Совершенно случайно наткнулась на эту занятную книгу, конечно, стала читать, мне всегда интересно, какой видит мою страну иностранец. Тем более писатель, то есть человек, который может интересно рассказать о своих впечатлениях. И не только писатель, но и внимательный и любознательный читатель. Многие ли иностранцы знают, помимо Толстого и Достоевского, еще и Пушкина? А Лермонтова? Тургенева? Кольцова? Меня такое внимание к русской литературе расположило в пользу автора.

Итак, в сентябре 1899 года Кнут Гамсун, к тому времени уже известный писатель, получает стипендию от Союза писателей Норвегиии  и уезжает с женой в путешествие на Восток. Он прибывает в Петербург из Финляндии, на поезде едет в Москву, оттуда так же на поезде до Владикавказа. Там нанимает молоканина с телегой и четверкой лошадей для переправы через Кавказский хребет, добирается до Тифлиса, после чего посетил Баку и Батуми. Надо учесть при этом, что путешественник наш норвежец и говорит, соответственно, на норвежском, который мало кому в России знаком, еще владеет немецким, кое-как изъясняется по-английски и французски, а что касается русского... "Я выучился спрашивать по-русски: «сколько?». Но я не понимаю ответа, однако я и вида не подаю, что не понял, и даю монету, которую надо разменять. Когда мне дают сдачу, то я тщательно пересчитываю деньги, хотя я ровно ничего не смыслю в этих деньгах, и кладу на поднос двадцать копеек на чай лакею, следуя примеру других..." Однако незнание языка, по счастью, компенсируется находчивостью, которая помогает автору разрешать житейские трудности разного калибра. Заблудившись в Москве, Гамсун умудрился найти вокзал и свою гостиницу, а по пути отыскать портного, пришившего оторванную пуговицу, и дважды подкрепиться. Но то Москва, а что-то будет на Кавказе?

Далее следует, пожалуй, самая увлекательная часть повествования: переезд по горной дороге, через бурные реки и ущелья поистине сказочной страны. В горах животные кажутся камнями среди камней, Казбек-великан - живым существом, местные жители никогда не спят, слуга на станции, подающий еду, отлично вооружен и держится с достоинством князя (может, он и есть князь?)  "...здесь — колыбель человечества, здесь Прометей был прикован к скале, здесь горит вечный огонь в Баку..."  Отъехав чуть в сторону с дороги, можно разгадать тайну происхождения осетин, или под покровом темной ночи влюбить в себя кавказскую красавицу и вдохновить ее на борьбу за права женщин. Или же счастливо избежать ареста, которым грозит загадочный офицер! Да, на этой земле возможно всё, а те, кто недоверчиво улыбаются, просто лишены воображения! За-а-чем тебе горы вот такой вышины? Сиди дома, не гуляй!

У Гамсуна с воображением как раз все в порядке, достаточно одной детальки, одного слова, и готово приключение. И, честное слово, приключения сами льнут к чудакам, способным остановиться, чтобы полить засохшие одуванчики, а в другой раз задержаться в пути и напоить коньяком захворавшего барана. Внимание, доброжелательность, любознательность - вот качества, необходимые для путешественника. Ну и чувство юмора, и умение подшутить над собой, ведь человек в чужой стране нередко попадает в забавные ситуации.

Нравится ли норвежцу сказочная страна? Вот что он сам говорит: "если бы здесь жить, то можно было бы каждый день бить себя в грудь от восторга. Народ здесь выдержал борьбу, которая грозила ему полным уничтожением, но он перенёс всё, он здоровый и сильный, он процветает и теперь в общей сложности составляет народонаселение в десять миллионов. Конечно, кавказцы не знают повышения и падения курса на нью-йоркской бирже, их жизнь не представляет собой безумной скачки, они имеют время жить, они могут питаться, снимая плоды с деревьев, и, когда надо, зарезать барана. Но разве европейцы и янки не выше их, как люди? Бог знает. Этот вопрос такой сомнительный, что один только Бог мог бы ответить на него. Величие создаётся благодаря тому, что вокруг него всё мелко, что век, несмотря ни на что, ничтожен... Ценности не имеют постоянной цены: театральный ореол в другом месте соответствует блестящему поясу здесь; время уничтожает и то и другое, оно разменивает их на другие ценности. Кавказ, Кавказ! Недаром величайшие гиганты поэзии, известные всему миру великие русские были здесь и черпали из твоих источников..."

Можно было бы пересказать и впечатления автора от Баку, Тифлиса и Батуми, но я не буду этого делать, пост и так получился довольно длинный. Если книга кого-то заинтересует, прочесть можно тут http://lib.rus.ec/b/170729/read

 

 

Вчера вечером никак не могла утихомирить мальчишек. В конце концов потушила яркий свет, зажгла ночник и потихоньку начала читать вслух "Бежин луг", старшему задали по литературе, а он, понятное дело, и не открыл. Читаю спокойно, не повышая голоса, благо, что начало рассказа созерцательно-описательное: небо, облака, солнце, поля...

Затихли мои мальчики, слушают. Вот уже и в рассказе стемнело, и место пустынное, ни жилья, не людей, только ночные птицы летают да летучие мыши, и в комнате у нас темно и тихо. Думала, заснут от скуки, младший так вообще ничего не поймет, написано совсем не детским языком, не нарочно-упрощенно. На исходе третьей страницы Антон берет меня за руку и спрашивает шепотом: а он домой вернется?

Вернется, говорю. Отдохнет, а утречком домой пойдет.Дочитали до середины, и я, как Шахерезада, прервала рассказ, сегодня дочитаем.

Но как слушали!  Вот она, сила настоящего искусства. Это я сейчас не себя хвалю, а Тургенева, если что.

Что-то давно я не рассказывала о прочитанных книжках, целая стопка скопилась, мне кажется, они (книжки) начали обижаться такому невниманию.

Начну с книги "Лакомый кусочек". Книжка небольшая, читается легко, пересказать сюжет довольно просто, но, боюсь, суть при этом ускользнет.

Дело происходит в Канаде, время? 20-ый век, вторая половина, но могло бы быть и сейчас, книжка абсолютно не кажется устаревшей. Девушка по имени Мэриан недавно закончила колледж, работает в институте, который занимается изучением общественного мнения. Снимает квартиру на пару с другой девушкой, Эйнсли. У Мэриан есть приятель, Питер, красивый молодой человек, перспективный, что называется. Будущий адвокат, есть своя новая квартира, машина, увлекается фотографией, аккуратен, внимателен, ну, в общем, мечта, а не мужчина. Да еще и прощает Мэриан ее чудачества: то она убегает, то прячется под кровать, а потом не может вылезти. Другой бы бросил, а он предложение сделал. Живи да радуйся. Нет, девушка начинает нервничать. Плачет без причины, перестает есть, сначала отказывается от мяса, потом и от других продуктов. Знакомится со странным молодым человеком, аспирантом, который пишет работу про порнографию времен прерафаэлитов и завидует амебам, потому что они бессмертны и бесформенны. Стоит ли менять такого сомнительного типа на будущего адвоката со всеми достоинствами? Любая мама скажет нет, и будет тысячу раз права.

Если пересказывать и дальше все, что делала Мэриан, может показаться, что она сошла с ума. Но в книге настолько подробно расписаны все ее мысли, все, даже мимолетные ощущения, что каждый поступок кажется логичным продолжением того, что было раньше. Наверно, любой человек покажется странным, если залезть к нему в голову и прочесть все мысли. Разница между мной и Мэриан только в том, что она убегает, когда хочет убежать, а я нет. Максимум, что я могу, запереться в туалете. И я не отказываюсь от еды, когда нервничаю, наоборот, глотаю все, как пылесос. Даже несчастная любовь не способна испортить мне аппетит.

Искренне надеюсь, что я не очень похожа на Клару, подружку Мэриан, которая успела обзавестись тремя детьми и говорить может только о своих детях и их, пардон, какашках. Это прям какая-то пародия на домохозяйку с детьми, конечно, глядя на нее, испугаешься семейной жизни.  А вот Эйнсли - полная противоположность Кларе, решает завести ребенка, и тот факт, что у нее нет постоянного партнера, ее нисколько не останавливает и не пугает. Решительная девушка, надеюсь, у нее все будет хорошо.

А Мэриан? Наверно, найдет свое счастье, ей только нужно понять, в чем оно, а вот этого-то она пока и не знает, но время же есть? Я оптимист и верю во все хорошее, стараюсь прилепить счастливый конец даже там, где на него и не намекали.

Да, прочитала послесловие, там книга описывается как произведение, обличающее общество потребления. Дескать, Мэриан не может смириться с этим холодным миром чистогана и наживы и протестует. Хотя на жертву капиталистического режима она никак не тянет, но может, и так. Хотелось бы в таком случае знать, куда заведет ее протест.

 

Когда только читать? Все интересно!

«Вопрос Финклера» Говарда Джейкобсона

Букеровская премия-2010; роман о том, что такое (сегодня) еврейство, антисемитизм, холокост; фарс о самозванцах — и «комедия идей». Роман держится на нескольких микроэпизодах — которые затем переживаются заново, обрастают ракушками (комических) подробностей, переигрываются в уме; это похоже на то, как если бы Кундера сочинял роман в четыре руки с Вуди Алленом. Теоретически еще можно представить «Вопрос Финкле­ра» как роман про мужскую дружбу, настолько долгую, что помимо собственно дружбы сюда вплелись внебрачные связи, секс, любовь, старение, смерть; или как сатиру на современное английское общество — хотя и взятое в несколько необычном ракурсе; смешные мужчины в смешной стране в обществе чересчур серьезных женщин. По правде говоря, «ВФ» — роман из тех, которые вообще неважно про что: евреи — неевреи, Джейкобсон настолько остроумен, что вам не жалко времени слушать все, о чем он рассказывает.


«Мэбэт» Александра Григоренко

Сибирь, тайга, люди с луками, олени, нарты, чумы. Вне времени: то ли сто лет назад, то ли десять тысяч. Однажды здесь рождается Мэбэт — человек, но любимец богов; ему все позволено, смерть его не берет, он даже умеет ловить руками вражеские стрелы. Однажды, после смерти сына, его жизнь преображается. Вчитываться сложно: материал тяжелый, насыщенный незнакомой этнографической лексикой — и особенно именами (Мэбэт, Хадко, Ядне, Хадне, Няруй по прозвищу Вильчатая Стрела); очень быстро, однако, барьеры рушатся, текст становится абсолютно прозрачным. Сплошная, ритмически оформленная, отлившаяся в странные слова мудрость. Материал — сибирско-таежный, а суть — та же, что в древнегреческих трагедиях, в «Эдипе»: человек и рок, судьба. Собственно, все книги пишутся про это — только одни химически чистые, а другие — разбавленные. «Мэбэт», мифопоэма о сибирских коренных народах, неразбавленный совсем; редчайший образец литературы-литературы, вообще без примесей.


Захар Прилепин «Черная обезьяна»

Рекламировать будут «роман про детей-убийц», но на самом деле «Черная обезья­на» — про «нравственные искания» главного героя; дети-убийцы не сюжет, не на расследовании держится роман. Прилепинская черная обезьяна — это нечто среднее между есенинским черным человеком и белой обезьяной из выражения «не думать о белой обезья­не»; двойник героя, его карикатурное отражение, твин-пиксовский Боб из зеркала, тревожное второе я, о котором невозможно забыть. Проще всего объяснить, чем хороша прилепинская проза, так: кто угодно из писателей может получить Bad Sex Award — премию за худшее описание секса; а у Прилепина наоборот: у него ровно эти сцены замечательно получаются; сами найдите, увидите. До «Черной обезьяны» неясно было, что такое Захар Прилепин; многие прежние его вещи страшно резали ухо. «Черная обезьяна» — расчет за все выданные ему авансы. Она целиком (ну почти, за исключением разве что вставных новелл) очень хорошая, с внутренней музыкой проза.

«Свобода» Джонатана Франзена

«Свобода» есть история о приключениях одной семьи в условиях свободного рынка; о семье, члены которой позволили себе воспринимать семейную жизнь как сферу свободной конкуренции. Получив за это от жизни по лбу, они усваивают урок: свобода и счастье — совсем-совсем не одно и то же. Серия персональных кризисов отдельных членов семьи Берглундов резонирует с фоновым сложным явлением — кризисом Америки как страны, которая слишком далеко зашла, размахивая знаменем, на котором изображен их главный экспортный иероглиф — свобода… «Свободу» рекламируют как, во-первых, «великий американский роман», во-вторых, как «панорамный роман об Америке нулевых»; и то и другое неочевидно. Здесь несколько раз поминается, явно с прицелом на рифму в масштабе, «Война и мир», но Франзена-философа не существует, он площе Толстого; разговоры о «величии» пусть остаются на совести американской прессы. По существу, это не столько «панорама Америки нулевых», сколько галерея сложных психопортретов узнаваемо-типических персонажей в глубоко прописанном социальном контексте, в естественной среде.


«Пульс» Джулиана Барнса

Барнсовский шедевр 2010 года — формально сборник рассказов, на деле — нечто вроде романа в историях; во-первых, общие темы (любовь, секс, соучастие, смерть, брак, вторжение в личное пространство, измена, педантичность, время, смерть), во-вторых, система лейтмотивов, в-третьих, внутри большего тела есть меньшее — внутренний цикл из четырех рассказов. Выпиливать из живого тела скелет, который и так очевидно есть, просто для того, чтобы доказать его существование, — нелепо, пересказывать сюжеты — «разведенный англичанин средних лет знакомится в кафе с официанткой из Восточной Европы; они вступают в отношения, которые прерываются, когда женщина ­по­нимает, что мужчина без спроса нарушил ее личное пространство»; «автор подслушивает разговор поварихи и писательницы, которые рассуждают о том, какие блюда и как влияют на вкус спермы», — глупо. Скажем так: хлеб Барнса — отношения, хрупкие связи между людьми, области, где не существует абсолютного знания и ни у кого нет монополии на правоту, просто потому что люди — продукты разных обстоятельств, физиологических, географических и интеллектуальных. У женщин так — у мужчин так, у англичан так — у европейцев так, у тела — так, у души — так, у толстых — так, у худых — так и так далее; эти различия — неисчерпаемый источник как трагических, так и комических ситуаций.


Бен Макинтайр «Операция «Фарш»

История про феноменально успешную военную хитрость англичан, которым в 1943 году удалось убедить немцев, что союзники высадят десант в Греции, — хотя на самом деле в Сицилии. Выдающаяся шпионская история — и лучший переводной нон-фикшн за последние месяцы. История не просто изложена. Она исполнена с невероятным артистизмом (гениальный перевод Л.Мотылева). Трудно сказать, что лучше в этой работе — остроумие отдельных фраз, драматизм повествования— или сама задумка: написать историю о том, как жизнь подражает искусству (историю про труп с чемоданчиком вычитали из шпионского романа, то есть скопировали с другого вымысла).


Джарон Ланир «Вы не гаджет. Манифест»

Важная книжица; должен же был появиться кто-то, кто сказал бы, что король — голый; кто показал бы, что энтузиазм толп, пожирающих самих себя, продающих друг другу рекламу, — омерзителен; кто сформулировал бы то, что и так интуитивно понятно про все это «поколение фейсбук». Давно ведь уже ясно, что весь нынешний культ «мудрости толпы» не приведет ни к чему хорошему… Прибить к дверям церкви алармистский манифест такого рода, где прямо сказано, что Сеть была создана, чтобы изменить мир к лучшему, а в результате мы оказались в тоталитарном обществе, где массы подавляют личности, — чрезвычайно рискованная вещь; тогда как мудрость толп остается под большим вопросом, их способность к (психологическому) насилию несомненна.

Кейт Аткинсон «Поворот к лучшему»

Шедевр — и как детектив, и как черная комедия. Продолжение «Преступлений прошлого» — и детектив из тех редчайших, где все объясняется в последней фразе — то есть буквально все и буквально в последней. 400 страниц, несколько замечательно прописанных героев, на которых навешаны камеры слежения; сцена за сценой — невероятно динамичные; здесь все не то, чем кажется, все ненадежно, никому нельзя верить; единственное, что неизменно, — это война против клише, литературных и житейских, с первой до последней страницы. Впрочем, иногда Аткинсон предпочитает не воевать с клише, а обыгрывать их — именно так она поступает с русской темой. «Поворот к лучшему» — некоторым образом «русский» роман; здесь толпы русских; здесь есть даже история о поездке в Россию; да и сам тип загадки — тайна в тайне, коробка внутри коробки, кукла внутри куклы, матрешка — тоже условно «русский». Словом, это нечто удивительное; и опять в блестящем переводе


Мишель Фейбер «Огненное евангелие»

Никогда не догадаешься, что это тот самый Мишель Фейбер, «эксперт по вик­торианству», который написал «Багровый лепесток и белый»; на самом деле «Евангелие» не исключение, все его книги совершенно разные. «Евангелие» — комедия, с серьезным, однако, фундаментом: проект «Мифы»; миф о Прометее, история о человеке, укравшем нечто очень важное — и здорово обжегшемся. Историк-лингвист Тео Грипенкерль случайно обнаруживает рукопись на арамейском языке, которая оказывается рассказом человека, своими глазами наблюдавшего смерть Христа. Обнаруженная Тео информация о Христе — тот оказывается не совсем таким, как в канонических Евангелиях, — взбудораживает общество. Люди ведут себя иррационально, неадекватно; они не желают воспринимать то, что он опубликовал, буквально не хотят верить в то, что им говорят, их представления о том, как все устроено, для них важнее, чем реальность. Самая смешная глава книги — про то, как Тео читает на «Амазоне» «отзывы читателей» на свою книгу: боже, что они там несут, они реально все сумасшедшие. Все, на всю голову.


Анна Старобинец «Живущий»

Будущее, не слишком отдаленное. После серии катастроф («Великого ­Сокращения») те, кому повезло, склеились в Живущего — интеллектуальный ­организм, самоорганизующийся при помощи церебрально инсталлированного «социо». «Живущий» — образец жанровой стерильности: классическая, сконструированная с замятинской серьезностью и оруэлловской язвительностью, набрякшая мрачными предчувствиями автора относительно будущего человечества антиутопия, где искусно передано все омерзение от культа «мудрости толпы»… По сути, тут описан проект состоявшейся принудительной глобальной коллективизации; то, что сейчас всего лишь рекомендуется, — в «Живущем» уже не подлежит обсуждению; у вас уже нет выбора — участвовать в жизни «социо» или не участвовать; вы обязательно должны быть все время онлайн, должны быть прозрачным и коммуникабельным.


Дуглас Коупленд «Поколение А»

Антиутопия-лайт. Описано самое ближайшее будущее, не так уж сильно отличающееся от 2010-го, когда роман вышел в оригинале; фантастическое допущение демонстративно нелепо — исчезли пчелы.



Через несколько лет пятеро молодых людей в разных концах света подверглись атаке пчел. Ужаленные (как раз и представляющие поколение А — первое поколение, которое, возможно, живет уже после конца света) мгновенно становятся мировыми знаменитостями; их гротескная слава удачным образом входит в резонанс с их фриковатостью… Коупленд изобрел удивительный способ идеально точно регистрировать текущее состояние общества: улавливать разлитую в воздухе тревогу относительно завтрашнего дня — тревогу не очень высокой концентрации, но все же присутствующую; причем оказалось, что этот страх перед будущим — все время разный, и, фиксируя его изменения, можно схватить цайтгайст, дух настоящего времени; и правда, «Поколение А» — идеально точный роман про нынешние времена.


Джон Гришэм «Преступление без наказания. Теодор Бун — маленький юрист»

Теодор Бун — проживающий в небольшом американском городке 13-летний юноша, главное увлечение которого — юриспруденция. Все знают об этой его особенности — и он, словно Толстой в Ясной Поляне, принимает ходоков: что делать, если банк отбирает у вас купленный в ипотеку дом, если вы хотите раз­вестись с женой, если вы увидели, что кто-то плохо обращается с животными... Перед нами Гришэм, вторгшийся на территорию Джоан Ролинг и Стефани Майер; Гришэм, запустивший серию романов для подростков. Все то же самое, что «Фирма», «Клиент», «Шантаж» и проч.: «юридический триллер», суды, крючкотворство, преступления, большие деньги — но у главного героя по определению меньше опыта, свободы, возможностей и денег; он должен выигрывать как-то по-другому, не как обычно. Это хорошее введение в устройство судебной системы США — и хороший подростковый детектив.


Джулиан Барнс «Дикобраз»

Барнс — представляете, в 1992-м, когда Запад праздновал «конец истории» и стоя аплодировал Горбачеву, — умудрился выслушать вторую, заведомо лишенную права голоса сторону; взглянуть на вещи непредвзято — и показать, что роль империи зла, навязанная Восточному блоку Западом, не соответствовала действительности; что Запад просто разрушил другую, альтернативную культуру, очень далекую от демократических идеалов, которая, однако, была вполне жизнеспособна и обеспечивала интересы народов Восточной Европы уж получше, чем с помпой проданный им капитализм. То есть Барнс не то что, там, «сумел показать трагедию Восточной Европы после крушения социализма» — нет, он расставил акценты и дал понять, что история повторяется, что нынешний показательный процесс ничем не лучше сталинских… Замечательный роман, издание которого следовало бы спонсировать компартии (какой бы дикостью это ни звучало по отношению к Барнсу).


Елена Трубина «Город в теории. Опыты осмысления пространства»

Здесь изящно суммируются все теории города; автор успешно оперирует отечественными примерами, которые иллюстрируют — или опровергают — абстрактные представления и общие рассуждения, например, о семиотике торговых центров или основных противоречиях между экономическими процессами и географической формой городов. Лучшие моменты книги — очерковые; заметки о современной городской жизни: чем рискует человек, проявляющий вежливость при посадке в московскую маршрутку, как выглядит по утрам эскалатор на метро «Парк культуры» и что такое джентрификация применительно к России. Образцовая в своем жанре книга: автор жонглирует не теориями, а примерами — по которым ясно, что сама реальность требует бесконечного разнообразия теорий.


Олег Зайончковский «Загул»

Роман, кажущийся аморфной комедией нравов, на самом деле точно просчитанная инженерная конструкция. Все, что ни есть в романе, — и город с музеем и заводом, и детективная история, и разъезжающие в электричках неколоритные, но и не картонные персонажи, так или иначе работает на мысль Зайончковского: время не имеет значения. Никакой разницы между эпохами в России нет; главное — не знаки, которыми оформляет себя современность, не газетные заголовки, а «фон», белый шум, равномерно размазанные по всем эпохам характеристики места и его обитателей, которые часто игнорируются «современными» людьми, но которые, по сути, являются базовыми и реплицируются вне зависимости от чьего-либо желания. Жизнь — отношения, производство матценностей и культуры, иррациональные поступки — продолжается при любом режиме. Это тоже цикл — но совсем не дурной цикл, как у Быкова в «ЖД»; и, кстати, Зайончковский работает с той же мифологемой.

"Опыт путешествий" Адриан Гилл
Новая порция приключений и путешествий от неутомимого Адриана Гилла, журналиста с горячим сердцем и широко раскрытыми глазами — отличное продолжение его первой книги, «На все четыре стороны».
На этот раз автор с читателями посетят Алжир, Арктику, Копенгаген, Индию, Албанию, Гаити, Исландию, Мадагаскар, Мальдивы, Нью-Йорк, Сицилию, Стокгольм и побережья Дуная. Однако в книге есть небольшой сюрприз — помимо рассказов о путешествиях Адриан Гилл разродился серией эссе об отцовстве, жизни и взаимоотношении разных культур и стран.


Имант Зиедонис «Разноцветные сказки»

Переиздание прекрасной книги 1980-х — сборника сказок латышского поэта Иманта Зиедониса. Вольные сказки, текущие вместе с рекой и летящие вместе с ветром, звучащие то как песня, то как шутка. «Крот придирчиво рассматривал меня. — Привяжи к бровям зубные щетки, а то песок насыплется в глаза. Махнув мне лапой, он пропал в норе. Потом снова вылез наружу. — Ну а ты что стоишь? Привязав к бровям зубные щетки, я полез в нору». Пересказал Зиедониса Юрий Коваль, и его голос отчетливо слышен в текстах. Иллюстрации рисовал гениальный художник Сергей Коваленков. Коваля и Коваленкова уже нет в живых, Зиедонису 78 лет, он живет в Латвии, в другой стране, и сборник, выпущенный советским издательством «Детская литература» в 1987 году, уже остался в вечности как произведение чудесного книжного искусства и как память о людях, времени и пространстве, которые были.


Дина Сабитова «Три твоих имени»

Отлично написанная драма для подростков, современная, «своя», не переводная, и тема — сложнее некуда: детдом и усыновление. Взяться за такую тему — все равно что пройти по канату без страховки: автор должен исполнить свой номер виртуозно, иначе пропадет. Как не сфальшивить и рассказать историю Маргариты Новак из деревни Большая Шеча, которую колотили родители и предали усыновители, потому что у всех них было мало любви и смелости, зато у маленькой Маргариты любви хватало на весь мир. Как сделать так, чтобы эту историю читали не по одолжению (мол, актуально, важно, на злобу дня), а потому что действительно интересно, захватывает, трогает, тревожит. Дине Сабитовой («Где нет зимы», «Цирк в шкатулке»), матери двух детей, усыновившей несколько лет назад третьего — 16-летнюю девочку, — удалось: это ее лучшая книга. «Три твоих имени» выходят в сентябре, к Московской книжной ярмарке.


Теодор Киттельсен «Волшебные сказки Норвегии»

Завораживающие истории про троллей, лесных духов и хюльдр, что прячут под юбками коровьи хвосты, в сборнике норвежских сказок, пересказанных и нарисованных «народным художником Норвегии» и поэтом Теодором Киттельсеном. Киттельсен был великим сказочником, которого вдохновляла суровая норвежская природа и завораживало все ирреальное, потустороннее. Нарисованные им тролли и духи великолепны, жутковаты и притягательны, а пейзажи звенят от предчувствия волшебства. «Все, что до этого точно окаменело, теперь начинало двигаться. Вдалеке подалась вперед поросшая лесом гора. Удивление и страх будто бы витали над ней… Вот у нее появились глаза… она пошевелилась… и направилась прямо к нам! А мы замирали от восторга и ужаса, мы всей душой любили это чудо!»


Возможно, «Опыт путешествий» — это самая необычная книга о путешествиях, которую вам доведется держать в руках. В ней нет банальных туристических советов и рекомендаций, которые легко найти в интернете. Но зато через страницы чувствуется пульс цивилизации — постарайтесь ощутить его, и целый мир окажется у вас в руках.

Вчера закончила читать роман Вересаева "Сестры". Прочитала быстро и с интересом, хотя и времена вроде описаны далекие уже от нас, и события не слишком актуальные - индустриализация, коллективизация... давно забытые слова. А поди ж ты, читала не отрываясь. Почему?

Во-первых, думаю, потому что героини молоденькие девчонки лет 18-20. Помню себя в этом возрасте, тоже был у меня заветный дневник, и отчаянные записи

"больше никогда!"

"гори оно огнем"

и так далее. Все на эмоциях, на порыве, и жажда деятельности, и - в кого б влюбиться, черт возьми? В такое тяжелое время выпало сестрам Ратниковым родиться и жить, все ломается, все меняется, тут и у старших и многоопытных голова закружится, не только у девчонок. Прекрасно помню, как в году, кажется, 88-ом смотрела "АССУ" в кинотеатре, и как молодежь в зале чуть ли не вскочила, заслышав в финале цоевское "ПЕ-РЕ-МЕН!" Да! Перемен! Сейчас, немедленно! Это, видно, клич всех молодых во все времена. Помнится, в 91-ом мы с подружкой, школьницы, чуть было не отправились защищать Белый дом неизвестно от кого, так хотелось участвовать во всем том жгуче-интересном и непонятном, что происходило, и, если бы на площади перед Белым домом нам встретились бы симпатичные и не очень пьяные защитники, думаю, они могли бы увлечь нас на любые баррикады. Но, по счастью, никто нас никуда не завлек, и мы поехали домой, так и не попав в историю.

Так вот про Вересаевских сестер, точнее, про сестру, Лельку. Красивая, начитанная девушка, тонкая и чуткая, легко расположила меня к себе, с волнением следила я за ее влюбленностями и жизненными метаниями. Отшила хорошего парня, который и нравился вроде, но - не пролетарий! Бросила институт, показалось ей, мало там жизни. Пошла на завод делать калоши, и чуть не отравилась бензином в первые же дни.  Вот она, жизнь, простые тетки, девчата и парни, чего ж тебе еще, сливайся с пролетариями, работай. Так нет, ей мало, она ударилась в общественную работу: отлавливает прогульщиков, читает зажигательные доклады, пишет стенгазеты. Похвально, ничего не скажешь, действительно, прогуливать плохо, хулиганить тоже, отлынивать от работы и курить по часу через каждые полчаса - это настоящее безобразие, и меня это раздражает. Да, бороться с этим надо, согласна, и молодец Лелька, что не молчит.

Но тут уж и не бесспорные вещи начинаются. Что насчет ударного труда? А слабо обслуживать не один конвейер, а два? А наклеить за день на тысячу стелек больше? Кому-то не слабо, кто-то справляется, но падает от усталости к концу рабочего дня, а одна девица так и вовсе померла от открывшегося туберкулеза в результате переутомления. Так что, загнанных рабочих пристреливают, остальные вперед, к светлому будущему? Это уже царапнуло.

А что случилось с Лелькой дальше? Почему она на общем собрании стала рассказывать то, что доверила ей подруга в задушевной беседе, рассчитывая на участие? Из комсомольской сознательности, или потому что брат подруги не обратил на нее внимание? Что сделало ее такой непроницаемой, в какой момент она уверовала в свою непогрешимость? Кажется, это произошло, когда ее одарил вниманием активист со стопроцентным классовым чутьем, Ведерников. Другие, понимаешь, сами к ее ногам падают, а этот ухом не ведет, задело это красавицу.

Книга зацепила. Много вопросов появилось, сложных вопросов - ответов в книге нет, их нужно искать самостоятельно.

Первая часть. О первой любви пятнадцатилетнего мальчишки, который только что перенес тяжелую болезнь, не успел до конца оправиться, а тут новое потрясение - первая страсть, первый поцелуй, первая женщина, красивая, зрелая. Конечно, все решает она, он лишь с восторгом подчиняется, готовый вымаливать прощенье за малейшие оплошности, только бы не выгнали. Чуть только свидания входят в привычку, появляются первые вопросы: а что потом? есть ли у них это общее потом? возможно ли сгладить разницу в возрасте, опыте, социальном положении? Все за то, чтобы расстаться, но расстаться, кажется, невозможно, значит, лучше не думать. Пусть все идет как идет.

Конечно, они расстаются, конечно, он это пережил. В 15-16 лет то, что казалось персональным концом света, впоследствии становится всего лишь неприятностью. Думаешь: это навсегда, а оказывается, все проходит. Или - и впрямь навсегда? Михаэль, беспроблемный мальчик из хорошей семьи, легко учится, легко выбирает профессию, все получается словно само собой. И тут он встречает ее, Ханну, свою первую любовь. Он будущий юрист, а она... она на скамье подсудимых. Осудить или понять? Было бы просто принять решение, если бы Михаэль забыл Ханну, но она по-прежнему много значит для него. Мне кажется, Михаэль чувствует себя соучастником преступления, хотя он ничего не знал о ее прошлом. А если бы знал? Разве он, пятнадцатилетний, смог бы отказаться от своей страсти?

Ловлю себя на мысли: первая реакция бесспорна. Раздавить гадину! Какое может быть сочувствие к Ханне? А если бы я узнала нечто отвратительное о человеке, которого когда-то любила, смогла бы я его осудить? Я не знаю. Правда, не знаю. Легко сказать - да, осудила бы, справедливость дороже. Но я не была в такой ситуации.

И вот еше неприятный вопрос, от которого трудно отмахнуться: что, если представить себя на месте Ханны? Согласилась бы на подобную работу? Легко сказать: нет, никогда!

Ловушка, расставленная автором, в том, что Ханна получилась живой, и ее так легко понять, а понять - значит простить?

Еще мысли по поводу книги. Шлинк пишет о странном равнодушии, даже душевной тупости, постепенно одолевшей всех участников процесса, которые под конец перестали возмущаться и негодовать, и скорбеть о невинно убиенных и замучанных людях. Это показалось мне удивительным, но, к сожалению, очень достоверным. Наверно, человеку свойственно привыкать ко всему, даже к ужасному, вероятно, это защитная реакция психики. Иначе как жить?

Недавно прочла книжку с оптимистичным названием «Любовь живет три года». Надо сказать, прочла залпом, потом только подумала: а насколько вкусное и полезное блюдо я сейчас проглотила?
Вкусно? Ммм... скорее нет, чем да. На мой вкус, слишком физиологично. Ну да, я училась на биолого-химическом факультете, и в курсе, как работает человеческий организм, поэтому меня трудно смутить описанием естественных отправлений, но зачем они тут? Чтобы наглядней показать, насколько герою плохо? А я думала, для этого не нужно подсовывать блевотину под нос читателю. Вполне возможно, что автор как раз и хотел шокировать, провокация это старый испытанный способ привлечения внимания. Так и представляю себе этакого циничного умника: сидит себе, ногу на ногу, и посмеивается. Хоть хулите, хоть хвалите, только говорите. Не заметить такого типа - самое страшное для него оскорбление.
Да, вот что меня больше всего коробит в этой книжке - сам герой. При всей его финансовой состоятельности, популярности и известности в каких-то там кругах быть рядом с таким мужчиной - весьма сомнительное удовольствие. Это самый настоящий потребитель, тот, кому адресована реклама в мужских журналах, и одновременно с этим персонаж с рекламной картинки. Сломалась дорогая игрушка, к чему чинить? Выброси, купи новую, даже если не сломалась, просто надоела, вышла из моды, делов-то! Такое же отношение и к женщине: если она уже не кажется такой расчудесной, как год-два назад, смело меняй! Выбери другую модель. Зачем пытаться наладить отношения, это так утомительно.
Автор пытается убедить меня, что герой, расставшись с женой, страдает. Даже вот чуть не удавился на модном галстуке, бедолага. Не верю! Такой удавится, ага. Будет валяться на полу, укуренный и несчастный, выть и ныть, или станет докучать всем подряд, чуть не раздеваясь догола с целью обнажить раненое сердце. Но удавиться! Нет, он слишком влюблен. В себя, единственного. Это и есть его вечная любовь.
Бедная Алиса. Беги, Алиса, беги.

Если бы потратила на эту книжку свои кровные, думаю, пожалела бы, но я ее в библиотеке взяла, поэтому не так обидно. Почему выбрала? Первым делом обратила на нее внимание из-за обложки, цепляет.

Второе - название. Стало любопытно, про флагеллантов что-то такое читала, кажется, в романе "Имя розы" вскользь упоминались религиозные маньяки, избивающие себя во имя своих, непонятных нормальных людям, идей. Да, каюсь, почуяла носом запах чего-то такого этакого, будоражащего, сумасшедшего, скучно, что ли, стало, не знаю.

Все еще сомневалась, почитала аннотацию, автор незнакомый, оказывается - поэт, прозаик, да еще известный (кому известный, я вот его не знаю, а вы?), лауреат премий и пр. и пр. Правда, ни одного его произведения не называют. Плюс ко всему, киносценарист, в активе - "Доктор Живаго", сериал, наверно, я, правда, не смотрела, но книжку читала, ладно, думаю, тоже рекомендация.

Стала читать. Интересно. Главный герой - музыкант Яков, который не очень-то и хотел связывать жизнь с музыкой, но мама, оперная певица, настояла. С мамой на первых же страницах происходит какое-то  мистическое несчастье, и герою, его сестре и маме (папа давно и бесследно исчез), приходится туговато. В общем, небогатая интеллигентная семья, живет в Москве, вполне все пока близко и понятно, герой, судя по всему, мой ровесник, может, немного старше.  Играя в своем оркестрике, Яков умудряется не заметить перемен, произошедших в стране, и "начинает смутно догадываться ", куда попал, в какое время, только когда оркестр разгоняют и музыканты остаются без работы.

На дворе послекризисный 99-ый год, помню то время, прекрасно понимаю растерянность главного героя, жаль его, недотепу, запоем читавшего книжки во время репетиций и иногда дудевшего в свой гобой. И женщины вокруг него все такие интересные. Мама настоящая жрица высокого искусства, пострадавшая на службе своему божеству, сестра, высокая худая красавица, искрящаяся в самом прямом смысле, от нее постоянно бьет током. Подружка, бывшая учительница литературы, теперь зарабатывает на жизнь разведением собак и мечтает разыграть историю отношений Блок-Менделеева-Белый...

да еще и пишет Арабов так, словно берет в сообщники: "я понял, что тайна есть только одна, непостижимая и зловещая, - это близкий тебе человек. Именно в нем таятся атомные взрывы и невидимые ловушки, в которых можно пропасть ни за грош... правда ли, что... завхоза на самом деле не существует, а есть лишь непроницаемая вещь в себе, которая прикинулась зачем-то грубым неотесанным мужиком"... Рассыпанные по всей книжке, попадаются такие фразы, что читаю и думаю - а я ведь тоже так чувствую. Затягивает книжка. Яков в поисках работы попадает в какую-то непонятную компанию, а дальше...

...дальше, с момента, где Яков спускается под землю, в метро,  вдруг появляется и постепенно начинает расти невероятно густая и вязкая муть, появляется чувство, которое мне очень трудно описать словами. Видится некая слепая масса, хлюпающая где-то в отсутствии света и свежего воздуха, нечто всех оттенков плесени, тянущее свои мерзкие нити к источнику живого тепла.  Зачем автор заставляет своих симпатичных поначалу персонажей творить невообразимые гадости, совершенно искренне не могу понять. Не хочется пересказывать дальше сюжет. Достаточно сказать, что, например, в романе все сцены, носящие эротический характер, пропитаны разнобразными и отвратительными извращениями.

Не дочитала, долистала до конца, просто потому, что понравилось начало. От книжки осталось очень и очень неприятное ощущение, словно меня с головой накрыло чем-то темным, тяжелым, пыльным и душным, каким-то прелым войлоком, что ли. Не знаю, кому можно эту книжку рекомендовать к прочтению, может, литературным критикам? Они и не такое читают.

Прошлась по улице, вдохнула свежий воздух, отнесу сегодня книжку в библиотеку, нечего ей дома лежать.

В этой книжке не только про царя. Замечательные очерки о глянцевых журналах, очень остроумно, едко и метко. Интересно, скольких читателей начало подташнивать от гладких прилизанных картинок про красивую жизнь, шикарные интерьеры, невероятных пластиковых девушек - сбоку обязательно название магазина, фамилия дизайнера одежды и т.д. Отлично написано у Толстой о картинках из модного журнала, читала смеялась, все в точку.
"Что же модно? В этом сезоне модно, например, выехать на природу в «трехслойной юбке из органзы с воланами», и там, на природе, высоко подпрыгнуть, расставя ноги, из кустов с колючками на гнутую арматуру. Вариант: надев «прозрачный топ из двухслойного полосатого шелка», плюхнуться в воду, и долго сидеть в ней по пояс, но уже в «платье из вискозного трикотажа». И это не потому, что враги сожгли родную хату, и вы вынуждены ютиться в подмосковном лесу, а потому, что это гламурно. Гламурно также, надев одно на другое «два тюлевых платья телесного и антрацитового цвета», раскачиваться на сучковатом дереве." Не смотрю больше такие картинки, и не читаю больше такое, надоело!
Пробовала читать мужские журналы - разочарование! Для кого их пишут? Например, журнал Men's Health, который одно время покупал муж, а потом перестал покупать, думаю, правильно сделал, очень уж примитивно. "Образ мужчины, конструируемый журналом, до воя прост. Это брутальное двуногое, тупо сосредоточенное только на одном: куда вложить свой любимый причиндал (подсказка: в индуса). Форма существования этой белковой молекулы сводится к тому, чтобы поддерживать свой attachment в рабочей форме, устраняя возникающие помехи на пути к индусу, будь то начальник, работа, прыщи, теща, лень или потные руки. К адресату журнал упорно обращается на «ты», и, похоже, он того заслуживает."
Как точно заметила Татьяна, стариков (и старух) в таких "веселых картинках для взрослых" не бывает, словно их и вовсе нет на свете, как нет вообще каких-либо некрасивостей и неприятностей, вроде тяжелых болезней или смерти. Один позитив, но он тоже какой-то неживой, такой, что к себе не прижмешь, не погладишь - гладко, скользко, прохладно, как икеевский пластик, не за что зацепиться. Даже дети (если они вообще попадают в этот глянцевый мир) становятся похожими на кукол.
Пишу так подробно, потому что сама одно время читала глянцевые журналы, до тех пор, пока не начала чувствовать звенящую пустоту в голове, испугалась. Теперь стараюсь только книжки читать, по возможности хорошие. Правда, недавно прочла одну весьма и весьма сомнительную, но про нее чуть позже.

Очень понравилась книжка! Не знаю, почему "день", но определение "личное" точно. Авторская интонация живая, эмоциональная, если уж что не нравится Толстой, так - ух! - разнесет по кочкам. Так говорят о том, что по-настоящему волнует, задевает.

Вот, например, первая же статья "Квадрат", о небезызвестном творении Малевича. Вы знаете, из всего, что читала о этой картине, мнение Татьяны, мне кажется, наиболее близко к правде. "Искусствоведы любовно пишут о Малевиче: «"Черный квадрат" вобрал в себя все живописные представления, существовавшие до этого, он закрывает путь натуралистической имитации, он присутствует как абсолютная форма и возвещает искусство, в котором свободные формы — не связанные между собой или взаимосвязанные — составляют смысл картины». Верно, Квадрат «закрывает путь» — в том числе и самому художнику. Он присутствует «как абсолютная форма», — верно и это, но это значит, что по сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не абсолютны. Он «возвещает искусство...» — а вот это оказалось неправдой. Он возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается, ибо он, квадрат, по словам Бенуа, процитированным выше, есть «один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведет всех к гибели».

Толстая сказала то, что я бессознательно чувствовала, но не могла сформулировать всякий раз, когда, посещая Третьяковку, старательно обхожу черный квадрат. Это не искусство, это гадость, гадость и гадость, и называть это искусством - значит перечеркивать все искусство вообще.

То, что Татьяна Толстая пишет о последнем русском царе, тоже кажется мне очень точным. "С 1896 года, со дня вступления на трон, а если угодно, то с 1881 года, когда террористами был убит дед Николая Александр III, царь множество раз получал недвусмысленные сигналы: посмотри в лицо реальности, надо что-то менять, иначе будет плохо; он ничего не понял до последнего мгновения."  Царских детей, как и любых детей, жалко. Царя - нет. И никакой он не святой, не мученик. На нем огромная вина, упустил свою страну, народ, в конце концов, и семью свою погубил.

Верите ли вы в царскую Россию, которую мы потеряли? - вопрос почти религиозный. А какой она была? И здесь я согласна с Татьяной Никитичной. "Сливки, изумруды, колокольный звон, пасхальные яйца Фаберже, честные и просвещенные купцы, порядочные женщины, прозрачные реки, полные севрюги, – туманные образы русского рая, золотого века мучают мечтателей, вызывая острые приступы ностальгии по тому, что вряд ли когда-либо существовало: в раю не бывает революций. Реальность оскорбительна для мечтателя: зеленая лужайка, издали манящая шелковой травой, вблизи оказывается утыканной консервными банками и окурками. А посему лучше всего отрицать реальность и любить свою мечту, воплощая ее в сказке о добром, заботливом царе, о сытом и благодарном народе и их взаимной симпатии."

Недавно дочитала роман Шукшина о Степане Разине "Я пришел дать вам волю".

Сначала удивилась: Шукшин пишет о Разине? Потом подумала, наверно мятежный атаман по духу своему был очень близок Василию Макарычу, с таким сочувствием и пониманием пишет он о своем герое. Все сомнения Разина, перепады настроения, азарт, вспышки гнева - все это столь правдоподобно, будто Шукшин был лично знаком со Стенькой. Думаю, куски из романа смело можно зачитывать на уроках истории.

Да, могу сказать, что для меня Шукшин оживил Разина. Хотя утверждать, что атаман стал мне по-человечески ближе не могу, и вот по какой причине. Когда читаю, как Разин со своим войском штурмует волжские города, я могу себе это представить, но вижу себя не с казаками, лезущими на городские стены, а с мирными жителями, которые тут, за городской стеной, дрожат от страха. Вынуждена признать: как бы я ни бодрилась, но я не хищник, не степной волк, а скорее курица, прячущая цыплят под крыло.

Странное дело, Разин у Шукшина искренне желает сделать жизнь людей свободней и лучше, его сердце болит не только за казаков, за всех простых и небогатых, за бедных трудяжек, он хочет дать волю всем, хочет извести всех угнетателей, и ему верят, за ним идут... но больше -боятся! И те самые крестьяне, за которых он радеет, и свои же казаки - боятся! Боятся чего? Крови, огня, которыми добывается воля, разгорится огонь - не загасишь, пойдет полыхать, сгорят и терема, и бедные избенки. Страшная она, такая-то воля.

 

Степан Разин. Картина Кустодиева

Прочитала запоем, переходя из комнаты в комнату или на кухню с книжкой в руке. Искандер берет в плен с первой страницы, причем даже не возникает мысль о сопротивлении.

Хотела привести цитату, перелистала книжку, поняла, что невозможно безболезненно вырезать кусок из живой ткани повествования, словно пульсирующие сосуды пронизывают ее, объединяют в единое неразрывное целое. Думаю, Фазиль Абдулович должен быть исключительно сильным человеком, если и книга его источает такую силу. Еще кое-что заметила. Когда читаю книжки писателей-современников, то и дело из-за строчек автора выглыдывает чье-то чужое лицо, слышны знакомые голоса, знакомые интонации и слова. Как будто автор играет с тобой: угадаешь ли ты, откуда это? а этот кусочек? Да, угадываю, мы с тобой молодцы, автор, столько прочитали всякого-разного, а где же ты сам, автор? Или ты просто собиратель фольклора, книжного и киношного? Так вот, когда читаю Искандера, я слышу только Искандера. Это очень подкупает. 

Быть самим собой очень трудно.

Герой рассказов, Виктор Максимович, всю жизнь мечтал создать летательный аппарат, движущийся на мускульной силе пилота. Он несколько раз падал, разбивался, но все же верил - Человек должен взлететь, и он взлетит, и будет свободным и прекрасным...

Как я завидую этому человеку, его цельности, и верности своей цели. Да, мне так этого не хватает, возможно ли воспитать самого себя так, чтобы не отступить от своего выбора? Чтобы хватило сил, и смелости, и уверенности в себе?

вот еще что, не написала сразу, а зря. Мне чудится: Искандер каждого героя, стоит ему только показаться в поле зрения, встречает со всем вниманием и искренностью, как гостя дорогого. Смотрите, кто пришел!  Проходи, уважаемый, садись, не спеши, поговори с нами, выпей, милый человек. И человек раскрывается, и говорит о себе, волнуется, жестикулирует, и мы видим: это точно хороший человек, такой не подведет, не сломится. Пусть с чудинкой, но тем и ценен, и интересен. Или, напротив, говорит хорошо, гладко, но нам понятно - дрянь человек! При том, что Искандер не обличает, не показывает пальцем, ничего нам не навязывает, но под его пристальным взглядом знатока человеческих душ все становится ясно до мельчайшей запятой.

 

Дочитала еще две библиотечные книжки.
Первая - Олдос Хаксли "Через много лет". "Богиня" (роман и повесть).
"Через много лет" - роман о немолодом и не очень здоровом миллиардере, который панически боится смерти и неминуемой, как ему кажется, кары в загробной жизни. Он следит за здоровьем, чтобы продлить свои дни, и занимается благотворительностью, чтобы задобрить бога. Вокруг него вьются люди, в разной степени противные, пытающиеся отщипнуть кусочек от чужого непомерного богатства. Из всех персонажей наименьшее раздражение вызывает, пожалуй, молодой доктор, но его автор, к сожалению, не пощадил.
Не знаю, богатство ли делает людей такими мерзкими, или оно достается только мерзким людям, но читать временами было не очень приятно именно из-за того, что не было в романе никого, кому можно было бы посочувствовать. Вопросы, конечно, серьезные поднимаются: что есть человек, насколько он животное, насколько - некое высшее существо? Что такое добро, и возможно ли оно вообще? Как далеко можно зайти в погоне за богатством? за бессмертием? Обычно я не размышляю о таких отвлеченных материях, но, видимо, надо иногда и серьезные книжки читать.
"Гений и богиня". Название не обманывает, герой, профессор Маартенс, самый настоящий гений, человек отчасти не от мира сего, совершенно беспомощный в быту, и его жена Кэти, настоящая античная богиня, которой неведомы сомнения и угрызения совести. Они так идеально дополняют друг друга, их семейная жизнь счастлива, но равновесие так легко нарушить...
Надо сказать, что повесть мне понравилась больше, чем роман. Мне показалось, что автор (Хаксли) невысокого мнения о людях в целом, не знаю, оправданно такое мнение или нет.

Вторая книжка прочиталась несравненно легче, к моему удивлению. Мамин-Сибиряк, "Приваловские миллионы". Роман и рассказы.
Сергей Привалов, наследник уральских заводов и тех самых миллионов, никак не может получить свое наследство, оказавшееся после смерти отца в руках бесчестных опекунов, которые никак не желают выпустить из рук такой завидный куш. Бесконечные суды, подкуп, интриги, подставные лица, мошенничества в крупных размерах - все это идет в ход в борьбе за несчастные заводы. Кроме того, наследник влюбляется, заводит романчик с замужней дамой, женится, страдает, играет и выпивает. Очень интересно и следить за развитием сюжета, и за персонажами. Такое впечатление, что автор искренне переживает за них, для каждого старается найти доброе слово в оправдание, мне такая доброжелательная манера повествования очень понравилась. Не люблю, когда писатель разглядывает людей, как коллекцию кузнечиков на булавках. А рассказы... тоже очень интересные, поскольку совершенно ничего не знаю о тех местах, где происходит действие (Урал, Зауралье, Сибирь), и плохо представляю себе людей, которые там жили во времена Мамина-Сибиряка. Ох, до чего тяжелая и беспросветная жизнь, как все грустно, боже ты мой. Кажется, понимаю, почему случилась революция.

Никак не могу расстаться с этой книжкой, нужно было вернуть ее в библиотеку еще неделю назад. Выпишу несколько понравившихся цитат.

о писателях и персонажах: "может ли автор создать героев, превосходящих его достоинством? Я бы ответил: нет, и невозможно это как из- за неспособности разума, так и по свойствам души. Думаю, самые яркие, самые достойные наши создания - это мы сами в свои лучшие минуты." о Оскаре Уайльде: “Читая и перечитывая Уайльда, я заметил факт, кажется, упущенный из виду самыми ярыми его приверженцами. Простой и очевидный факт состоит в том, что соображения Уайльда чаще всего верны."

"Быть или не быть? Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутноеощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть -- это больше,чем быть чем-то, и что в известном смысле это означает быть всем. И разве не та же лукавая выдумка дает себя знать в речах мифического индийского царя,который отрекся от власти и просит на улицах подаяние: "Отныне нет у меня царства, а стало быть, у моего царства нет границ, и тело мое отныне мне не принадлежит, а стало быть, мне принадлежит вся земля"."

о классической литературе: «Возможно, что чувства, возбуждаемые литературой вечны,  однако средства должны  меняться  хотя  бы  в  малейшей  степени,  чтобы  не  утратить  свою действенность. По мере того как читатель их постигает, они изнашиваются. Вот почему рискованно утверждать, что существуют классические произведения и что они будут классическими всегда.     ...Классической,  повторяю,  является  не  та  книга,  которой  непременно присущи  те или иные достоинства;  нет, это  книга, которую поколения людей, побуждаемых различными причинами, читают все с тем же рвением и непостижимой преданностью.»

о реальности и вымысле: «Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем "Дон Кихота", а Гамлет -- зрителем "Гамлета"? Кажется, я отыскал причину: подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно,вымышлены. В 1833 году Карлейль заметил, что всемирная история -- это бесконечная божественная книга, которую все люди пишут и читают и стараются понять и в которой также пишут их самих.»

Дочитала книжку. В восторге! Какой светлый ум, какой ясный и четкий язык! Помню, учась в институте, приходила в отчаяние, пытаясь разобраться в лекциях по философии - ну ничего же не понятно! Что есть, чего нет, что кажется, что есть? Борхес о самых серьезных и сложных темах пишет просто и понятно, у меня как-то многое встало на свои места, пока читала эту книжку.  Вот, например, рассуждение о вечности, которые пришли автору на ум, когда он случайно в вечерний час набрел на бедную окраинную улочку.

"Нет,  я  не   добрался   до пресловутых  истоков  Времени,  но мне  почудилось,  что  я  владею
ускользающим  или  вообще  несуществующим  смыслом  непредставимого
слова  "вечность". Только позже мне удалось выразить в словах  свое
впечатление.
Вот  что  это  такое.  Это чистое соположение однородных  вещей  —
тихой  ночи,  светящейся стены, характерного для захолустья  запаха
жимолости, первобытной глины — не просто совпадает с тем, что  было
на  этом углу столько лет назад, это вообще никакое не сходство, не
повторение, это то самое, что было тогда. И если мы улавливаем  эту
тождественность,  то  время  —  иллюзия,  и,  чтобы  ее   развеять,
достаточно   вспомнить   о  неотличимости  призрачного   вчера   от
призрачного сегодня."

Это самое поэтичное описание вечности из тех, что мне доводилось читать. Мне дводилось пережить нечто похожее на пустынном морском берегу, или на горбатой улочке маленького городка, выходящей к реке или к лесу...

На мой взгляд, хороший образ творческого человека у Борхеса - человек, наливающий в чью-то ладонь чернила, и показывающий в пригоршне "все, что довелось повидать уже усопшим, и что зрят ныне здравствующие: города, жаркие и холодные страны, сокровища, скрытые в земных глубинах, бороздящие моря корабли..." Это из рассказа "Чернильное зеркало", этот человек - волшебник, или писатель, поэт, художник? Хорошая книга - это и есть чернильное зеркало.

Сделала для себя открытие, хотя, наверно, кто-то дошел до этого и раньше. Любимый многими подружками Коэльо - плагиатор! Сюжет раскрученного донельзя "Алхимика" целиком и полностью повторяет "Историю о двух сновидцах" Борхеса, который, замечу, относится к сборнику 1935 года издания, так что вопроса о первенстве не возникает. Возможно, эта история взята из арабских сказок? Как бы то ни было, рассказ Борхеса появился много раньше, он краток и отшлифован, как драгоценный камень, а у Коэльо столько воды, что содержание в ней просто тонет.

Еще один пример: борхесовский рассказ "Заир". Заир - это некий предмет, одушевленный или нет, который постепенно подчиняет себе все мысли, желания и стремления человека, в результате несчастный становится одержимым. Этот рассказ относится к сборнику 1949 года ("Алеф"), а одноименный роман Коэльо вышел в 2005 году.

Читаю сейчас Борхеса. Взялась за книжку с опаской, почему-то казалось, что буду читать с усилием, продираясь через словесные навороты и туманные иносказания. Не знаю, откуда взялось такое предубеждение, но оно рассеялось почти сразу. В первой же статье я нашла замечательную мысль: безупречный стиль для художественного произведения - не главное, главное - идея!
"Нищета современной словесности, ее неспособность по-настоящему увлекать породили суеверный подход к стилю, когда при чтении люди обращают внимание ... на какие-то частности. Страдающие таким предрассудком оценивают стиль не по впечатлению от той или иной страницы, а на основании внешних приемов писателя... Подобным читателям безразлична сила авторских убеждений и чувств. Они ждут искусностей..., которые бы точно сказали, достойно ли произведение их интереса или нет. Эти читатели слышали, что эпитеты не должны быть тривиальными, и сочтут слабым любой текст, где нет новизны в сочетании прилагательных с существительными, даже если главная цель сочинения успешно достигнута. Они слышали, что краткость – несомненное достоинство, и нахваливают того, кто написал десять коротких фраз, а не того, кто справился с одной длинной."
и далее, о бедности вылизанных, стилистически безупречных текстов в сравнении с книгой, содержащей мощную идею или живой образ, такой, как Дон Кихот:
"Лучшая страница, страница, в которой нельзя безнаказанно изменить ни одного слова, – всегда наихудшая. Изменения языка стирают побочные значения и смысловые оттенки слов; «безупречная» страница хранит все эти скромные достоинства и именно поэтому изнашивается с необыкновенной легкостью. Напротив, страница, обреченная на бессмертие, невредимой проходит сквозь огонь опечаток, приблизительного перевода, неглубокого прочтения и просто непонимания. В стихах Гонгоры, по мнению его публикаторов, нельзя изменить ни единой строчки, а вот «Дон Кихот» посмертно выиграл все битвы у своих переводчиков и преспокойно выдерживает любое, даже самое посредственное переложение. Гейне, который ни разу не слышал, как этот роман звучит по-испански, прославил его навсегда. Даже немецкий, скандинавский или индийский призраки «Дон Кихота» куда живее словесных ухищрений стилиста."

Как это верно! А я, несчастная, сколько раз, доверяя отзывам критиков о несравненном мастерстве такого-то автора, пыталась понять, за что же так расхваливают книгу, которую совершенно невозможно пересказать.

Сегодня наконец-таки дочитала Аксенова, три недели мучала не такую уж большую книжку, сначала хотела даже бросить.

Первая повесть "затоваренная бочкотара" вызвала отчетливое неприятие и раздражение. Ощущение от текста такое, словно кто-то все крутит ручку радио и никак не остановится: обрывки песен, романсов, газетные заголовки, все это вроде как-то увязывается вместе, но получается такая неряшливая словесная аппликация с налезающими друг на друга строчками, что читать спокойно очень трудно. Кажется, что автор то поет на разные голоса, то кукарекает, кривляется, чуть не на голову встает, чтобы позабавить почтенную публику, и все подмигивает, подмигивает, может, нервный тик? Герои кажутся картонными, честно, в одной красивой длинной ноге, показавшейся из автомобиля в повести о американских впечатлениях жизни больше, чем во всех этих стариках моченкиных и водителях с моряками из "бочкотары" вместе взятых.

Наверно, мне мешало то, что я знала о самом Аксенове, все время где-то вторым планом крутились отрывки из "Таинственной страсти", которую долго печатали в "Караване историй", произведение как раз в стиле издания. Так и не поняла я этих благополучных антисоветчиков от культуры, не прониклась я их духовными метаниями. Все какие-то мелкие обидки из-за гонораров, публикаций, путевок, квартир, пьяные откровения, интрижки с чужими женами, гонения на отдыхающих в шортах, ах, последняя капля - танки в Чехословакии, не могу жить в этой стране! И впечатление такое, простите! - что те самые танки всего лишь удобный предлог, чтобы свалить. Очень уж наглядно соседствуют под одной обложкой кондовый Коряжск, недостойный подробного описания, и Город Ангелов, где так все удивительно-ярко-замечательно-свободно, и люди интересны, приветливы и хороши собой. Тут и игривые английские словечки замелькали, и тон автора изменился, уж не ерничанье, а поэма в прозе, не меньше. Обидно мне стало, вот что. И расхотелось читать дальше про то, как все хорошо ТАМ и как нескладно ТУТ.

Через несколько дней все же взяла книжку снова, из-за старой привычки дочитывать до конца. И очень рада, что дочитала! Повесть "Свияжск" про внезапное обретение веры баскетбольным тренером почти примирила меня с Аксеновым. Я так хорошо представила себе этот несчастный заброшенный городок, словно сама там была. "Издали казалось, что подгребаешь ко граду Китежу. Многочисленные маковки церквей и колокольные башни создавали устремленный вверх средневековый силуэт. Высадившись, однако, мы увидели, что купола сквозят прорехами, колокольни полуразрушены, кресты погнуты и поломаны, а город вымер: остатки булыжной мостовой заросли высоченным чертополохом, безмолвны покосившиеся дома с выбитыми стеклами и пусты дворы, ни кошек, ни собак, ни домашней птицы. Как будто тут чума прошла..."

Рассказы чудесны! Искренне сопереживала их героям. Было обидно за юного грузинского красавца Георгия и его пылкую любовь ("Местный хулиган Абрамашвили"), досадовала и радовалась из-за незадачливого киноактера Корзинкина ("Жаль, что вас не было с нами"). И как до слез жалко мальчишек из рассказа "Завтраки 43-го года", у которых одноклассники-переростки отбирали булочки, и как хотелось, чтобы мучители были наказаны! Дети в книге Аксенова именно что цветы жизни, нежные, невинные и такие беззащитные! Тревожно за них, ведь они первые пострадают, если рухнут их нескладные семьи из-за сложных взрослых взаимоотношений, из-за чужих "красивых теть" и сомнительных воскресных конференций.

Да, Василий Аксенов хороший писатель, пусть не все из прочитанного легло на душу.

У Дениса двойка по литературе, позор на мои седины! Не смог пересказать "Заколдованное место". Скорей всего потому что не читал. Вчера читала на ночь "Пропавшую грамоту", сыну понравилось, полчаса задавал вопросы. Сегодня сам (!) открыл маленький синий томик Гоголя, спрашивает:
- Что такое "Страшная месть"?
- Мы ее на ночь читать не будем - говорю я - очень страшно.
- А можно я возьму в метро почитать?
Я разрешила. Начал читать, дома пересказывал взахлеб. Спрашиваю:
- Понравилось?
- Ага -отвечает - не хуже "Сталкера".

Думается, это высшая похвала в его устах.

Кстати, на днях читала в каком-то форуме, мамашка рассказывает: дочь готовится к экзаменам, читает "Войну и мир", на вопрос "и как тебе, нравится?" девочка отвечает "Здорово закручено, не хуже "Дозоров!"

Вывод: классику давать детям можно и нужно, главное вовремя подсунуть то, что зацепит, совпадет с какими-то детскими интересами. И окажется, что Гоголь сотоварищи вовсе не такие нудные дядьки, как может показаться.

Автор венгерский прозаик и поэт, публицист и драматург.
Герой романа молодой человек без роду без племени, читатель ничего не знает о его семье, родителях, о его детстве и юности. Неизвестно также, каковы его увлечения, стремления и вкусы, он появляется из ниоткуда, вроде бы он мелкий служащий, но за работой мы его не видим. Да, зовут молодого человека Никт О. Янош, у него приятная наружность и единственный, кажется, талант: оказываться в нужном месте в нужное время. Благодаря этой счастливой способности он возносится до невероятных высот, практически не прикладывая никаких усилий.
Две любопытные цитаты:
о журналистике.
"Если я, например, возвращаясь вечером из редакции, увижу, что планеты Венера и Марс столкнулись в небесной вышине, да так, что от них ничего не осталось, об этом невероятном... событии мне следует писать только в той газете, которой верят. В противном случае это примечательное событие будет воспринято так, будто оно и вовсе не произошло.
- Ну а если оно все-таки произошло?
- Это самое несущественное. То, чему люди не верят, не может произойти. Здесь журналистика смыкается с религией. Или даже скажем так: журналистика, будучи религией последнего полустолетия, смыкается с древней религией. В основе их лежит вера. А поскольку журналистика разрушила веру, то религия последних пятидесяти лет стала ничуть не лучше, а скорее даже хуже религии предшествующих пятисот лет."

О жизни и смерти:
"В жизнь, короткую и ненадежную, мы верим все. А в смерть, вечную и неизбежную, не верит никто из живых. Хотя достаточно осознать, что не все, кто мог бы родиться, действительно родился, зато все, кто родился, умрут."

Вот еще что мне понравилось, так это отсутствие авторских нравоучений. Никаких "ай-яй-яй".  Надо отметить, что поначалу герой ведь не совершает никаких страшных преступлений, он вовсе не шагает по трупам. Ну да, взял деньги за молчание, закрутил интрижку с замужней дамой. Некрасивые поступки? Да, но кто из нас без греха? Так вот вопрос: чем еще можно поступиться ради карьеры? Что можно сделать, чтобы устранить соперника, занять его место рядом с желанной женщиной? И только раз у Габора вырывается уничижительная оценка в адрес Яноша "никто и ничто".

Кстати про желанную женшину (Эльзу), мне она не очень понравилась, слишком у нее все на показ. Адель как-то понятней. То, что она изменяет мужу, не вызывает у меня протеста.

Недавно была вручена очередная Букеровская премия какой-то тетеньке, которая раньше писала для космо, а теперь накропала роман о священнике по имени Логгин (!) и девушке Феодосье. Попробовала почитать. Бэ-ээ... Не смогла, в общем.
Поскольку читать люблю и литературой интересуюсь, пытаюсь разобраться, как это вышло, что лучшей русскоязычной книгой было признано нечто совершенно непотребное. Читаю отзывы и комментарии на эту тему. Нашла вот интервью Полякова о литературных премиях

http://www.stoletie.ru/obschestvo/juri_polyakov_bukerovskaya_premiya_nanesla_uscherba_literature_ne_menshe_chem_kgb.htm
Вот цитата из этого интервью:
"У нас все-таки есть разные направления в литературе, и поддерживать только одно – западное - неправильно. Почему среди лауреатов столько эмигрантов? Мы пропагандируем выезд из России? А как же тогда провозглашенная государственная программа возвращения соотечественников в Россию? Значит, «Большая книга» сама по себе, а Россия сама по себе. Это неправильно!
Последствия этой неправильности поначалу незаметны, ибо разрушительные тенденции в культуре не так очевидны. Скажем, самолеты начали падать, и государство, общество сразу спохватились: «Караул!» В культуре-то самолеты не падают. Там вроде бы просто какому-то начитанному графоману дали премию, какой-то бездарной актрисе или фанерному певцу дали «народного». Пустячок. А потом смотришь: лет через двадцать народ и одичал, а творческой интеллигенции плевать на судьбу своей страны с Эйфелевой башни. И все начнут спрашивать: почему, почему? Да потому что давали премии книгам, которые невозможно читать и которые учат равнодушию к национальным святыням… Тогда спохватятся."