Ты помнишь...?

Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды?
Коленную выпуклость детских колгот?
Настольный хоккей у блатного соседа?..
А ну-ка, напомни, какой это год?

А помнишь те, вязаные рукавицы,
Да-да, на резинке из старых штанов,
Родителей наших счастливые лица…
Гагарин… Высоцкий… Блохин… Моргунов…

Ты помнишь – мы жвачку жевали неделю,
Обертку ее словно ценность храня?
Ты помнишь «Орленок»? Вот это был велик!!!
Его я на спиннинг потом поменял...

На школьном дворе помнишь лихость былую
И первый, с ночевкой в палатках, поход?
И, помнишь, решались мы на поцелуи…
А ну-ка, напомни, какой это год?

Так если ты помнишь, и то уж не мало!
Давай-ка нальем за ушедших ребят...
Несчастное детство? – не прав ты, пожалуй...
Счастливей – не будет уже у тебя!


© Copyright: Олег Никоф, 2009
Свидетельство о публикации №1904252668

Источник -http://www.stihi.ru/2009/04/25/2668

***

Это было какое-то дешёвое вино, купленное тут же рядом, в лавке на via dell Passo. Мы сидели в маленькой мансарде, прислонясь спинами к изнанке Империи… как два арестанта.
За стеной голосила какая-то женщина, срываясь на всхлипы и причитания. Нас это не тревожило.
Я сейчас вспоминаю и удивляюсь, что ведь нас это совершенно не тревожило! Словно шла какая-то дешёвая мелодрама по телевизору, а нам лень было встать и убрать звук.
Я помню, как меня бил озноб, и донести стакан до рта – было трудом непосильным.
- У тебя бронхит, тебе надо к врачу… - говорил ты. - Как по-итальянски врач?
- Dottore… dottore…

Ты поил меня горячим вином и кормил сухими поцелуями. А я думала – только бы не забыть вот это всё, только бы накрепко запомнить!
Это как будто закладывает уши, когда в самолёте воздушная яма, или неудачно сглотнёшь в метро…
Потом над ухом что-то - «щёлк!» - длинный поворот головы, как в замедленной съёмке, воздух становится видимым, жидким, текучим… И уже не спастись взглядом, брошенным на часы, жестом неподъёмной руки, словом, застрявшим под языком. Только сидеть и чувствовать, и переживать всей мякотью и костью.
И тогда мимо окон начинают плыть рыбы.

Ты прикладываешь ладонь к моему лбу, и на нём остаётся холодная влажная чешуя. И о стены бьётся прибой. И я слышу, как с каждой волной гулко стучит у меня в висках.
И весь маленький городок Valletri заливает водой, вместе с его холмами, с игрушечными домиками, с продуктовыми лавками.
- Я слышал, что одна итальянка в прошлом году родила шестерых близнецов. Девочек, - говоришь ты. – Она жила в этом доме, этажом ниже, прямо под нами. А потом им подарили маленькую виллу, и они переехали.
- Хорошо, - говорю я. – Представляешь, если бы все они плакали под нами ночью?

Мимо окон проплывают рыбы и тычут в стекло круглыми немыми ртами. И я думаю - только бы вот это всё не забыть.
И ещё я думаю, что наша жизнь – это только то, что мы способны вспомнить. И если сложить в одну кучку всё то, что мы можем вспомнить, а в другую то, что навеки кануло и ничем себя не выдаст, то получатся две совершенно разные жизни. И о той, другой, мы почти ничего не знаем. И, возможно, та, другая, гораздо длиннее этой.
- Моя жизнь с тобой такая короткая, - говорю я и начинаю плакать.
Температура и вино делают меня слабой и сентиментальной, почти жалкой.

Ты смотришь на меня так, что мои губы пересыхают ещё больше. Потом поднимаешься с пола и стоишь, сутулясь, упираясь головой в низкий потолок, как Гулливер.
- Мы уедем отсюда, и ты родишь мне шестерых близнецов, - говоришь ты очень серьёзно. – Девочек! Или даже мальчиков!
На минуту у меня останавливается сердце.
И только волны всё бьются и бьются о стены…
И когда они готовы уже разнести наше хлипкое жилище в щепки, мы не выдерживаем напряжения и начинаем хохотать, как сумасшедшие. Мы валяемся по полу, смеясь, глотая слёзы, хватая ртом воздух…
И теперь, спустя много лет, я думаю - только бы забыть всё это!
Господи, как же это всё забыть?..



(с) Елена Касьян