— Мне приписывают обогащение за счет трона. Этот человек нашептал Сыну неба, будто я присваиваю деньги из императорской казны.

— Зачем же ему так говорить?

— Потому что вор — он сам и знает, что мне известно об этом, — сказал старец.

Сановник выглядел честным и откровенным, был, безусловно, не виновен, и Цыси заступилась за него перед императором. Однако правитель в то время еще благоволил к Су Шу-ню и доверял ему. Поэтому Верховный секретарь был обезглавлен, а фаворит занял освободившееся место. Цыси вспомнила теперь, как проходимец ее возненавидел, и почувствовала новый прилив ярости. Только быстро крепнувшая любовь императора отвратила от нее гнев Су Шуня. Су Шунь затаился: ах, она слишком уверена в своей власти, так посмотрите на нее сейчас!..

Неожиданно, не в силах сносить жар, пылавший в груди, императрица поднялась, взмахнула рукой и принялась отвешивать пощечины Ли Ляньиню, пока у того из глаз не потекли слезы, а дыхание не сбилось. Но евнух стоял беззвучно, ибо сносить гнев было его долгом.

— Вот так! — кричала она. — И так… и так… за то, что не сказал мне сразу, проклятый молчальник!

Успокоившись, Цыси снова опустилась на стул, приложила ладони к горящим щекам и вздыхала минут пять, а Ли Ляньинь стоял перед ней на коленях, как каменный, потому что никогда раньше не видел свою госпожу в такой ярости.

Прошло еще минут пять, ум ее просветлел. Цыси порывисто поднялась и, не теряя изящества, подошла к письменному столу. Императрица села, приготовила чернильный камень, смочила кисточку в чернилах и на небольшом лоскутке шелкового пергамента написала послание принцу Гуну. Она сообщала о своем бедственном положении и просила немедленной помощи. Сложив письмо и поставив на нем свою печать, Цыси подозвала Ли Ляньиня.

— Сейчас же поезжай в столицу, — приказала она. — Передашь этот пергамент прямо в руки принцу Гуну и привезешь от него ответ. На все у тебя уйдет не больше четырех дней.

— Почтенная, — начал отнекиваться евнух, — как же я могу… Госпожа прервала его:

— Можешь, потому что должен.

Ли Ляньинь запечалился. Он бил себя в грудь и стонал, однако смягчить хозяйку ему не удалось. Оставалось поспешить в путь.

Когда евнух уехал, императрица вновь стала взад и вперед расхаживать по залу, бедная служанка устала смотреть на нее, а фрейлины заглядывали в щелки между занавесками, не осмеливаясь выдать свое присутствие.

В конце четвертого дня прибыл принц Гун. Изнуренный дорогой, весь в пыли, он, однако, сразу направился в то крыло крепости, где жила мать наследника. Все ее помыслы были связаны с ожиданием известий от принца, и она не покидала покоев, ела мало, а спала еще меньше. Какова же была ее радость, когда Ли Ляньинь объявил о приезде верного Друга!

Евнух тоже был изможден, в пути лишний раз он не останавливался даже съесть чашку простого супа, но императрица и внимания не обратила на своего преданного слугу. Она вскочила и бросилась из спальни в соседнюю комнату, где ждал принц Гун, и там приветствовала его, поблагодарила богов и, не выдержав, разразилась слезами. Какое доброе лицо! Какой сильный и надежный мужчина!.. Цыси почувствовала, как легко ей стало на сердце.

— Я пришел, — сказал принц Гун, — но тайно, потому что прежде должен был пойти к императору. Еще раньше вас встревожился главный евнух. Он прислал ко мне слугу, переодетого нищим, и сообщил, что бесчестная троица посмела оговорить меня, принца Гуна, перед троном Дракона. Злодеи сказали моему старшему брату, будто я плету против него заговор, что в Пекине я вступил в тайную сделку с врагом, что европейцы подкупили меня, пообещав возвести на императорский престол. Когда пришло ваше письмо, почтенная, мне оставалось лишь поспешить сюда и распутать этот огромный клубок лжи.

Принц не успел больше ничего сказать, как из внешнего двора прибежала служанка.

— Почтенная, — всхлипывала она, — ох, госпожа, ваш сын, госпожа, наследник…

— Что с ним?! — вскричала Цыси. — Что они с ним сделали?!

Схватив служанку за плечо, императрица пыталась вытряхнуть из нее все, что та знала.

— Говори, женщина, — приказал принц Гун обезумевшей от страха старухе.

— Его похитили, — рыдала несчастная. — Его отдали жене принца Йи! Сегодня поутру она была вызвана в Охотничий дворец, а всех других дам отослали. С ней только ее служанка, и наследник у них…

Услышав это, Цыси рухнула на стул. Но принц не позволил ей поддаться страху.

— Почтенная, — твердо сказал он. — Пугаться сейчас слишком большая роскошь.

Повторять не стоило. Императрица закусила губу и с силой сомкнула руки.

— Нельзя допустить, чтобы нас опередили, — воскликнула она. — Печать… Прежде всего надо найти императорскую печать… Тогда власть останется в наших руках.

Принц не смог сдержать восхищенного возгласа.

— Ну, где еще встретишь такой ум?! Я склоняюсь перед вами!

Пропустив похвалу мимо ушей, Цыси встала. Принц, однако, жестом остановил ее.

— Не выходите из этих покоев, умоляю вас. Сначала я должен оценить всю меру опасности, которая угрожает наследнику. Мы не знаем, насколько разросся заговор. Подождите, почтенная, когда я вернусь.

Он поклонился и быстро вышел.

Как же она могла ждать? Тем не менее, пусть мучительно, но ждать было нужно, ведь если ее подстерегут и убьют в каком-нибудь безлюдном коридоре, кто же тогда спасет ее сына, наследника? Бедный сын… О, маленький беспомощный наследник трона Дракона!

Оставшись одна, Цыси погрузилась в ожидание. Выл ветер, пронизывая дворцовые башни, и она повернула голову, чтобы посмотреть в окно. Стихия взметала песок с земли, бросала его на каменные зубцы крепости, и он соскальзывал оттуда по стенам в пересохший ров. Даже облака на небе были иссушены безжалостным ветром. Цыси не сомневалась, что именно он выжег остатки жизни в теле императора, когда Сына неба несли в паланкине по пустынной равнине. Однако следовало спасать сына.

Размышляла Цыси не более одного мгновения. Под зачарованными взглядами евнуха и служанки мать наследника устремилась к письменному столу. Торопясь, не теряя всегдашнего своего изящества, она налила воды на чернильный камень и потерла о него палочку сухих чернил. В получившуюся тонкую пасту императрица обмакнула кисточку из верблюжьего волоса, кончик которой сделался острее иголки. Затем отчетливыми черными мазками Цыси начала писать указ о престолонаследии.

«Я, Сяньфэн, — рисовала она иероглифы, — император Срединного царства и зависимых стран Кореи и Тибета, Индокитая и Южных островов, сегодня услышал зов присоединиться к моим императорским Предкам. Я, Сяньфэн, в полном владении моим умом и моей волей, настоящим объявляю, что Наследником является ребенок мужского пола, рожденный мне Цыси, императрицей Западного дворца, и он должен быть известен всем, как новый император, который взойдет на трон Дракона после меня. До того, как он достигнет возраста шестнадцати лет, я назначаю Регентшами моих двух Супруг, императрицу Западного дворца и императрицу Восточного дворца, в этот самый день моей смерти…»

Здесь Цыси оставила пробел, а потом прибавила следующие слова:

«И Я прилагаю свое имя и династическую императорскую печать к этой Моей воле и Моему указу».

Здесь она опять оставила пробел.

Свернув пергамент, Цыси положила его себе в рукав. Да, она возьмет Сакоту регентствовать вдвоем, тем самым принудит кузину быть союзницей и не позволит ей превратиться во врага. Довольная своей ловкостью, императрица позволила своим губам затрепетать в улыбке.

Тем временем Ли Ляньинь со служанкой стояли, глядя на нее и ожидая приказаний. Несмотря на крайнюю усталость, евнух не осмеливался попросить у госпожи позволения отдохнуть.

Вдруг служанка повернулась к закрытой двери. Ее слух был очень острый, отточенный многими годами, что она ждала зов госпожи.

— Я слышу шаги, — прошептала женщина.

— Чьи шаги? — спросил Ли Ляньинь.

Евнух подхватил правой рукой полы халата и стремительно бросился к двери. Отперев засов, он скользнул в щель, а служанка поспешила снова закрыть дверь. Она прислонилась к двери спиной, и в это мгновение раздался тихий стук. Женщина отодвинула засов и выглянула в щелочку, а потом повернулась к императрице.

— Почтенная, — тихо произнесла она, — это ваш родич.

Цыси, которая по-прежнему сидела за письменным столом, резко повернула голову:

— Впусти его!

Императрица поднялась. Служанка открыла дверь, и вошел Жун Лу. Женщина вновь заперла засов, а евнух остался сторожить снаружи.

— Приветствую тебя, родич, — сказала Цыси спокойным и мягким голосом.

Жун Лу не ответил. Он прошагал вперед и почтительно опустился на колени.

— Встань, родич, — приказала императрица. — Садись на тот стул и давай говорить по-родственному.

Однако Жун Лу не захотел сесть. Он поднялся с колен, подошел поближе и заговорил, не поднимая глаз от пола:

— Почтенная, у нас нет времени на любезности. Император умирает, и главный евнух послал меня оповестить вас. Меньше часа назад в покои приходил Су Шунь, а с ним принцы Йи и Чен. Они требовали от императора подписать указ, назначающий их регентами при наследнике! Сын неба отказался, а когда нечестивцы попытались заставить его, он потерял сознание. Но они придут снова.

Цыси не стала терять ни секунды. Она как ураган пролетела мимо родича, тот, не мешкая, ринулся следом, а за ними поспешил Ли Ляньинь. На ходу императрица через плечо бросала евнуху приказания:

— Объяви меня… скажи Сыну неба, что я несу с собой наследника!

Словно несомая ветром, Цыси устремилась к Охотничьему дворцу. Когда она влетела в дверь, никто не осмелился преградить путь неистовой матери. Цыси услышала детский плач и, остановившись на мгновение, прислушалась: это был голос сына. О, какой славный плач вел ее к нему! Отталкивая перепуганных служанок, Цыси пробегала одну дверь за другой и наконец нашла покои, где плакал малыш. Ворвавшись в комнату, она увидела, как служанка пытается развлечь ее ребенка, но тот был безутешен. Цыси схватила его в объятия, а он обвил ее шею ручонками и замолчал от удивления. А императрица уже вновь бежала по дворцовым проходам и коридорам, вверх по каменным ступеням, через залы и спальни, пока не добралась до той, что была самой дальней. Не останавливаясь, она прошла прямо к двери, которую главный евнух уже держал для нее открытой.

— Жив ли еще Сын неба? — спросила она.

— Дышит, — ответил главный евнух, и его голос был хриплым от плача.

Вокруг огромной кровати, приподнятой, будто гроб, стояли на коленях евнухи. Они плакали, закрыв лица ладонями. Цыси прошла между ними, словно через лес склоненных деревьев. Приблизившись к императору, она встала у изголовья с ребенком на руках.

— Мой господин! — позвала императрица громким и отчетливым голосом. Она подождала, но Сын неба не ответил.

— Мой господин, — снова позвала она. Ах, подействуют ли прежние чары?..

На сей раз император услышал и его тяжелые веки поднялись. Он повернул голову. Умирающие глаза посмотрели вверх и увидели лицо любимой.

— Мой господин, — сказала она. — Вот ваш наследник.

Широко раскрыв темные глаза, ребенок разглядывал умирающего.

— Мой господин, — продолжала Цыси, — вы должны объявить, что именно он ваш наследник. Если вы слышите меня, поднимите правую руку.

Все смотрели на безжизненную, высохшую руку с желтой сморщенной кожей. Наконец, она шевельнулась с таким усилием, что присутствующие застонали.

— Мой господин, — властно сказала Цыси, — я должна стать регентшей при сыне. Никто, кроме меня, не сможет сохранить ему жизнь и помешать врагам уничтожить его. Пошевелите же правой рукой, чтобы все видели ваше желание.

И снова ответом было медленное, едва заметное движение.

Цыси шагнула к постели и приподняла желтую руку.

— Мой господин, — позвала она, — мой господин, вернитесь еще на один миг!

С огромным усилием его душа вернулась на зов ее голоса. Тусклые глаза двинулись, и их взгляд остановился на лице императрицы. Цыси вынула спрятанный на груди пергамент, а предвосхитивший ее желание Жун Лу принес с письменного стола алую кисть и вложил ее в руку императора. Жун Лу принял у императрицы ребенка.

— Вы должны поставить подпись под завещанием, мой господин, — внятно сказала Цыси умирающему. — Я беру вашу руку… так… обхватим пальцами кисточку… так…

Рука императора подчинялась Цыси, пальцы двигались, выводя высочайшее имя.

— Спасибо, мой господин, — сказала императрица и вновь спрятала пергамент у себя на груди. — Теперь отдыхайте, мой господин.

Жестом она приказала всем удалиться. Жун Лу унес ребенка, а евнухи сбились в дальнем углу комнаты и застыли, прикрыв лица рукавами. И тогда мать наследника опустилась на кровать, приподняла голову императора и подложила под нее руку.

Теплилась ли в нем еще жизнь? Она прислушалась и уловила в груди несчастного слабый трепет. Сын неба широко раскрыл глаза и заглотнул воздух.

— Твои духи… сладостны…

На короткий миг император задержал дыхание, и воздух задрожал у него в горле, а затем вырвался мощной струей, вместе с которой тело покинула и душа.

Императрица с нежностью опустила его голову на подушку, низко склонилась над ним и дважды простонала. Она даже заплакала. Слезы лились из жалости от того, что мужчина умер столь молодым и никогда в жизни не был любимым. О, если бы ее хоть однажды посетила любовь к нему! Цыси опечалилась, она твердо знала, что этого не могло случиться.

Цыси скорбно поднялась и вышла из императорской спальни медленным шагом, как и подобало овдовевшей императрице.

Скорбная весть облетела дворцовые покои быстрее ветра. Почивший император обрел временное пристанище в Зале аудиенций, двери которого были заперты не только на засовы, но и на висячие замки. У всех ворот огромного здания Жун Лу поставил по сотне воинов императорской гвардии. Только птицы могли свободно летать и даже гнездиться среди золотых драконов, вздыбившихся на двухъярусных крышах. Под тяжелыми карнизами внешних колоннад застыла глубокая тишина, однако в ней не было покоя. Дворцовые стены скрывали сражение за власть, но кто знал, где пройдет последняя битва?..

Цыси теперь стала Матерью императрицей. Она была еще молода, ей не исполнилось и тридцати лет. Ее окружали завистливые принцы крови и ревнивые главы маньчжурских кланов. Могла ли победить вдова даже в новом звании Матери императрицы? Все видели, как ненавидел ее Су Шунь, а вместе с ним и два принца — братья покойного императора. Оставался ли принц Гун ее союзником? Двор выжидал в неопределенности. Никто не мог сказать, кому следует клясться в верности, и каждый придворный держался сам по себе, стараясь выглядеть безучастным и не выказывать никому ни дружбы, ни вражды.

Узнав о смерти императора, Верховный советник Су Шунь позвал к себе главного евнуха и велел ему отправиться в покои Матери императрицы.

— Скажите ей, — надменно проговорил он, — что мы с принцем Йи были назначены регентами самим Сыном неба перед тем, как его дух нас оставил. Скажите, что мы придем к ней объявить об этом.

Главный евнух почтительно поклонился и, ничего не ответив, поспешил сделать то, что ему поручили. Однако по пути он задержался, чтобы переговорить с начальником императорской гвардии, который ни на секунду не терял бдительности.

Жун Лу сразу же принял решение.

— Как можно быстрее проведите эту троицу к Матери императрице, — сказал он главному евнуху. — А я спрячусь за дверьми и войду в тот момент, когда они будут уходить.

Цыси пребывала в дворцовом зале, облаченная в белое с ног до головы, то есть от туфель до головного убора. Это означало безмерный траур. После того как повсюду объявили о смерти императора, она не вставала со своего трона, не принимала пищу и даже не пила чай. Сложив руки на коленях, она пристально глядела вдаль. Ее фрейлины стояли рядом, плакали и вытирали глаза шелковыми платочками. Но она не плакала.

Когда пришел главный евнух, Цыси внимательно выслушала его, хотя по-прежнему смотрела в пустоту. Потом заговорила — устало, словно по велению тяжкого долга, от которого с удовольствием бы освободилась.

— Приведи сюда Верховного советника Су Шуня, а с ним принцев Чена и Йи. Скажи этим трем высочайшим, что, конечно же, воля моего господина, пребывающего ныне на Желтых источниках, должна быть выполнена.

Евнух удалился, а императрица и глазом не успела моргнуть, как появился Верховный советник, а с ним и оба принца. Повернув голову, она нежно обратилась к своей любимице Мэй, дочери Су Шуня.

— Оставь нас, дитя мое. Не подобает, чтобы ты стояла рядом со мной в присутствии твоего отца.

Цыси подождала, пока хрупкая девушка выпорхнет из зала. Затем она приняла почтительные поклоны принцев и, чтобы показать, что после смерти своего господина императрица уже смирила гордость, поднялась и тоже поклонилась им по очереди, а затем снова села.

Но Су Шунь был горд, казалось, за двоих. Он поглаживал короткую бородку и, вскинув голову, смотрел на нее дерзко и надменно. Цыси сразу обратила внимание на это нарушение пристойности, однако ничего не сказала.

— Уважаемая, — произнес надменный сановник. — Я пришел к вам объявить указ о регентстве. В свой последний час Сын неба…

Тут она перебила:

— Подождите, высокочтимый. Если у вас есть пергамент и на нем проставлена императорская подпись, то я подчинюсь воле Сына неба, как велит мне долг.

— У меня нет пергамента, — сказал Су Шунь, — но у меня есть свидетели. Принц Йи…

И снова она его остановила.

— А у меня есть такой пергамент, подписанный в моем присутствии и в присутствии многих евнухов.

Императрица обернулась, ища глазами главного евнуха, однако сей благоразумный человек остался за дверями, не желая присутствовать при схватке тигров. Цыси не смутилась. Она достала со своей груди пергамент, который подписала рука умирающего императора. Спокойным и ровным голосом она зачитала ненавистным вельможам этот указ от начала и до конца, и каждое ее слово прозвучало отчетливо, будто удары серебряного колокола.

Советник дернул себя за бороду.

— Позвольте мне посмотреть подпись, — прорычал он.

Она повернула пергамент таким образом, чтобы Су Шунь мог увидеть подпись.

— Нет печати, — победно возопил он. — Указ без императорской печати не имеет силы!

Верховный советник не стал дожидаться ответа императрицы, поэтому не увидел и выражения ужаса на ее лице. Он повернулся и побежал, а принцы бросились за ним вслед. Цыси сразу поняла, что именно заставило их поспешить: императорская печать находилась в ларце, который был заперт в спальне покойного. И тот, кто первым захватит этот знак власти, будет победителем. Она заскрежетала зубами, обозленная на саму себя за то, что не подождала и не взяла печать. Сорвав головной убор, императрица бросила его на пол и потянула себя за уши обеими руками.

— Глупая! — завизжала она, совсем потеряв голову от ярости. — О, глупая, глупая я, а еще глупее принц Гун, что не предупредил меня вовремя, и глупец родич, и предатели евнухи, что не помогли мне раньше. Где же печать?

Она побежала к двери и рывком распахнула ее, но снаружи не было никого — ни главного евнуха, ни даже Ли Ляньиня. Никто не мог ринуться в погоню за злодеями. Она бросилась на пол и горько заплакала. Годы были потеряны, ее предали.

В этот самый миг Мэй, решившая подглядеть сквозь парчовые занавески, увидела, что ее госпожа лежит на полу, словно мертвая. Фрейлина тут же подбежала и опустилась перед ней на колени.

— О, почтенная, — простонала она, — вы не ранены? Вас кто-то ударил?

Мэй попыталась приподнять плачущую императрицу, но не смогла и бросилась к дверям, которые все еще были открыты. Внезапно она столкнулась с Жун Лу, за спиной которого стоял евнух Ли Ляньинь.

— Ох! — испугалась девушка и отшатнулась, и кровь ее устремилась от сердца к щекам. Но Жун Лу даже не заметил фрейлину. Он что-то держал в руках, какую-то глыбу, обернутую в желтый шелк.

Когда он увидел беззащитную женщину, распростертую на каменном полу, то опустил свою ношу и поспешил к любимой. Подняв императрицу на руки, Жун Лу посмотрел ей в лицо.

— Я принес печать, — сказал он.

Услышав это, Цыси глубоко вздохнула. Родич был рядом с ней, высокий и стройный. Правда, с некоторых пор лицо его имело такое серьезное выражение! Избегая прямого неотрывного взгляда императрицы, Жун Лу обеими руками взял печать трона Дракона — массивный нефритовый камень, на котором был глубоко вырезан императорский символ Сына неба. Реликвия пережила больше восемнадцати веков, поскольку вела свою историю от древнего правителя Цинь Ши-хуана.

— Я слышал голос Су Шуня, — продолжал Жун Лу, — когда стоял возле дверей и охранял вас. Когда он закричал, что на пергаменте нет печати, то между нами началась настоящая гонка. Я побежал одним путем, а по другому послал вашего евнуха, чтобы задержать мерзавца, если тот первым доберется до спальни покойного.

Здесь со своим собственным рассказом встрял Ли Ляньинь, который всегда любил, чтобы его похвалили.

— А я, почтенная, — вскричал он, — прихватил с собой молодого евнушонка. И вот я прополз через отдушину в спальню покойного. Вы же знаете, что главные ворота заперты на замок, потому что в этой дикой стране надо опасаться грабителей. Так вот, евнушонок стоял на страже, а я пролез головой вперед, разбил деревянный ларец нефритовой вазой и вынул печать. Помощник вытащил меня обратно, и тут я услышал принцев, которые возились у дверей, пытаясь вставить ключ в замок. Как жаль, что я не остался, стоило посмотреть на их лица, когда они увидели пустой ларец!

— Сейчас не время смеяться, — сказал Жун Лу. — Императрица, если эти злодеи не смогли уничтожить вашу власть, то они попытаются взять вашу жизнь.

— Не оставляй меня! — взмолилась Цыси.

Служанка все это время стояла, прижав ухо к двери, и вдруг распахнула дверь настежь. Появился принц Гун, весь бледный и так торопившийся, что обернул вокруг себя пышные, но мешавшие бегу одежды.

— Почтенная, — закричал он с порога. — Печать пропала! Я сам пошел в спальню покойного и приказал страже открыть двери. Но их уже открывали по приказу Су Шуня, и когда я вошел, ларец был пуст.

Он прервался. В этот миг его взгляд упал на императорскую печать, покрытую желтым шелком. Челюсть у вельможи от удивления отвисла, темные глаза широко открылись, а кончик языка тронул верхнюю губу. Это был тот редкий случай, когда принц улыбался.

— Теперь-то мне приятно, — сказал он, — теперь понятно, почему Су Шунь считает, что, если такую женщину не убить, ей уже не помешать править всем миром.

Императрица, Жун Лу, принц Гун и евнух переглянулись и одновременно залились торжествующим смехом.

Императорская печать хранилась отныне под кроватью Цыси, сокрытая розово-красными атласными занавесками. Во всем дворце только императрица, ее служанка и евнух знали, где лежит династическая реликвия.

— Не говорите мне, где она спрятана, — приказал принц Гун. — Я должен иметь возможность сказать, что не знаю.

Поместив императорскую печать в надежное место, Цыси могла с этих пор руководствоваться только своими желаниями. Возбуждение оставило ее, и тревога сменилась покоем. Когда во дворце началась паника из-за того, что печать исчезла, а куда — никто не знал, Мать императрица и бровью не повела. Все, однако, догадывались, что именно она забрала нефритовый камень, так как высокомерие и грубость уступили место вежливости и терпению. Трое держались подальше от неистовой властительницы. Но она хорошо знала, что враги никак не могут пережить провал своего замысла. И в этом царстве напуганных и смятенных каждый шаг императрица делала легко и просто.

Прежде всего вдова послала своего евнуха поблагодарить жену принца Йи за заботу о наследнике и уверить ее, что больше ни на кого эти хлопоты взваливаться не будут. Теперь она могла отдаться им сама, потому что ее время больше не требовалось императору. Так Цыси вернула себе сына.

Далее Мать императрица отправилась к кузине, и та увидела ее стенания. А когда они сели рядом, Цыси рассказала об указе императора, по которому им вместе предстояло регентствовать, пока наследник не станет взрослым.

— Мы с тобой, дорогая кузина, — сказала Цыси, — отныне будем сестрами. Наш господин захотел, чтобы мы соединились ради него, и я клянусь тебе в своей верности и любви на всю нашу оставшуюся жизнь.

Она взяла в свои ладони маленькую Сакотину руку и нежно улыбнулась кузине, глядя в ее тоскливое лицо. Как же та могла осмелиться возразить? Цыань тоже улыбнулась и ответила почти благодарно, словно вновь обрела свою прежнюю детскую честность:

— По правде говоря, кузина, я рада, что мы снова подруги.

— Сестры, — поправила Цыси.

— Хорошо, сестры, — согласилась Сакота, — потому что я всегда опасалась этого Су Шуня. У него такие свирепые глаза, причем все время бегают. И хотя он наобещал мне очень много, я никогда не…

— Обещал?.. — переспросила Цыси мягко.

Сакота зарделась.

— Он говорил, что, пока останется регентом, меня всегда будут звать Вдовствующей императрицей.

— А меня казнят, так? — спросила Цыси тем же тихим голосом.

— На это я никогда не соглашалась! — поспешно уточнила Сакота.

Мать императрица не теряла своей обычной любезности.

— Я уверена, что ты не соглашалась, и теперь все можно забыть.

— Кроме… — произнесла Сакота и заколебалась.

— Кроме? — переспросила Цыси.

— Раз уж тебе столько известно, — с неохотой продолжила кузина, — то ты должна знать, что они намеревались убить в стране всех до единого иностранцев, а также казнить тех братьев императора, которые не согласятся участвовать в заговоре. Эдикты такого содержания уже написаны и готовы к приложению печати.

— В самом деле, — прошептала Цыси, улыбаясь, но в душе охваченная ужасом. Сколько же жизней спасла она, помимо своей!

Мать императрица крепко сжала руку Сакоты в своих ладонях.

— Давай не будем иметь секретов друг от друга, сестра. И не бойся ничего, ведь у этих заговорщиков нет императорской печати. Поэтому их эдикты ничего не значат. Только тот, кто владеет старинной печатью, на которой вырезаны слова: «Законно переданная власть», может унаследовать трон Дракона.

Цыси выглядела такой спокойной, чистой и возвышенной, что Сакота не осмелилась спросить — кто же теперь владел этой печатью. Кузина только склонила голову и неслышно прошептала:

— Да, сестра.

И приложив платок сначала к губам, а затем к глазам, Цыань выразила свое горе по поводу смерти их господина — императора. Другая вдова откланялась. Дружеские отношения были восстановлены.

Шли дни. Мать императрица ждала, когда же придет время вернуться в столицу, а пока внимательно следила, не проявят ли себя как-нибудь еще ее враги. При этом Цыси даже испытывала некое тайное веселье, хотя, конечно, внешне оставалась совершенно серьезной, как и подобало добропорядочной вдове. Она по-прежнему носила белые одежды и не надевала драгоценности.

Тем временем принц Гун снова отбыл в Пекин. Он готовил там особое перемирие с врагом, чтобы привезти и торжественно похоронить умершего императора.

— Предупреждаю вас только об одном, — сказал вельможа императрице на прощание, — не допускайте никаких встреч между вами и вашим родичем, начальником императорской гвардии. Право, никто не сумеет выше меня оценить его верность и мужество. Однако недруги будут теперь смотреть за вами во все глаза, надеясь на то, что подтвердятся старые сплетни. Лучше доверяйтесь главному евнуху Ань Дэхаю, который всецело предан вам и наследнику.

Цыси поглядела на принца с упреком.

— Вы считаете меня глупенькой?

— Простите меня, — пробормотал он и откланялся.

Хотя высочайшая дама и не нуждалась в таком совете, он уберег ее от соблазна. Ибо императрица оставалась женщиной и имела по-прежнему горячее сердце. Теперь, когда император скончался, она нередко позволяла своим необузданным ночным мыслям, крадучись, пробираться по темным дворцовым коридорам и безлюдным залам к тому павильону, где размещалась императорская гвардия. Там Цыси находила любимого, и ее грезы кружились вокруг него, словно траурные голубки.

Жун Лу представал перед ней таким, как во времена их детства — тогда уже высокий и стройный, упрямый, это верно, потому что никогда не уступал, если сам того не хотел, и как ни сильна была она характером, он непременно оказывался сильнее. Отличавшийся мужественной красотой — и сейчас и тогда, — родич никогда не выглядел изнеженным или женоподобным, каким Цыси помнила бедного императора. Хорошо, что у нее имелось предостережение принца Гуна — щит против таких мыслей и воспоминаний, против ее собственного желания. И если в сердце императрицы бушевал огонь, то ее внешнее спокойствие было непоколебимым.

Нет, и в самом деле она не могла отдаться сердечным наслаждениям. Ее задача еще не была выполнена. Нельзя подавать надежды врагам и нельзя расслабляться до тех пор, пока она не овладеет троном Дракона и не будет хранить его для своего сына. Следует использовать свои чары, вести себя вежливо и пристойно по отношению к каждому.

Так думала Цыси и настолько хорошо следовала этим замыслам, что приворожила всех, кроме своих недругов.

В особенности ее полюбили солдаты императорской гвардии, которых она не переставала одаривать милостями и наградами, ни разу, однако, не показав различия между этими людьми и их начальником. Она также не забывала посылать им ежедневную благодарность за охрану императорских останков.

Отныне ее опорой стал главный евнух Ань Дэхай, который теперь ни на минуту не отлучался от нее, как когда-то не отлучался от императора. От него она слышала о бедах своих недругов, о том, как обезумели от страха Трое, а с ними и их приспешники, ибо на следующий день после смерти императора заговорщики разослали эдикт, по которому они провозглашались регентами, назначенными Сыном неба в его смертный час, а Цыси навсегда изгонялась из правления. Днем позже, однако, не сумев найти императорскую печать, они поспешили умиротворить соперницу и срочно издали новый эдикт, объявлявший обеих супруг Вдовствующими императрицами.

— Это, почтенная. — сказал, подхихикивая, главный евнух, — произошло не столько потому, что вы мать нового императора, а потому, что вы привлекли на свою сторону маньчжурских солдат, которые охраняют дворец.

На гладких щеках Цыси обозначились ямочки.

— Меня все еще предстоит убить? — спросила она с невинным видом.

— Только когда ваши враги укрепят свое положение в столице, — ответил евнух.

Они посмеялись и расстались. Главный евнух отправился отсылать принцу Гуну курьера с ежедневным докладом, а Цыси-играть свою роль восхитительной женщины. Случайно встречая кого-нибудь из Троих, она вела себя настолько вежливо и казалась настолько беззаботной, что по крайней мере один из них, принц Йи обманывался и думал, будто она и не подозревает об их продолжающемся заговоре.

Перемирие с европейцами было, наконец, заключено, и на второй день девятого лунного месяца при дворе объявили, что кортеж покойного императора отправляется в столицу. А по древнему обычаю, если император умирал вдали от своего места погребения, то супругам следовало ехать вперед и потом приветствовать усопшего императора, входящего в свой последний дом.

Выказывая должную скорбь и торжественность, Цыси готовилась покинуть Жэхэ вместе с сыном и тайно радовалась, потому что древний обычай играл ей на руку. Ненавистные Трое по своему долгу вынуждены будут сопровождать императорский катафалк, который имел такой огромный вес, что его несли сто двадцать носильщиков, и передвигались они так медленно, что путь в столицу рассчитывался на десять дней с привалами через каждые пятнадцать миль. Мать императрицу в ее простой повозке мулы довезут вдвое быстрее, и прежде чем в городе появится Су Шунь, она сможет упрочить там свою власть.

— Почтенная, ваши враги в отчаянии, — предостерег ее главный евнух в ночь перед отправлением, — поэтому надо следить за каждым их шагом.

— Я полагаюсь на ваши уши, — ответила она.

— Вот в чем состоит вражеский замысел, — продолжил главный евнух. — Су Шунь отдал приказ, чтобы вместо наших верных маньчжурских стражников вас, почтенная, сопровождали его собственные солдаты — под тем предлогом, что императорская гвардия нужна для охраны покойного императора. Мне тоже приказано прислуживать гробу, и со мной оставили вашего евнуха Ли Ляньиня.

— Увы! — воскликнула она.

Главный евнух поднял на нее взгляд.

— У меня есть новости и похуже. Жун Лу приказано остаться здесь и охранять дворец Жэхэ.

Она заломила руки.

— Навсегда?! Главный евнух кивнул.

— Так он мне сказал.

— Что же делать? — в отчаянии спросила Цыси. — Ведь это означает, что мне предстоит умереть. Кто услышит мой крик о помощи где-нибудь на пустынном горном перевале?!

— Почтенная, будьте уверены, что у вашего родича имеется собственный план. Жун Лу передал, что вам следует ему довериться. Он будет рядом.

Поддерживаемая одной только этой верой, следующим утром на рассвете Цыси отправилась в путь. Впереди шла повозка наследника, затем ее собственная, потом Сакоты, а вокруг гарцевала чужая стража. Все, однако, увидели, что Мать императрица спокойна и безмятежна. Она вежливо разговаривала со всеми, давала указания и, наконец, будто чуть не забыв, попросила, чтобы ее большой туалетный ящик поставили ей под сиденье — вдруг понадобятся платок или духи. Именно там, в ящике находилась императорская печать, но об этом не знал никто, кроме верной служанки.

Когда все было готово, Цыси взошла в экипаж, опустила занавески, и ее печальное путешествие началось. Если раньше она так стремилась поскорее покинуть это мрачное место, то теперь даже оно казалось более надежным убежищем. Ведь она не представляла, что ее ждет впереди, не знала даже, где ей придется спать ближайшей ночью. Летняя засуха кончилась, беспрерывно лил дождь, жесткий и частый. Он уходил в песчаную почву, вздувал неистовые горные потоки и забивал оползнями узкие дороги, поэтому отряд продвигался медленно. Приближалась ночь, а до места привала было еще далеко. Вода в реке сильно поднялась, и путешественникам пришлось остановиться на ночлег в одном из ущелий Долгой горы.

Пока в темноте носильщики ставили палатки, произошло еще одно неприятное событие. Капитан вражеской стражи объявил, что палатка Матери императрицы и наследника должна быть поставлена отдельно от других, поскольку они являлись слишком высокими особами.

— Я сам буду охранять вас, почтенная, — объяснил капитан подчеркнуто вежливо.

Грубый громкоголосый солдат в тунике стражника стоял перед Цыси, держа правую руку на мече, который свисал до земли. Императрица не поднимала на него глаз, но ее взгляд случайно упал на руку капитана. В свете фонаря на большом пальце у него засияло кольцо из красного нефрита. Такой камень был редкостью, и императрице запомнилось кольцо.

— Благодарю тебя, — сказала она спокойно. — А когда наше путешествие закончится, я хорошо тебя вознагражу.

— Я выполняю свой долг, почтенная. Я всего лишь выполняю долг.

Так он ответил и поторопился уйти.

Ночь становилась все глубже. По узкому ущелью с шумом проносились ветер и дождь, а ниже вода в реке сильно поднялась и оттого еще яростней билась о скалы. От горного склона откалывались глыбы и со страшным грохотом проносились мимо палатки, в которой Цыси сидела рядом с сыном. Няня спала, наконец, и служанку сморил сон, заснул и наследник, держась ручонкой за руку матери.

Однако императрица не смыкала глаз. Она сидела молча и наблюдала, как оплывает свеча в роговом фонаре. Цыси охраняла императорскую печать, все еще спрятанную в туалетном ящике. Печать была сокровищем, ради которого стоило даже отдать жизнь. Императрица знала, какая ей угрожает опасность. Для врага наступал самый благоприятный час. Она была одна с беспомощными женщинами и с ребенком, в палатке, слишком удаленной, чтобы услышали ее крик. И кто услышит? За весь день Жун Лу никак не обнаружил своего присутствия. В пути она обыскивала взглядом скалы и горные склоны, но родич там не прятался. Не смешался он и с охраной, переодевшись в простого солдата. Если она позовет на помощь, то разве окажется любимый рядом? Можно было только ждать и надеяться, но каждый миг приносил новую пытку.

Полночь. Стражник отбил час в медный барабан. Это означало, что все хорошо, и Цыси упрекнула себя за ночные страхи. Почему, чтобы убить ее, враги должны выбрать именно это место, именно эту ночь, а не другую? Разве трудно подкупить придворного повара, чтобы тот подложил яд в ее пищу, или нанять евнуха-убийцу, который подстережет ее за какой-нибудь дверью?

Цыси обдумывала любую возможность, уговаривая себя освободиться от тревоги и убеждая, что прятать тело мертвой императрицы весьма несподручно. И разве не будут подданные спрашивать, что случилось со вдовой правителя? Могли ли ее враги осмелиться вызвать на себя народный гнев?..

Следующий час прошел быстрее, и теперь Цыси опасалась лишь, что угаснет свеча. Если пошевелиться, то можно разбудить сына, а он так сладко спал, и ручка его сжалась в кулачок в руке матери. Все-таки следует разбудить служанку, чтобы та вставила в фонарь новую свечу. Императрица подняла голову, собираясь тихонько позвать женщину, но вдруг ее глаза, которые только что пристально разглядывали лицо спящего мальчика, уловили легкое движение кожаного полога палатки. Несомненно, это был ветер или струи дождя. Но все равно Цыси уже не могла отвести глаз от полога. И пока она так смотрела, кожу неслышно прорезал острый кинжал, и ошеломленная Цыси увидела руку, мужскую руку, а на большом пальце этой руки было кольцо из красного нефрита.

Императрица беззвучно схватила ребенка и кинулась с ним в дальний угол палатки, но в этот же миг внутрь протянулась еще одна рука, схватила ту, что держала кинжал, и отвела ее обратно. Ах, какой же знакомой показалась эта спасительная рука!..

Цыси застыла, слушая, как снаружи борются мужчины. Вот одна из стенок палатки прогнулась под тяжестью их тел, раздался стон, и затем все смолкло.

— Пришел твой конец, — едва слышно проговорил Жун Лу.

Какое же облегчение испытала Цыси, услышав родной голос. Она положила спящего ребенка, прокралась по ковру к двери палатки и выглянула в бурную ночь. Там стоял Жун Лу. Он сделал три шага ей навстречу, и глаза их встретились.

— Я знала, что ты придешь.

— Я тебя не оставлю.

— Он мертв?

— Мертв. Я сбросил тело в ущелье.

— Разве они не узнают?

— Кто осмелится произнести имя этого негодяя, когда увидит меня на его месте?

Они стояли рядом, глаза говорили с глазами, но ни он, ни она не делали больше ни шага навстречу друг другу.

— Когда я увижу достойную награду, — сказала она, — я отдам ее тебе.

— Я вознагражден тем, что ты в безопасности, — ответил Жун Лу.

И снова они не могли оторвать глаз друг от друга, пока он не сказал озабоченно:

— Почтенная, нам не следует задерживаться. Повсюду враги. Вам нужно удалиться.

— Ты один? — спросила она.

— Нет, со мной двадцать моих людей. Я спешил, и мой конь самый быстрый. — Печать у вас?

— Здесь…

Он отступил назад, повернулся и шагнул в темноту. Цыси опустила занавеску и прокралась обратно в палатку. Теперь можно было заснуть. Больше она не боялась. Родич стоял на страже рядом с ней. Цыси знала это, хотя тьма скрывала его. Впервые за много ночей она спала глубоко и покойно.

На рассвете дождь кончился, и тучи исчезли. Когда императрица выглянула наружу, то увидела голубое небо и долины, зеленевшие меж голых скалистых гор.

Спокойно, как будто этой ночи никогда и не было, она говорила с няней и со служанкой, а ребенка взяла за руку и повела на песок, где принялась искать ему на радость маленькие яркие камешки.

— Я завяжу их в платок, — объяснила Цыси ребенку, — и когда мы будем ехать, ты станешь с ними играть.

Казалось, никогда в жизни ей не было так спокойно. Окружающие обратили внимание на это тихое смирение. Императрица не смеялась и даже не улыбалась, потому что такое не подобало в траурном обозе, но она казалась уверенной и решительной. Ничего не было произнесено и по поводу того, что место капитана теперь занял Жун Лу и нового предводителя окружали два десятка его людей. В такие смутные времена лучше было не задавать никаких вопросов, однако все поняли, что императрица одержала победу, и каждый спешил выполнить свой долг.

Когда Цыси закончила завтрак, палатки уже были сложены и повозки готовы. Путешествие продолжилось. Рядом с наследником и его матерью ехал Жун Лу на высоком белом коне и гарцевали его стражники, по десять с каждой стороны. Вопросов по-прежнему не задавалось, а Мать императрица как будто не обратила внимания на смену караула. Она молча сидела на мягких подушках, занавески были раздвинуты, чтобы обозревать пейзаж, а если кто-то и бросал взгляд на высочайшую, то не удавалось увидеть, чтобы ее лицо было повернуто в сторону начальника императорской гвардии. А кто мог знать ее мысли?..

Впрочем, сейчас императрица почти ни о чем и не думала, ее беспокойный ум отдыхал. Несколькими днями пути она распоряжалась как хотела, потому что была в безопасности. Кульминация борьбы, решающая битва за трон Дракона должна была произойти в тот час, когда Мать императрица встретит императорский катафалк. Двигаясь теперь с постоянной скоростью, отряд войдет в Запретный город натри дня раньше траурного кортежа. Как только Цыси окажется во дворце, то сразу призовет членов своего клана и верных братьев покойного императора. Вместе они должны подумать, как захватить предателей. Захватить не силой, потому что в этом случае народ возмутится, но соблюдая порядок и приличия и доказав нечестивость заговорщиков, а также собственное право матери наследника регентствовать от имени сына. Краешком умственного взора императрица видела, как мрачно и угрожающе поднималась громада государственных дел. И все-таки в решающий миг она оказалась сильной и посвежевшей, потому что умела наслаждаться удовольствиями.

А эта осенняя поездка по сельской местности, конечно же, была удовольствием. Опасные горы отдалялись с каждым часом, Жун Лу ехал рядом, правда, сдержанный и молчаливый, так что они не могли ни разговаривать, ни даже смотреть в сторону друг друга. Но любимый был здесь, и ее жизнь находилась в его руках.

Так шли эти дни. Ночами путешественница сладко спала, а по утрам просыпалась голодная, потому что свежий северный ветер взбадривал ей кровь.

На двадцать девятый день девятого месяца лунного года Цыси, наконец, увидела столичные укрепления, поднимавшиеся над равниной. Ворота стояли открытыми. Хотя толпу с городских улиц убрали заранее, императрица все равно опустила занавески, чтобы ей не попался на глаза какой-нибудь иноземный варвар. Однако вокруг было пустынно. Город застыл в безмолвии. Новость прилетела сюда быстрее, чем пришагали человеческие ноги — даже самый нищий простолюдин знал, что тигры вступили в схватку, а кому из них достанется победа, пока было неясно. В такие времена народ выжидает.

Императрица заранее продумала все свои действия. Запретному городу она явилась в глубоком трауре, облаченная в одежды из белого холста. Ни одна драгоценность не подчеркивала ее красоту. Когда повозка остановилась между двумя рядами евнухов, Цыси со скорбным лицом ступила на землю, величественно прошествовала к экипажу Цыань и с безупречной вежливостью помогла кузине сойти. Затем, взяв Сакоту за руку, Цыси не только ввела кузину во дворцы, но любезно проводила до самых покоев. Только после этого она отошла к себе.

Не прошло и часа, как появился евнух от принца Гуна и сообщил:

— Младший брат принц Гун просит прощения, ибо знает, что Мать императрица не только измучена горем, но и утомлена путешествием. Однако государственные дела крайне безотлагательны, и он не осмеливается их отсрочить. Поэтому мой господин велит мне сказать, что ожидает аудиенции в императорской библиотеке, и вместе с ним ждут принцы и главы благородных маньчжурских кланов.

— Скажи принцу, что я немедленно иду, — ответила она.

Даже не подумав о еде и не поменяв одежды, Цыси снова отправилась в Восточный дворец и без церемоний вошла в покои Сакоты. Та лежала на кровати. Одна служанка расчесывала кузине волосы, другая заваривала ей чай, третья принесла любимые духи.

Цыси отстранила женщин.

— Сестра, — обратилась она к Сакоте, — пожалуйста, поднимись. Отдыхать сейчас не время. Мы должны дать аудиенцию. Цыань надула губы, но, взглянув на это гордое красивое лицо, потеряла охоту жаловаться. Вздохнув, кузина поднялась, служанки надели на нее верхние одежды, и опираясь на двух евнухов, она последовала за Цыси во двор, где ждали паланкины. Обеих дам быстро понесли в императорскую библиотеку. Там Мать императрица взяла Сакоту за руку, они бок о бок вошли в зал. Все встали и отдали им поклоны. Затем торжественно, как и подобало его траурным белым одеждам, вперед вышел принц Гун и провел дам к их тронам, а сам занял свое место по правую руку от Цыси.

Часы шли, но тайное совещание не кончалось. Двери зала охраняла стража, а евнухи были отосланы в дальние концы помещения, откуда они не могли ничего подслушать.

— Наша задача сложна, — говорил принц Гун. — И мы имеем огромное преимущество. Мать императрица тайно хранит у себя императорскую печать, а этот символ власти стоит могущественной армии. Таким образом законное наследование принадлежит этой женщине как регентше при своем сыне. Ее сестра Вдовствующая императрица является второй регентшей. Однако мы должны проявить крайнюю осторожность и действовать совершенно пристойно, соблюдая все приличия и этикет. Как же нам захватить предателей? Возможно ли прибегнуть к насилию в то время, когда переставший править император явится сюда, чтобы быть похороненным? Тому мы не найдем примеров. Слишком нечестиво затевать схватку с врагами в присутствии святого Предка. Народ не примет таких правителей, и царствование наследника начнется под недобрым знаком.

Все присутствующие согласились с принцем Гуном. Наконец, после долгих раздумий и обстоятельного обсуждения, было решено, что каждый шаг будут предпринимать не спеша, осмотрительно и со всей пристойностью, сообразно высоким традициям династии. Цыси согласилась с этим решением — как мать наследника и новая царствующая императрица, а Сакота склонила голову, так и не высказавшись ни за, ни против того, что было решено.

Прошло три дня, и вот наступал час, которого все так ждали. Цыси провела эти дни в размышлениях. Как надо выглядеть и что следует делать, когда императорский кортеж подойдет к воротам столицы? Она продумывала каждый свой шаг и каждый свой жест. Ибо нельзя будет подать ни единого признака слабости и вместе с тем следует оставаться безупречно вежливой. Смелость должна сочетаться с благородством, а безжалостность с пристойностью.

Час за часом в эти дни прибывали курьеры и объявляли, как продвигается катафалк. Наконец, последний курьер принес весть, что кортеж прибывает к Восточным воротам Запретного города.

Цыси была готова. Накануне по ее приказанию принц Гун разместил возле этих ворот отряд верных людей: вдруг Трое воспользуются прибытием покойного императора, чтобы объявить себя регентами при новом. Дворец затих в траурном покое. Когда стало известно, что императорский кортеж совсем близко, вдовствующие императрицы отправились встретить своего покойного господина, и с ними отправился наследник. В паланкинах, накрытых белым холстом, их медленно несли по безмолвным и пустынным улицам. Следом шли стражники, а принцы и главы великих кланов ехали за ними верхом на конях. Все были в белом, и все молчали, только буддистские священники, возглавлявшие это скорбное шествие, выводили на своих флейтах грустный напев.

Серия сообщений "❖ ПЕРЛ БАК: ИМПЕРАТРИЦА":
Часть 1 - ОПИСАНИЕ; ОГЛАВЛЕНИЕ; ЧАСТЬ 1: ЁХОНАЛА (ЧАСТЬ 1)
Часть 2 - ЧАСТЬ 1: ЁХОНАЛА (ЧАСТЬ 2)
...
Часть 6 - ЧАСТЬ 2: ЦЫСИ (ЧАСТЬ 3)
Часть 7 - ЧАСТЬ 2: ЦЫСИ (ЧАСТЬ 4)
Часть 8 - ЧАСТЬ 2: ЦЫСИ (ЧАСТЬ 5)
Часть 9 - ЧАСТЬ 2: ЦЫСИ (ЧАСТЬ 6)
Часть 10 - ЧАСТЬ 2: ЦЫСИ (ЧАСТЬ 7)
...
Часть 19 - ЧАСТЬ 4. СТАРЫЙ БУДДА (ЧАСТЬ 2)
Часть 20 - ЧАСТЬ 4. СТАРЫЙ БУДДА (ЧАСТЬ 3)
Часть 21 - ОТ АВТОРА; ПРИМЕЧАНИЯ