Утро припозднилось. За ночь ветер нагнал тучи, те начали сеять мелкий нудный дождик. Стало прохладно, и старик Нур-Син, озябший к рассвету, окликнул прислугу. Два молодца, прикупленные на рынке Шумой, быстро притащили жаровню с горящими углями. Постаревший, лысый, как гусиное яйцо, Шума поинтересовался у хозяина — может, сойти вниз. Ему уже и спальня нагрета, в ней, как в бане. А можно и настоящую баньку соорудить. Пусть господин погреет старые косточки, а то все молчит, вздыхает, задумывается о прежних днях. Зачем томиться духом, мучить своего илу, ушедших к Эрешкигаль не вернуть! Подумайте о племянниках, детях Хашдайи, меня не забудьте, напомнил Шума. Оставьте чуток на житье…

— Заткнись! — коротко распорядился старик. — Сходи в дом Балату и пригласи его на вечер. Пусть захватит то, что успел написать.

— Ох, господин, какое вам дело до этого иври! Молчу, молчу… заторопился Шума.

Уже снизу, из сада — радости Луринду — донеслось недовольное ворчание управляющего домом.

— Все ходи, ходи. Куда ходи, зачем ходи.

Между тем дождь усилился, и старик был вынужден спуститься вниз в нагретую спальню. Дверной проем приказал оставить открытым, почаще менять угли в жаровнях, поменьше шуметь. Может, удастся вздремнуть.

Не тут-то было! Прошлое гнало сон.

Осенью второго года царствования Набонида (554 г. до н. э.) армия Аккада выступила в поход — двинулась вверх по Евфрату в сторону Харрана. В царском дворце разместился здоровяк Валтасар, не по годам крупный и плечистый молодой человек, и с той поры прежнее гнездо Навуходоносора красу и гордость Вавилона — в городе иначе как царевым трактиром не называли. Пировали едва ли не каждый день. Если же возлияния откладывались, устраивали представления, на которых перебывали актерки со всех концов верхнего мира. Красотки, словно мухи на мед, тучами слетались в Вавилон. Делами Валтасар занимался редко, ни разу за несколько недель не вызвал к себе Нур-Сина, а посланцы Кира томились в ожидании. Пришлось Нур-Сину выпрашивать аудиенцию через Рибата.

Валтасар принял его через пару дней. Царевич болтал без умолку, вспомнил об охоте, на которую они когда-то в Борсиппе отправились втроем, предложил сопровождать его в предгорья, куда тот отправлялся, чтобы добыть крупных кошек, онагров и кабанов. Нур-Син отказался, сославшись на необходимость присутствовать на церемониях в храме Эсагилы, где он нес ответственность за все изыскания в области календаря и изучения хода звезд, солнца и в особенности луны.

— Как знаешь, — Валтасар ничуть не обиделся, потом поинтересовался. Стрелять из лука не разучился?

— Нет, господин, — с поклоном ответил эконом храма Эсагила.

— Сейчас проверим, — загорелся Валтасар и позвонил в колокольчик. В комнату вошел заметно пополневший Рибат. Лицо у него было сизое, с отеками, старческое.

— Готовь оружие, — приказал царевич.

С луками в руках Валтасар и Нур-Син миновали зал приемов и через центральные триумфальные ворота вышли на парадный двор дворца. Нур-Син невольно обратил внимание, что на изображенных между проходах исполинских деревах хулуппу красовался покровитель нынешнего царя, двурогий символ Сина. Все так же шествовали золотые львы, охранявшие священные деревья, сияли плиточной лазурью проходы, весь обширный, пропитанный голубовато-золотистым сиянием двор.

Валтасар, сунув два пальца в рот, оглушительно свистнул. В тот же момент с башен десятками с пронзительным граем поднялось воронье, захлопали крылья. Царевич моментально приладил стрелу и успел снять трех птиц. Ошарашенный Нур-Син, не скрывая изумления, смотрел на него.

— Что ж ты, посол?! — выкрикнул Валтасар, и Нур-Син, словно его подстегнули, вскинул оружие и выстрелил.

Промахнулся. И во второй раз промахнулся. Только при третьем выстреле сумел зацепить крыло мелкой вороны. Та, отчаянно закричав, бросилась в сторону Евфрата.

— Да-а, — разочарованно протянул Валтасар, — а еще советовать берешься. Сначала подтянись в стрельбе из лука, потом поговорим.

Нур-Син вышел из себя.

— Но, господин, время не терпит. Речь идет о судьбе армии под Харраном.

Валтасар вздохнул.

— Ладно, — царевич пожевал нижнюю губу, потом предложил. — Давай пройдем.

Возвращаясь прежним путем в апартаменты царевича, Нур-Син приметил укоризну во взглядах крылатых быков, выставленных перед центральным входом в тронный зал. Непонятно только, к кому относились их пронизанные сожалением взоры — к нему или к повзрослевшему Валтасару.

Уже у себя в комнате царевич приказал.

— Говори.

— Господин, гонцы Кира уже месяц ждут ответа на просьбы их государя о помощи. Тянуть дальше нельзя. Кир выполнил обещание, отложился от Астиага, и мы обязались помочь ему.

— Кто обещал помощь?

— Наш господин Набонид, слава ему в веках.

— Так оказывай, — пожал плечами Валтасар.

Нур-Син удивленно взглянул на него.

— Что уставился? — спросил Валтасар. — Распорядись, чтобы этому недоноску отправили оружие и съестные припасы. Я-то здесь причем?

«Ага, — смекнул Нур-Син, — ему известно и насчет оружия, и насчет продовольствие. Что же он ломается?»

Опять загадка!

— Послушай, Нур-Син, — с неожиданной серьезностью начал Валтасар. — Я вижу тебя насквозь, змея ползучего. Тебе хочется непременно втянуть меня в какую-нибудь грязную историю? Не выйдет, я не настолько глуп, чтобы добровольно совать голову под топор. Тебе было приказано давать мне советы, вот и давай. Будем считать, что ты дал его. Вот мой ответ — поступай, как знаешь! Если нужны какие-нибудь документы, приноси, я поставлю на них отпечаток своего перстня, но читать их я не буду, тем более вдумываться, что вы там затеяли. Тебе все понятно?

— Все, господин.

— Вот и ладушки. А вообще-то я тебе, гаду ползучему, симпатизирую. По крайней мере, ты что-то видел в этой жизни. Говорят, у Креза красивая жена?

— Непревзойденной красоты, господин.

— А в Мидии как насчет женского пола? Есть хорошенькие?

Нур-Син хмыкнул.

— Встречаются. Особенно те, у кого голубые глаза и длинные светлые волосы. Цвета спелой ячменной соломы. Их много в городах на побережье Верхнего моря, где живут греки.

— Да ну! — встрепенулся Валтасар. — Если ты достанешь такую, мне будет легче воспринимать твои советы.

Нур-Син ответил не сразу. Долго медлил, прикидывал, стоит ли касаться потаенного? Может, страх давным-давно убил в этом раздавшемся вширь, с одутловатым лицом юноше желание мыслить, и всякое напоминание о том, что придет срок и ему придется принимать самостоятельные решения, может только озлобить царевича. Все-таки решился.

— Господин, почему бы вам не отправиться в армию и на деле применить свои отменные способности в стрельбе из лука? Кроме этого, необходимого на войне искусства, есть и другие не менее важные, например стратегия, вопросы руководства воинами на поле боя, организация лагерей, переправ, штурма городов и многое другое.

— Да? — усмехнулся Валтасар. — Кто же мне позволит выехать из этого скверного города? Кто пустит в Хамат, где стоит войско? Хороши же твои советы, эконом Эсагилы! Ты вовремя сбежал в экономы, Нур-Син! А мне куда бежать? Где я сумею отыскать надежное убежище? И зачем? Я слышал, ты любишь рассказывать всякие забавные истории, загадывать замысловатые загадки, до тонкостей разбирать всякие заумные вопросы. Давай детально разберем, где отыскать такое убежище, из которого я мог бы безнаказанно отправиться к армии, изучить приемы штурма городов, вволю пострелять по живым мишеням. Боишься? Нет?.. А я боюсь!.. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Поспешить. Так что тащи пергаменты, пиши на них всякую чушь, я поставлю отпечаток перстня. Все понятно?

— Да, господин.

— Ступай. Погоди. — Валтасар задумчиво глянул в окно, прорезавшее толстую стену.

Небо в тот день было пасмурным, однако вершина Этеменанки с горящим на вершине костром рисовалась четко, до самых мелких деталей.

— Моя жизнь, — признался царевич, — уже давным-давно взвешена и расписана. Набонид не молод, так что все, что от меня требуется — это не совершить ошибку. Я откровенен с тобой, Нур-Син, потому что верю, ты не продашь. Кроме того, твое слово будет против моего. Скажи, верно ли говорят, что звезды ведут человека по жизни, и если совместить час, когда человек появился на свет с точным расположением звезд на небе, можно познать судьбу? До самых тонкостей. До последней минуты.

— Не совсем так, государь.

— Объясни.

— Звезды, государь, лишь указывают направление. Говорят скорее о том, чего тому или иному черноголовому делать не следует, чего опасаться. Что никак не совпадает с его илу. Но ответить точно, в какой день или час нас настигнет Намтар, по какой конкретно причине это случится, ни один магдим не в состоянии. Ведь в чем смысл пророчества ли, гадания, познания смысла снов? Предположим, тебе, государь, необходимо принять важное решение — то есть решиться на поступок, способный круто изменить твою жизнь. Я верно уловил потаенный смысл твоего вопроса, государь?

Валтасар кивнул.

— Понятно, каждый из нас хотел бы получить надежное прорицание, свидетельствующее, что тот или иной поступок окажется удачным для нас или, наоборот, неудачным. Итак, мы вопрошаем богов о каком-то конкретном случае и желаем получить ответ точный, отражающий суть дела. Но прими во внимание, государь, что не одними человеческими делами озабочены боги. У них, помимо мелких людишек, есть иные задачи, о которых мы даже судить не можем. Все вокруг находится в движении, и поворот нескольких небесных сфер можно предугадать, но ответить, каков будет результат того или иного события, которое произойдет через многие десятилетия, никто не в силах, потому что, возможно, и самого события не будет. Единственное, что дано людям, это, обращаясь к оракулам, установить, что при тех-то и тех-то условиях, поступок, совершенный в определенный день, будет иметь такой-то результат. Государь, поверь, боги всегда обращают внимание, каким образом люди испытывают судьбу: добиваются ли они цели, прилагая собственные усилия, стараясь оседлать время и изменчивый рок. Трудятся ли они на пользу желаемого или сидючи ожидают неизбежное…

— Я понял тебе, Нур-Син, — вновь кивнул Валтасар. — Ты хочешь сказать, что мне уместно поторопить события и отправить усыновившего меня человека к предкам.

Нур-Сина бросило в краску.

— Ни в коем случае, государь! Вряд ли подобная торопливость понравится Мардуку-Белу, по чьей воле ты и твой приемный отец были наделены царственностью.

— Ладно, не пугайся. Я пошутил. Но если серьезно, ты тоже не в состоянии открыть, какое будущее меня ждет?

— Так ли это важно, государь?

— Это вопрос вопросов. Зачем трепыхаться, если, в конце концов, все рано или поздно свалится в мои руки.

Старик припомнил, как вечером он поделился с Луринду, заметно оплывшей в поясе, впечатлениями от разговора с царевичем. В конце с горечью заключил.

— В длинной истории рода Набополасара наступает последняя глава. Здесь спора нет. Если каждому из предыдущих правителей для описания их деяний можно отвести полный свиток, а Навуходоносору целую библиотеку, Валтасар достоин только точки, заключающей последнее предложение в анналах. Ну, разве что пары слов — был такой. После чего край, обрыв.

— Но последний свиток еще не заполнен до конца, — ответила жена. Что-то будет?

* * *

К изумлению Нур-Сина, уже на следующий день во дворце были подписаны соответствующие распоряжения, и персидские посланцы, тайно находившиеся в Вавилоне, начали получать из царских хранилищ оружие и продовольствие. Через две недели караван отправился в сторону Элама, затем в Персию. Нур-Син проводил «друга царя», с которым познакомился еще в Экбатанах и подружился во время долгого пути домой, до самых Суз. Там дождался известия о прибытии каравана, а также сообщение о начале мятежа.

Кир изгнал из пределов своих земель царских чиновников и отказался платить дань. Узнав о выступлении царя Парса, Астиаг в начале нового года (553 г. до н. э.) снял осаду с Харрана и скорым маршем возвратился в Мидию. В первом же сражении он разгромил малочисленное войско Кира, выдвинувшееся в северные предгорья хребта Кухруд и, решив до зимы добить мятежника в его собственном родовом гнезде, двинулся на столицу Парса Пасаргады. Во втором сражении, произошедшем в озерном дефиле, через которое проходила дорога к столичному городу, Астиаг вновь добился успеха. Бегущих воинов остановили персидские женщины, вышедшие из крепости и пристыдившие мужей и сыновей, отцов и братьев.

В третьей битве Кир удалось одолеть противника — вернее, остановить его порыв и не допустить осады и штурма Пасаргад. Этот момент оказался переломным.

Набонид после снятия осады с Харрана, полагая, что справился с мидийской угрозой, счел момент благоприятным для начала осуществления своего внутриполитического плана. Власть он удерживал твердой рукой, внутренние раздоры прекратились — теперь самое время отодвинуть границы государства на юг, захватить торговые пути через север Аравии, а также заняться реформированием многочисленных культов, существовавших в империи, выстроить общегосударственную иерархию поклонения божествам и освежить пантеон. Царь Вавилона отправился завоевывать Аравию, и на пути в пустыню заглянул в Вавилон, где осенью третьего года царствования (553 г. до н. э.) собрал государственный совет.

Старик Нур-Син накрепко запомнил заседание, на котором царь обвинил храмовую верхушку, а также старейшин Вавилона, в непонимании воли богов, в неверном отношении к созидателю небес, земли и вод Сину, в нежелании осознать масштабность задачи, которая встала перед страной в этот трудный, судьбоносный момент и которую нельзя решить исключительно военной силой.

— Единственный надежный способ справиться с вызовом времени и обеспечить национальные интересы, — заявил Набонид, — это сплотиться воедино. Необходимо показать великому Сину, что мы, его дети, по-прежнему чтим и поклоняемся ему. С этой целью я решил восстановить в прежнем величии храм Сина в Харране Эхулхул. Отринуть все ложное, что наслоилось на священный пьедестал и святилище за прошедшее дни. Я уже приказал отыскать закладные камни прежних царей Салмансара II и Ашурбанапала. Вот с чего мы начнем — с придания святому месту первоначальной величины, прежнего величия и всеобщего почитания. К сожалению, славные Набополасар и Навуходоносор в свое время наплевательски отнеслись к возрождению места пребывания бога, осветителя ночи. Что ж, мы, потомки, исправим эти ошибки, для чего я требую введения дополнительной пошлины. Надеюсь также на добровольные пожертвования храмов на возведение дома Сина, властелина света.

Ответом ему было гробовое молчание, затем в зале, где собрался совет, как бы громыхнуло — поднялся невероятный шум, раздались негодующие крики. Старцы стучали посохами об пол, жрецы храмов Вавилона, Борсиппы, Ниппура, Куты, Сиппара и других святилищ, которыми густо была утыкана земля Месопотамии, вскочили с мест, принялись возмущенно размахивать руками.

Нур-Син и Балату-шариуцур помалкивали. Первому было хорошо известно, что последнее слово останется за царем. Публично спорить с властителем, заразившимся хворью единобожия, понимаемого как оправдание всем прежним преступлениям, а также как инструмент достижения беспредельной власти, было бесполезно. Время от времени эта чума нападала на всех занесенных в списки вавилонских жрецов правителей, начиная с древнего Эхнатона [81] и кончая иудейским Иосией [82] и мидийским Астиагом. Теперь проказа докатилась до Вавилона.

То, о чем мечтал Навуходоносор, к чему он всю жизнь боялся прикоснуться, тем более приступить, полагая, что осознание величия Бога должно идти снизу: от рыбаков, селян, горшечников, плотников, уверовавших мытарей, от женщин и слепцов, от чистых сердцем и нищих духом, — Набонид решил ввести декретом, обирая народ и храмы пошлинами, «добровольными» дарами, туманя мозги каким-то странным осветителем ночи. Всем более-менее грамотным людям в Вавилоне хорошо известно, что ночь, как и день, создал отец богов Мардук. О чем здесь спорить? О важности круглолицей луны, то худеющей, то, по милости Мардука, наполняющейся светом? Так она была создана в день четвертый вместе со звездами и светилами.

В свою очередь и Балату-шариуцур внимал словам царя поверхностно, вполуха. Выслушивать язычника, погрязшего в самой оскорбительной для Божьего величия форме, создавшего себе кумира и безоглядно уверовавшего в него, не было смысла. Подчиняться до поры до времени — это да! Это было важно, но зачем внимать бессмысленным, лживым откровениям?!

Когда удалось восстановить тишину, настоятель храма Эзиды в Борсиппе от имени всех сильных и знатных в городе и стране выразил царю порицание за оскорбление небесных и подземных покровителей, одаривших Вавилонию силой и царственностью. Этот ущерб царской власти Набонид воспринял спокойно видно, заранее подготовил ответ.

— Пока не закончу восстановление Эхулхула, — заявил он, — пока не установлю там изображение Сина, достойное его небесной царственности, запрещаю праздники и отменяю празднование Нового года.

После чего в подтверждение своих слов ударил посохом об пол.

Быть посему!

С тех пор царь десять лет не появлялся в Вавилоне. Весь этот срок горожане не праздновали воскресения Мардука, его супруга Царпаниту не спускалась за страдающим создателем в царство тьмы. Пылилась в храме ладья Набу. Население страны, домашние животные, злаки и плодовые деревья оказались лишены царственности — благодетельной небесной силы, оплодотворявшей их каждый новый год. Не было радости в городе, не слышны были песнопения и гимны.

Набонид, собрав в Аммане армию из амореев, завоевал Аравию — там, в оазисе Тейма, и поселился. Ждал, когда Вавилон склонится к его ногам, когда жрецы смирятся и вместе со знатными приползут и заплачут — худо нам без твоей, изливающей благо царской руки. Вернись, прославленный и сильный, осени нас царственностью, мы готовы поклониться лучезарному Сину.

И не только отсиживался, но настойчиво и целеустремленно повел борьбу со своими подданными и, прежде всего, с сильными и знатными, сплотившимися вокруг храмов.

Сначала, наряду с возведением храма и башни в Харране, он попытался расколоть оппозицию и принялся возвеличивать города Урук и Ур, чья знать издревле недолюбливала Вавилон, считая его выскочкой. В Уруке он поставил своих людей во главе храма Иштар, потом взялся за исправление ритуала в Уре, городе бога Луны-Сина. Лунное затмение, случившиеся в те дни, царь истолковал как желание Сина иметь земную невесту и, оказалось, что на ее роль лучше других подошла родная дочь Набонида. Не забывал Набонид и о своих материальных интересах, огромное количество земель в Уруке и Уре перешли в его и его приемного сына Валтасара собственность.

Затем царь, расположившийся в далекой Тейме, взялся за Сиппар. По его приказу был раскопан закладной камень. На этом основании Набонид заявил, что восстановленный Навуходоносором сорок лет назад храм бога Солнца-Шамаша, воссоздан неправильно, вопреки старым обычаям.

Через шесть лет та же беда нагрянула и на святилище Солнца-Шамаша в Ларсе. Его восстановил и украсил Навуходоносор, однако, по мнению Набонида и его придворных ученых, — прежний правитель исказил древний облик храма и храмовой башни. Их возвел древний царь-законодатель Хаммураппи — вот тому древнему образцу и должно соответствовать местожительство брата бога Луны.

Так сказал Набонид!

Он и башню в Уре перестроил по древнему шумерскому образцу, якобы найденному царскими слугами на закладном камне. [83] Над городом встал грандиозный семиярусный зиккурат с небольшим святилищем на последней ступени.

* * *

Между тем после поражения Астиага под Пасаргадами положение в Мидии круто изменилось в пользу Кира. В наступившем году племена и царства, ранее безропотно выполнявшие волю правителя Экбатан, начали кучно откалываться от короны. Сначала местные вожди, князья, владетельные знатные тянули с подвозом продовольствия и присылкой воинских подкреплений, затем их дерзость дошла до прямого неповиновения приказам центральной власти.

Зимой Астиаг с удивлением обнаружил, что даже в среде магов зрело решительное недовольство планами Спитама. Непреклонность царского зятя и наследника престола, его фанатичная решимость во что бы то ни стало заткнуть рот несогласным, привести культ к единообразию и далее служить священному огню именно так, как якобы завещал Заратуштра, вызывали ненависть даже в его собственном племени. Дальше больше, выяснилось, что старейшины нескольких кланов, входивших в племя магов, решили тайно умертвить выбранного Астиагом наследника, освободив место у престола более умеренному и вменяемому человеку. Это было как гром с ясного неба. Во время пыток царь непременно допытывался у строптивых заговорщиков — неужели они, кровь от крови мидийцы, люди, осененные светом истинного знания, желают видеть хозяином верхнего замка чужака, ведь иного претендента на трон, кроме порождения тьмы Кира, не было.

Старший среди заговорщиков ответил, что Спитам обманывает царя. Потомок Заратуштры неверно истолковывает слова пророка. Старший жрец попытался объяснить правителю, что над светом и тьмой существует Зерван, непостижимое и вечное время — только ему отмщение. Он же, Астиаг, поддался на шепоток Ангро-Майнью и спутал тьму со светом, за что мучиться ему в преисподней, пока Ахурамазда не простит его.

Жреца разрубили на куски, его казнь потрясла Экбатаны. Теперь из города побежали все, даже коренные мидийцы. Начала роптать армия.

На пятом году царствования Набонида (550 г до н. э.) Астиаг в предполье перед Экбатанами дал генеральное сражение раздавшейся в числе, заметно пополневшей армии Кира. Мидийское войско он доверил военачальнику Гарпагу, который в решающий момент битвы перешел на сторону Кира. Узнав об измене Гарпага, Астиаг с горечью заявил, что тот «предал мидян в рабство».

Осенью лазутчики и беженцы принесли в Вавилон известие о пленении Астиага, казни Спитама и женитьбе Кира на своей тетке Амитиде, вдове главы жреческой коллегии. Это могло означать, что со дня на день Кир, сын Камбиса, коронуется царем. Но какой страны? Это был важный в политическом смысле вопрос.

Молодой победитель назвал свое царство «страной ариев», однако в Вавилоне территории на востоке, подпавшие под власть Кира, решили по прежней принадлежности именовать Парсом (Персией), ведь до той поры эта была маленькая и нищая горная страна.

Так пожелал Набонид — прислал из Теймы письмо о том, как называть новоявленного врага. Пожелание царя прочитали на государственном совете, все повздыхали, но спорить не стали: Персия так Персия. Маленькая так маленькая.

— Если бы сумасбродства царя ограничивались переименованием соседних стран, — высказался по этому поводу настоятель храма Набу в Борсиппе, — ему бы цены не было!

После чего все поспешили разойтись.

Кир, овладев страной и всеми племенами, жившими южнее и восточнее Каспийского моря, даром времени не терял. Спустя два года, в то время как Набонид пытался организовать оборонительный союз против персидского царя, в котором согласились участвовать египетский фараон и Крез, в Вавилоне получили послание, в котором Кир сообщал, что царь Лидии, ослепленный гордыней, бросил ему вызов и объявил Персии войну. Крез грозился отомстить узурпатору за смерть своего зятя Астиага. Кир далее оповещал, что во исполнение пророчества он решил выступить против Лидии. Пришел час расплаты для Креза.

Послание было странным по форме и непонятным по существу. О том, что Лидия начала войну против общего врага, в Аккаде узнали не от дружественного Креза, а от неприятеля. От кого таился царь Лидии? Может, он решил в одиночку расправиться с выскочкой и захватить всю добычу? Это можно было бы понять, но чего в таком случае добивался новоявленный правитель Персии? Он желал, чтобы Вавилон предал союзника и присоединился к нему? Или в пылу гордыни просто информировал неповоротливых и погрязших в скандалах вавилонян о том, что он так решил, а вы понимайте, как знаете.

Нур-Син, узнав о послании Кира, воспрянул духом. Вот она минута, которую он ждал почти пять лет! Вот он, спасительный поворот судьбы. Об этом он задумывался еще в ту пору, когда был в Мидии, когда вернулся домой.

После начала боевых действий коммуникации Кира пролягут по наезженным путям, проходящим неподалеку от Харрана. Кир углубится в неизвестные ему земли, окажется среди враждебно настроенных народов, ведь царства на полуострове Малая Азия всегда настороженно относились к правителям, приходившим с востока. От владыки Вавилонии только и требовалось вовремя вступить в войну и совместно с Крезом окружить персидское войско в пределах Фригии. В этом случае песенка Кира будет спета.

Правда, план был исполним только в том случае, если союзники будут действовать сообща, доверяя друг другу, а Крез, начиная войну, даже не посоветовался с Набонидом и египетским фараоном. Зная характер Набонида, можно было предположить, что тот не простит горе-союзнику подобного пренебрежения, но в любом случае Нур-Син обязан был обратиться к засевшему в песках царю. Если не напрямую, то хотя бы через Валтасара. Этого требовал долг. Неужели Набонид в такой момент не покинет свое убежище, не попытается восстановить мир со знатными в Вавилоне, не направит армию на помощь Крезу? Если же соображения престижа и упорство в возвеличивании Сина возьмут верх, в случае разгрома Лидии, падение Вавилона неизбежно.

Имея в виду действовать быстро, Нур-Син вновь обратился к Рибату.

Тесть пригласил Нур-Сина к себе домой. За время пребывания возле царевича сын Рахима заметно постарел, помрачнел, характер у него вконец испортился. Выслушав зятя, он долго, подперев голову ладонью, смотрел в окно, потом спросил.

— Ты какие-нибудь фокусы знаешь?

Нур-Син поморгал и вопросительно глянул на родственника.

— По крайней мере, — продолжил Рибат, — можешь отыскать искусных мошенников, способных доставать из рукава гирлянды, разноцветные ленты, букеты цветов, выдувать огонь изо рта, превращать козленка в гуся, а змею в палку и наоборот и заниматься какими-нибудь иными подобными гадостями? Только не надо тех, кто играет с кубками. Они уже надоели.

— Я не понимаю тебя, Рибат.

— Что ж здесь непонятного. Теперь во дворце новая мода — наследник увлекся всяким волшебством. Самая простенькая ловкость рук вызывает у него живой интерес. Как только я сообщу о твоем желании встретиться с ним, он спросит, какие фокусы умеет делать этот умник? Если отвечу, мой зять желает дать совет, Валтасар заявит — пусть подождет. Мне представляется, дело у тебя срочное, так что не ленись и не брезгуй — попытайся отыскать каких-нибудь бродячих шутов и жонглеров. Но лучше всего фокусников. Я скажу, что ты желаешь угодить его царственности и готов развлечь наследника невиданными доселе чудесами. Тогда он непременно встретится с тобой.

— Иначе нельзя? — поинтересовался Нур-Син.

— Можно, но тогда я не могу назвать точный срок. Может, через пару недель, может, никогда.

— А если подмазать кого следует?

— Ты, Нур-Син, верно, не понимаешь, что кого не подмазывай, ответ будет тот же. Я же безвозмездно одарил тебя советом, воспользовавшись которым люди за пару часов сколачивают состояния. — Как это? — не понял Нур-Син.

— Что же здесь непонятного. Угодив правителю, они выпрашивают такие хлебные должности, на которых и полный дурак сумеет набить карманы.

— Но мое дело касается войны и мира, — попытался возразить Нур-Син.

— А то я не понимаю, чего оно касается. Если ты мне не веришь, попробуй прорваться к Валтасару сам.

— Хорошо, Рибат, я постараюсь отыскать фокусников.

— Как там наш маленький Нидинту-Бел?

— Растет и крепнет под приглядом матери, — ответил довольный Нур-Син. — Такой крепыш, просто приятно смотреть. Всюду лезет.

— Это хорошо, что шустрый. Скажи Луринду, чтобы принесла его в наш дом. И без охраны пусть из дома не выходит.

— Хорошо, Рибат.

В тот же день Нур-Син, одевшись попроще, обошел городские рынки у ворот, поглядел на забавы простого люда. Его слуги обегали забегаловки в порту, лупанарии и трактиры в предместьях. Очень скоро выяснилось, что в городе скопилось неисчислимое количество проходимцев, пытавшихся подстроиться под циркачей — этих высмеивали и избивали прямо на улицах. Те же умельцы, которые кое-что смыслили в умении приставлять гусю отрубленную голову, мгновенно переодеваться, угадывать на расстоянии мысли, протыкать тело кинжалами и гвоздями, да так, что потом и ранки нельзя было найти, не могли удовлетворить Нур-Сина. Оказалось, что не он один был такой любопытный. Всех более-менее искусных фокусников и ловкачей знающие люди уже успели перетаскать во дворец. Сами шуты и фокусники, а также жонглеры, акробаты, канатоходцы и прочая базарная рвань, тоже в накладе не оставались. Если Нур-Син действительно желал привлечь внимание Валтасара, если действительно решил через царевича и с помощью царевича связаться с Набонидом, необходимо было отыскать что-нибудь свеженькое. Задача была не из простых, ни с чем подобным ему еще не доводилось встречаться. Тем не менее, Нур-Син, отлично сознавая нелепость этих поисков, словно удила закусил и упрямо обходил городские рынки и площади. Вечером, отчаявшись, еще раз заглянул к Рибату — может, Валтасар удовлетворится белокурой красоткой с голубыми глазами?

Рибат только руками замахал.

— Не вздумай подсунуть ему подобное старье! Я, по крайней мере, за это не возьмусь. Валтасар давным-давно разочаровался и в белокурых красотках и красавцах. Как-то признался, что желает прозреть свое будущее. При этом вбил в голову, что никто, кроме искусных в чудесах базарных лицедеев, не в состоянии снять с завесу с грядущего. Они, мол, обладают тайным знанием. Я пытался втолковать ему, что для этого в храмах существуют ученые: опытные прорицатели, квалифицированные гадальщики на внутренностях, наконец, в святилищах полным-полно изучивших небо звездочетов, способных по расположению звезд определить судьбу. Он заявил, что не верит в эти глупости. Посуди сам, Нур-Син, жрецам, умеющим рассчитывать, когда произойдет затмение Солнца или Луны, когда Венера-Иштар взойдет на небе, не верит, а проходимцам, умеющим извлекать из рукава голубя или прятать шарик под тремя кубками, верит!

Нур-Син только руками развел. Всю ночь промаялся, на утро решил посоветоваться с Балату-шариуцуром. Даниил с тех пор, как сын Набузардана вернулся из Мидии, держался в тени. Все свободное время корпел над какими-то записями. Однажды признался Нур-Сину, что вновь услышал во сне небесную речь. Услышал внятно, испытал неземной восторг и дал обет непременно заносить на кожу все, что ухватит из речей Создателя. Рукопись собирался отправить старцу Иезекиилю, а заодно показать супруге Нур-Сина.

— Она просила, — многозначительно добавил Даниил.

Нур-Син пожал плечами и не стал допытываться, отчего такое уважительно отношение к его жене, растившей сынка, на удивление красивого и здорового мальчика, названного Нидинту-Бела, что означало «дар бога Бела».

Балату выслушал друга и надолго задумался.

— Нур-Син, ты поставил меня в тупик. Мне никогда не приходилось заниматься уличными лицедеями.

— Тогда посоветуй к кому обратиться. Только не называй имени начальника дома городской стражи. Он уже лопается от золота, каким подмазали его всякие проходимцы, способные всего лишь превращать воду в вино.

— Не знаю, чем тебе помочь? — вздохнул Балату. — Разве что отправить гонца на канал Хубур. Может там, в глуши появилось что-нибудь новенькое?

— Отправь и поскорее…

— К чему такая спешка, Нури?

— На то есть причины.

Балату удивленно глянул на друга, потом заявил.

— Хорошо, я сегодня же отправлю гонца.

Уже покидая Балату Нур-Син решился задать вопрос, который мучил его все это время.

— Я смотрю, ты и твои соотечественники нашли общий язык с царем. Ты спокоен, по-прежнему заведуешь почтой. Выходит, твои страхи были напрасны?

— Нет, Нур-Син. Это всего лишь передышка. Пока Набонид враждует с сильными, мы можем быть спокойны, но скоро перемирию придет конец. О том предупреждал Иеремия. Хочешь поделюсь тем, что мне привиделось?

— Да.

— В двадцать четвертый день первого месяца оказался я на берегу Тигра. Поднял глаза и увидел — стоит человек посреди реки. Облачен в льняную одежду, чресла его опоясаны золотом из Уфазы. Тело его — как топаз, лицо как молния, очи — как горящие светильники, руки и ноги — как блестящая медь, и глас его — как голос множества людей. Никто, кроме меня, не видел его. Остался я один и смотрел на это великое видение, но не было во мне крепости. Изменился я и задрожал чрезвычайно, но голос его меня успокоил. «Не бойся, муж желаний! — это он ко мне обратился. — Мир тебе! Мужайся, мужайся!..» Когда же он заговорил со мной, я укрепился духом и сказал: «Говори, господин мой, ибо ты укрепил меня».

— Что же он сказал? — хриплым голосом спросил Нур-Син.

— Придет с востока могучий зверь и будет он четырех рогах. И встанет против него овен. И победит овна зверь, тогда вырастет у него еще один рог. Боднет наполдень, и сокрушится иной зверь, опершийся копытами о берега Евфрата…

Он замолчал.

Потом Нур-Син и Даниил долго сидели молча, каждый думал о своем. Наконец эконом храма Эсагилы поднялся.

— Я пойду. Не забудь о моей просьбе, подыщи фокусника.

* * *

Через несколько дней домашний раб Балату-шариуцура привел на подворье Нур-Сина человека, искусного в обращении с огнем. Это был высокий худощавый, загорелый до цвета сушеных фиников старик, еще крепкий, подвижный и улыбчивый. Одет в длинную широкую тунику, на голове башлык. Верхушка башлыка представляла собой шишак, загибавшийся вперед. Прежде всего, он поразил Нур-Сина, Луринду, их маленького сына и всех слуг в доме тем, что мог ходить босиком по раскаленным углям, стоять на горячей жаровне и жонглировать кусками разогретого до красноты металла. Затем фокусник безнаказанно влил в горло раскаленный свинец, после чего принялся выдувать длинные языки пламени и играть с зажженными обручами. Зрители, особенно маленький Нидинту, были в восторге. На просьбу хозяина раскрыть какой-нибудь секрет игры с огнем, фокусник поклонился и ответил, что тайна досталась ему от отца. Он дал отцу клятву никогда и никому не открывать секрет, который кормит его.

— Разумно, — согласился Нур-Син. — Но что ты ответишь, когда о том же спросит тебя царевич?

— Отвечу теми же словами, какими ответил тебе, господин, ибо лукавить с огнем — несмываемый грех.

— Выходит, ты последователь Заратуштры? — спросил хозяин. — То-то, я смотрю, башлык у тебя тот же, что и и атраванов.

— Да, господин, мои родители родом из города Рага.

— Я слышал об этом городе, маг.

— Ты многое видел, господин, потому я и согласился прийти к тебе.

Валтасар, заинтригованный обещанным Рибатом развлечением, принял Нур-Сина через день. Начальник личной охраны царевича обговорил с человеком, искусным в обращении с огнем, все детали и провел его и своего зятя в висячие сады.

Была зима, сушь, над городом высоко стояли лишенные влаги облака.

Эконом храма Эсагилы с любопытством посматривал по сторонам. В дворцовом парке царило запустение. Кое-где на аллеях валялись тушки ворон стрелы были вынуты. Местами начала рушиться кладка, бросались в глаза засохшие деревья, поблекли и пожелтели метелки финиковых пальм. Водотоки, проточив новые русла, растекалась по террасам и вольно скатывалась на нижний уровень. Здесь вода застаивалась в лужах, начинала цвести.

Представление было устроено на площадке, перед давным-давно не действующим центральным фонтаном.

Валтасару зрелище понравилось. Когда фокусник заявил, что на сегодня его умение повелевать огнем исчерпано, Валтасар приказал продолжать, однако маг ответил, что небезопасно раздражать огонь, самую невесомую и горячую субстанцию, из которой родился видимый мир и которая в конце веков поглотит и сушу, и воды, и звезды. Валтасар задумался, согласился и, подозвав фокусника, поинтересовался, как тот ухитряется выдувать огонь из самых разнообразных предметов: медных и бронзовых фляг, алебастровых кувшинов, из дудок и барабанов. Даже цветочные букеты в его руках полыхали ярким и шумным пламенем.

Маг поклонился и вновь сослался на волю отца, запретившему ему разглашать секреты этого тонкого ремесла. И вновь, к удивлению присутствующих, Валтасар не решился настаивать. Он приказал щедро наградить фокусника, проводить его в дом для царских гостей и следить, чтобы тот не сбежал. Завтра он вновь хочет насладиться игрой огня.

— Не держи меня, господин, — склонившись, попросил маг. — Я брожу по свету, несу свет, по мере сил воюю с тьмой. Не держи меня, ладно?

— Господин, — подал голос Нур-Син. — Сейчас есть более важные дела, чем развлечения с огнем. Крез вступил в войну с персами. Пора подумать об организации отпора.

Валтасар сразу погрустнел.

— Я так и знал, Нур-Син, что у тебя своя корысть.

— Я не могу молчать, господин, когда над городом сгущаются тучи. Ведь я прошу о сущем пустяке — передать мое послание нашему государю.

Валтасар задумался.

— Ну, передам, и что?

— Надеюсь, государь примет решение.

— Ага, решение. И в твоем послании нет ни слова осуждения подати на постройку Эхулхула? Не оскорбил ли ты каким-нибудь неуклюжим оборотом божественную царственность Сина?

— Ни в коем случае, господин!

Валтасар опять сделал томительную паузу, потом кивнул.

— Ладно, передам. А ты, — неожиданно обернулся он к склонившему голову магу, — можешь идти.

Валтасар повернулся и направился к воротам. Возле башни он обернулся и подозрительно глянул на сына Набузардана.

— Что-то я сегодня непомерно щедр на добрые поступки, Нур-Син. С чего бы это?

Нур-Син поклонился.

Покинув дворец, он пригласил мага переночевать у него на подворье. Тот отказался, странно глянул на Нур-Сина и молча зашагал прочь.

(продолжение следует)

 

 

 

 

Серия сообщений "МИХАИЛ ИШКОВ: ВАЛТАСАР. ПАДЕНИЕ ВАВИЛОНА+ОПЕРА ":
Часть 1 - ОГЛАВЛЕНИЕ; ВСТУПЛЕНИЕ; ГЕОРГ ФРИДРИХ ГЕНДЕЛЬ: ВАЛТАСАР
Часть 2 - ЧАСТЬ I: СЕРЕБРЯННОЕ ЦАРСТВО; ГЛАВА 1; ГЛАВА 2
...
Часть 26 - ГЛАВА 5
Часть 27 - ГЛАВА 6
Часть 28 - ГЛАВА 7
Часть 29 - ГЛАВА 8
Часть 30 - ГЛАВА 9