Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь жёлтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моём......

Я человек, я посредине мира,
За мною - мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост -
Два берега связующие море,
Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,
Времен грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,
Я из живого самое живое.
И - Боже мой! - какой-то мотылек,
Как девочка, смеется надо мною,
Как золотого шелка лоскуток.

Крошечный, с ноготок, серый мотылек сел на скамейку, на малое свободное пространство между мною и Тарковским, и отчаянно засемафорил своими крылышками, складывая и распахивая их.
Что это значит? кому он посылает свой сигнал? Минуту-другую смотрел на него, потом поднял глаза на поэта. Арсений Александрович плакал... Только что спокойный, неприступно-запахнутый в свой внутренний мир, рассеянно посматривающий на клумбы и деревья, он, глядя на мотылька, плакал - тихо, ручьисто, чисто, безотрадно... Я шевельнулся, полагая, что ему, возможно, пригодилась бы моя помощь или утешение, но он, двинув бровями и заплаканными глазами, заставил меня вновь застыть изваянием, пока этот неба лоскуток не улетел восвояси...

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Ночь упадания яблок, роскошь звезд.
Прохлада, высь и темный бархат неба.
Я так давно живу без всяких слез.
Я так умело быль вплетаю в небыль.
Ночь упадания яблок. Горький вкус
Потерь и расставаний. И - беспечность.

Мне все казалось: знаю наизусть
Ресниц прохладный росчерк…
Миг и вечность
Прикосновенья губ.

Жизнь Великого Артиста — это всегда легенда, прекрасная и траги­ческая, пронизанная светом и тьмой, любовью и предательством, болью и радостью, забвением и бессмертием. Ее рождение происходит в неизмен­ном обожествлении потомками твор­ческой судьбы Мастера. Неоднознач­ный и драматический талант Рудольфа Нуреева (Нуриева) до сих пор будора­жит умы. Режиссеры, актеры, компози­торы и художники сочиняют возвышен­ную сказку о его жизни и творчестве.

.....Миры, Века — Насыщены страстями..... Ты хочешь быть бессмертным, мировым Промчись, как гром, с пожаром и с дождем..... Это стихотворение "Гранитная тень в веках" К. Бальмонта было выбрано Нуриевым, как жизненный девиз.

В живописном проекте "Гранд-па", посвященном виртуозному танцу Ру­дольфа Нуреева, художник Азат Миннекаев попробовал себя в ипостаси балетмейстера.
---Пространство одиннадцати холс­тов в своей точно выверенной последовательности складывается в подобие кинокадров, где серебристая воздушность живописной поверхности и четкая графичность отсылают к утонченным музыкальным фильмам начала века---

Познавая сложную природу танцевальных па, ху­дожник создал конечную форму чувственной красоты, в которой сош­лись в единую точку гармонии свет и линия. Фигура танцовщика окутана зыб­кой таинственной аурой искусственно­го сияния - в каждом сюжете серии жи­вописное пространство разделяется почти геометрическим изломом, напо­минающим лучи от театрального про­жектора.

Это зашифрованный образ перехода одного состояния органики в другое - земное и небесное соедини­лись в моменте зарождения Танца. Этот цикл - о жизни и смерти. Только последнюю художник писать отказался. Двенадцатая картина цикла - падение и смерть героя, так и осталась не осу­ществленной.

Всё видит, всё знает твой мудрый зрачок
Сердца тебе ясны, как травы.
Зачем ты меж нами, лесной старичок,
Колдун безобидно - лукавый?
Душою до гроба застенчиво-юн,
Живешь, упоен небосводом.
Зачем ты меж нами, лукавый колдун,
Весь пахнущий лесом и медом?

Привычные к степям — глаза,
Привычные к слезам — глаза,
Зеленые — соленые —
Крестьянские глаза!

Была бы бабою простой,
Всегда б платили за постой
Всё эти же — веселые —
Зеленые глаза.

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвётся из ночной тени́
И, свет обре́тши, ропщет и бунтует.

Безверием пали́м и иссушён,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Быть нежной, бешеной и шумной,
- Так жаждать жить! -
Очаровательной и умной, -
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины…
- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,
- О, стать как лед! -
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.