловушку.

– Без моего предупреждения, поверь мне, Красс, ты попал бы обязательно. Хочешь ты сделать нечто большее, а не только избегнуть их ловушки? Хочешь ты поймать их в те самые сети, которые они расставят тебе? Хочешь разбить и окончательно уничтожить тридцать тысяч легионеров Крикса, а затем напасть на Спартака, имея почти вдвое больше сил, чем у него?

– А ну-ка! Что мне надо сделать для этого?

– Уйди отсюда завтра до рассвета и направляйся в Сипонт; ты придешь туда, когда Спартак будет на расстоянии пятнадцати – двадцати миль от города. Он будет ждать от меня сведений о твоем продвижении (это ответственное поручение будет доверено мне) и сообщений о том, что ты находишься в пути и скоро, попадешь в расставленные тебе сети, а вместо этого я скажу ему, что ты и не думал сниматься с лагеря. Затем я возвращусь к Криксу и скажу, что Спартак приказал ему отправиться к горе Гарган и, в случае если ты нападешь на него, защищаться там, сколько хватит сил. Как только Крикс отойдет дальше от Сипонта и будет подходить к горе Гарган, ты нападешь на него и успеешь разбить его наголову, прежде чем подоспеет Спартак, даже если бы он каким-либо образом узнал об опасности, угрожающей Криксу, и поспешил ему на помощь.

Красс с удивлением внимал тому, что говорила ему эта преступная женщина, с таким тонким искусством и глубокой прозорливостью излагавшая законченный план военных операций, быть может гораздо лучший, чем он мог бы придумать сам.

Долго смотрел Красс на куртизанку, щеки которой алели ярким румянцем от сильного возбуждения, и вдруг воскликнул:

– Клянусь Юпитером Освободителем, ты страшная женщина!

– Такой меня сделали мужчины, – с жаром ответила Эвтибида и, запнувшись, добавила с горькой усмешкой, но спокойным тоном: – Не стоит об этом говорить. Что ты скажешь о моих планах и моих расчетах?

– В самых страшных глубинах Эреба не придумали бы ничего более ужасного, кровавого и изощренного. Но только, повторяю, я не верю тебе и не полагаюсь на тебя…

– Хорошо, выслушай меня. Выступи завтра из лагеря за два или за три часа до полудня, выслав вперед из предосторожности разведчиков, и направляйся к Сипонту, – чем ты рискуешь? Если я, допустим, предала тебя, в худшем случае, ты очутишься перед всем войском Спартака. А разве ты не хотел бы вступить с ним в решительный бой? Что за беда, если я, допустим, солгала тебе и, вместо того чтобы встретиться только с Криксом, ты застанешь с ним вместе и Спартака?

Красс подумал еще немного, а затем сказал:

– Хорошо… Я верю тебе… вернее, хочу верить. Обещаю тебе, если все пойдет именно так, как ты ловко и умно задумала, я щедро вознагражу тебя, и еще большую награду ты получишь от сената, когда я сообщу о важных услугах, оказанных тобой ему и народу римскому.

– Что мне ваши награды? Что мне народ римский! – сказала гречанка возбужденным голосом, бросив на Красса злобный и презрительный взгляд; глаза ее блестели от негодования и гнева. – Я пришла предложить тебе победу, но не ради римлян и не ради тебя – это моя месть. Можешь ли ты понять эту божественную, невыразимую отраду, которую доставляет несчастье ненавистного врага? Его слезы, его кровь! Какое это упоенье, какой восторг! Лишь бы я смогла стать коленом на грудь умирающего Спартака среди погибших его сотоварищей, услышать его предсмертный хрип на поле, усеянном трупами! Что мне твои дары, что мне награда сената!

Куртизанка была бледна, глаза ее лихорадочно блестели, губы дрожали; низким, мрачным голосом произносила она эти слова, в которых звучали ненависть и жажда крови; черты ее исказились, вид ее был ужасен; в Крассе она возбуждала почти что отвращение, по его телу пробежала дрожь, словно ему стало страшно.

Однако Красс, серьезно задумавшись над исходом войны, решил не быть щепетильным в выборе средств, которые могли привести его к победе. Эвтибида вскочила на коня и тихонько выехала из римского лагеря; потом она пустила горячего коня крупной рысью и направилась в лагерь гладиаторов.

На рассвете Красс приказал сняться с лагеря и, выслав вперед пять тысяч конников, дал им указание осторожно продвигаться на расстоянии трех миль от колонны легионов и обследовать окрестности во избежание какой-нибудь неожиданной опасности или засады; вскоре после восхода солнца он направился к Сипонту, передвигаясь медленно, то ли во избежание ловушки, то ли не желая утомлять свое войско на случай внезапной встречи с врагом.

Между тем Спартак, снявшись с лагеря, направился с восемью легионами и кавалерией к Барлетте. Крикс со своими шестью легионами остался в Сипонте, и в окрестностях его пошел слух, что войско восставших, из-за несогласий и споров между Спартаком и Крик-сом, разделилось на две части: одна часть задумала напасть на римские легионы, расположившиеся лагерем близ Арп, а другая решила идти через Беневент на Рим.

Такая молва действительно распространилась, и об этом разведчики тотчас же сообщили Крассу.

«Пока что сообщения Эвтибиды точны. Обмана нет, – подумал про себя предводитель римлян. – Это хорошее предзнаменование».

Так оно и было в действительности.

На следующую ночь, в то время как войска Красса неподвижно и безмолвно стояли в засаде в лесистых ущельях Гарганских гор, в четырех милях от Сипонта, Эвтибида мчалась во весь опор к Барлетте с приказом Крикса передать Спартаку, что неприятель вышел из Арп и попал в засаду, пусть Спартак немедленно идет обратно к Сипонту.

Гречанка явилась к Спартаку, который скрывался со всеми своими легионами в зарослях, шедших вдоль дороги от Сипонта до Барлетты. Он с тревогой спросил ее:

– Ну, как?

– Красс еще не двинулся из Арп. Хотя он и отправил разведчиков до самого Сипонта, но наши лазутчики сообщили Криксу, что римские легионы и не думают сниматься с лагеря.

– Клянусь богами, – воскликнул фракиец, – этот Красс умнее и хитрее, чем я предполагал!

Он задумался, затем, повернувшись к Эвтибиде, сказал:

– Вернись к Криксу и передай ему, чтобы он не снимался с лагеря, что бы ни случилось; если же явится Красс и нападет на него, то, как только начнется бой, пусть Крикс отправит ко мне трех контуберналов, одного за другим с промежутками в четверть часа, чтобы предупредить меня: один из трех доедет, что бы ни случилось. Странно. Мне кажется, что это нежелание Красса воспользоваться благоприятным случаем разбить меня и Крикса по отдельности – дурное предзнаменование для нас.

И фракиец несколько раз провел рукой по лбу, как бы желая отогнать печальные мысли; затем он спросил Эвтибиду:

– Сколько времени ехала ты из нашего лагеря сюда?

– Меньше двух часов.

– Ты мчалась во весь опор?

– Посмотри, в каком состоянии мой конь.

Спартак опять задумался, потом сказал:

– И назад скачи во весь Эвтибида простилась со Спартаком и, повернув лошадь, помчалась галопом в направлении Сипонта.

Приехав туда, она сказала Криксу, что Спартак приказал ему двинуться из Сипонта к подошве горы Гарган и постараться занять там крепкую позицию.

Эвтибида приехала в лагерь легионов Крикса за два часа до рассвета; галл отдал приказ сняться с лагеря и в полной тишине еще до восхода солнца пустился в путь к горе Гарган.

Четыре часа спустя они уже дошли до подошвы высокой горы, откуда открывался широкий вид на прозрачное Адриатическое море, на волнах которого медленно покачивались парусные лодки рыбаков с побережья. Когда Крикс, находившийся на последнем отроге цепи Гарганских гор, как раз у самого моря, в Удобном и защищенном месте, отдавал приказ расположиться здесь лагерем, его легионеры вдруг крикнули:

– Римляне! Римляне!

Это были легионы Красса: они пришли, чтобы напасть на тридцатитысячное войско Крикса, находившееся на расстоянии семи часов пути от войск Спартака.

Крикс не растерялся при этой неожиданной атаке; со спокойствием и твердостью мужественного полко водца он расположил свои шесть легионов в боевом порядке, применительно к неровностям почвы; четыре легиона стояли разомкнутым строем перед неприятелем, и, для того чтобы противопоставить римлянам возможно более длинную линию фронта, он протянул ее направо до холма, на котором предполагал разбить лагерь и который охранялся пятым и шестым легионами, оставленными в резерве; левый фланг фронта он протянул к обрывистым и неприступным скалам, у подножия которых с легким шумом плескалось море.

Вскоре шесть римских легионов ринулись сомкнутым строем на гладиаторов. Дикие крики сражающихся, оглушительный шум ударов мечей по щитам нарушали извечный покой пустынного лесистого берега; эхо от пещеры к пещере, от скалы к скале повторяло эти необычные здесь, печальные и мрачные звуки. Крикс объезжал свои ряды, Красс – свои, оба воодушевляли войска. Бой был ужасен; ни та, ни другая сторона не отступали ни на шаг, дрались не на жизнь, а на смерть.

Так как римляне шли в атаку сплошным строем, то левое крыло легионов Крикса не подверглось нападению, поэтому свыше трех тысяч человек четвертого легиона, развернувшись в боевом порядке, стояли: в бездействии и были пассивными зрителями боя, горя нетерпением принять в нем участие. Видя это, начальник легиона самнит Онаций поспешил вперед и стал во главе этих трех тысяч солдат; скомандовав: «Поворот направо», – он двинул их против правого крыла римлян, и гладиаторы обрушились на врага с такой силой, сея смерть в его рядах, что легион, составлявший крайнее правое крыло римского войска, теснимый с фронта и фланга, вскоре пришел в полное расстройство. Но это была только кратковременная победа; начальник этого крыла, квестор Скрофа, пришпорил свою лошадь и, прискакав к тому месту, где стояла в резерве римская кавалерия, приказал командовавшему ею Гнею Кввинтию с семью тысячами всадников атаковать левый фланг гладиаторов, оставшийся открытым и незащищенным, несмотря на благие намерения Онация обойти врага слева и зайти ему в тыл. Квинтий помчался исполнить приказ, и вскоре третий и четвертый легионы гладиаторов подверглись натиску римской кавалерии с тыла, в результате чего ряды их были расстроены, охвачены паникой и подверглись страшной резне.

Тем временем Красс направил два легиона и шесть тысяч пращников с приказом обойти правый фланг Крикса; с неописуемым пылом и быстротой они взобрались на вершину находившегося позади холма, где стоял резерв гладиаторов, и, спустившись вниз полукругом, стремительно обрушились на пятый и шестой легионы; но те, вытянув свой правый фланг, насколько позволяла местность, образовали новую боевую линию так что оба фронта гладиаторов представляли две стороны треугольника, основанием Которого было море, а вершиной – холм.

И тут также завязалось ожесточенное сражение.

Красс заметил искусный маневр начальников пятого и шестого легионов, Мессембрия и Ливия Грандения и убедившись в том, что ему так и не удастся окружить правый фланг гладиаторов, воспользовался промахом Онация, так ловко уже использованным Скрофой, и бросил сюда не только остаток своей Кавалерии, но и два других легиона, приказав им напасть на гладиаторов с тыла.

И вот, несмотря на чудеса храбрости, проявленные в этом сражении тридцатью тысячами гладиаторов против восьмидесяти тысяч римлян, менее чем в три часа были уничтожены шесть легионов Крикса, окруженные со всех сторон втрое превосходящими силами врага; они даже не пытались спастись и, сражаясь с мужеством отчаяния, пали с честью на этом огромном поле смерти.

Крикс сражался до конца с присущей ему отвагой и до самого конца все еще надеялся на приход Спартака; когда же он увидел, что пало большинство его товарищей, он остановил своего коня (то был уже третий в этот день, так как две лошади были убиты под ним) и бросил взгляд, полный невыразимой муки, на открывшееся перед ним ужасное побоище; по щекам его потекли горячие слезы, он взглянул в ту сторону, откуда должен был прийти Спартак, и с дрожью в голосе, в котором звучала вся его великая любовь к другу, воскликнул:

– О Спартак! Ты не поспеешь вовремя ни для того, чтобы помочь нам, ни для того, чтобы отомстить за нас!.. Каково будет у тебя на сердце, когда ты увидишь достойную жалости гибель тридцати тысяч твоих мужественных товарищей!

Он поднес левую руку к глазам, решительным жестом отер слезы и, обратившись к своим контуберналам, среди которых с самого начала сражения не было Эвтибиды, сказал своим спокойным, звучным голосом:

– Братья! Пришел наш черед умирать!

Схватив свой меч, обагренный кровью римлян, убитых им в сражении, он пришпорил коня и обрушился на манипул пеших римлян, окруживших восемь или десять гладиаторов, сплошь покрытых ранами, но все же еще сопротивлявшихся. Вращая своим мощным мечом, Крикс кричал громоподобным голосом:

– Эй вы, храбрые римляне, вы всегда смелы, когда вас трое против одного! Держитесь, иду на смерть!

Крикс и четверо его контуберналов валили на землю, топтали конями и разили мечами римлян, которые, несмотря на то, что их было восемьдесят или девяносто, с трудом защищались от этого града могучих ударов. Ряды легионеров-латинян пришли даже в некоторое .расстройство и отступили, но, по мере того как к ним подходили по два, по четыре, по десять новых сотоварищей, они все теснее и теснее замыкали в кольцо этих пятерых смельчаков, лошади которых уже пали, пронзенные мечами, а всадники с неслыханной яростью дрались теперь пешими; римляне разили спереди, с боков, сзади, и вскоре сотней ударов прикончили их. Пал и Крикс, все тело которого было покрыто ранами; падая, он обернулся и пронзил своим мечом римлянина, ранившего его в спину. Но клинок остался в груди легионера: у Крикса уже не было сил извлечь его; пораженный в грудь стрелой, пущенной в него на расстоянии пяти шагов, он тихо произнес:

– Пусть улыбнется тебе, Спартак… победа и…

Уста его сомкнулись, и в эту минуту другой легионер, метнув дротик в его израненную, окровавленную грудь, крикнул:

– А пока что довольствуйся поражением. Смерть тебе!

– Клянусь ларами и пенатами, – воскликнул один из ветеранов, – сколько я сражался под началом Суллы, а никогда не видел такого живучего человека!..

– Такого сильного и бесстрашного воина я не видел даже при Марии, когда мы сражались против тевтонов и кимвров, – добавил другой ветеран.

– Да разве вы не видите, клянусь Марсом! – сказал третий легионер, указывая на трупы римлян, грудами лежавшие вокруг Крикса. – Посмотрите, сколько он уничтожил наших, да поглотит его душу Эреб!

Так закончилось сражение у горы Гарган, длившееся три часа: римлян погибло десять тысяч, а гладиаторов истреблено было тридцать тысяч.

Только восемьсот из них, по большей части раненые, были взяты в плен. Красс приказал распять их на крестах вдоль дороги, по которой римляне собирались пройти ночью. Вскоре после полудня Красс распорядился трубить сбор и велел предать сожжению трупы римлян. Он приказал не спешить с устройством лагеря, предупредив трибунов и центурионов, чтобы легионы и когорты были готовы двинуться в путь еще до полуночи.

(продолжение следует)

Серия сообщений "ДЖОВАНЬОЛИ РАФАЭЛО: СПАРТАК+ФИЛЬМЫ":
Часть 1 - СОДЕРЖАНИЕ; ПРЕДИСЛОВИЕ; ПИСЬМО ГАРИБАЛЬДИ
Часть 2 - ГЛАВА 1: ЩЕДРОТЫ СУЛЛЫ
...
Часть 26 - ГЛАВА 18: КОНСУЛЫ НА ВОЙНЕ. – СРАЖЕНИЕ ПОД КАМЕРИНОМ. – СМЕРТЬ ЭНОМАЯ (ЧАСТЬ 2)
Часть 27 - ГЛАВА 19: БИТВА ПРИ МУТИНЕ. МЯТЕЖИ. МАРК КРАСС ДЕЙСТВУЕТ
Часть 28 - ГЛАВА 20: ОТ БИТВЫ ПРИ ГОРЕ ГАРГАН ДО ПОХОРОН КРИКСА (ЧАСТЬ 1)
Часть 29 - ГЛАВА 20: ОТ БИТВЫ ПРИ ГОРЕ ГАРГАН ДО ПОХОРОН КРИКСА (ЧАСТЬ 2)
Часть 30 - ГЛАВА 21: СПАРТАК СРЕДИ ЛУКАНЦЕВ. – СЕТИ, В КОТОРЫЕ ПОПАЛ САМ ПТИЦЕЛОВ (ЧАСТЬ 1)
...
Часть 35 - ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Часть 36 - ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ФИЛЬМЫ: СПАРТАК (1960 ГОД; 2004 ГОД)
Часть 37 - СЕРИАЛ: СПАРТАК (2010-2013)

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/5332527/post357019754/">Р“Р›РђР’Рђ 20: РћРў Р‘РРўР’Р« РџР Р Р“РћР Р• Р“РђР Р“РђРќ Р”Рћ РџРћРҐРћР РћРќ РљР РРљРЎРђ (Р§РђРЎРўР¬ 1)</a><br/>
	РќРµСЃРјРѕС‚СЂСЏ РЅР° С‚Рѕ С‡С‚Рѕ СЃСЂР°Р¶РµРЅРёРµ Сѓ РЎСѓР±Р»Р°РєРІРµСЏ Р±С‹Р»Рѕ РіСѓР±РёС‚РµР»СЊРЅС‹Рј РґР»СЏ СЂРёРјР»СЏРЅ Рё РљСЂР°СЃСЃСѓ РЅРµ СѓРґР°Р»РѕСЃСЊ РІРѕСЃСЃС‚Р°РЅРѕРІРёС‚СЊ РїРѕРЅРµСЃРµРЅРЅС‹Р№ РёРј СѓСЂРѕРЅ, РЎРїР°СЂС‚Р°Рє РЅРµ РјРѕРі РёР·РІР»РµС‡СЊ РёР· СЃРІРѕРµР№ РїРѕР±РµРґС‹ РЅРёРєР°РєРѕР№ СЃСѓС‰РµСЃС‚РІРµРЅРЅРѕР№ РІС‹РіРѕРґС‹ РґР»СЏ СЃРµР±СЏ. РћР±СЂР°С‚РёРІ СЂРёРјР»СЏРЅ РІ Р±РµРіСЃС‚РІРѕ, РЎРїР°СЂС‚Р°Рє СѓР·РЅР°Р» РѕС‚ РњР°РјРёР»РёСЏ, РєРѕС‚РѕСЂРѕРјСѓ РїРѕСЂСѓС‡РµРЅРѕ Р±С‹Р»Рѕ РѕР±СЃР»РµРґРѕРІР°С‚СЊ Р±РµСЂРµРіР° Р’РµР»РёРЅР°, С‡С‚Рѕ РіР»Р°РІРЅС‹Рµ СЃРёР»С‹ РљСЂР°СЃСЃР° РїРµСЂРµРїСЂР°РІРёР»РёСЃСЊ РІ СЌС‚РѕС‚ РґРµРЅСЊ С‡РµСЂРµР· СЂРµРєСѓ, РёР· С‡РµРіРѕ С„СЂР°РєРёРµС† Р·Р°РєР»СЋС‡РёР», С‡С‚Рѕ, РёРјРµСЏ Сѓ СЃРµР±СЏ РІ С‚С‹Р»Сѓ РљСЂР°СЃСЃР°, РµРјСѓ РЅРµ СЃР»РµРґСѓРµС‚ РёРґС‚Рё РЅР° Р РёРј; РїРѕСЌС‚РѕРјСѓ РІРµС‡РµСЂРѕРј С‚РѕРіРѕ Р¶Рµ РґРЅСЏ РѕРЅ РІС‹СЃС‚СѓРїРёР» РёР· РЎСѓР±Р»Р°РєРІРµСЏ, РїРµСЂРµС€РµР» Р›РёСЂРёСЃ Сѓ РµРіРѕ РёСЃС‚РѕРєРѕРІ Рё РЅР°РїСЂР°РІРёР»СЃСЏ РІ РљР°РјРїР°РЅСЊСЋ. Р§С‚Рѕ РєР°СЃР°РµС‚СЃСЏ РљСЂР°СЃСЃР°, С‚Рѕ РѕРЅ РїСѓСЃС‚РёР»СЃСЏ РІ РїСѓС‚СЊ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/5332527/post357019754/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Рубрики

-Ссылки

-Поиск по дневнику

-Подписка по e-mail

-Постоянные читатели

-Статистика

ГЛАВА 20: ОТ БИТВЫ ПРИ ГОРЕ ГАРГАН ДО ПОХОРОН КРИКСА (ЧАСТЬ 1)