Баку хотелось прыгать, кричать, бежать куда глаза глядят. Весть о том, что Хлоя жива, была лучшей в его жизни, и сейчас ему хотелось действовать. Он снова нажал на кнопку набора номера и услышал гудки.

Внезапно телефон зазвонил опять.

— Хлоя!

— Нет, прости, Камерон, это снова Верна.

— Верна, я тебя умоляю, мне нужно дозвониться до Хлои!

— Успокойся. Она снова связалась с офисом «Уикли». Теперь слушай. Где ты находишься сейчас?

— Я на Мичиган-авеню поблизости от Водонапорной башни, точнее, от того, что когда-то было Водонапорной башней.

За завтраком Бак сидел с затуманенным взором, у него горело ухо, дыхание было прерывистым. Проснулись только он и Лоретта. Она отправилась в церковь после того, как убедилась, что ей не нужно будет заниматься приготовлениями, связанными с похоронами Брюса или с поминальной службой, которая должна была стать частью мероприятий, планировавшихся на воскресное утро. Верна Зи спала в маленькой спальне, находящейся в недавно отремонтированном подвале.

— Как хорошо, что здесь снова появились люди, — сказала Лоретта. — Вы все можете оставаться здесь столько, сколько вам будет нужно или сколько захотите.

— Мы очень благодарны, — ответил Бак. — Аманда поспит до полудня, но потом она сразу же займется всеми делами со следователем. Хлоя плохо спала из-за этого гипса на лодыжке. Зато теперь она спит как убитая и, я думаю, проспит еще долго.

Бак всегда хорошо высыпался, даже в тех случаях, когда спал мало или приходилось провести ночь на ногах. Семи часов вполне хватило, поскольку когда он засыпал, то отключался полностью. О том, что Хлоя спала урывками, он узнал от нее только утром. Ночью ее беспокойный сон и стоны не тревожили Бака.

После того как Кен Ритц посадил самолет в Истоне, штат Пенсильвания, «только чтобы подзаправиться, прежде чем вылетать в Тель-Авив», Бак был сама бодрость. Он и худощавый, обветренный пилот-ветеран, которому было около шестидесяти, легко возобновили разговор, начатый в последний раз, когда Бак пользовался его услугами. Ритц был человеком разговорчивым, прекрасным рассказчиком, чрезмерно самоуверенным, интересным и живо интересующимся всем происходящим. Он жаждал узнать последние мысли Бака насчет исчезновений и мировой войны и поделиться своими собственными взглядами.

Рейфорд думал, что достаточно отдохнул, поскольку успевал во время этого длительного путешествия прикорнуть то там, то тут. Но он не мог себе представить, как все это напряжение, страх и отвращение скажутся на состоянии его тела и души. В его с Амандой квартире, комфортабельной настолько, насколько в Ираке это способен осуществить кондиционер, Рейфорд разделся до трусов и сел на край кровати. Опустив плечи и положив локти на колени, он сделал громкий выдох и понял, как сильно он на самом деле устал. Наконец, он получил известия из дома. Теперь Рейфорд знал, что Аманда в безопасности, Хлоя выздоравливает, а Бак — как всегда — в пути. Он не знал, что и думать об этой Берне Зи, которая угрожала безопасности нового прибежища «Отряда Скорби» (дома Лоретты), но в душе полагался на Бака и на Бога.

Рейфорд вытянулся, лежа на спине поверх покрывала, заложил руки за голову и уставился в потолок.

Интерком вызвал Рейфорда к входной двери его дома, где ждал водитель Хетти. Он проводил его к белому длинному «Мерседесу» и открыл заднюю дверь. На сидении рядом с Хетти было место, но Рейфорд предпочел сесть напротив нее. Она была одета не слишком вызывающе, как и просил Рейфорд, но даже в простой одежде выглядела очень мило. Он решил не говорить ей об этом.

Ее лицо выглядело беспокойным:

— Спасибо, что ты согласился встретиться со мной.

— Да, пожалуйста. Что случилось?

Хетти бросила взгляд в сторону водителя:

— Давай поговорим за обедом, — сказала она. — В «Бистро», хорошо?

Когда Бак покидал отель «Царь Давид», он поддался сильному искушению взять с собой свою сумку, в которой лежал маленький диктофон, ноутбук, фотоаппарат, тот самый спутниковый телефон, туалетные принадлежности и две смены белья.

Он оставил ключ у портье и взял такси до Стены плача, уточнив у таксиста, говорит ли тот по-английски. Водитель развел большой и указательный пальцы на дюйм и улыбнулся извиняющейся улыбкой.

— Как далеко до Галилеи? Таксист убрал ногу с педали газа.

— Вы едете в Галилею? Стена плача — в Иерусалиме.

Бак кивнул.

— Я знаю. Сначала Стена плача, а потом Галилея. Таксист поехал к Стене плача.

— Озеро Тиберия. До Галилеи примерно 120 километров — сказал он.

В убежище не было ни настоящих кроватей, ни подушек, что поразило Бака. «Так вот что имели в виду свидетели, когда цитировали библейский стих о том, что ему негде преклонить голову», — подумал Бак.

В землянке, где едва хватало места, чтобы стоять, находились еще трое молодых людей, мрачных и отчаянных, которые, вероятно, были братьями Майкла. Бак заметил, что из землянки была хорошо видна тропинка, ведущая к ней, и понял, почему Майклу не пришлось объявлять о своем приходе или подавать какие-нибудь знаки.

Бака представили всем присутствующим. Но по-английски из всех четверых говорил только Майкл. Услышав голос Циона, Бак попытался отыскать его среди присутствующих взглядом, но из-за темноты не смог увидеть его. Наконец, зажгли тусклые электрические лампочки. В углу, привалившись спиной к стене, подтянув колени к груди и обхватив их руками, сидел один из первых, и, несомненно, самый известный из предсказанных в Библии 144000 свидетелей. На нем был надета белая рубашка с закатанными рукавами и брюки черного цвета, штанины которых задрались таким образом, что между отворотами и носками виднелась лодыжка. Ботинок на нем не было.

Бак быстро понял, что имел в виду Майкл, когда предупреждал быть «полегче» с газом. Если Бак переключал скорость, то двигатель постоянно глох. Когда машина полностью останавливалась, он держал левую ногу на сцеплении, пятку правой ноги на тормозе, а носком правой ноги давал газ.

Бак ругал не только полуразвалившийся автобус, но и разбитую дорогу.

На прощанье Майкл сказал ему: «Выехать из Израиля в Египет на машине можно четырьмя способами. Две наиболее короткие дороги пролегают мимо города Рафах вдоль линии Газа, но они почти всегда строго патрулируются. Тебе лучше ехать из Иерусалима прямо на юг через Хеврон до города Беер-Шева. Я бы посоветовал двигаться дальше из Беер-Шевы на юго-восток, потому что ты совсем немного отклонишься от нужного направления. Через две трети пути от Беер-Шевы до Иерохама есть объездная дорога, ведущая на юго-запад и проходящая через северную часть Неджива. Выбирая этот путь, вы очутитесь меньше чем в пятидесяти километрах от границы, а когда до нее останется менее десяти километров, то либо держитесь на северо-запад, либо просто продолжайте двигаться на запад. Трудно сказать, какую часть границы легче пересечь. Я бы посоветовал южную, потому что там вы сможете продолжать свое движение по северо-западному маршруту, который выведет прямо к Аль-Ариш. Если вы выберете северное направление, то придется потом возвращаться на основную трассу между Рафахом и Аль-Ариш, по которой тяжелее проехать и которая тщательнее контролируется.

Рейфорд устал просыпаться от телефонных звонков. Однако в Новом Вавилоне звонков было мало, и обычно звонили люди, не имеющие отношения к Карпатиу и, Фортунато, у которых хватало такта не беспокоить его среди ночи. Поэтому, услышав очередной звонок, Рейфорд решил, что новости будут либо хорошие, либо плохие. Один шанс к двум, а учитывая день и век, эти новости не должны быть плохими. Рейфорд поднял трубку:

— Стил, — сказал он. Это была Аманда:

— О, Рейфорд, я знаю, что уже поздняя ночь, и извини, если разбудила тебя. У нас тут маленький переполох, и нам хотелось узнать, известно ли что-нибудь тебе.

— Что известно?

— Ну, мы с Хлоей только что пролистали распечатки рукописей Брюса. Об этом тебе известно?

Проснувшись приблизительно часов через десять, Бак с удовольствием убедился, что Цион все еще спит. Он проверил, хорошо ли держится повязка у него на ноге. Лодыжка была вывихнута, но в целом все было не так уж страшно. Его собственная ступня болела так, что было невозможно надеть на нее ботинок. Хромая, он направился к кабине пилота.

— Как дела, капитан?

— Теперь, когда мы находимся в воздушном пространстве США, дела идут гораздо лучше. Я не в курсе того, во что вы там, парни, влезли, поэтому одному Богу известно, какие еще там истребители могут висеть у меня на хвосте.

— Я думаю, что дело тут не в нас, а в Третьей мировой войне, — заметил Бак.

— А где ты бросил свои вещи?

Он оглянулся. А что, собственно говоря, можно искать? Ведь с собой он ничего не принес. Все осталось в обуглившейся и обгоревшей кожаной сумке.

В субботу вечером Рейфорд боролся со сном до тех пор, пока по местному времени не пришло время ложиться спать. Они вместе с Баком и Ционом упорно работали с записями Брюса. Неоднократно Рейфорд был растроган до слез.

— Я не уверен, что справлюсь с этой задачей, — говорил он.

— Справишься, — мягко отвечал Цион.

— А что бы вы делали, если бы мне не удалось вернуться?

— Не знаю, — ответил Бак, — но я, выступая публично, рисковать не могу. Да и Цион тоже.

— Безусловно, но ведь Циону нельзя здесь надолго оставаться? — спросил он.

— Ты прав, — ответил ему Бак, — скоро ищейки Мирового Сообщества разнюхают о моей причастности к его побегу. Да я, собственно говоря, не удивлюсь, если Карпатиу уже об этом уже известно.

Верна Зи поздоровалась с Баком, когда тот, не успев еще сесть за руль, помогал Хлое забраться в «Рейндж Ровер».

— Верна! Я тебя не заметил! Меня радует, что ты пришла.

— Я поступила так, как следовало, Камерон. А еще я узнала Циона бен-Иегуду!

Бак с трудом удержался, чтобы не зажать ей рот рукой:

— Что ты имеешь в виду?

— У него будут большие неприятности, если миротворческие силы Мирового Сообщества обнаружат его. Ты что, не знаешь, его разыскивают по всему миру? А у тебя, Бак, неприятностей будет не меньше, чем у него. Твой паспорт и удостоверение обнаружили у одного из его сообщников. Стив Планк пытается выведать все про тебя, а мне надоело притворяться, что я понятия не имею, кто ты такой на самом деле и чем занимаешься.

Полторы недели спустя, когда Рейфорд собирался вернуться в Новый Вавилон, чтобы продолжить исполнение своих служебных обязанностей, ему позвонил Леон Фортунато.

— Ты что-нибудь слышал про женщину повелителя?

— Женщину повелителя? — повторил Рейфорд, стараясь продемонстрировать свое отвращение.

— Ты знаешь, о ком я говорю. Она летела тем же рейсом, что и ты. Где она?

— Мне казалось, я за нее не отвечаю.

— Стил, надеюсь, ты не хочешь скрыть информацию о человеке, которым интересуется Карпатиу.

— А, так он хочет знать, где находится Хетти. Иначе говоря, у него нет от нее новостей?

— Это единственная причина, по которой я тебе звоню.

Бака удивило, что его статья стала темой дня. О ней упоминалось во всех ток-шоу, выпусках новостей и даже в некоторых развлекательных программах. В одном из многочисленных шоу показали мультфильм «Наш взгляд на «Гнев Агнца», в котором демонстрировали беснующегося лохматого ягненка.

Взглянув на журнал, лежащий перед ним, Бак неожиданно осознал, что, возможно, когда его разоблачат и он вынужден будет уйти, станет изгоем, трудно будет сделать новый журнал таким же популярным во всем мире, как этот. Возможно, благодаря телевидению и Интернету аудитория у него будет шире, но такого влияния, как сейчас, у него не будет никогда.

Он посмотрел на часы. Скоро надо будет возвращаться домой, чтобы пообедать вместе с Хетти.

Рейфорд был горд эа Хетти Дерхем. Как он узнал в Новом Вавилоне, она опять скрылась от Николае и его приспешника Леона Фортунато. Хетти прилетела рейсом из Милуоки в Бостон, но вместо того, чтобы пересесть на самолет, направлявшийся в Багдад, куда-то пропала.

Рейфорд не мог слышать, о чем говорилось на переговорах, когда они переместились в штаб-квартиру в Новом Вавилоне. Однако до него дошли слухи, что присутствующие там, а в особенности Николае и Леон, обеспокоены тем, что Хетти опять вышла из под контроля. Николае был к ней подчеркнуто равнодушен, но Хетти представляла для него потенциальную угрозу и могла стать причиной неприятностей из-за того, что он ничего не знал о ее местонахождении.

В конце концов, Карпатиу стало известно об очередном изменении ее планов, и он попросил Рейфорда о личной встрече.

«И когда он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе как бы на полчаса. И я видел семь ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им семь труб. И пришел иный ангел и стал пред жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который пред престолом. И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки ангела пред Бога. И взял ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение. И семь ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить».

Откровение Иоанна Богослова гл. 8:1–6.

Посвящается Нине и Люку

От автора

Мне крупно повезло, что я могу выразить благодарность своим бессменным помощникам – Элизабет Биэр, Марии Масси, Дори Вейнтрауб и Сильвии Рабино – за то, что они сопровождали и наставляли меня в этом Внезапном исчезновении. Я также признателен Мэри, Нине и Люку за каждый прожитый день.

Пролог

Лори Гарви не привили с детства веру в Восхищение Церкви [1] . Ее вообще мало во что научили верить, кроме того, что любая вера сама по себе – нелепость.

«Мы агностики, – повторяла она своим детям, когда те были еще маленькими и им нужно было как-то обозначить себя перед своими друзьями – католиками, иудеями, унитариями [2] . – Нам не ведомо, есть ли Бог на свете, и этого не знает никто. Пусть многие уверяют, что Бог существует, но наверняка об этом никому не известно».

Погода в день парада выдалась прекрасная – солнечная, теплая не по сезону; небо – как рай на картинках из книг для чтения в воскресной школе. Не так давно многие сочли бы смешным нервно пошутить по этому поводу – А что, может, глобальное потепление – это не так уж и плохо! – но теперь мало кто вспоминал о дыре в озоновом слое или о белых медведях, без которых опустел бы белый свет. Оглядываясь назад, нельзя было без усмешки вспомнить, что когда-то все беспокоились о чем-то столь сомнительном и неопределенном – боялись экологической катастрофы, которая, может, произойдет, а, может, и нет, в далеком будущем, после того, как и вы сами, и ваши дети, и дети ваших детей проживете отведенный вам срок на земле и отбудете туда, куда там обычно отправляются в конце жизненного пути.

Джилл Гарви знала, как легко и просто идеализировать пропавших, воображать их людьми более добродетельными, чем они были на самом деле, людьми, которые во всем превосходили тех неудачников, что остались на земле. Джилл воочию это наблюдала несколько недель подряд после Четырнадцатого октября, когда самые разные люди – в основном, взрослые, но иногда и дети тоже – рассказывали ей всякие бредни о Джен Сассман, хотя та ничем особенным не отличалась – была самой обычной девчонкой, разве что чуть симпатичнее остальных своих сверстниц, но явно не ангел, которому нет места в земном мире, потому что она слишком хороша для него.

«Господь возжелал ее общества, – говорили они. – Ему не хватало ее голубых глаз и прекрасной улыбки».

Конечно, человек, на встречу с которым они пришли, тогда еще не прогремел на всю страну. Это был «обычный мужик», как выразился Хаббс, скорбящий отец, обращавшийся ко всем, кто желал его послушать, выступавший, где придется – не только в молитвенных домах, но и в домах престарелых, в организациях для бывших военнослужащих, в частных домах. Даже устроитель мероприятия – высокий, чуть сутулый, моложавый мужчина, представившийся преподобным Камински, – похоже, имел весьма смутное представление о том, кто такой мистер Гилкрест и зачем он сюда явился.

– Добрый день. Позвольте поприветствовать вас на четвертой лекции нашего субботнего лекционного цикла «Внезапное исчезновение с точки зрения христианства». Сегодня перед нами выступит Уэйн Гилкрест, только что прибывший из Брукдейла. Я пригласил его по настоятельной рекомендации многоуважаемого коллеги доктора Финча. – Его преподобие ненадолго умолк, – на тот случай, если кто-то соизволит поаплодировать его многоуважаемому коллеге. – Когда я спросил у мистера Гилкреста название лекции, чтобы разместить его на сайте, он сказал, что еще работает над своим докладом. Посему мне, как и вам, любопытно послушать, что он скажет.

После ужина Джилл с Эйми пошли гулять, со смехом доложив Кевину, что они не знают, куда идут, чем намерены заняться, с кем будут и когда вернутся домой.

– Поздно, – только и сказала отцу Джилл.

– Да, – вторила ей Эйми. – Не ждите нас.

– Так ведь завтра в школу, – напомнил девочкам Кевин. Обычно он добавлял, что ему непонятно, как можно так долго ходить «никуда» и делать «ничего», но сейчас не удосужился: эта шутка перестала быть смешной. – Попробовали бы хоть раз не напиться. Увидите, как приятно утром просыпаться с ясной головой.

Девочки кивнули с серьезным видом, заверив Кевина, что непременно примут во внимание его замечательный совет.

– И будьте осторожны, – напутствовал он. – Кругом полно всяких психов.

Мультсериал «Губка Боб Квадратные Штаны» [45] больше не давал желаемого эффекта, хоть Норе Дерст признавать это было и неприятно. Наверно, к этому все и шло – некоторые серии она смотрела так много раз, что, по сути, помнила их наизусть, – однако легче от этого не становилось. Просмотр сериала превратился для нее в жизненно важный ритуал, да и вообще теперь ей только и оставалось что исполнять ритуалы.

Весь год – последний год, что они были вместе – Нора и ее семья по вечерам перед сном смотрели «Губку Боба». Эрин многие шутки не понимала – слишком мала еще была, а вот ее брат Джереми, на три года старше сестры, ребенок с большим детсадовским опытом, смотрел на телеэкран, как зачарованный, словно на его глазах происходило чудо. Он хихикал над каждой репликой, ну а уж если начинал хохотать, смех вырывался из него громкими воплями, выражавшими одновременно одобрение и изумление. Зачастую – обычно в ответ на физическое насилие, когда героев растягивали, расплющивали, скручивали, деформировали, разрывали на части, или они под воздействием каких-то внешних сил летели на огромной скорости на умопомрачительные расстояния – им овладевало столь бурное веселье, что он бросался с дивана на пол и колошматил конечностями по ковру, пока ему не удавалось успокоиться.

Вечерами, после ежедневного Приема Пищи и Часа Самообличения, они просматривали досье на людей, за которыми намеревались установить слежку. Теоретически, конечно, они могли следить за кем угодно, но отдельные личности были обозначены как объекты особого внимания – либо потому, что, по мнению Контролеров, они уже созрели для того, чтобы вступить в их ряды, либо кто-то из членов организации обратился с Официальной просьбой держать эти лица под пристальным надзором. Лори глянула на досье, лежащее у нее на коленях: АРТУР ДОНОВАН, 56 лет, Уинслоу-роуд, 438, кв. 3. На фотографии, прикрепленной к внутренней стороне папки, был запечатлен абсолютно обычный немолодой мужчина – седеющий, толстопузый, напуганный до смерти, – толкающий перед собой пустую магазинную тележку по автостоянке; сильный ветер растрепал его зачес, прикрывавший лысину. Разведенный отец двух взрослых детей, мистер Донован работал техником в фармацевтической компании «Мерк» и жил один. Согласно последней записи в досье, вечер предыдущего четверга Донован провел у себя дома, перед телевизором. Вероятно, он почти все вечера так проводил, потому что Лори ни разу не видела его на улице во время своих вечерне-ночных прогулок по городу.

Нора с нетерпением ждала танцевального вечера – не столько самого мероприятия, сколько возможности сделать публичное заявление, объявить окружающим, что у нее все хорошо, что она оправилась от унижения оскорбительной статьи Мэтта Джеймисона и не нуждается ни в чьей жалости. Весь день она пребывала в вызывающе приподнятом настроении, примеряя все сексуальные наряды из своего гардероба – они и теперь были ей впору, а некоторые сидели даже лучше, чем прежде, – вспоминая танцевальные движения перед зеркалом – танцевала впервые за три года. «Неплохо, – думала она. – Очень даже неплохо». Она словно совершала путешествие во времени, встретив ту, кем когда-то была, и узнав в ней давнего друга.

На вокзале Том нервничал. Он бы предпочел, чтобы они, как и прежде, путешествовали автостопом, держались проселочных дорог, на ночь ставили палатку в лесу, экономили деньги, тратя их только в случае крайней необходимости. Так они добирались из Сан-Франциско до Денвера, но потом Кристине это надоело. Она считала, что негоже ей лебезить и рассыпаться в благодарностях перед людьми, которые даже не понимают, что это им выпала большая честь сыграть даже столь малюсенькую роль в ее судьбе, перед людьми, которые вели себя так, будто это они оказывают им услугу, подвозя парочку немытых босоногих ребят, подобранных на дороге бог знает в какой глуши, хотя прямо Кристина ему этого не говорила.

До Дня благодарения оставалось всего ничего, пара дней – Том совершенно забыл про праздник, который когда-то был одним из самых его любимых, – и в зале ожидания ступить было негде. Всюду пассажиры, багаж, не говоря уже про полицейских и солдат, которых здесь почему-то было немыслимое количество. Кристина высмотрела свободное местечко – всего одно в среднем ряду – и кинулась к нему, пока никто не занял. Том поплелся следом, сгибаясь под тяжестью туго набитого рюкзака, напоминая себе, что в первую очередь должен заботиться о ее нуждах.

В то утро Кевин пришел в мэрию около восьми, на час раньше, чем обычно, надеясь успеть немного поработать перед тем, как отправиться на встречу со школьным методистом дочери. Выполняя свои предвыборные обещания, он старался держать руку на пульсе, ежедневно выделяя один час на прием граждан, обращавшихся к нему со своими проблемами. С его стороны это была одновременно и грамотная политика управления, и стратегия преодоления собственных трудностей. Кевин был стадным животным: любил, чтобы по утрам было куда пойти, чтобы был повод побриться, принять душ и прилично одеться. Ему нравилось чувствовать себя занятым и значительным, уверенным в том, что сфера его влияния распространяется за пределы его собственного двора.

К этому пониманию он пришел непростым путем после того, как продал свою сеть магазинов спиртных напитков «Патриот». Сделка оказалась весьма удачной: в сорок пять лет он обрел полную независимость в финансовом плане. Все годы супружества они с Лори лелеяли мечту о том, чтобы выйти на пенсию пораньше. Это была их цель, к которой, сколько он помнил, они упорно шли. Они оба никогда не произносили это вслух, но им всегда очень хотелось стать одной из тех супружеских пар, чьи фото помещают на обложках журнала «Деньги»: энергичная пожилая чета едет на велосипеде-тандеме или стоит на палубе собственной яхты – счастливые беглецы от повседневной рутины, сумевшие, благодаря везению, усердному труду и тщательному планированию, отхватить кусок хорошей жизни, которой они могут наслаждаться, пока еще относительно молоды.

Лучшее кресло в мире

В машине Нора старалась держаться так, будто ничего значительного не происходит, будто поездка в торговый центр в разгар предпраздничной суеты – самое обычное дело, – потому что ты американка, потому что Рождество не за горами, потому что ты часть большой семьи, нравится тебе это или нет, и должна купить подарки определенному числу родственников. Карен следовала ее примеру: в легкой непринужденной манере она болтала о всякой всячине, не заостряя внимания на том, что это знаковая поездка. Она не нахваливала Нору за то, что она «набралась мужества», «делает шаг вперед», «продолжает жить», не сыпала прочими снисходительными фразами, которые Нора терпеть не могла.

– Так трудно покупать подарки для подростков, – жаловалась Карен. – Они даже не сказали, какие видеоигры им нужны. Можно подумать, я знаю, чем отличается «Убийца-2» компании «Брейнуэйв» от специального выпуска «Убийцы». К тому же я сказала им, что не собираюсь покупать игры для взрослых, да и игры для подростков мне не нравятся, так что, честно говоря, выбор у меня ограничен. И коробки, в которых их продают, такие крошечные, как будто под елкой… пусто. То ли дело, когда дети были маленькие: подарки вообще всю гостиную занимали. Сразу чувствовалось, что Рождество.

Лори искоса глянула на Мег. Та все еще была на грани слез. Минувшим вечером они долго не ложились, разбирались в противоречивых чувствах Мег относительно рождественских праздников. Девушка скучала по родным и друзьям, сомневалась в своей приверженности новому образу жизни. Даже жалела, что поторопилась вступить в ряды «Виноватых», лишив себя возможности хотя бы еще разок встретить Рождество с теми, кто ей дорог, – во имя прошлого. Лори объяснила Мег, что ее ностальгия в это время года вполне естественна, сродни фантомной боли, что чувствуют калеки в ампутированной конечности. Рука или нога отрезана, но она все еще остается частью твоего организма, по крайней мере, какое-то время.

На втором слайде изображалась облезлая елка с жалкими остатками мишуры, валявшаяся на грязном снегу у обочины дороги в ожидании, когда ее подберет мусоровоз.

Но холод, вопреки ее ожиданиям, не очень мешал. Солнце не светило, дороги были чистые – зимой удовольствие от езды портили снег и лед, – да и ветер не был колючим. Одета она была по погоде: теплые перчатки из высокотехнологичного материала, неопреновые бахилы, полипропиленовый капюшон под шлемом. Только лицо не защищено от холода и ветра, но это не страшно.

Нора собиралась проехать восемь миль и повернуть назад, как раз на полпути, но, достигнув своего поворота, просто продолжала ехать вперед. Слишком уж нравилась ей сегодняшняя прогулка: крутишь себе педали, изо рта вырывается белый пар. Ну и что, если она придет к матери чуть позже? Там соберется полный дом народу – все ее братья и сестры со своими семьями, тетки, дядья и кузины с кузенами, – ее даже не хватятся. Если уж на то пошло, все будут только рады. В отсутствие Норы можно смеяться, открывать подарки, нахваливать детей друг друга, не опасаясь, что кто-то ненароком заденет ее чувства, не бросая в ее сторону участливые многозначительные взгляды, не испуская трагических вздохов.

На январское городское собрание пришло много народу, зал заседаний был набит до отказа. Кевин, две недели назад вернувшийся из Флориды, был немного удивлен тем, что чуть ли не каждый считал своим долгом как-то прокомментировать его загар.

– Хорошо выглядите, господин мэр!

– На солнышке грелись, да?

– Вы отдыхали недалеко от Боки [98] ? Мой дядя там живет.

– Я бы тоже не прочь съездить в отпуск!

«Неужели я был таким бледным?» – изумлялся Кевин, занимая свое место в центре длинного стола перед аудиторией, между членами городского совета Дифацио и Эррерой. Или люди реагируют на нечто более глубокое, чем красноватый отлив его кожи, на произошедшую в нем внутреннюю перемену, которой они не могут найти объяснения?

Безветренным утром в конце января, когда на землю сыпал мелкий снежок, Лори и Мег отправились с Гинкго-стрит в свое новое жилище на Паркер-роуд – тихую обитель на восточном краю парка Гринуэй.

Отдаленное поселение № 17 было небольшим, но намного приятным, чем Лори того ожидала, – темно-синий дом под щипцовой крышей, с мансардным окном, с белой окантовкой вокруг окон. К главному входу вела не бетонированная дорожка, а аллея, мощенная серым камнем. Не понравилась ей только сама дверь – слишком вычурная в сравнении с остальным домом: из коричневой древесины, блестящая, с декоративной вставкой в виде вытянутого овала из дымчатого стекла. Такую скорее увидишь на каком-нибудь претенциозном «замке» в Стоунвуд-Хайтс, а не на скромном мейплтонском жилище, как это.

– Симпатичный домик, – шепотом сказала Мег.

Том надел лыжную куртку, позаимствованную у Терренса Фолка, аккуратно застегнул ее до подбородка, стараясь не защемить молнией бороду. Пару раз она уже застревала, и выдирать ее было чертовски больно.

– Куда собрался? – спросила Кристина с дивана.

– На Гарвард-сквер. – Том достал из кармана куртки кашемировую вязаную шапочку и натянул ее на голову. – Хочешь со мной?

Она глянула на свою пижаму – штаны в горошек и облегающий серый топ, обтягивавющий ее выпирающий живот, – словно это говорило само за себя.

– Так переоденься, – сказал Том. – Я не спешу.

Кристина поджала губы, соблазнившаяся его предложением. Они уже месяц жили в Кембридже, а она всего несколько раз выходила из дома – один раз на прием к врачу, два раза – по магазинам с Марселлой Фолк. Кристина никогда не жаловалась, но Том догадывался, что она с ума сходит от сидения в четырех стенах.

Нора купила новое платье ко Дню святого Валентина и тотчас же пожалела об этом. Не потому что платье ей не нравилось – как раз наоборот. Оно было восхитительным – из серо-голубого шелка, без рукавов, с V-образным вырезом, приталенное, – и сидело на ней идеально. Даже в удручающе ярком освещении примерочной она видела, что платье ей идет, подчеркивает красоту ее плеч и длинных ног, что на фоне светлой матовой ткани ее темные волосы и глаза, изящные контуры скул и подбородка кажутся еще более выразительными.

Мои губы, говорила она себе. У меня очень красивые губы. (У ее дочери был точно такой ротик, но Нора старалась не думать об этом).

Она без труда представляла, как будут смотреть на нее окружающие, видя ее в этом платье, как все присутствующие в ресторане обратят на нее свои взоры, когда она войдет в зал, как Кевин, с восхищением в глазах, будет любоваться ею, сидя напротив нее за столиком. Вот это-то ее и пугало – та легкость, с какой она позволила себе поддаться ажиотажу праздника. Ибо она уже поняла, что с Кевином ничего не получится, что она совершила ошибку, завязав с ним отношения, что их дни вместе сочтены. Не потому что он сделал что-то не то или, наоборот, сделал то, что нужно, а из-за нее. Из-за того, что она такая, какая есть, из-за того, что она сама больше не способна на глубокие чувства. Так какой смысл прихорашиваться, чтобы выглядеть лучше, чем она имеет на то право? Какой смысл идти в модный ресторан, пить дорогое вино, есть изысканные блюда и затем – неприлично роскошный десерт, кладя начало чему-то, что, скорей всего, приведет в постель и закончится слезами? Зачем причинять страдания и себе, и ему?

– Не стой, или сюда. – Макс похлопал рукой по кровати. – Отдохни. Можешь не раздеваться, если не хочешь.

Джилл задумалась над его предложением. Прежде ей нравилось лежать с Максом в темноте – два теплых тела под одеялом, – болтать обо всем, что в голову взбредет.

– Я тебя не трону, – пообещал Макс. – Даже дрочить не стану.

– Очень мило с твоей стороны, – сказала она. – Но я, пожалуй, пойду домой.

* * *

Они оба вздохнули с облегчением, когда им наконец-то принесли заказанные блюда, потому что они уже успели проголодаться, хотя главная причина заключалась в другом: у них появился повод на время прекратить разговор, сделать паузу и потом заново начать беседу в более легком ключе. Кевин понимал, что он поступает неверно, засыпая ее вопросами, обращая светский разговор в допрос.

Было еще слишком холодно, чтобы сидеть на террасе с чашкой утреннего кофе, но Кевин не смог отказать себе в удовольствии. Он всю зиму проторчал взаперти и теперь стремился насладиться каждой минутой хорошей погоды – погреться на солнышке и подышать свежим воздухом, – даже если для этого приходилось надевать свитер, куртку и шерстяную шапку.

В последние недели весна быстро вступала в свои права: подснежники и гиацинты, желтые крапинки во внезапно оживших кустах, а потом взрыв птичьего щебета, цветение кизила, всюду, куда ни повернись, новая зелень. По статистике зима не была такой уж лютой, но она тянулась бесконечно долго, не желала сдаваться, казалось, длилась целую вечность. И март выдался особенно суровым – холодным и сырым. Серое небо будто наваливалось на землю, расплющивало ее. Хмурая погода отражала усиливающееся настроение дурного предчувствия, в котором весь Мейплтон пребывал после убийства второго Наблюдателя в День святого Валентина. В отсутствие доказательств обратного жители убедили себя, что в городе орудует серийный убийца, обезумевший одиночка, питающий ненависть к «Виноватым» и намеревающийся истребить всех членов организации по одному.

Прежде чем подобрать себе новое имя, Нора перекрасила волосы. Именно в таком порядке, думала она, только такая последовательность и имеет смысл. А как еще узнать, что ты собой представляешь, пока не увидишь себя в зеркале? Она никогда не понимала тех родителей, которые подбирали детям имена за несколько месяцев, а то и лет до их рождения, словно не давали имя живому человеку, а приклеивали ярлык на некую абстрактную идею. С ее точки зрения, это было полнейшей бесцеремонностью и проявлением неуважения по отношению к детям.

Она предпочла бы покраситься сама, без посторонних глаз, но понимала, что это очень сложная и рискованная операция, чтобы можно было провести ее на дому. Природа наделила ее темно-каштановыми волосами, и на каждом сайте, откуда она черпала информацию, ее предупреждали, что нужно дважды подумать, прежде чем пытаться перекраситься в блондинку без помощи профессионала. Это сложный, трудоемкий процесс, с применением сильных реагентов, и зачастую приводит, как выражались эксперты, к «плачевным результатам». В комментариях к статьям удрученные брюнетки сожалели о том, что не довольствовались своим естественным цветом волос. «У меня были красивые каштановые волосы, – писала одна из них. – И вот я купилась на рекламу и обесцветилась. Цвет мне подошел, но сами волосы стали тусклыми и безжизненными, – как пластмассовая трава на голове, – так говорит мой парень!»

Том вел машину, рассказывая Кристине про Мейплтон. Он надеялся убедить Кристину немного погостить в доме его семьи, а не просто переночевать там по пути в Огайо, как они намеревались.

– Дом у нас большой, – говорил он. – Мы можем жить в моей прежней комнате сколько захотим. Я уверен, отец с сестрой с радостью помогут нам с малышкой.

Это, конечно, было самонадеянное заявление, поскольку отец с сестрой даже не догадывались, что он едет домой, тем более не один. Том собирался предупредить их, но последние дни выдались суматошными, и он подумал, что лучше действовать по обстоятельствам, не принимая окончательного решения, пока они не доберутся до места. Не хватало еще, чтоб он обнадежил отца, а потом разочаровал его, как это не раз бывало в прошлом.

– Летом там чудесно. В двух кварталах большой парк, озеро, где можно купаться. У одного из моих друзей во дворе стоит джакузи. А в центре города есть приличный индийский ресторан.

– Куда-то уезжаешь? – полюбопытствовала она, остро сознавая, что сама тоже держит в руке скатанный в рулон спальник. Как будто они собрались вместе в путешествие, ждут машины, которая повезет их в аэропорт.

– Переселяюсь, – объяснила Эйми. – Хватит уже вас стеснять.

– О. – Джилл медленно закивала, пытаясь осмыслить ее слова. – Отец ничего не говорил.

– А он и не знает. – Эйми улыбнулась, но без присущей ей самоуверенности. – Это было спонтанное решение.

– Надеюсь, ты не домой возвращаешься? Не к отчиму?

– Что ты, нет! – в ужасе воскликнула Эйми. – Туда я никогда не вернусь.

Год: 2014 - сезон 1
Страна создатель: США
Режиссеры сериала: Мишель Максвелл МакЛарен, Питер Берг, Дэниэл Сакхейм
В сериале снялись: Стефано Вильябона, Саманта Саймон, Майк Мальваньо, Андреа Наведо, Фрэнк Ридли и другие.
О сериале: В тихом городке Мейплтон в один день бесследно исчезли жители. Не все, примерно сотня человек. То ли испарились, может, то ли и правда вознеслись. Но что делать остальным, жалким, разобщенным остаткам некогда дружной общины? Постепенно они пытаются наладить как-то свою жизнь. Снова начинают как-то работать, организовываться, выживать, в общем, жизнь ведь продолжается. Но можно заменить где-то рабочего, но что возместит невероятную потерю супруга, который прожил рядом, казалось, вечность, или любимых детей? Те, кто остались, ломают себе голову над загадкой исчезновения. И постепенно приходят, как всем им кажется, к если не пониманию сути произошедшего, то хотя бы к приоткрываю завесы тайны. Но принесет ли открытая тайна им душевный покой?

Название: Апокалипсис I. Исчезновения
Год выхода: 1998
Режиссер: Питер Джерретсен
В ролях: Ли Льюис, Ричард Нестер, Сэм Борнстейн
Описание:  Известный журналист приезжает на ближний восток, чтобы вести репортажи о военных действиях против Израиля. На Израиль нацеленны ядерные боевые головки многих стран и должна произойти третья мировая война, но во мгновинии ока с лица земли исчезает множетсов людей и весь военный конфликт в этоже мгновении останавливается. Недоумевая куда же люди пропали в одно мгновения, начинается новый мировой порядок. Может это придшествие апокалипсиса так думают герои это фильма.
Выпущено: США