Собственно, всё уже было сказано, с той точностию выражений и доказательностью, со всеми «прежде всего», «засим» и «в завершении», противу которой не мог устоять ни один оппонент. Отказ был бесповоротен, оставалась малость – расстаться с посетителем ласково.

Посетитель стоял букой, скосив глаза в угол кабинета, где решительно не на что было смотреть. Действительный статский советник мячиком соскочил со своего кресла, нежно подхватил буку под локоток и зажурчал:

– Дорогой мой! Поверьте, что я преотлично понимаю ваши чувства, но я надеюсь, что этот неприятный для нас обоих инцидент никак не повлияет… надеемся видеть вас не реже, чем… ваш поэтический талант, нет, ваш гений… украшение нашего общества… принимаем по четвергам…

Так под ручку они дошли до двери дома, оба маленькие, лёгкие, но старший светился благостной розовостью, а младший был чёрно угрюм. Он дёрнул рукой, выдирая из пухлых пальчиков хозяина рукав своего серого редингота, напялил шляпу и вышел, не утрудив себя улыбкой.

Действительный статский советник задержался взглядом на захлопнувшейся двери и пробормотал: «Отделались, бог милостив! И Лизанька будет довольна».

Вслед неудачливому просителю, бредущему по набережной реки, забранной в чугунную решетку, из окна покинутого им особняка глядела премилая барышня. Крутые русые локоны обрамляли её свежее личико, на котором выражения задумчивости и лукавства сменяли друг друга стремительно, как и мысли в её головке.

«Он, конечно, знаменит! Но некрасив. Губы торчком, растрепан всегда. И ногти, как когти – бр-р-р-р! А эта его странность, резкость, насмешливость! Как часто, увлекаемый пылкими страстями, он стал бы забывать свои обязанности мужа! Папá с маман, конечно, правы. Вот если бы посватался мой Герой! Богатырь, красавец, а с дамами – истинный рыцарь! Как не вовремя его полк вызвали на эту глупую войну с турками… И почему это мужчинам всегда нужно воевать?»

Неудачливый посетитель брёл по знакомому городу, не глядя по сторонам. Обида догорала в нём. Не пришёлся, значит, ко двору, остался бесприютным. Как было сказано? «Недостаток основательности и положительности, а также полная расстроенность состояния вряд ли смогут споспешествовать семейному счастию!» Экие периоды плавные, будто в Сенате выступает. Сам я виноват – вечор взглянул на месяц, а тот слева! Надо было б переждать недельку, так нет – разлетелся с предложением. А Анетка – всё равно прелесть! Ну да что теперь…

Скорые ноги принесли его на площадь, где раскинулась осенняя ярмарка. Он купил у румяной бабы два горячих калача, съел с удовольствием, ручки калачей бросил нищему. Взял полжбана хлебного квасу. Квасную бочку хозяин обложил льдом, укутал рогожей, и квас оказался ледяным и вкусным. Потом, будучи лакомкой, купил полдюжины мандаринов, тут же очистил их длиннющими ногтями и быстро поел, один за другим. Настроение улучшалось.

Ему доводилось едать и в дорогих ресторациях, и на приёмах у вельмож, где столы ломились от изысков французской кухни, но он любил и простую еду, вот так, в галдящей толпе перехватить чего-нибудь на улице. Да и обстоятельства последнего времени не способствовали роскоши. Именьице ещё покойный батюшка заложил, да деньги промотал почти все. Не хвати его апоплексический удар от излишеств, пошёл бы сынок в приютский дом, на казённый кошт.

На остатки состояния и торговлю стишистую можно было бы неплохо прожить, но непреодолимые соблазны винта и штосса опустошали мошну… Да и журналы вечно стихов клянчат, а как платить, так у них «обстоятельства». Только и славы, что поэт, а на что жить, спрашивается? В лучших домах принимают как поэта и остроумца, а в женихи – рылом не вышел.

– Держи-и-и! – раздался визг, подхваченный сначала несколькими голосами, а потом всеобщим гвалтом. По прилавкам молочного ряда, опрокидывая крынки, неслось нечто небольшое, а вокруг клубились воспалённые охотой рожи, поднимались и опускались палки, разбивая миски с творогом и кувшины со сметаной. Нечто отчаянным прыжком перелетело через головы и плюхнулось на штиблет поэта, а сверху рухнул здоровенный мужик в синей рубахе, с закатанными рукавами.

– Пы-м-мал! – заорал он торжествующе, и, поднявшись, рывком отодрал от штиблета тощего драного кошака. – Вот мы ему щас хвост отрубим, а потом лапы, шоб знала тварь, как воровать!

– Пра-льна! – поддержали голоса.

Чёрно-серый кошак, вздёрнутый за хвост, висел неподвижно, закатив от ужаса глаза. Поэту стало жалко животину.

– Послушай, любезный! – он тронул мужика за плечо. – Продай мне его.

Тот ошалело на него взглянул.

– На что он тебе, барин?

– Мышей ловить, мыши одолели.

Мужику явно не хотелось лишиться предвкушаемой кровавой расправы. Он взглянул на мелкого барина и нагло брякнул:

– Целковник!

И хмыкнул, скотина, протянув лапу. Котяра не стоил и ломаного гроша.

Поэт сунул руку в карман панталон. На дне его болтался одинокий серебряный рубль. Рубля было жалко, но не уступать же хаму? Двумя пальцами поэт вбросил монету в жадную ладонь, взял кота подмышку и вышел из притихшей толпы. За углом поставил животное на землю.

– Живи! Но на рынок в другой раз не суйся, убьют.

Читать далее