NADYNROM все записи автора История Петровского парка тянется в глубь веков. Среди историков существует несколько версий о происхождении названия. Собственно Петровский парк, названный от путевого Петровского дворца, был устроен в первой половине XIX века. Согласно традиционной, самой известной версии, Петровский парк был разбит на землях, некогда принадлежавших московскому Высоко-Петровскому монастырю, — той же обители, что дала имя и улице Петровка, на которой она находится.



Действительно, первое упоминание о местных владениях Петровского монастыря относится к 1498 году, тогда они были весьма внушительными по размерам, доходя до границ Всехсвятского села и до современной линии Рижской дороги. После 1678 года около этих земель появляется село Петровское, когда дед Петра I боярин Кирилл Полуэктович Нарышкин купил у князя Прозоровского соседнее село Семчино, и оно стало именоваться Петровским (будущее Петровско-Разумовское). После стрелецкого бунта 1682 года в нем была возведена вотчинная церковь во имя святых апостолов Петра и Павла в честь тезоименитства внука хозяина, царевича Петра, которая и дала имя новому угодью Нарышкиных — селу Петровскому. Запечатлелось ли в нем имя бывших монастырских земель, или оно стало полной тезкой соседнего владения Высоко-Петровского монастыря — по этому вопросу и существуют два основных мнения ученых.


Первое гласит, что это были соседи-«тезки», два разных владения с одинаковым названием «Петровское», но с разным происхождением имени. У одного, что было в районе Петровского парка, оно явилось от Высоко-Петровского монастыря. У другого, будущего Петровско-Разумовского — от местной Петропавловской церкви или даже от имени августейшего внука владельца этих мест, по именинам которого освятили церковь. Высказывались разные предположения о том, что Петр I якобы родился здесь, или что Нарышкин назвал свое владение Петровским после рождения царевича.

Согласно другому мнению, село Петровское было единым, в старину огромного размера, на разных концах-крыльях которого возникали разные поселения — и само Петровское, и Петровско-Разумовское и Петровское-Зыково. Столько вариантов одного и того же имени с разными приставками приводит к мысли, что все они — части одного большого целого. Возникновение этих поселений с одинаковым названием в первой части, но с разными окончаниями, было связано с тем, что к тому времени некогда пустынные территории большого монастырского владения стали заселяться и получать свои новые «добавочные» имена. В пользу этой версии свидетельствует тот факт, что село Петровское-Зыково (на территории которого был разбит Петровский парк), основанное в конце XVII века, точно принадлежало Высоко-Петровскому монастырю — и в то время, и после секуляризации 1764 года. Прежде оно называлось только Петровским, и потом запечатлело имя бояр Зыковых, служивших Петру I и обустраивавших это село.

Достоверно одно — село Петровское фигурирует в документах после 1678 года: значит, оно появилось точно при Нарышкиных, которые могли, называя свое новое владение, отдать дань и Петровскому монастырю: возможно, дед Петра возвел церковь, перекликающуюся и с именем очень чтимого Нарышкиными московского Высоко-Петровского монастыря.

Итак, одна версия, что все эти села (Петровское, Петровское-Семчино, Петровско-Разумовское, Петровское-Зыково) суть разные крылья одного старинного владения, села Петровского, возникшего в XVII веке из земель древнего монастырского угодья, в первой части имени которых лежит один и тот же «корень», тем более что все они очень близко расположены. Вторая же версия не связывает между собой Петровское и Петровско-Разумовское, считает их различными по происхождению и по имени, «тезками» по названию, и традиционно выводит имя Петровского парка и путевого дворца от имени местного землевладельца — Высоко-Петровского монастыря.





На историю и облик Петровского парка сильно повлияло место его расположения: на подступе к Москве, у главной государственной дороги России, связавшей в начале XVIII века Москву и Петербург. Именно поэтому на этих землях и был выстроен путевой Петровский дворец, где была последняя остановка царского поезда для отдыха перед Москвой, когда августейшие особы приезжали в первопрестольную на коронацию или на торжества. Прежде деревянные путевые дворцы стояли в селе Всехсвятском, в районе современного Сокола, но со временем настоятельно потребовалось сооружение грандиозное, величественное, торжественное. И повод для его строительства появился. В 1774 году на Ходынском поле поблизости от места будущего дворца прошли торжества в честь заключения победоносного Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией. И для «гуляний» архитектор Матвей Казаков выстроил здесь временные увеселительные павильоны в «турецком стиле», символизировавшие завоеванные вражеские крепости.

Место приглянулось императрице Екатерине II, лично прибывшей на празднования. Довольная прошедшими торжествами, она заказала Казакову каменный дворец, с архитектурой по мотивам этих павильонов, — и в честь одержанной победы, и как памятник славе Российской и ее воинам. Дворец, готовый уже к 1783 году, имел два флигеля в виде крепостных стен с башнями в модном готическо-мавританском стиле. Как выразился о нем писатель М. Загоскин, это было «прекрасное здание мавританской архитектуры, переделанной на европейские нравы». У дворца два фасада: один, парадный, обращен к дороге, второй — к парку, иногда называемому Петровской рощей, поскольку собственно Петровский парк появился позднее. Имя Петровского дворца тоже вызывает диспуты среди историков: традиционно считают, что дворец назван так оттого, что был выстроен на бывшем владении Высоко-Петровского монастыря. Другие полагают, что это были выгонные, то есть окраинные земли загадочного села Петровского. Третья версия основана на легенде, связывающей название дворца с именем Петра Великого, и она имеет реальные основания: название дворца точно произошло от имени местности Петровское, но выбор ее именно для названия дворца символизировало преемственность правления Екатерины II начинаниям Петра I.

Сама Екатерина впервые остановилась в этом дворце в 1787 году, и, по легенде, отослала караул, сказав, что будет ночевать под охраной своего народа. И будто бы всю ночь огромные толпы простых людей бродили под темными окнами, оберегая сон своей императрицы от малейшего шороха: «Не шумите, не нарушайте покоя нашей матушки». Остановка в Петровском дворце стала традицией и не прекращалась даже тогда, когда появилась железная дорога, связавшая русские столицы. Первым государем, остановившемся в этом дворце перед коронацией, был Павел I, ему очень понравилось устраивать здесь военные смотры и разводы. А за ним последовали и Александр I, и Николай I, в правление которого началась главная страница в истории Петровского дворца и Петровского парка.

Именно этот дворец определил создание и Петровского парка, и всей окружающей престижной местности, где требовалось парадное единообразие, соответствующее императорскому дворцу. Около дворца уже в конце XVIII века стали строиться загородные дома знати — князей Голицыных, Волконских, Апраксиных. Здесь в 1827 году в одном из домов, принадлежавшем Соболевскому, провожали в Петербург Пушкина. Но время знаменитых дач в Петровском парке было еще впереди. А пока, в 1826 году, здесь ждали на коронацию государя Николая I. Дворец после Наполеона пребывал в запустении, хотя он и понравился французскому императору, который даже давал в нем приемы и советовался с модисткой мадам Обер-Шальме об отмене крепостного права в России. Захватчики подожгли дворец так, что его купол обрушился, изуродовали прилегающую территорию, но вспомнили о нем только к коронации нового государя. Осмотрев дворец, Николай I приказал его восстановить и устроить здесь роскошный регулярный парк, московский Версаль для гуляний и для облагораживания территории вокруг дворца,— указ о том вышел в 1827 году.



Устройство огромного Петровского парка в 94 га было поручено английскому (по другим данным, шотландскому) архитектору Адаму Менеласу и садовнику Финтельману. По плану, от дворца тремя лучами должны были расходиться кленовые и липовые аллеи, а в районе Масловки предполагался парк с мостиками и прудом, с английскими дорожками, кофейнями, купальнями и летним театром. Оттого Петровский парк стал любимым местом гуляний московской аристократии и интеллигенции, здесь бывали Пушкин, Лермонтов, С.Т.Аксаков и многие другие. Тут запрещалось иметь трактиры и постоялые дворы, и публика попроще гуляла в Нескучном саду или в Марьиной роще. Заведовать же строительством поручили сенатору А.А. Башилову, начальнику Московской комиссии по строениям, чье имя теперь носят местные Башиловские улицы. Именно он превратил Петровский парк в известнейшее место: когда в Москве писали или говорили слово «парк» — речь шла именно о Петровском парке. Но сенатора запомнили за его особое детище — знаменитейший «воксал», которым Башилов увенчал создание Петровского парка. Так называлось садово-парковое «увеселение», пришедшее из Англии: деревянное здание с галереями для общественного отдыха, где посетителей за пять рублей ждали театральные представления, танцы, рестораны с ужинами, концерты, балы, игры, бильярды, читальни и даже фейерверки. Башилов весьма продумал свое заведение — в библиотеке Пушкина сохранилась его книга «Изложение об устройстве вокзала в Петровском парке в Москве» с дарственной надписью: «Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину от учреждения воксала Сенатора Башилова, 1836, Дек. 3 дня». Известно, что Пушкин сочинил на него эпиграмму. Воксал Башилова, устроенный в 1835 году по проекту архитектора М.Д. Быковского, позднее вернувшего к жизни Ивановский монастырь, имел своих предшественников в виде воксала Грога в Нескучном саду и Медокса в Таганской части, но к тому времени от них не осталось и следа. Так что в первой половине XIX века это было единственное в своем роде заведение.

Жизнь здесь особенно забурлила после того, как в 1836 году вышел новый указ императора Николая I о раздаче земель от Тверской заставы до Петровского парка для загородных дач, с требованием, чтобы домики имели хороший архитектурный вид и стояли фасадом на дорогу. Фасады следовало предварительно утверждать в Комиссии для строений, и тот же М.Д. Быковский разработал типовые проекты дачных домиков Петровского парка, но в самых разнообразных вариантах, от готики до мавританского стиля.

Это не было новшеством. Слово «дача» возникло еще во времена Петра I, когда он приказал выделить («дать») под Петергофом земли для застройки, облагородившей бы парадную дворцовую местность. Публика в Москве тоже предполагалась элитная, которой было под силу осуществить подобное дело. Однако и здесь «дача» означала почти то же самое, что и при Петре I.

Домики в Петровском парке строились на «дачу льготных ссуд», то есть в поощрение давали казенных пять тысяч рублей на отстройку. Дачи в Петровском парке были самыми модными в старой Москве, нечто вроде современного Рублево-Успенского шоссе. Было здесь и огромное владение самого Башилова, который потом отдал его Транквилю Яру под ресторан. Здесь находились дачи писателя М. Загоскина, актера Михаила Щепкина, дачи князей Щербатовых, Трубецких, Апраксиных, Барятинских, Голицыных, Волконских, Оболенских, Толстых, Талызиных и — Нарышкиных.

Местная дачевладелица Анна Дмитриевна Нарышкина и основала здесь Благовещенскую церковь в первой половине XIX столетия.



Здесь, на даче в Петровском парке, умерла ее тринадцатилетняя внучка Анна Булгари, а перед тем она похоронила свою единственную дочь, графиню Марию Булгари. Женщина в скорби дала обет построить на месте смерти девочки церковь и в 1842 году подала соответствующее прошение святителю Филарету, митрополиту Московскому и государю Николаю I. Анна Дмитриевна была женой камергера и имела землю, арендованную у ведомства Московской Дворцовой конторы, и обещала: перенести свою дачу на подобающее расстояние от нового храма, пожертвовать на его строительство 200 тысяч рублей, обеспечить утварью, внести еще 10 тысяч на содержание священников и обеспечить их жильем.

Место для храма очень подходило для его потенциальных прихожан. Еще раньше смотритель Петровского дворца сообщал, что местные дачники хотели бы иметь здесь собственный приходской храм. Ведь ближайшими были только храм в селе Всехсвятском и храм Василия Кесарийского на 1-й Тверской Ямской, к которому были приписаны дачники Санкт-Петербургского шоссе. Оба храма находились в значительном отдалении от Петровского парка. И владельцы дач уже в 1835 году просили устроить им летнюю палаточную церковь — только на дачный сезон — на заднем дворе Петровского дворца. Тогда император сделать это не разрешил, а дачники проживали здесь временно и полноценный приход составить не смогли бы. Новый храм, устраиваемый Нарышкиной, позволил бы устранить все эти трудности, но у него оказался достаточно сложный путь.

Во-первых, эта местность около дворца была под особым контролем дворцового ведомства. При Николае I Петровский дворец стал не только Путевым, но и загородной императорской резиденцией, с соответствующим статусом. Любая мелочь должна была долго согласовываться и зачастую получать разрешение самого императора. Во-вторых, неожиданно встал вопрос о приходе. Потенциальный местный приход, как оказалось, официально относился к Всехсвятской церкви (на Соколе), и ее настоятель возражал против строительства нового храма ради сохранения своего прихода и содержания церкви неоскуденно. Нарышкина получила отказ от Московской Духовной Консистории, где ей еще указали, что выделенных ею средств не хватает на подобающее содержание храма, и земли Дворцовой конторы могут застраиваться лишь с ее разрешения. И тогда Нарышкина обратилась к самому государю, который разрешил строительство храма в тот же 1843 год. Было предписано молиться в нем о храмоздательнице и ее роде.

Теперь для храма следовало назначить духовенство и после освящения определить приход. Для возведения же храма близ императорского дворца, согласно решению Консистории, требовался особо опытный архитектор. Первым был назначен знаменитый Евграф Тюрин, архитектор Богоявленского собора в Елохове и Татьянинской церкви Московского университета. Его проект предполагал возведение храма-копии Петровского дворца — храм с двумя колокольнями галереями и огромным куполом, что было не дозволено императором, так как церковь не имела к Петровскому дворцу никакого отношения, кроме месторасположения.



И архитектором Благовещенского храма стал Федор Рихтер, директор Московского Дворцового архитектурного училища, участвовавший в строительстве Большого Кремлевского дворца. Именно он отреставрировал и палаты бояр Романовых на Варварке, за что был награжден орденом Святого Владимира III степени, а за труд «Памятники древнерусского зодчества» пожалован бриллиантовым перстнем.

Однако первый проект Рихтера император тоже отклонил. Архитектор составил его по мотивам древнемосковского храма Иоанна Предтечи в Дьякове около Коломенского: столпообразную колокольню венчал огромный параболический купол. В следующем проекте, который был утвержден в Петербурге, купол сделан шатровым, а главка самого храма — традиционной московской луковкой. Кроме того, храм стал двухтажным: Благовещенский престол был освящен на втором этаже, где не было отопления — там проводились богослужения летом. В его алтаре находилась большая икона «Моление о чаше». А в нижнем ярусе устроили приделы во имя преподобных Ксенофонта и Марии со чады и Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы — по именинам храмоздательницы. Помимо самого проекта, Николай I утверждал даже вариант резного иконостаса, и после августейшего утверждения архитектор не мог изменить по ходу работ ни одной детали.

Храм был торжественно заложен на праздник Благовещения в 1844 году. Освятили его уже в 1847 году, но только верхний храм. Устроен он был великолепно, щедро, с серебром, позолотой, финифтью, бархатом, и не имел недостатка ни в утвари, ни в богослужебных книгах. К тому же для содержания храма Нарышкина передала в казну Московского опекунского совета 25 тысяч рублей ассигнациями. Духовенство назначили из храма свв. Иоакима и Анны на Большой Якиманке. Однако прекрасный храм, определенный к Никитскому сороку Москвы, был объявлен… бесприходным.

Дело состояло в следующем. После освящения храма в тот же 1847 год Нарышкина обратилась в Консисторию с просьбой определить приход новоустроенной церкви из местных дачников, живущих около нее. В просьбе было отказано во избежание разорения прихода Всехсвятского храма. Благовещенский храм мог принять под свою сень любого верующего человека, пожелавшего бы зайти в него, но собственного постоянного прихода при этом не иметь. Нарышкина, не утратив душевных сил, уговорила дачников Петровского парка написать прошение о разрешении им числиться в приходе новоустроенного храма — ведь это были очень именитые люди. Более тридцати подписей стояло на этом прошении, но выяснилось, что большинство подписавшихся проживали здесь временно, на дачный сезон, а многим из них, как князю Оболенскому, было даже удобнее ходить в Васильевский храм на Тверской. В итоге вопрос решился мирно и в пользу нового храма. Приход был образован из дачников, которые подписались под прошением Нарышкиной и прежде были прихожанам Всехсвятской церкви. Сюда же, в Благовещенский храм, приписали слуг вельможных дачников Петровского парка и солдат из казарм Ходынского поля. А те, что жили на Петербургском шоссе, остались в приходе Васильевской церкви.

На судьбу Благовещенского храма повлияла близость к императорскому дворцу. Очень скоро после освящения в церкви был произведен первый ремонт в связи с тем, что в 1856 ожидали на коронацию государя Александра II, и для него готовили дворец. Известно, что Петровский дворец был любимым местом пребывания Александра Освободителя. Как обычно, без охраны, он каждое утро совершал по аллеям Петровского парка прогулки с собакой. При нем, кстати, было разрешено допускать во дворец всех желающих осмотреть его, кроме тех дней, когда здесь пребывала императорская семья, причем эти экскурсии были бесплатными.

А после очередного поновления храма в начале ХХ века, на его колокольне появились уникальные замечательные колокола с изображениями Святой Троицы, Благовещения Пресвятой Богородицы, Боголюбской иконы Божией Матери, святителя Николая, святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, преподобных Ксенофонта и Марии.

«КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ, СЕДАЯ ЗЕМЛЯ»
Столь образно писала о Петровском парке Марина Цветаева. Эпоха капитализма, начавшаяся после Великих Реформ Александра Освободителя, изменила и Петровский парк, и приход Благовещенского храма. Во второй половине XIX века Петровский парк оставался излюбленным местом как для дач, так и для увеселений, только теперь здесь появились и другие дачники, и другие увеселения. Тут стали строить виллы богатеи, купцы, промышленники и прочая новая капиталистическая знать — они и принесли сюда свои развлечения в виде ресторанов с цыганскими хорами и кутежами. Первым из всех поблизости от Петровского парка обосновался знаменитый ресторан «Яр», который занял бывшее владение сенатора Башилова еще в 1836 году; здесь особенно любил обедать Гоголь. Среди купечества «Яр» пользовался наибольшей популярностью, позднее появились следующие по известности «Стрельна» и «Мавритания», попавшие на страницы Лескова и Льва Толстого.

Однако сам Петровский парк все еще предназначался для воскресных гуляний, с катаниями в экипажах и чаепитиями. Даже аэронавты плавали на воздушных шарах над просторами Петровского парка и прыгали с парашютами, развлекая народ. В дореформенную эпоху здесь все еще гуляла «элегантная публика» — по вечерам, когда было меньше пыли, катались на лошадях и в экипажах, показывали наряды и убранство, вплоть до одежды кучера. Однако аристократов уже стала заметно теснить публика попроще — мещане, крестьяне и, главное, купечество всех мастей.

Так что летом в Петровский парк ездили линейки, зимой сани с кондуктором, а в 1899 году сюда отправился со Страстной площади первый электрический трамвай, столько желающих было гулять в Петровском парке и жить здесь на дачах. Незадолго до революции появился даже проект провести сюда ветку наземного метро. Помимо гуляний и рестораций, московскую публику все еще притягивали театр и воксал-долгожитель: здесь впервые выступил на публике пианист Антон Рубенштейн, здесь музицировал Ференц Лист, в 1863 году на его сцене появился А.Ф. Писарев — он сыграл роль персонажа Анания в собственной драме «Горькая судьбина». А в 1887 году здесь же дебютировала известная актриса Мария Блюменталь-Тамарина в спектакле по роману Дюма-старшего. Только в конце XIX века полностью обветшавший воксал был снесен, а земли парка Дворцовое ведомство охотно сдавало под новую дачную застройку. На дачах здесь теперь жили и сам Писемский, и И.С.Тургенев, и даже «прощеные» декабристы, вернувшиеся из ссылки в конце 1850-х годов, которым в Москве было жить запрещено — среди них был Иван Пущин, друг Пушкина.

Сам же парк потихоньку приходил в запустение, не высаживались деревья, не поддерживались аллеи, не было освещения, поскольку дворцовое ведомство не уделяло ему должного внимания. Однако местное население росло, и за его счет сильно увеличился приход Благовещенского храма. В 1904 году на средства прихожан его перестроили со значительным расширением— теперь храм мог вмещать до двух тысяч богомольцев. Тогда же здесь появилась чтимая древняя Боголюбская икона Божией Матери. Расписали храм вновь только к 1917 году, тогда и сложился окончательно его интерьер. Над росписью трудился Александр Дмитриевич Бороздин, главный художник иконописной мастерской Его Императорского Величества, у которого в доме часто гостил старец Аристокл, недавно причисленный к лику святых.

Бороздин исполнил оригинальный плафон «Благовещения» в главном храме, и скопировал для одного из приделов редкий образ «Проповедь Иисуса Христа в лодке», составленный неизвестным художником, а также воспроизвел композицию В. Васнецова «Бог-Сын» — все это было уничтожено. Трагически оборвалась и жизнь Бородина, арестованного на третий день после начала войны в 1941 году по обвинению в антисоветской агитации за «усиление религиозного влияния среди трудящихся». Есть легенда, что на него донес сам лже-митрополит А.Введенский, глава обновленческого раскола, с которым Бороздин также был знаком. Через год Бороздин скончался в Саратовской тюрьме — и его отпевание совершилось в Благовещенском храме только в июне 1998 года, когда и сам храм вернулся верующим.

А в то время жизнь вокруг поновленного храма тоже сильно изменилась. До наших дней уцелела знаменитая вилла Николая Рябушинского «Черный лебедь», построенная для «шалого» магната архитекторами Г.Адамовичем и В.Маяновым: в будке вместо собаки сидел ручной леопард, а по саду разгуливали павлины и фазаны.



Поблизости Шехтель выстроил дачу для И.В. Морозова. Здесь же была загородная вилла швейцарского часового мастера Вильяма Габю, главного конкурента Буре и Мозера. Он основал свою часовую фирму в Москве в 1868 году с магазином на престижной Никольской улице, имевшим огромную популярность у москвичей. Жили в Петровском парке и поэт Велимир Хлебников, и композитор Сергей Рахманинов, который, будучи студентом консерватории, поправлялся здесь в доме своего отца после тяжелой болезни.

А на нынешней улице 8 марта с 1903 года находилась знаменитая психиатрическая клиника доктора Ф. Усольцева, который устроил ее в домашнем стиле для одаренных пациентов: они находились тут на положении гостей семьи врача.



Самым известным из них был М. Врубель, написавший здесь портрет Брюсова. Бывал тут и художник В.Э. Борисов-Мусатов, навещавший жену близкого друга, и тоже писавший здесь портрет с натуры, по преданию, позаимствовав краски у Врубеля. (В советское время на базе клиники Усольцева была образована Центральная московская областная клиническая психиатрическая больница).

В самом Петровском парке тогда открылся один из первых приютов для животных. В основном, здесь доживали свой век старые лошади, больные и искалеченные, и все те, от кого отказались хозяева: здесь их не только кормили, но и ухаживали и оказывали медицинскую помощь — в приюте служил штатный ветеринар.

Однако все это неблагоприятно сказывалось на парке — его все больше и больше вырубали под строительство. И популярность Петровского парка как места воскресного отдыха и прогулок пошла на спад к началу ХХ века. Только в 1907 году царь запретил дворцовому ведомству раздавать угодья Петровского парка под дачную застройку, где они выходили на Петербургское шоссе.



Поблизости от этих мест прозвучал один из первых зловещих сигналов грядущей революции. В 1869 году революционер Сергей Нечаев организовал жестокое убийство студента Петровской земледельческой академии Иванова за отказ беспрекословно подчиняться ему. Это громкое убийство совершилось в парке академии и, прогремев на всю Россию, попало на страницы романа Достоевского «Бесы», где Нечаев стал прототипом Петра Верховенского. Произошло это не в собственно Петровском парке, а в другом, главном крыле древнего села Петровского, которое потом стало именоваться Петровско-Разумовским.

Революция открыла черную страницу в летописи как Благовещенского храма, так и Петровского парка.

Началось помпезно. Петровский парк был выбран для революционного спорта: уже в мае 1918 года здесь прошло первое после революции соревнование легкоатлетов, словно в преддверии строительства стадиона «Динамо» в 1928 году по проекту А.Я. Лангмана и Л.З. Чериковера. В 1937 году здесь вырос павильон одноименной станции метро, возведенный архитектором Я.Г. Лихтенбергом.



Примечательно, что все упомянутые архитекторы возводили в Москве свои сооружения на месте храмов: Чериковер строил жилой дом на месте Златоустовского монастыря, Лангман — Дом Совета Труда и Обороны (здание Государственной Думы РФ) на месте церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду, а Лихтенберг помогал А.Н. Душкину возводить павильон станции «Дворец Советов» («Кропоткинская») на месте Святодуховской церкви. Петровский Дворец в 1923 году был передан Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского и получил новое революционное имя — «Дворец красной авиации», как считается, придуманное лично Троцким.



Дачи были, естественно, ликвидированы, а сам парк привели сначала в относительный порядок, но, поскольку, здоровых и крепких деревьев в нем почти не осталось, то большую его долю вырубили и отвели освобожденную территорию под строительство стадиона «Динамо». Оставшаяся, дожившая до наших дней часть парка — маленький скверик, по сравнению с его былым могуществом.

С того же 1918 года Петровский парк стал одним из самых трагических мест советской Москвы — здесь, на глухой окраине, проходили чекистские расстрелы, особенно после покушения Фанни Каплан на Ленина и объявления красного террора в сентябре 1918 года. Именно здесь в числе первых был расстрелян новомученик, протоиерей Иоанн Восторгов, последний настоятель собора Покрова на Рву на Красной площади, причисленный к лику святых на Юбилейном Соборе, как и погибший вместе с ним епископ Селингинский Ефрем. Здесь же были казнены бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков, бывший председатель Государственного Совета России И.Г. Щегловитов, бывший министр А.Н. Хвостов и сенатор И.И. Белецкий. Перед казнью они вознесли последнюю молитву Господу и подошли под последнее благословение пастырей. Отец Иоанн в последнем слове призвал их верить в милосердие Божие и грядущее возрождение России.

А Благовещенский храм был закрыт предположительно в 1934 году и последовал за «своим» Петровским дворцом — его здание тоже передали академии им. Жуковского и устроили в нем склад, полностью уничтожив интерьер. Последний его настоятель, протоиерей Авенир Полозов, потом служил в храме на Даниловском кладбище, где сам упокоился в 1936 году. Варварское разрушение Благовещенского храма продолжилось и после войны — были надстроены чужеродные ярусы, сломаны главы и крыльцо, а колокольню употребили для… подвесного крана.

У советской власти были свои замыслы и об этой живописной местности, отчасти перекликающиеся с ее дореволюционной историей. Речь идет об экспериментальном «городке искусств» на Масловке, строившемся в 1930-1950 годах для художников. Предполагалось возведение комфортных домиков, избавивших бы талантливых жильцов от бытовых проблем, а пейзаж Петровского парка вдохновлял бы их на творчество. Главным же новоселом советской эпохи в этой местности стал Институт авиационной медицины, обосновавшийся в здании бывшего ресторана «Мавритания». Здесь зарождалась отечественная космическая биология и медицина, и занимались подготовкой первых полетов в космос собак, а потом и человека. Здесь бывали и С.П. Королев, и Юрий Гагарин.




Новая страница в истории Благовещенского храма началась в 1991 году, когда Военно-воздушная академия освободила здание, и он был возвращен Церкви: 29 сентября здесь впервые прошла Божественная литургия. А затем последовала долгая, кропотливая реставрация росписи и глав. Только в 1997 году, когда отмечалось 150-летие храма (со дня подачи прошения Нарышкиной) патриарх Алексий II освятил возрожденный к жизни храм полным архиерейским чином. Главной его святыней стала икона Господа Вседержителя Владыки Мира, у которой, как считается, нет аналогов. Она намного старше Благовещенского храма, и попала в него Промыслом Божиим — молодые люди принесли в храм три большие темные доски, на которых угадывался Лик Спасителя иконографии XIX века, но под ним открылся более ранний, огромный образ оплечного Спаса, относящийся к типу икон северного письма середины XVII века. В открытом Евангелии, которое держит Спаситель, начертано: «Приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царство Небесное прежде сложения мiра, взалках бо». Нельзя не процитировать строки об этой иконе одного нашего современника: «Образ неотмирен и высок небесной высотой. На нас, грешных, устремлен удивленный взгляд Спасителя с Небес».

А в праздник Успения Пресвятой Богородицы, 28 августа 1997 года, у храма появилась еще одна святыня: внучка о. Авенира Полозова принесла в храм семейную икону Иверской Божией Матери. Настоятель завещал передать ее в дар Благовещенскому храму, когда он будет вновь открыт для богослужения…


Источник