"Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет". Евангелие от Марка
1976 год. Лариса Шепитько заканчивает «Восхождение» - фильм о войне, который неизбежно должен попасть на полку, потому что «вместо партизанской истории, - как считают контролирующие органы, - снята «религиозная притча с мистическим оттенком».
Картина на белорусском материале, по мотивам повести Василя Быкова «Сотников»… И муж Ларисы Ефимовны решается на отчаянный шаг. В обход «Мосфильма» он приглашает на специальный просмотр первого секретаря ЦК Белоруссии Машерова, по заказу которого он в это время сам снимает грандиозное военное полотно с апокалипсическим названием «Иди и смотри». Петр Миронович скептически смотрит на «бабью» режиссуру, но все же оказывает Климову такую любезность.
Плёнку привозят в Минск прямо из лаборатории, почти мокрую. Кое-как заряжают, и через двадцать минут уже ничто не может оторвать Машерова от просмотра. Где-то в середине фильма этот сильный человек, сам партизанивший, плачет, не стесняясь того, что в зале присутствует все руководство республики. По окончании он говорит минут сорок… Его речь взволнована, она одна из лучших, когда-либо слышанных Элемом Германовичем в адрес жены.
Через несколько дней «Восхождение» официально принято и без единой поправки. Лента имеет оглушительный успех и великолепную прокатную судьбу: в Риге она берет главный приз, на Берлинском фестивале – престижнейшую премию ФИНПРЕССИ; и в итоге закупается сорока странами мира.
После просмотров, там, где она представляет фильм сама, у себя ли на Родине, или за границей, к Шепитько подходят люди с заплаканными глазами и благодарят, благодарят…
- Таких партизан еще не было – говорят ей.
Но Ларису волнует иное. Пытливо вглядываясь в глаза собеседнику, она обеспокоено спрашивает: "Но ведь это не совсем о войне. Вы поняли"
Сотников: Я не предам. Есть вещи поважнее собственной шкуры...
Портнов: Где они? Ну что это? Из чего состоит?.. Это чушь! Мы же конечны. Со смертью для нас заканчивается все. Весь мир. Мы сами. Не стоит… Ради чего? Пример для потомков? Но героической смерти у вас тоже не будет. Вы не умрете, вы сдохнете как предатель. Не выдашь ты – выдаст другой, а спишем все на тебя; ясно?
Сотников: Мразь… Мразь человеческая.
Два партизана, бывший учитель Сотников и кадровый военный Рыбак, посланы за едой. В ночной перестрелке Сотникова ранят в ногу. Больной, измученный, из страха попасть в плен он собирается покончить с собой, и только в самое последнее мгновение Рыбак выбивает у него винтовку; потом тащит на себе, подбадривает. Но это лишнее: пережив слабость и потрясение, Борис понимает, что Кто-то свыше уберег его. «Не волнуйся, - говорит, - мне теперь уже ничего не страшно».
Наверное, восхождение Ларисы Ефимовны началось намного раньше, но со всей очевидностью – с фильма «Ты и я». Из воспоминаний Юрия Визбора. «1971 год. Съемки крупного эпизода в картине. Цирк заполнен тремя тысячами статистов. Нескончаемые недоразумения между работниками цирка и мосфильмовцами. Лошади, костюмы, реквизит… "Лариса Ефимовна, я смеюсь после жонглера", "Лариса Ефимовна, тут силовой щиток выбило, нужно гнать лихтваген со студии", "Лариса Ефимовна, ведро с теплой водой или с холодной для Визбора", "Лариса, посмотрите, у меня затылок в порядке? В смысле красоты", "Лариса Ефимовна, а почему буфет не работает", "Вам звонят со студии!», «Учтите, у нас кодака в обрез", "Пожарник запрещает съемку". В общем, начали снимать где-то часа в три дня. Лариса работала, как горновой у мартена. Ничего не получалось: то артисты подводили, то жонглер – не вовремя, то лошадь, то свет – хоть криком кричи.
Наконец, наступает момент, когда всё как-то складывается и остается только отснять сцену. И вот тут неожиданно гаснут мощные осветительные приборы: десять часов вечера – рабочие собираются по домам. Лариса выхватывает из сумки собственные деньги и бросается вверх на цирковую галерку. Мгновенно в огромном пространстве цирка воцаряется глубокая тишина. Все головы обращены к верху, туда, где идет диалог между осветителями и режиссером. Результат? «Нам дали полчаса. За полчаса мы должны отснять всю сцену от начала до конца», - сообщает Лариса съемочной группе. На часах – 22.05, ровно в 22.30 свет гаснет и уже окончательно, однако всё снято. Еще через полчаса Ларисе вызывают «скорую». Говорили, что у нее инфаркт, сама она отрицала это, посмеивалась. Но несколько последующих сцен снял Элем Климов, бросивший свои дела ради того, чтобы картина Ларисы не останавливалась».
Рыбак: Не может быть, выкрутимся! Слушай меня. Главное одинаково говорить…
Сотников: Это бессмысленно…
Рыбак: Надо выкручиваться… мне уж в полицию предложили… Чё ты так смотришь? Я же говорю, прикинуться. Я ж тоже не лыком шит.
Сотников: Да ты что, Коль? Мы же солдаты. Не лезь в дерьмо – не отмоешься!
Сдача фильма «Ты и я» превращается в кошмар. Режут безжалостно. «Напрасно ты цепляешься за каждый эпизод, - успокаивает Ромм, - у тебя такая система драматургии, что ее можно считать в некотором роде образцово-показательной: сколько бы от картины не отсекали, она сохранится в своем качестве». Увы, Михаил Ильич ошибся: правка одного важного эпизода приводит к потере главной мысли. И хотя лента получает в Венеции «Золотого льва», для Ларисы она оборачивается новым ударом по сердцу. Ее так воспитали: к страшному концу идут путем маленьких компромиссов…
Рыбак: Значит в яму – червей кормить!? Так!?
Сотников: Это не самое страшное. Нет… Сейчас не об этом. Теперь я знаю. Знаю. Главное – по совести с самим собой…
Рыбак: Дурак ты, Сотников! Еще институт кончил… Я жить хочу! Бить их гадов! Солдат я! А ты – труп. Только упрямство в тебе осталось. Какие-то принципы!
Сотников: Тогда живи – без совести можно…
«После выхода «Ты и я» для меня наступило тяжелое время, четыре месяца я находилась в чудовищном психическом и физическом истощении. И все-таки наступил момент освобождения. Помню, что это было десятое апреля, я была тогда в сердечном санатории в Сочи, на берегу моря, вокруг ни одной души, шторм, я шла по молу и всё думала об этом и, ещё не дойдя до конца мола, вдруг поняла, что надо было сделать. В тот момент со стороны я выглядела идиоткой – кричала, прыгала; пришла в санаторий без голоса, потом долго болела, простудилась. Но вернулось ко мне какое-то гармоническое сочетание, вернулся образ, вернулось ощущение, что мои клетки способны плодоносить».
А потом происходит несчастье. Неудачное падение приводит к сотрясению мозга и серьезной травме позвоночника. На семь месяцев Лариса прикована к кровати; ей грозит неподвижность, но это – полбеды. Ситуация усугублена тем, что она готовиться стать матерью.
«Я чувственно охватила понятие жизни во всем объеме, потому что прекрасно понимала, что в каждый следующий день могу с жизнью расстаться. Я готовилась к этому. Готовила себя и как будто готовила ребенка, потому что могло и так случиться, что ребенок родится, а я погибну. Я обнаружила, что это путешествие в себя бесконечно интересно, что самый интересный собеседник для меня – это я сама. Это как стихи: «Мне голос был: войди в себя. И я вошел, меня там ждали...» Повесть Василя Быкова я прочла тогда, в том новом своем состоянии, и подумала, что именно это мое состояние смогу выразить, если буду ставить «Сотникова». Это, говорила я себе, вещь обо мне. О моих представлениях, что есть жизнь, что есть смерть, что есть бессмертие…» Малыша назвали Антоном.
Портнов: Гаманюк! – Слушаю… – Попроси… – Рыжего? – Да. – Айн момент. – Вот сейчас вы увидите, что такое мразь на самом деле. Не удивляйтесь, это буду не я, а вы сами. Вы обнаружите в себе такое! Куда денется ваша непреклонность, фанатический блеск глаз? В них откроется и все вытеснит страх. Да-да, обыкновенный человеческий страх – за эту самую «шкуру». И вы, наконец-то станете самим собой: простым человеческим ничтожеством, начиненным обыкновенным дерьмом. Безо всякой этой вашей фанаберии. Вот так. Вот где истина… Унести!
Большую часть Своего короткого служения Господь посвятил воспитанию учеников. Он выращивал в них веру, настоящую внутреннюю свободу и способную на самопожертвование любовь. При этом Он постоянно объяснял, что качества, делающие человека Человеком, не даются автоматически – их приобретает решимость, которая должна быть тем сильнее, чем выше цель. И когда речь идет о восхождении в бессмертие, то есть, по сути, о выполнении главной жизненной задачи, человек должен найти в себе силы взяться за крест, отречься от себя и пойти за Христом. Другой дороги в вечную жизнь нет.
Никто из апостолов, идущих с Иисусом в Иерусалим, этого не понимал. Господь говорил о страшном и близком Своем конце, а они просили о должностях и спорили, кто займет положение повыше. Но поколение Сотникова должно было помнить о том, какой путь ведет к Победе.
Сотников: Рыбак! Не дай умереть до утра. Не дай! Я всё возьму на себя. Я смогу…
«Мой крестный путь облегчался тем, что я никогда не писала двух заявок сразу». Когда Шепитько только заикнулась о «Восхождении», в ответ сразу заорали «нельзя!». Но время шло, новых предложений от нее не поступало, а между делом Ларисе Ефимовне уже дали «заслуженного деятеля»… В общем, начальство сдалось.
Из воспоминаний художника-постановщика картины Юрия Ракши. "Мы приступили к работе, и началось наше неповторимое существование вместе с персонажами. Могу сказать, что фильм выращивал и нас. Говоря о святых вещах, о категориях высокой духовности, мы неизбежно должны были и к себе применять высокие критерии. Нельзя было на площадке быть одним человеком, а в жизни – другим".
Идет съемка. Рыбак и Сотников, добыв овцу, возвращаются в лагерь. Рыбак спешит. Сотников задерживает его горячее дыхание. Открытое поле. Мороз тридцать пять. Ветер. Для пущей убедительности включают еще и ветродуй. Едва камера останавливается, Лариса бросается к Борису Плотникову, который очень легко одет, и накрывает его своим телом, чтобы согреть; их обоих тут же заносит снегом…
«Со времен Христа появляются люди, которые отдавали себя другим, но многому ли подвиг Христа научил человечество?» Это вопрос – один из главных в картине. Лариса Ефимовна говорила о нем не всем, но, кажется, все его понимали. Были случаи массового героизма: у людей, державших приборы, примерзали к ним руки, но они упорно продолжали их держать, пока не завершалась съемка. Потом руки отдирали с кровью. В массовке, среди простых жителей Мурома, где снимался фильм, случались обморожения, но не было ни единой жалобы!
"Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него". Евангелие от Иоанна
"С невероятным достоинством, по-христиански испросив друг у друга прощения, идут на смерть как одна семья староста Пётр Сыч, безвинные Аксинья и еврейская девочка Бася, не выдавшая немцам человека, у которого она пряталась. Сотников уходит, улыбаясь... Это увидел Портнов. И понял, что есть нечто неподвластное физическому уничтожению – духовное начало. Это единственная уникальная ценность человека. Мы в фильме постарались выкристаллизовать определяющее значение духовности человека. Кто обладает ею, тот остался. Рыбак ею не обладал. Он трагически осознал это – и завыл, как собака". Лариса Шепитько
Гаманюк: Талантливый, падла! Ловко ты его вздернул – как кролика!
Рыбак: Кто? Я?
Бабушка: Иуда. Иуда!
Приступая к «Восхождению» Лариса говорила так: «История о том, как один предает другого, стара как мир и ассоциируется с библейской притчей. Во все времена были Рыбаки и Сотниковы, были Иуда и Христос. Я не религиозна, но, раз эта легенда вошла в людей, значит, она жива, значит, в каждом из нас это есть». После фильма – она стала верующей, и долго не понимала, что ей теперь снимать.
«На свою беду, - пишет Элем Германович, - я сам насоветовал ей. Она готовилась делать "Село Степанчиково". У них был готов сценарий, и они, можно сказать, были уже почти что в запуске. Но Лариса, видно, еще колебалась, окончательного решения не принимала. И вот сидим мы втроем на кухне, с нами наш сын, еще маленький совсем. И идет у нас такой вроде полушутливый разговор, игра такая. Лариса говорит Антону: "Спроси папу, какой фильм мне все-таки делать". Я отвечаю: "Передай маме, что "Село Степанчиково" ей делать не надо". Антоша ей докладывает: "Не надо "Село Степанчиково" делать". - А ты спроси у папы, почему не надо? - А потому не надо - скажи маме, - что для того, чтобы "Село Степанчиково" делать, надо иметь чувство юмора. А у нее – нету. - А ты спроси, Антоша, что же тогда маме делать? - Скажи маме, что ей надо делать "Прощание с Матерой". Если она хочет после "Восхождения" подняться куда-то еще выше, то это как раз для нее...
Эту историю по одноименной повести Валентина Распутина о затоплении деревни в связи со строительством ГЭС, повесть о вере и безверии, о победе веры, Климов будет доснимать сам, и оставит в заглавии только одно слово: «Прощание».
«Я не могу это объяснить, - рассказывал он, - но я увидел ее гибель во сне. Этот страшный сон я не могу забыть до сих пор. Я проснулся в ужасе, долго не мог успокоиться, ходил по квартире, курил. Как потом выяснилось, трагедия произошла именно в это время. На 187-м километре Ленинградского шоссе их "Волга" со съемочной группой по неустановленной причине вышла на полосу встречного движения и врезалась в мчавшийся навстречу грузовик».
"Любая картина личная, но желание поставить «Восхождение» было потребностью почти физической.
Если бы я не сняла эту картину, это было бы для меня крахом.
Я не могла найти другого материала, в котором сумела бы так
передать свои взгляды на жизнь, на смысл жизни".
Лариса Шепитько
