Освоение Южного Урала

Активная колонизация русскими заволжских степей стала возможной лишь после покорения Казанского (1552) и Астраханского (1554) ханств войсками Ивана Грозного. Разобравшись в геополитической ситуации в 1557 г., русское подданство добровольно приняли башкиры, а чуть позже в состав России вошла Ногайская орда. Уже в 1574 г. была основана Уфа, в 1586 г. — Самара. В 1586 же году появилось первое русское поселение на Яике. Его основали вольные волжские казаки (с 1591 г. их стали называть яицкими казаками), бежавшие из-под Самары подальше от государевых воевод, а также переселенцы из центральных районов России. Городок заложили в устье реки Илек. Численность его населения быстро росла, так что в начале XVII в. возникло новое поселение (на месте современного казахского Уральска), получившее название Яицкий казачий городок.

В XVII в. русские имели конкретные представления о земле, расположенной между Волгой и Яиком и к юго-востоку от последнего. Об этом свидетельствует "Большой Чертеж" — карта всего Московского государства, составленная русскими землемерами в конце XVI в. Это была дорожная карта-гигант, на которую наносились реки, озера, горы и города не только Московского государства, но и прилежащих к нему земель Заволжья и Зауралья. К сожалению, сам чертеж и его копии не сохранились, до наших дней дошла только опись карты 1627 г., получившая название "Книга Большому Чертежу". В "Книге" достоверно описаны бассейн Урала и реки бессточной области Приаралья: "Река Яик вытекла поровень с Оралтовой горой (Южный Урал) против верховья Тобола-реки. Потекла река Яик в Хвалинское море, а протоку реки Яика до моря 1050 верст... Река Юрюк Самар (Сакмара)... пала в Яик против Аралтовы горы с правой стороны... пала в Яик, с левые стороны Яика, Илез-река, ниже горы Тусте-бы, по-нашему, та гора Соляная, ломают в ней соль... а выше Изле (Илек)-реки конец Оралтовы горы Урака вытекла река Иргиз и пала в озеро Акбашлы... и с тоя же Урака горы потекла река Гем... а Гем-река, не дошед до Хвалинского моря 20 верст, пала в озеро". Географические знания о приуральском крае на конец XVII в. были отражены на картах тобольского служащего Семена Ремезова.

XVIII в. ознаменовался многими петровскими преобразованиями, в том числе и в деле географического изучения России и прилегающих территорий. Начиная с 1730-х гг., в приуральских степях появляются профессиональные ученые и военные Оренбургской (Известной) экспедиции, которые, по сути, и включили в состав Российского государства обширные пространства Южного Приуралья и Казахстана, открыв возможности для их широкого освоения.

Началось все в 1730 г., когда хан Младшего Жуза, или Малой Орды, Абулхаир обратился с просьбой о принятии его народа в российское подданство. Он обращался уже в третий раз. Ранее, в 1718-м и 1726 гг. его просьба не была удовлетворена. А на этот раз Анна Иоанновна подписала жалованую грамоту о принятии в российское подданство киргиз-кайсаков, как тогда называли казахов Младшего Жуза. В этой связи у И.К. Кирилова — одного из "птенцов гнезда Петрова" — родилась мысль об основании города на Яике, который должен был охранять южные рубежи империи и развивать торговлю с азиатскими странами. Эту мысль И.К. Кирилов сумел внушить хану Абулхаиру, и тот официально попросил об этом русское правительство.

После того как проект основания города на Яике И.К. Кирилова был одобрен Сенатом и 1 мая 1734 г. была получена "всемилостивейшая апробация", его автор был пожалован в статские советники и получил огромные полномочия — его приказы были обязаны беспрекословно выполнять все военные и должностные лица. Так началась история Оренбургской экспедиции. "Известной" она была названа в целях обеспечения секретности, ведь в ее задачи входило не только основание главного города на Южном Урале, но и строительство целой линии оборонительных сооружений на юго-восточной границе, всестороннее изучение природных богатств территории (в целях их последующей разработки), истории, культуры, обычаев живших там народов, налаживание торговли с азиатскими народами и в конечном итоге подготовка включения Средней Азии в состав Российской империи.

Основная часть экспедиции во главе с Кириловым отправилась из Петербурга 15 июня 1734 г. Остальные выехали на две недели позже. В Москве, куда Кирилов прибыл 29 июня, экспедиция была доукомплектована. Всего набралось около 200 человек (военные, инженеры, геодезисты, моряки и судовые мастера, канцеляристы, переводчик, художник, историограф и ботаник; должность бухгалтера занял П.И. Рычков — впоследствии крупный ученый, первый член-корреспондент Петербургской академии наук. В Уфе экспедиция перезимовала, а в апреле 1735 г., пополнившись военными (более 2000 человек), выступила к устью Ори, куда прибыла 6 августа того же года. 15 августа недалеко от устья была заложена крепость, названная Оренбургом и переименованная через три года в Орск.

Осенью 1736 г. Кирилов заложил целую цепь укрепленных населенных пунктов по Яику, Самаре и Сакмаре (Борская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Татищева, Бердская, Верхнеозерная, Губерлинская, Верхнеуральская и др.), которые должны были защитить новоприсоединенные земли от набегов кочевников.

В 1737 г. Кирилов умер. Сменивший его на посту начальника комиссии (так стали называть Оренбургскую экспедицию) В.Н. Татищев не одобрил выбор места (оно было расположено далеко от других русских городов, а в половодье сильно затапливалось) и распорядился перенести крепость западнее, к Красной горе (ныне здесь располагается село Красногор). Но и здесь Оренбургу не суждено было остаться. Новый начальник комиссии И.И. Неплюев в 1743 г. перенес его туда, где в настоящее время находится исторический центр Оренбурга. 15 марта 1744 г. была учреждена Оренбургская губерния с центром в Оренбурге. В состав губернии вошли земли современного Северного, Центрального и Западного Казахстана общей площадью 1026 тыс. кв.км, Башкирия, Челябинская область, часть Татарии и Курганской, Самарской, Пермской, Тюменской, Свердловской областей, общей площадью 465 тыс. кв.км., а также небольшая часть современной Каракалпакии. Общая площадь нового края, подсчитанная по карте И. Красильникова, составила 1525 тыс. кв.км. В 1758 г., после разгрома Джунгарии Китаем, к России присоединились земли Среднего Жуза. За их счет площадь Оренбургской губернии возросла до 2 млн кв.км. Поначалу край заселялся гарнизонными и ландмилицкими полками. Несколько позже было образовано Оренбургское казачье войско, сформировавшееся из переведенных на Оренбургскую линию самарских, алексеевских, уфимских и исетских казаков. В целях развития торговых отношений с Казахстаном и Средней Азией в 1744 г. неподалеку от Оренбурга на реке Сакмаре были поселены торговые татары из Казанской губернии, основавшие Каргалинскую слободу. Население слободы быстро росло, и в начале XIX в. часть его была переведена в другие населенные пункты края. В 1740-х гг. началось активное переселение казанских ясачных татар в район Ново-Московской дороги (позднее Казанский тракт), пролегавшей от Оренбурга до Казани.

Помимо переселения, царские власти практиковали высылку разного рода "неблагонадежных", "бродяг", преступников, провинившихся чиновников и военных. Ссыльные отправлялись на строительство городов и крепостей, на заводы и промыслы (так, возникший в 1750-х гг. Илецкий соляной промысел использовал почти исключительно труд ссыльных), а также зачислялись в состав местных казачьих войск. В 1750-1760-хх гг. оренбургские земли начинают осваивать дворяне, переселявшие сюда своих крепостных из других имений. Среди новых поселений преобладали деревни, заселенные крестьянами одной национальности, но нередко встречались и многонациональные. В 1773 г. губерния была вовлечена в круговорот событий, связанных с крестьянской войной 1773-1775 гг. Начавшись около Яицкого городка, восстание, руководимое Емельяном Пугачевым, взяв Илецкий городок, крепости Рассыпную, Нижнеозерную, Татищеву, Чернореченскую, Каргалинскую и Сакмарский городок, очень быстро докатилось до Оренбурга, овладеть которым было одной из стратегических целей повстанцев. Осада города началась 5 октября 1773 г. и длилась до конца марта 1774 г., пока на помощь осажденным не подоспели крупные отряды правительственных войск.

24 августа 1774 г. под Царицыном Пугачев потерпел окончательное поражение. Спустя две недели он был схвачен заговорщиками и выдан властям. 10 января 1775 г. его вместе с другими лидерами восстания казнили на Болотной площади в Москве, а спустя пять дней Екатерина II подписала указ о переименовании реки Яик в Урал, чтобы стереть память о народном движении. Этим же указом переименовывалось Яицкое казачье войско и город Яицкий: казаки стали уральскими, а город — Уральском.

В последующие годы границы Оренбургского края неоднократно менялись. С 1781 г. Оренбургская губерния называлась Уфимским уездом с центром в Уфе. В 1797 г. вновь была образована Оренбургская губерния. В 1808 г. в состав Оренбургского генерал-губернаторства вошла Внутренняя (Букеевская) орда, занимавшая земли между Волгой и Уралом (юго-запад современной Уральской области), площадью 64 тыс. кв.км. В 1822 г. утверждается "Устав о сибирских киргизах". В соответствии с ним из Оренбургского края выделились земли Среднего Жуза, отошедшие к Сибирскому ведомству, а территория Северо-Западного Казахстана стала называться Зауральной киргизской степью Оренбургского ведомства. В 1859 г. она была переименована в Область оренбургских киргизов (общая площадь 970 тыс. кв.км). В 1853 г. в состав Оренбургского края вошел форт Перовский (Ак-Ме-четь), ныне город Кзыл-Орда. Была образована Сырдарьинская линия, подчинявшаяся до 1867 г. оренбургскому генерал-губернатору. В 1862 г. была упразднена Оренбургская крепость. В 1865 г. из состава Оренбургской губернии была выделена Уфимская губерния. В Оренбургской губернии осталось пять уездов: Оренбургский, Верхнеуральский, Троицкий, Челябинский и вновь образованный Орский.

Административное переустройство края продолжалось. Указом от 21 октября 1868 г. из Области оренбургских киргизов и земель Уральского казачьего войска были образованы Уральская и Тургайская области. Военные губернаторы этих областей до 1881 г. подчинялись оренбургскому генерал-губернатору, а местом пребывания тургайского губернатора вплоть до 1917 г. был Оренбург. Но постепенно Оренбург утрачивает функции военной столицы обширного края. В 1870 г. из Оренбургского генерал-губернаторства в Кавказское наместничество был передан Мангышлакский уезд. В 1881 г. Оренбургское генерал-губернаторство и Оренбургский военный округ были упразднены. В 1897 г. в Оренбургской губернии проживало 1600 тыс. человек (это практически вдвое больше, чем в 1867 г.). Среди них русских было 70,3%, башкир — 15,9%, татар — 5,8%, украинцев — 2,5%, мордвы — 2,4%, тептятей — 1%. Свыше 80% населения занималось сельскохозяйственным трудом. В 1917 г. Оренбургская губерния представляла собой территорию, вытянутую с юго-запада на северо-восток от верховьев Самары до среднего течения Тобола, и включала Оренбургский, Орский, Верхнеуральский, Троицкий и Челябинский уезды. Бузулукский уезд в эти годы входил в Самарскую губернию.

рхеологическое наследие

Знаменитый Филипповский курганный могильник в Илекском районе, раскопки которого в 80-90 гг. XX века прославили нашу область на весь мир, а выставка с уникальными находками побывала в музеях США, Италии России, вновь привлекает ученых.

В целях спасения уникального памятника Институт археологии Российской академии наук выступил за продолжение его охранных раскопок и научного изучения. Учеными из Москвы, Оренбурга, Уфы под руководством доктора исторических наук Леонида Яблонского (институт археологии РАН, Москва) были вскрыты насыпи шести курганов. Полученный результат превзошел все ожидания. Насыпи исследованных курганов были возведены племенами, кочевавшими на территории Южного Приуралья около 2,5 тысячи лет назад. В погребениях найдены уникальные предметы вооружения и быта древних кочевников, в том числе ювелирные изделия из драгоценных металлов, предметы импорта, демонстрирующие связи кочевников древнего Южного Приуралья с окружающими цивилизациями. Все находки поступили в Оренбургский областной краеведческий музей. В настоящее время ученые приступили к раскопкам самого большого "царского" кургана этого знаменитого могильника, насыпь которого имеет диаметр около 95 метров и высоту более 8 метров.
 

За Отделенским переулком после описанной группы домов расположен был большой комплекс построек; в XVIII веке, начиная с И. И. Неплюева, тут жили губернаторы. Основные дома выходили на набережную, где вместо проектировавшегося в свое время губернаторского дворца возвышался двухэтажный дом казарменного типа, построенный после Отечественной войны 1812 года. Во время приезда А. С. Пушкина здесь размещалось училище военных кантонистов. На набережной уже существовал бульвар, его заложили при военном губернаторе П. К. Эссене (1817–1830), очень заботившемся об озеленении города.

В упомянутой выше бывшей Губернской канцелярии (рис. 16) выделялось центральное здание. Его собирались перестраивать для резиденции военного губернатора. Но В. А. Перовский решил построить на его месте новое, включив и площадку фахверкового флигеля, часть которого видна на рисунке за центральным зданием. Новый дом (сейчас это Советская, 2) выдвинули немного ближе к набережной. В те же годы перестроили и шестиоконный каменный флигель. Он сохранился. На набережную теперь смотрят пять окон. Добавлен был и мезонин.

Особенно на набережной выделялись две первых капитально построенных церкви. Обе были соборными. Первым в Оренбурге возвели Преображенский собор, который заложили в 1746 году и освятили в 1750 (рис. 17). Поставили его на самом высоком месте набережной, колокольня видна была далеко из степи левобережья Яика&3150;Урала. Его метровой толщины стены могли бы стоять много столетий. Небольшой домик на рисунке — денежная кладовая. За собором виден вал Преображенского полубастиона.

В западном конце набережной возвышалась Введенская церковь. Относительно ее освящения есть две даты — 1752 и 1756 годы, последняя представляется более вероятной, так как вряд ли могли возводить одновременно два капитальных церковных здания в строящемся городе. Первую дату можно скорее принять за год закладки. Введенский собор (рис. 18) стоял ближе всего к наплавному мосту или переправе, место которой почти совпадает с нынешним постоянным мостом. Его большие волюты, фланкирующие колокольню, будто приглашали зайти в храм. Вероятно, такова была и общая идея архитекторов: издалека привлекает внимание золоченый купол колокольни Преображенского собора, а при подъезде к городу кочевника заинтересует Введенский собор.

Александр Сергеевич Пушкин приехал в Оренбург «нежданный и нечаянный», как заметил Владимир Иванович Даль, служивший тогда чиновником для особых поручений при военном губернаторе Василии Алексеевиче Перовском. Все трое хорошо знали друг друга, были в дружбе. Предупреждать же о своем приезде письмом вряд ли имело смысл, ведь оно шло бы из Казани (оттуда поэт ехал в Оренбург) не быстрее чем он сам. В Оренбург А. С. Пушкин прибыл 18 (30) сентября и уехал, направляясь в Уральск, 20 сентября (2 октября).

Поэт приехал сюда историком. В свидетельстве же, по которому он путешествовал, сказано: «Предъявитель сего, состоящий в ведомстве Министерства Иностранных Дел титулярный советник Александр Пушкин, по прошению его уволен в отпуск на четыре месяца в Казанскую и Оренбургскую губернии». Выдано свидетельство в Петербурге 12 августа 1833 года. Такая поездка была предпринята для сбора дополнительного материала о Крестьянской войне 1773–1775 годов. Надо было найти свидетелей событий 60–летней давности, да и самому следовало увидеть места, где все это происходило, ведь никакие описания не могут заменить собственных восприятий.

Оренбург занимал важное место среди населенных пунктов, которые А. С. Пушкин считал необходимым посетить. Ведь город являлся не только центром губернии, где началось восстание, он оказался в гуще событий, подвергшись почти полугодовой осаде повстанцев. Рядом находилась и Бердская слобода (рис.1), где в это же время размещался штаб Пугачева и стояли лагерем повстанцы.

Со времен Крестьянской войны и до приезда А. С. Пушкина Оренбургская крепость подверглась некоторой реконструкции: изменили профиль вала, местами расширили ров, с северной стороны начали сооружать два равелина, но не довели работы до конца; не построили и другие проектировавшиеся укрепления. Так что значительных изменений не произошло, очертания крепости в плане остались такими же. В Бердах могла только немного расшириться площадь застройки, облик же не изменился.

В Оренбурге тех лет было много ветхих построек. Главная причина этого, видимо, в том, что после опустошительного пожара 1786 года, уничтожившего около 2/3 всех домов, многое приходилось строить наспех, не имея возможности выбирать качественные стройматериалы. Даже через десять лет после пожара в городе оставалось много пустых мест, встречались вообще незастроенные кварталы. Не все оказалось застроенным и к приезду поэта.

О том, что А. С. Пушкин видел в городе, он не писал, но вне впечатлений от окружающего поэт остаться не мог, тем более, что ряд объектов должен был интересовать его в связи с темой исследования. С тех пор прошло более шестнадцати десятилетий, ничего не осталось без изменений, кроме части планировочной структуры исторического центра Оренбурга. Дошло до нас несколько построек или отдельных частей, но внешний вид их утрачен. Однако, благодаря ряду сохранившихся графических материалов можно в определенной мере восстановить облик города 1833 года и представить себе, что мог видеть поэт и историк во время своего короткого пребывания в Оренбурге.

Оренбург был крепостью бастионного типа (на рис. 2 для удобства ориентировки литерами «А» и «В» показаны два перекрестка современных улиц). Оградой служил земляной вал, окруженный рвом. Не все 10 бастионов и 2 полубастиона были сооружены одинаково, некоторые участки вала и эскарпа рва имели каменную одежду. В конструктивном плане она служила материалом, защищающим земляной вал от размывания. Часть куртин, в которых имелись ворота, была тоже одета в камень. Он не был материалом защиты, но в последнем случае служил для того, возможно, чтобы показать степнякам надежность крепости. Каменные ворота были перекрыты сводами. К ним через ров вели мосты, в то время, очевидно, деревянные; позже некоторые, в частности у Сакмарских, стали каменными. Восточные, Орские ворота, во время реконструкции переместили к середине куртины, раньше они находились рядом с фланком Неплюевского бастиона, что не вполне соответствовало правилам фортификации. Их прежнее расположение было еще заметно, на чертеже показано узкое место рва. Устройство ворот на первом месте определялось, вероятно, тем, что сюда подходила Штабская улица (потом Неплюевская) — вторая главная планировочная ось города–крепости. К новым Орским воротам, где ров значительно расширился, вела еще и дамба. Там, где было далеко от ворот и отсутствовала каменная одежда, через вал и ров вели тропинки, связывающие город со слободами. Их было две: казачий Форштадт на востоке и Голубиная слободка на западе (рис. 1). Слободы отделялись от крепости свободным пространством, эспланадой, как полагалось по правилам фортификации, чтобы не дать неприятелю укрытий вблизи крепости. Ширина эспланады — 130 саженей (около 277 м).

Главные ворота крепости, Сакмарские, сложены были, очевидно, из красного песчаника, так как свод их казался розовым. На рисунке 3 ворота даны в соответствии с чертежами 1801 года, где мост через ров — деревянный. К воротам подходило несколь — ко дорог. А. С. Пушкин подъезжал, вероятно, по Самарской, а не по аллее, идущей от госпиталя, ведь ехал он по почтовому тракту на перекладных, время было ограничено, и заезжать просто так в сторону, ради прогулки, вряд ли имело смысл. Тем более, представим себе, как может чувствовать себя человек после длительной езды по дорогам, не отличающимся особой ухоженностью.

Так случилось, что река Урал стала естественной границей между Россией и Хивинской (Азиатской) стороной. Для охраны русских поселенцев от набегов кочевых племен вдоль Урала были поставлены казачьи сторожевые станицы и посты. Многие называли их «Оренбургской пограничной линией». Для командования ими постоянно требовались офицерские кадры. Те, кого присылали из центра на «вакансии», освободившиеся офицерские должности, — были непривычны к суровым условиям жизни в этих краях: к зною летом, к непроходимым буранам — зимой. Не знали они и местных условий. Такие кадры здесь долго не задерживались, при любой возможности старались улизнуть поближе к центру, к столице...

Командные кадры нужно было готовить из людей, хорошо знавших особенности несения сторожевой службы и жизни в оренбургских степях, особенности поведения кочующих племен «хивинцев». Вот почему перед царем и сенатом неоднократно ставился вопрос о необходимости иметь в Оренбурге учебное заведение, которое готовило бы не только военные командные кадры, но и кадры военных переводчиков. Наконец в августе 1801 года военный губернатор Оренбурга Бахметев получил Высочайшее пожелание императора Александра I «поиметь в городе для детей местных дворян военное училище». Но с выполнением монаршего пожелания пришлось повременить: у города не оказалось средств для строительства. Как живуч в России до блеска многократно обкатанный чиновничий ответ: «Нет средств! Нет фондов! Сметой не предусмотрено!» и так далее, вариантов можно привести множество, успешно применяющихся и в наши дни.

Сменивший Бахметева военный губернатор, князь Волконский, выполнил волю монарха, но весьма своеобразным путем — он пригласил потомков основателя города И.И.Неплюева почтить память своего предка, при этом намекнув им, что неплохо было бы в его честь учредить в Оренбурге военное училище! Намек был понят, а Волконский получил на строительство училища стартовый капитал в размере двадцати тысяч рублей. Он немедленно представил императору его проект, который Высочайше... утвержден не был. Александру I пришлось не по вкусу то ли количество этажей, то ли форма фасада здания, то ли количество ступеней при входе. Точно не знаем. В этом больше повезло следующему военному губернатору, графу Эссену, сменившему престарелого Волконского.

2 января 1825 года Неплюевское военное училище было открыто, но размещалось оно в двух зданиях, позднее занятых женской гимназией и реальным училищем. Лишь 70 лет спустя, в 1872 году, Неплюевское военное училище перешло во вновь выстроенное здание, известное горожанам под названием 1–ый кадетский корпус. Но военным губернатором в это время был уже Н.А.Крыжановский. Училище имело два отделения — Европейское и Азиатское, каждое делилось на три класса: низший, средний и высший. Образование Неплюевского училища оставило заметный след не только в истории Оренбурга, но и в развитии культуры нашего края — оно имело свою типографию, от него берет начало наш областной краеведческий музей, в его деятельности принимали участие многие известные лица, в том числе и академик Академии художеств России Лукиан Васильевич Попов. Он был не только великолепным художником, но и большим оригиналом. О его причудах уже при жизни ходили легенды. Лукиана Васильевича можно было встретить босым не только на улицах города, но и в стенах училища на уроках...

— Господин Попов! — как–то обратился к нему один из офицеров кадетского корпуса. — Ну как можно так ходить? Бога побойтесь! На вас же смотрят не только наши кадеты, офицеры, на вас смотрит весь Оренбург! Смотрят и зубоскалят!..

— Э–э, батенька мой! — парировал эту тираду художник. — Что смотрят на меня — в том нет греха. Пусть смотрят! Грех, что зубоскалят! А зубоскалят по неразумению своему. Земля–матушка вразумила меня живописать, и воспринимаю науку ее я только через босы ноги. Обунь–одень онучи какие — враз от земли–матушки нашей в отрыве будешь, идей кормилицы лишишься!

Появление босого художника в стенах Неплюевского училища шокировало лощеных офицеров. Не раз обращались они к начальнику училища, настойчиво рекомендуя убрать художника–босяка. Тот долго упорствовал и терпел причуды даровитого живописца. Но однажды...

— Ваше превосходительство! — обратился дежурный офицер к генералу. — Господин Попов на занятия к кадетам соизволил не явиться! И это уже, как вы знаете, не первый раз. Не смею советовать Вашему превосходительству, но офицеры считают, что к нему пора принимать самые решительные меры. Он позорит корпус!

— Знаю... Принесите–ка заготовленный приказ, я подпишу его! И, господин штабс–капитан, пошлите за ним вестового, что ли. Пусть явится ко мне.

— Разрешите, Ваше превосходительство, я приведу его сам!..

Спустя некоторое время штабс–капитан возвратился в училище, но... без художника.

— Господин штабс–капитан! Я жду художника! Где же он, не застали его?

— Так точно! Никак нет–с... то есть, ваше превосходительство...

— Ну, что вы трясетесь? Что там еще случилось? Где художник?

— Они, ваше превосходительство, на почту вызваны... Там бумага из... от Петербургской Академии художеств пришла... Их Императорское Величество изволили... присвоили ему...

— Что там еще присвоили ему?

— Звание академика Императорской Академии художеств... Их Императорское Величество Высочайше соизволили грамоту поздравительную господину Попову прислать! Их Императорское Величество Академии художеств оказывает свое монаршее покровительство... Они, господин Попов, изволят сейчас явиться к вам!

Если б в этот момент потолок упал на голову господину генералу — он был бы в меньшей растерянности. Но помогла дворцовая выучка. Генерал медленно повернулся, подошел к столу, с него взял подписанный приказ об увольнении от места художника Попова, затем четко произнес: «Императору виднее, что делать!» — и разорвал бумагу.

Не могу ручаться за точность, что все произошло именно так, но увольнение от должности господина Попова тогда не состоялось. Так утверждает народная молва. А народ напраслину городить не будет! Да! Говорят, что генерал тогда офицеру в сердцах сказал: «Не всяк босой — душой и разумом кривой! Заметьте это, господин офицер!» — и выбросил в корзину порванный приказ.

Известно также и то, что в картинной галлерее Александра III находилась картина еще одного нашего земляка, когда–то работавшего в Неплюевском — картина Гарановича «Меновой двор в г.Оренбурге».

А там и смутное время подошло, когда брат на брата, сын на отца оружие поднял... Кадетов распустили, училище закрыли. Долго ли кадетский корпус пустым стоял, про то точно сказать не могу. Но однажды, это в двадцатом году было, густой, черный дым клубящимися столбами устремился к небу. С громкими трелями колоколов, поднимая облака пыли, пожарные линейки пролетали мимо обывателей в одном направлении — к 1–ому кадетскому корпусу. Казалось, что на пожар смотреть сбежался весь город.

— Подожгли домишко–то! — бросил какой–то бородач, опираясь на клюку. — Мстят большевичкам–то, видимо!

Правое крыло здания тогда выгорело дотла. Но толстенные стены выдержали напор огня и стояли непоколебимо. Огонь не взял их! В старину строить умели! Местами уцелели и межэтажные перекрытия. Позднее они–то и дали возможность заняться восстановительными работами. В тот год хлынул в Оренбург поток голодающих. На дорогах появились беспризорные дети–сироты. Позднее посчитали — их было 60 тысяч! Всех надо было где–то разместить, накормить. В спешном порядке приняли решение — восстановить огромное по масштабам города здание 1–го кадетского корпуса. Не хватало леса, гвоздей, не было стекла и других строительных материалов. Подступившие холода вынудили отказаться от полного восстановления здания. Заделали проходы на верхние этажи, восстановили только первый. К ноябрю 1921 года здесь был развернут третий детдом. Первый разместили в здании бывшей мужской гимназии, второй — в женской. А всего их в городе было семь.

Подвал «неплюевки» отвели под баню. Здесь мыли поступавших оборванцев, каждому определялась кровать и комплект чистого белья, перешитого из солдатского обмундирования.

— Элементарный уход и питание, — вспоминал в те годы один из журналистов, — быстро сделали свое дело — в здании зазвучал детский смех! Но однажды ночью в детдоме грянула «буза» — нечто вроде бунта. В причинах многоголосого мальчишечьего гама и истерического плача девчат долгое время было невозможно разобраться. Попытки их успокоить успеха не имели. Но постепенно разобрались в чем дело: на верхних этажах и по темным коридорам бродят «привидения»... Стучат, воют страшно! Воспитатели сбились с ног, как могли, успокаивали перетрусивших пацанов. Им было сказано, что сейчас же по всем этажам, где только можно будет пройти, пойдут взрослые. А на следующий день в детдоме будет дежурить вооруженная охрана. Работники детдома поднялись на второй этаж и обнаружили, что полуоторванная жестяная обшивка оконных карнизов даже при легком дуновении ветра издавала различные звуки, на которые днем никто внимания не обращал. «Буза» началась в комнатах девчат, когда кто–то из шутников–пацанов «по секрету» девчонкам сказал: «Слушайте внимательно! Ночью наверху привидения бродят да в двери стучат!» А на прощанье «ухнул» в коридоре под их дверью...На следующий день к вечеру напряженность вновь стала нарастать — девичья половина грешила на проделки бывших кадетов, не пожелавших мирно расстаться с привилегиями, отнятыми у них революционными событиями в нашем крае. К перепуганным детям пригласили местного педагога и весельчака–балагура сторожа Фокеича. Своими рассказами о прошлом Оренбурга, о духах, привидениях и прочей чертовщине они должны были успокоить перетрусивших бунтарей...

— Привидения, духи и прочая всякая чертовщина начисто сметены революцией! — начал педагог. — Но, по преданиям старух, обитали они обычно там, где зарождалось их владение. А кадетский корпус много лет назад находился совсем не здесь. Его построили там, где до недавнего времени женская гимназия находилась — на Неплюевской улице. В честь основателя нашего города училище и улицу, на которой оно было расположено, назвали Неплюевскими. И уж ежели кому надо бояться привидений и духов, так это не вам, а тем, кто занял здание бывшего военного училища... А сейчас мы сделаем так: вы сами отберете из своей компании двух–трех самых смелых девчат. Мы с ними и с Фокеичем поднимемся на верхние этажи, им покажем тех привидений, которые вам спать не дают! Договорились!?

Девчонки дружно закричали: «Нюрку возьмите! Она у нас самая смелая, она на монастырском кладбище в склепе спала, там ее и взяли! Она ни в жисть не сбоится!»

Воспитатели, вместе с избранными «самыми смелыми» делегатами, в сопровождении сторожа Фокеича, прошли по верхним этажам. Им показали, как «ухает» привидение — полуоторванный жестяной карниз. Снизу вновь раздались крики испуганных «постояльцев»...

— Ну и дуры мы все! — заявила вернувшаяся Нюрка. — Теперь сама видела, как «ухает» это чудище! Не–е! На кладбище в склепе страшней было! Лежишь там ночью и слу–уша–ешь... Где–нибудь дверь или железяка какая скрыпнет — душа заходит, со страха дышать не могла. Потом ничего, пообвыкла... Да и днем окрест все обошла, обсмотрела все кругом. Потом на слух определяла, где и что скрыпит... А тут!... Дуры мы все, пацаны нас напугали... Ну, ничего! Мы им придумает каку–никаку подлянку! Они у нас еще за свои трусы держаться будут. Со страху!..

Нюрку перебил Фокеич: «Нюшка–то того, права она! Как есть права! Ноне разве привидения? Так себе, разве че страх один на малолеток нагонять могуть... Вот старики сказывали — ране в Оренбурге оборотни водились. Те пострашнее привидений были! Место облюбують какое — ни в жисть их оттеля не выкуришь. Таких мест два: наши мужики да бабы боялись. Одно возля вокзалу, в канаве... Ну, про то я токма слушок слыхивал. А вот другое — возля Беловской тюрьмы было. Тогды солдатом молодым еще был... Упорно слух тревожил людей, что вкруг тюрьмы оборотень бродит. Чуть стемнеет — он тут как тут... Дошел тот слушок и до нас. Стражником в тюрьме я тогда был. Боялись ночью мы в караул иттить... Ну, вот, значить, стою я на вышке, смотрю то во двор тюрьмы, то наружу... Темнеть стало... Во дворе фонарь зажгли. Глянул наружу — а по–над стеной вроде оборотень крадется... Я как гаркну во двор: «Ва–ашь бродь! По–над стеной оборотень бродит! Во–он туды попер!»

Офицер, выпускник нашего кадетского корпуса был, приказал двум солдатам при оружии догнать проклятущего! В погоню бросился и сам... Загнали они того оборотня в лужу, каких в те годы в городе много было. Тот в ней и застрял! Бросился офицер в лужу к оборотню, схватить его спытался, а тот как хрюкнет, прыгнет да наутек в соседний двор! Свиньей соседской тот оборотень оказался!

Сменили меня с поста, стал быть... Прихожу в казарму, а там тот офицер сидить, морда презлю–ющая!.. Скамья рядом длинная приставлена. Ну, думаю, пороть сей момент меня будуть! А офицер мне так это ла–асково: «Скидавай портки, сукин ты сын! Да вот извольте на скамеечку брюхом вниз!..» Позор–то какой, думаю! А сам портки–то потихоньку сдергиваю. Да как взмолюсь: «Ваш бродь! Смилуйся, Богом прошу! Век буду помнить доброту...» А солдаты вкруг меня стоят, смеются да к скамье подталкивают полегонечку. Ну, смиловал меня тоди офицер!»

Помолчал старик немного, потом продолжил:

— А вы, девоньки, говорите — «приви–идения!» Оборотни–то пострашнее были...

Взрыв смеха слушателей прервал Фокеича. Он выждал немного, достал кисет, а сам через густые брови посмотрел на хохотавших пацанов да и говорит: «Есть у меня тута ноне идейка одна–ть... Мабыть споймать нам тута привиденьице одно, сбросить портки евойные, да тож, всыпать этак розог двадцать пять–тридцать в то место, како самому не видно, а другу показать стыдно? А, споймаем?»

Стекла комнаты вновь зазвенели от смеха детворы, напряженности как не бывало, только два пацана почему–то не смеялись, отвернув головы в сторону...

Меж тем молва о «привидениях» и «духах» Неплюевского корпуса разошлась по всему городу и долго будоражила умы горожан. Именно поэтому, наверное, после ликвидации детского дома здание долго пустовало. Занимать никто не хотел! Да и ремонт солидный был нужен. Позднее передали его военным. Восстановили. В годы Великой Отечественной войны его заняли воспитанники Сталинградского суворовского училища. Они его школе–интернату передали. В наши дни там студенты–медики занимаются. Третьим корпусом медицинского института он стал. В подвале, где детей когда–то от вшей и грязи отмывали, оборудовали студенты самодеятельный театр. «Горицвет» называется. Говорят, очень даже хороший театр! С молодым задором и медицинским юмором выступают. Вот только билетов туда я так и не достал! Жаль, конечно, но мне сказали, что билеты даже не всем студентам достаются. Желающих много! Это хорошо!

О том, что происходило в стенах 1–го кадетского корпуса, рассказала нам, тогда еще пацанам–малолеткам, домработница наших хороших знакомых. В этом рассказе я вывел ее под именем Нюрки. Жива ли она сейчас — не знаю. Но хорошо запомнился ее рассказ о ночах, проведенных в склепах монастырского кладбища. О тех испытаниях, которым они подвергали всяк входящего в их отряд новичка. С каким ужасом вспоминала она те годы! У новогодней елки мы тогда сидели...

Если, уважаемый читатель, тебе случится пройти от драмтеатра по улице Ленинской к пивзаводу, обрати внимание на здание Оренбургской районной больницы, расположенное буквально напротив, многим известное под именем «Дом со львами». В истории нашего города оно должно занять достойное место. И не потому, что в нем когда–то жил генерал С.Т.Циолковский, родной брат деда Константина Эдуардовича Циолковского — Игнатия.

В моей памяти он сохранился по впечатлениям детских лет. В тридцатых годах туда водила меня мать на медицинские осмотры. Видимо, в те годы там располагалась детская поликлиника. Запомнилось, что стены и потолки там были расписаны на мифологические темы: по стенам порхали обнаженные нимфы–женщины, вокруг них, на фоне изумрудно–зеленого леса, порхали розовые ангелочки. То был неземной рай. Когда мать вводила меня туда, обычно бросала: «Смотри под ноги. Не пяль глаза по сторонам!» Но мальчишка есть мальчишка! Меня одолевали вопросы, которые я тут же адресовал матери:

— Мама! А почему на стенах тети голые?

— Это не тети, — отвечала мать, — это святые мадонны...

— А почему они голые? — продолжал упорствовать я.

— Потому что они святые...

— Мам! А ты у нас не святая? — после некоторой паузы продолжал я.

— Нет. А почему ты так решил?

— Но ты же одетая! — громко сказал я.

Оглушительный подзатыльник поставил точку на моих вопросах. С ее стороны это было, конечно же, непедагогично!

В этом доме с довоенных лет я больше не был ни разу. И если эта роспись ныне уничтожена вместе с ажурной лепкой карнизов так же, как роспись Маковского на взорванном Казанском кафедральном соборе, некогда стоявшем на месте Дома Советов — искренне жаль!

Об этом доме от отца однажды мне пришлось услышать следующую легенду: «Жил в этом доме до революции известный в нашем городе адвокат. Он был известен не только своей блестящей адвокатской практикой, но и своими амурными похождениями. Вот только имени его я не помню. Слыл он большим оригиналом! Мой отец, а твой дедушка, рассказывал, что под землей он сделал тоннель с выходом на соседнюю улицу. Проложил под землей узкоколейку, за границей купил электрическую тележку, там ее установил и, по слухам, на ней катал экзальтированных дам. В необходимых случаях — выпускал их с другой стороны от своего дома на соседнюю улицу! Вот и подумай, где в нашей стране впервые было проложено метро?»

Была то легенда или быль — тогда мне было неизвестно. Да и имени адвоката отец не помнил. Но то, что «Дом со львами» имел подземный ход на другую улицу — слышать приходилось от многих. Большинство рассказчиков помнило и необычную роспись стен и потолков. Спустя много лет после того рассказа отца о «Доме со львами» мне довелось услышать еще раз. Человек, поведавший мне эту историю, ссылался на свою покойную бабушку, в молодости работавшую горничной у какого–то купца. Ее хозяйка, тогда молодая и очень привлекательная женщина, была дружна с ней и не имела от нее секретов. Иногда своей горничной доверяла поручения весьма деликатного свойства. Именно поэтому бабушка была всегда в курсе дел хозяйки. Но вот беда — имени адвоката она не называла, либо мой собеседник просто его не запомнил.

В 1972 году мне довелось принять участие в исследовательской экспедиции по местам боев Емельяна Пугачева. В одной из деревень от бывшего казачьего офицера, человека весьма преклонных лет, я вновь услышал легенду об этом адвокате и предотвращенной дуэли в Дворянском собрании Оренбурга. И снова имя адвоката названо не было. В прошлом году мне пришлось обратиться к Вячеславу Петровичу Крючкову — неутомимому рассказчику, историку–краеведу по призванию, а не по образованию. Но родственники сказали, что он находится в больнице. Решил навестить его там. Рассказал о сделанном мне предложении записать мифы и легенды, связанные с нашим городом, известные мне. Поведал Вячеславу Петровичу об одном затруднении — есть одна легенда, очень интересная, связанная с именем местного адвоката, жившего некогда в «Доме со львами», да вот беда, его имени не знаю и найти не могу.

— Вы имеете ввиду адвоката Городисского, до революции проживавшего в этом доме? — вновь удивил меня феноменальной памятью Вячеслав Петрович. — Интересный и неординарный был человек! А что вам известно о нем?

Перескакивая с одного факта на другой, беспорядочно буквально высыпал на Крючкова все, что за годы удалось мне узнать о «Доме со львами»...

... Горожанам он стал хорошо известен после того, как помог раскрыть хищение хивинского антиквариата из дома купца С. Был известен хорошо и в Дворянском собрании, где любил перекинуться в картишки, но никогда не поддавался игорному азарту. Там он слыл знатоком хороших коньяков и вин. Многих удивлял своими золотыми часами фирмы «Лон–жин» — не открывая крышки часов, с точностью до минуты мог сказать точное время. Нажимал на корпусе какую–то кнопку — вначале раздавались редкие удары — то были часы, затем следовали двойные удары — четверть часа, бой заканчивался частыми единичными ударами — успевай считать минуты!

В среде тех, кто знал его достаточно хорошо, ходила легенда о несостоявшейся дуэли.

— ...Мда–с! Скажу я вам, господа, на кого как, а вот на меня лично ни хорошее вино, ни «Камю», ни «Арманьяк» не действуют так, как премаленькая женщина! — небрежно перебирая полученные карты, цедил сидящий офицер одного из линейных батальонов, расквартированных под Оренбургом. — Вы знаете купца Д.? Биржевой игрок... Да что там игрок... Ах! Какой цветочек вырастил он в своем доме! Таких милашек я не встречал больше нигде! Встретил я их на гулянье в Зауральной роще. Поверьте — после этого и служба на ум не шла! Поразила меня их дочь своим обаянием. Как я старался хоть кем–нибудь быть представленным им... Да случай не подворачивался... Помог мне в этом наш оренбургский ветерок — налетел он внезапно, — кладя карту на стол, продолжал офицер, — сорвал с белокурой головки шляпку! Папочка не успел еще рот разинуть, а дочка сказать «Ах!», как сорванную шляпку я с легким поклоном вручил хозяйке. Представился им. Затем–с встречал эту семейку несколько раз то на Беловке, то на главной аллее Зауральной рощи... Раскланивался с ними... Папаша покровительственно улыбался, приветствуя меня, дочка — краснела! Однажды пригласил их покататься на лодке. Получил согласие... По реке кружили часа два, болтая о всяких пустяках. В следующее воскресенье мы все опять были в лодке... Так продолжалось с месяц. Однажды я обратил внимание, что папаша рассеянно смотрел из лодки по сторонам, беседу не поддерживал, был чем–то озабочен. Попросил пристать к берегу, извинился, сошел с лодки и вверил мне этот цветочек!.. Ах! Как зарделась она, когда я впервые поцеловал ее ручку! Потом позволила поцеловать и в шейку... Остальное было делом техники! Спустя несколько дней «бои шли в глубине обороны противника, причем позиции он сдавал одну за другой, почти не сопротивляясь!»

Городисский медленно сложил свои карты, положил их перед собой на стол и, чеканя слова, произнес:

— Господин офицер! Каждому порядочному человеку понятно: то, что вы позволили себе сейчас рассказать обществу — подлость! Она заключается не столько в том, что вы завоевали доверие девицы и использовали его себе во благо, сколь в огласке ее имени! Для уважающего себя мужчины имя женщины должно быть свято, и трижды свято доверие ее! Оно не вонючая солдатская портянка, которую можно выставлять напоказ!..

— Это оскорбление! — грозно вращая глазами, бросил офицер. — Вы изволили оскорбить офицера!

Отодвинув стул, он резко встал. За его спиной, готовясь предотвратить возможные необдуманные действия, встало несколько человек.

— Таких, как вы, не оскорбляют. Их высылают в отдаленные гарнизоны, где длинный язык приносит минимальный вред не только его владельцу, но и окружающим, — беря свою инкрустированную трость, ответил Городисский. — Я постараюсь использовать все свое влияние и связи для того, чтобы вы, господин офицер, в ближайшее время любовались бы восходом или закатом солнца где–нибудь на берегах Аральского или Каспийского моря!

Адвокат встал и спокойно направился к выходу. Как говорят, спустя некоторое время этого офицера в Оренбурге не стало. Предсказание Городисского сбылось!

Меж тем не спеша он шел по Николаевской улице, свернул на Неплюевскую и зашел в церковь «Во имя Троицы», стоявшую рядом с его домом. На выходе он лицом к лицу столкнулся со своим клиентом–купцом, дело которого только что выиграл в окружном суде. Клиент пригласил адвоката посетить его дом, «откушать чая и что Бог послал». Там Городисский был представлен молодой красавице жене и встречен ею застенчивой улыбкой.

Адвокат стал желанным гостем в этом доме...

На углу Введенской и Неплюевской остановилась пролетка на «дутиках», с которой сошла молодая дама, щедро расплатилась с извозчиком и направилась к Троицкой церкви. У входа перекрестилась, огляделась вокруг и быстрым шагом подошла к дому адвоката Городисского, поднялась по ступенькам крыльца, бросила взгляд на лежавшие здесь изваяния львов, как бы стороживших вход в жилище.

Мимо крыльца с караваем хлеба под мышкой прошел Степан Вавилин — сосед адвоката. Подошел к калитке и, поднимая щеколду, взглянул на очередного посетителя, стоявшего на крыльце. Затем вошел во двор своего дома. Женщина толкнула дверь. Она оказалась не запертой — видимо даму здесь ждали. Ей навстречу поднялся хозяин дома:

— Вы пришли! И, как всегда, божественно прекрасны, подобно розе Востока. Прошу пройти в скромные апартаменты человека, преклоняющегося перед вашей неземной красотой! — подав руку, пригласил даму в дом.

Гостья пошла вслед за хозяином дома, разглядывая роспись потолков и стен. Подобно музейному экскурсоводу, господин Городисский подробно рассказывал содержание древних легенд, которым были посвящены настенные сюжеты. Обход был закончен в небольшой, уютно обставленной и располагавшей к отдыху комнате. У окна, с видом во двор, стоял изящный, с гнутыми резными ножками и художественной росписью столик в стиле Людовика XIV. Рядом — не менее изящный диван «визави». В глубине двора стоял невысокий деревянный забор, как бы разгораживающий два «поместья». За ним виднелся небольшой флигель, вросший в землю. Вход в него был со стороны Орской улицы — параллельной Неплюевской. Двор владений адвоката от соседей по бокам отделял высокий забор.

Плавным жестом, сопровождаемым легким поклоном, хозяин предложил даме присесть у стола. Усаживаясь рядом, он повернул одну из розеток на торце стола. Внутри что–то легонько щелкнуло, створки стола раскрылись, снизу плавно выплыла сервированная легкими закусками поверхность стола. В центре, в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского...

— Ах! Господин Городисский! Но это же лишнее! — с напускным неудовольствием в голосе сказала дама. — Совсем лишнее! Боюсь, что мой приход неправильно истолкован вами!..

Адвокат, целуя ее руки, сыпал извинениями:

— Вы даже в гневе прэлестны, дорогая! Обидеть вас у меня даже в мыслях не было! Я утомил вас показом моего жилища и посчитал, что небольшая передышка не может нам повредить!

— Господин Городисский! У вас все так необычно, так чудесно, просто сказочно чудесно...

— Но, сердце мое, наша экскурсия еще не завершена, — разливая по бокалам шампанское, продолжал он. — И если вы не очень утомились, хотелось показать вам еще кое–что не совсем обычное, чем я особенно горжусь!

— Это любопытно! — игриво ответила дама.

Когда с шампанским было покончено, хозяин дома предложил даме руку и продолжил показ своего жилища. По лестнице в несколько ступеней они спустились в полуподвальный этаж, подошли к двухстворчатой двери, от которой вниз вело еще несколько ступеней. Перед ее взглядом предстала какая–то тележка, стоявшая на рельсах, уходивших по тоннелю в темноту. На тележке было установлено два покрытых коврами сиденья с подлокотниками по бокам. Городисский одной рукой поднял какие–то штыри, другой нажал на высокую спинку. Она плавно стала отходить.

— С помощью этого штыря спинке кресла можно придать удобное для вас положение, — продолжал объяснять адвокат. — Тележку эту я выписал из Берлина, — сказал он с гордостью. — В этом помог немецкий промышленник Блюм. В Россию такая тележка была отправлена впервые. Конечно, мне пришлось помочь и ему кое в чем... Движется она с помощью электрической силы почти бесшумно. Не желаете ли прокатиться?

— А это будет не очень страшно?

— Что вы, дорогая! Я же буду рядом!

Когда с помощью хозяина дома гостья удобно устроилась на сиденье самодвижущейся тележки, Городисский сел рядом, повернул на расположенном перед ним щитке какую–то ручку. Под тележкой что–то тихо заурчало, и она плавно двинулась вперед в темноту.

— Ах! — с притворным страхом воскликнула дама...

— Не беспокойтесь! Страшного ничего не будет, — полуобняв даму, вполголоса сказал адвокат. — Вы так прэлестны! Ах, как вы прэлестны!...

Внезапно звук, издаваемый движущейся по рельсам тележкой, замер...

— Господи! Что вы делаете? — послышалось из темноты. — О, Боже!... Что со мной будет, если об этом узнает муж?!

— Но мы не будем посвящать его в нашу маленькую тайну...

— Осторожно! Моя прическа... Вы помнете платье...

Спустя некоторое время дама вышла из маленького флигеля, стоявшего на Орской улице... Оказавшись дома, хозяйка первым делом, с помощью горничной, переоделась.

— Что за прелесть этот адвокат Городисский, Настенька! Ты себе не можешь этого представить! А дом его! Это не дом, это сказка!... Повесь, пожалуйста, платье, Настенька! А сам адвокат — он не адвокат, он граф Монте–Кристо!..

— Госпожа! Как же вы ходили у господина Городисского? У вас на платье, на талии, одного крючка нет, но я его сейчас пришью...

— Пришей, пожалуйста, душечка! А ты знаешь, Настенька, как он целовал мои руки! Он был так любезен... потом стал целовать руку вот здесь. Я даже легонько стукнула его веером и направилась к выходу...

— Ах, барыня! Вы с ним так строги! А он... он изящный мужчина и такой любезный!... Нет, так вести себя с ним я бы не смогла!..

— Что я слышу, Настенька! Господин Городисский волнует и тебя? Как–нибудь, при случае, я ему об этом скажу... скажу, что он неотразим для женщин ... для всех женщин, даже для прислуги...

— Только не это, барыня! — вскрикнула зардевшаяся собеседница. — Если вы это скажете... господин Городисский Бог знает что может подумать обо мне... прошу вас, барыня, не надо!

— А вот это, Настенька, мы и попытаемся узнать! Что же он подумает, — игриво сказала барыня. — Сгораю от любопытства, от желания увидеть, как он поведет себя с тобой?..

— Но, барыня, как можно? Кто вы и кто я? И потом... если он будет целовать мои руки... я...

— В это время сердце, Настенька, будет биться так, словно захочет вырваться наружу... Но ты должна помнить... в это время ты должна быть твердой! Должна помнить, что он мужчина... а они все такие...

— Когда тебя целует такой мужчина, как можно быть твердой? — прошептала Настенька. — Я бы...

— Что «я бы»?

— Я бы... я бы, наверное, позволила ему все! Я... я крючок пришила...

Прошло несколько дней. У входной двери раздалась трель колокольчика. Настенька подбежала и открыла дверь. На крыльце стоял адвокат.

— Здравствуй, Настенька! Господа дома?

— Здравствуйте, господин Городисский! — в легком реверансе ответила зардевшаяся девушка. — Барин и барыня дома. Входите. Я доложу о вас...

После взаимных приветствий гость и хозяева дома удобно расположились за карточным столиком.

— Я зашел уведомить вас, что ваше исковое заявление к купцу Белову судом удовлетворено полностью!

— И, как всегда, с вашей помощью, господин Городисский! Вы — добрый гений нашей семьи!...

— Ты знаешь, Николя! — перебила супруга. — Впрочем, этого знать ты не можешь. Ты же тогда жил еще в Самаре. Господин адвокат и папеньке моему помог — вывел на чистую воду того противного пивовара, который тогда перед венчанием...

— Не надо преувеличивать моих скромных заслуг. То дела давно минувших дней. Что касается последнего дела — вы же знаете, что Белов — человек расторопный. Весьма расторопный! Мм–да–с! Весьма...Вот только с грамотенкой он не всегда в ладах. Правда, сметлив мужик, сметли–ив! Этого отнять у него нельзя! Никак нельзя–с! Ну, да я побеседовал с его адвокатом... нашли, конечно, общий язык...

— А скажите, господин Городисский, — перебила адвоката молодая хозяйка дома, — только, чур, откровенно — этот «общий язык» обошелся вам не очень дорого?.. Присутствующие весело рассмеялись.

— Не беспокойтесь за это!.. Но Белову некоторое время придется испытывать кое–какие затруднения, — делая ход картой, протянул адвокат. — Да и поделом ему, — с легким презрением бросил адвокат, — неграмотный мужик, а туда же!..

— Настенька! Принеси–ка нам чего–нибудь! Решение суда и старания господина адвоката стоит отметить! Там бутылочка пино–гри где–то застоялась, так ты ее нам...

Когда горничная на столике–каталке подала бутылку выдержанной массандры и фрукты к ней, быстрый и лукавый взгляд барыни заставил ее покраснеть и потупить взор. Смущенная Настенька выпорхнула из гостиной.

Наконец с вином и фруктами было покончено. Хозяин дома обратился к гостю:

— Ваше сообщение так волнует и радует меня, что я не в силах более находиться дома... Боюсь, что покажусь вам невежливым, но прошу меня извинить и ради Бога — не обижаться! Но мне теперь надо срочно быть в конторе. Время не терпит! А вы, господин Городисский, о–очень прошу, не дайте скучать жене! Еще раз, почтительнейше прошу извинить. Но дело есть дело! До встречи! Настенька! Пожалуйста, закрой за мной дверь и постарайся нашему дорогому гостю сделать что–нибудь приятное! Сообрази что–нибудь, чем можно еще гостя угостить.

Когда горничная вошла в комнату, хозяйка лукаво посматривая на Настеньку, начала разговор:

— А вы знаете, что сказала моя дорогая Настенька о вас? Она...

Продолжение этого разговора горничной дослушать не пришлось! Она вспыхнула и выбежала, закрыв лицо руками. А на следующий день...

— Настенька! Дорогая, будь добра, вот этот пакет вручи нашему другу господину Городисскому. Но ... только отдашь ему лично... Надеюсь на твою скромность... и, потом, пусть муж об этом не знает!

Через некоторое время между двух львов, лежавших по бокам крыльца, стояла приятная девичья фигурка и дергала шнур звонка. Дверь распахнулась, в проеме стоял сам адвокат.

— Ах, это вы, душечка! Входите, входите! Что там у вас?

Настенька вошла в дом и подала пакет.

— Это обождет. А вас, милочка, прошу пройти в эту комнату. Прошу!

Адвокат пропустил ее вперед себя...

— Смелее, смелее! Я не так страшен, как вам, наверное, рассказали обо мне!

Городисский подошел к окну, дернул шнур. Шторы с мягким шелестом опустились на подоконник. Полумрак в комнате не был густым и позволил гостье рассматривать всю прелесть росписи стен. Словно зачарованная, девушка сделала несколько шагов вглубь комнаты, обводя взглядом роспись. Такое видеть ей пришлось впервые! Вдруг на своей талии она ощутила руку адвоката, слегка притягивающую к нему. Кровь ударила ей в голову, сердце бешено забилось, краска залила лицо, но полумрак комнаты скрыл это.

— Милая девочка! Посмотрите на эту картину — не правда ли, она прэлестна? Она символизирует...

Но Настенька почти ничего не слышала. Каким–то чувством поняла, что ее куда–то ведут, а рука адвоката по талии медленно поднималась вверх к ее груди... Разум подсказывал, что ей немедленно надо уйти. Уйти быстро и решительно. Но сделать это не было сил. Ноги словно налились свинцом... Вдруг ее шею ожег поцелуй. Все поплыло перед глазами, но она еще чувствовала, как чьи–то пальцы расстегивают пуговицы на платье. Появилось ощущение, что она проваливается в какую–то бездну. Рядом со своим лицом она увидела глаза адвоката. Хотела что–то крикнуть, но горячий поцелуй закрыл ее рот, а обнаженные плечи ощутили ласковую прохладу кожи дивана...

Предание не донесло до наших дней, сколь часто эти дамы посещали «Дом со львами». Но однажды...

Мимо охранявших покой этого дома каменных львов по ступеням взбежал мужчина в сюртуке темно–фиолетового цвета и стал нервно дергать ручку звонка, затем начал кулаком стучать в дверь. Находившиеся в доме поняли этот стук. Без лишних слов быстро сбежали вниз. Адвокат усадил даму на тележку, показал, как выключается ее ход, и нажал рычаг. Тележка покатилась в темноту. Быстро были закрыты двери в тоннель. Подходя к входной двери, спокойно спросил: «Кто там?»

— Господин Городисский! Прошу немедленно открыть дверь! Мне сказали, что к вам в дом только что зашла моя жена! Открывайте, или я ... — Договорить господин в темно–фиолетовом сюртуке не успел. Дверь была открыта, за ней стоял адвокат и грозно смотрел на непрошенного гостя.

— Милостивый государь! Вы вправе оскорблять жену любым подозрением, хотя бы потому, что она ваша жена! Но любое подозрение должно быть мотивированным. В данный момент оскорбление нанесено мне. Прошу войти в дом и предупреждаю, если у меня в доме вы не обнаружите вашей жены, я подам на вас в суд, ибо вы оскорбили меня в моем собственном доме. Извинений от такого человека, как вы, я принимать не буду! Прошу ...

Естественно, что господин в сюртуке в доме адвоката своей жены не обнаружил. Обескураженный муж ни с чем вынужден был покинуть дом адвоката, бормоча на ходу извинения, прекрасно понимая, что они ни к месту. За скандальной сценой на пороге «Дома со львами» наблюдал его сосед. Некоторое время спустя, он поведал увиденное своему соседу по дому, чьи дворы соприкасались торцами. В свою очередь тот рассказал, что видел, и не один раз, как из флигеля выходила какая–то дама, а в дверном проеме всегда стоял господин Городисский. В доме же этом жила прислуга адвоката...

Вероятно, что разгадка «секрета» дома Городисского пошла именно отсюда. Тем более, когда ревнивец муж вернулся домой, его жена сидела и мило беседовала со своей горничной. На вопрос, где она была, жена спокойно ответила: «Мы с Настенькой ходили по лавкам Гостиного двора, только что вернулись, правда, без покупок. Сегодня там все так дорого!»

И тем не менее о семейном скандале в городе узнали многие — город–то был невелик! Скомпрометированный любовник–адвокат «потерял лицо» — перестал пользоваться доверием зажиточной части клиентуры. Он был вынужден продать дом и выехать из Оренбурга. О его дальнейшей судьбе говорили всякое — что в годы первой мировой войны он погиб где–то под Перемышлем; другие утверждали, что в годы гражданской войны он эмигрировал во Францию...

Подземная электрическая тележка — легенда это или быль? Точно не знаю. Но доподлинно известно (и многим), что подземный ход между этими двумя домами был — о нем мне рассказывало несколько человек! Сохранился ли он до наших дней, тоже не знаю. Но доподлинно известно, что львам, охранявшим покой этого дома, уже в наши дни сильно не повезло: после Великой Отечественной войны некоторое время здесь располагался онкологический диспансер, пока не был построен обширный стационар. При переезде в новое здание в 1971 году некий не в меру ретивый администратор снял львов с их ложа и перенес на новое место. Говорят, что местные краеведы заставили похищенных львов вернуть на их законное место. Так и лежат они у входа в этот дом, видевшие многое из того, что сегодня стало легендой. Но рассказать о том, чему они были свидетелями, львы не хотят, памятуя о том, что слово — серебро, а вот молчанье — золото! Поразило меня в этой легенде стремление адвоката Городисского сделать все от него зависящее, чтобы и тень подозрения не упала на даму, отдававшую сердце любимому человеку.

Телефонный звонок оторвал меня от стакана с чаем. Я собирался ехать на свой садово–огородный участок и был соответствующим образом одет. Звонил начальник оперативно–технического отдела Управления внутренних дел — полковник Желтов:

— Есть просьба! Очень прошу, пожалуйста, найди недельку–другую свободного времени. Нужна твоя техническая помощь в проведении киносъемки. Дело о–очень интересное и необычное! Оригинально, мерзавцы, все продумали... Словом, приезжай. На месте все узнаешь!

Через полчаса сижу в его кабинете и слушаю фабулу дела:

— В нашей области появилась небольшая группа дельцов. Продают фальшивые бланки водительских удостоверений, талонов предупреждений, дипломов высших учебных заведений. Все изготовлено типографским способом. Вот, на, смотри — классно изготовлено! Отличить от подлинных — сложно, но можно. Нужен не просто фильм, нужен служебный фильм–ориентировка, чтоб с его помощью можно было бы легко установить подделку. Возьмись за эту работу! Помощь людьми обещаю.

Так я познакомился, а позднее и подружился с капитаном милиции Владимиром Назаровым. Съемка фильма отняла у нас не недельку–другую — почти пять месяцев...

У задержанных лиц кавказской национальности Д. и Т. из города Орджоникидзе было изъято более ста десяти образцов гербовых печатей институтов и университетов страны, чистые бланки дипломов и водительских удостоверений. Один из них, человек всего с трехклассным образованием разработал до гениальности простой способ переноса гербовых печатей — от подлинной даже эксперту–криминалисту отличить было чрезвычайно сложно. Но, как всякая подделка, и эта оставляла следы!

... С капитаном Назаровым мы входим в одно из старейших зданий нашего города. Когда–то здесь помещался окружной суд, сейчас — областной. На первом этаже работает нотариальная контора — цель нашего появления здесь...

Редкая женщина в молодости не мечтала о карьере киноактрисы! И если подворачивался случай — с большим удовольствием соглашалась принимать участие в киносъемке. Здесь же произошло обратное — женщины–нотариусы решительно отказались быть «киноактрисами»! Согласия на съемку не дала ни одна из них. Дело дошло до их руководителя — заведующего нотариальной конторой. Объясняем, что снимаем служебный фильм о поддельных документах, что с его помощью и они смогут определять фальшивки.

Наконец, разрешение и согласие на съемку получаем. Достаем пачку бланков дипломов, среди которых только один подлинный. Просим их определить, где бланк диплома, изготовленный Гознаком, а где — поддельный?

С хитрой улыбкой на лице, как бы говорящей «за кого вы нас принимаете?», одна из них открывает сейф, достает оттуда свой диплом, кладет рядом. Мы ведем съемку... В сторону откладывается один бланк диплома, затем второй, третий. Сомнение у нотариусов вызвал... подлинный бланк! Настолько искусно была выполнена фальшивка! После съемки фильма, его монтажа и озвучивания, работники нотариальной конторы смотрят на экран, узнают друг друга, перебрасываясь шутками, смеются. Одновременно знакомятся с характерными признаками, выдающими подделку. Позднее фильм демонстрировался и по местному телевидению, правда, в несколько измененном варианте. Впоследствии в этом здании с кинокамерой мне приходилось бывать неоднократно. Ныне оно снесено, на его месте возведено девятиэтажное жилое здание, снесли заодно и здание средней школы № 33.

Занимаясь в архивах, удалось установить, что здание окружного суда было построено в начале 1879 года. Особо громких дел тогда не было — город в то время был невелик. Но тихую и размеренную жизнь горожан всколыхнуло уголовное дело, возбужденное против одного из частных поверенных. У служителей Фемиды оно получило название «Дело из–за хвостика». Этого поверенного обвиняли в подлоге духовного завещания.

Суть заключалась в следующем.

Умирает один чрезвычайно богатый купец. Он оставляет духовное завещание, заверенное священником Агишевым. В тексте завещания оказалось, что этот же Агишев упоминается как наследо–получатель! Таким образом получалось, что духовное завещание должно быть признано недействительным! Священника ожидали крупные неприятности и обвинение в подделке духовного завещания. Но в процессе производства дела выяснилось, что действительная фамилия наследника — Агишев!

Один только маленький хвостик — и буква стала не «Щ», а «Ш»!

Возник вопрос о возможности подделки буквы «Щ» — и дело пришлось разбирать суду, а священнику обратиться за помощью к адвокату.

Защитником священника Агишева в судебном заседании выступал адвокат Александров, впоследствии — защитник Веры Засулич!

Им дело было выиграно в считанные минуты!

— Я попрошу высокий суд, — сказал адвокат, — пригласить в зал заседаний машинистку, печатавшую то завещание, и принести сюда ее машинку «Ундервудъ»!

Когда эта просьба была выполнена, Александров попросил машинистку сделать полную закладку, взял книгу и стал начитывать ей текст, к делу никакого отношения не имеющий. Судья хотел было остановить его, но не успел. Машинистка печатала быстро. Когда примерно полстраницы было заполнено текстом, продиктованным адвокатом, Александров подошел к ней, положил руку ей на плечо и произнес:

— Благодарю вас, вполне достаточно! Вынул из машинки листы с напечатанным текстом, передал его судьям, а к машинистке обратился с вопросом:

— Мадам! Можете ли вы подтвердить, что это именно та машинка, на которой вы печатали то злополучное завещание?

— Но, господин адвокат, — ответила она, — у нас другой машинки просто нет! Она одна. Текст завещания я печатала именно на ней.

Судьи согласно закивали головами...

— Я обращаюсь к высокочтимому суду и прошу внимательно ознакомиться с образцом текста, — с пафосом произнес Александров. — В двух абзацах книги — из которой я начитывал в вашем присутствии текст, а мадам любезно согласилась печатать его — несколько раз встречается буква «Щ». Видите ли вы четко хвостик от буквы «Щ»?

В предъявленном тексте его видно не было. То был дефект машинки, допускавший «провал» хвостика при несильном ударе по клавише пальцем машинистки. Но стоило усилить удар — хвостик был виден четко.

— Господа судьи! В данном случае кто из вас возьмет грех на душу и предъявит обвинение подсудимому, если пишущая машинка не всегда пропечатывает этот злополучный «хвостик»?

Дело было выиграно, а священнику возвращено честное имя!

Не менее блестяще Александровым было выиграно еще несколько дел. Его выступления в судебных заседаниях, искрометные, часто с известной долей юмора, сравнения вызывали аплодисменты мужчин и слезы умиления у женщин. Александров становится самым популярным в городе адвокатом. Зажиточная часть горожан почитала за честь попасть в число его клиентуры.

Но жизнь в отдаленном и захолустном городке, каким в те годы был Оренбург, ему наскучила. Александров решил покинуть наш город, а своих подопечных передать другому адвокату, большому оригиналу, любившему модно и со вкусом одеваться, любившему утонченный домашний уют. В городе он слыл отменным сердцеедом, любителем и любимцем «слабого» пола. Но то были только слухи, так как никто ни разу не смог уличить его, или, как говорят юристы, — «взять с поличным».

В обществе новый адвокат любил подчеркнуть свое восторженное отношение к даме.

— Имя дамы для меня свято, — говаривал он, — но трижды свято доверие ее!

Может быть именно поэтому, когда возникала необходимость в услугах адвоката, женщины предпочитали обращаться именно к нему.

Лет пятнадцать–двадцать тому назад мне довелось услышать один рассказ о выигранном этим адвокатом, не совсем обычным приемом, деле.

К дочери купца и крупного домовладельца С., так мне назвали его имя, часто приходил молодой человек. В этом доме вскоре он стал буквально своим. Однажды из дома купца С. исчезли какие–то предметы антиквариата, именуемые позднее в уголовном деле как «ценности».

Кто их мог похитить? Посторонние в дом не входили. Горничная? Она оставалась вне подозрений, ее в эти дни просто не было в доме: получив отпуск, она уехала к родственникам в деревню. Подозрение пало на постоянного гостя дочери, несмотря на самое отчаянное ее возражение. Улик похититель не оставил буквально никаких!

Сыщики, приглашенные купцом в дом для расследования этого случая, только руками разводили. Они понимали, что одного подозрения недостаточно, чтобы гостю дочери можно было предъявить обвинение.

— Да и зачем ему что–то похищать? — считали многие. — Дело–то идет к свадьбе. Все равно чуть позднее все его будет — в приданое попадет!

Видя, что отец виновным в краже упорно считает ее жениха, за помощью дочь решила обратиться к этому адвокату.

— Господин адвокат! В хищении ценностей мой папа подозревает... Я хотела бы надеяться на вашу скромность...

— Доверие дамы для меня трижды свято! — перебил ее адвокат.

— Дело в том, что мы почти договорились пожениться. Матушка с батюшкой до этого случая против него ничего не имели... А тут такое!.. Этого сделать он не мог! Не он это! Помогите, прошу вас, восстановить его честное имя! Прошу очень... — И посетительница надушенным платочком стала вытирать появившиеся слезы...

— Ну зачем же так сильно волноваться? — вновь перебил ее адвокат. — Вы так прэлестны, а слезки могут испортить ваше лицо! Вот выпейте стаканчик воды и, прошу вас, успокойтесь! Обещаю вам помочь чем смогу!

После этой встречи адвокат развил бурную деятельность — изучил не только всю жизнь будущего зятя купца С., благо тот из города никуда не выезжал; были установлены все его связи, привычки, черты характера. Но ничего порочащего в собранных им сведениях не было. Настораживало только одно — многие считали его человеком трусоватым. Но трус — не обязательно вор. Да, вот еще — до недавнего времени его иногда видели в ресторане Караван–Сарая. Но последнее время его там не было.

Казалось, что дело вновь заходит в тупик. Адвокат решил использовать, на его взгляд, последний шанс. Но для этого необходимо было получить согласие господина прокурора — на что ни пойдешь для установления истины?

В один из теплых летних дней на даче купца С. в Зауральной роще собрался узкий круг приглашенных. Средь них были будущий зять купца С., прокурор, адвокат и еще два–три человека, лица которых присутствующим вначале были не известны. Хозяин дома представил, но их имена мало что прояснили...

Все уселись вокруг карточного столика на плетеные стулья. Завели модный в те годы граммофон...

Хозяин дома, тасуя колоду карт, начал рассказывать гостям о своих торговых делах, о том, что вместе с похищенными ценностями злоумышленник похитил инкрустированный золотой вязью кубок из сандалового дерева.

— Вы знаете, господа, что меня сейчас больше всего волнует, — продолжал купец, — этот кубок я купил на Меновом дворе у одного хивинца. Он рассказал о его волшебных свойствах — на Востоке преуспели в изготовлении тайных ядов! Если из него пьет владелец кубка — он сможет спасти его от тайно подсыпанного туда зелья!..

— Действительно, — поддержал купца адвокат, — на Востоке преуспели не только в изготовлении тайных ядов, но и в спасении от них!..

— Своим домашним о свойствах этого кубка я все собирался рассказать, да все дела перебивали. Не рассказал... Да! Есть у меня еще одна безделушка, — купец полез в жилетный карман, достал из него маленькую табакерку для нюхательного табака, — ее мне подарил тот же хивинский купец. Смотрите, я беру ее в руки — прошу посмотреть на них... — Купец продемонстрировал ладони своих рук и продолжил: — Как видите, ничего не происходит! А теперь, господин адвокат, прошу вас подержать эту безделицу в ваших! — и протянул табакерку адвокату. — Хивинец поведал мне и еще об одном интересном свойстве того кубка — его нельзя бесследно выкрасть! Прошу вас, господин адвокат, положить табакерку на стол и посмотреть на ваши ладони, в которых она только что находилась. Видите, появляются слабые пока еще пятна. Но со временем они усилятся! Дело в том, продолжал купец, что хивинцы научились обрабатывать такие безделушки каким–то ядом. Сандаловое дерево его хорошо удерживает. Глазом оно незаметно. Но под действием кожного пота яд этот начинает действовать. Похититель, каким бы квалифицированным он ни был, волнуется постоянно.Его руки усиленно потеют. Похищенный кубок обязательно заклеймит вора — на его руках, через некоторое время после кражи, появится не просто след от кубка, выступит мелкая, вначале абсолютно безболезненная сыпь и если вовремя...

В это время жених судорожным движением поднес руку к лицу и даже чуть наклонился к ней...

Все смотрели на него!

Прокурор встал из–за стола и твердым голосом произнес:

— Господа полицейские! Вор найден, он перед вами. Арестовать его!..

В судебном заседании адвокат горячо говорил о мужской чести, о святости имени дамы и ее доверии. Повернувшись к председательствующему, он произнес:

— Да простят меня господа, присутствующие здесь, в этом заседании! Но дело с хищением ценностей было настолько необычным, круг подозреваемых был настолько узок, что обычные методы сыска и следствия оказались неэффективными. Господа! Я вспомнил одну легенду, рассказанную мне моим подзащитным купцом–хивинцем. Ее–то, с разрешения господина прокурора, мы и решили использовать при раскрытии этого дела. Она фантастически сработала!..

Блестящая речь адвоката, особенно та ее часть, которая была связана со святостью имени дамы, вызвала, как говорят, слезы у присутствовавшей здесь прекрасной половины человечества...

Мне неизвестно, знал ли адвокат свойства некоторых не видимых невооруженным глазом красителей–люминофоров — светиться различными цветами при их освещении инфракрасными лучами. Да и были ли открыты в те годы эти свойства? Но, безусловно, адвокату были известны свойства некоторых мелко–дисперсных порошков, практически невидимых простым глазом, «проявляться» под действием влаги, постоянно выделяемой кожей человека. На этом он и построил ход своего необычного следствия!

Прошло много времени с тех пор, когда был снят фильм «Дипломники». Еще больше утекло воды со дня того суда, на котором блеснул тот адвокат, имя которого долгие годы я пытался узнать. Здание окружного суда не уцелело — его снесли, как многие другие памятники архитектуры нашего города. Капитан милиции Назаров сейчас стал полковником. Фильмы я больше не снимаю. Лежит передо мной фотография окружного суда Оренбурга, а в памяти всплывают дела, свидетелем которых мне пришлось быть, дела, о которых пришлось многое слышать от лиц, которых уже нет рядом с нами, дела, ставшие в наши дни легендами Оренбургского окружного суда, и их неожиданное продолжение. Но об этом — другой рассказ, другая легенда.

Предания гибнут невозвратно; их вытесняет суровая вещественность, которая новых замысловатых преданий не рождает. В. ДАЛЬ «О преданиях»

В пятидесятых годах ректором Оренбургского педагогического института был Архип Кузьмич Бочагов, человек эрудированный, много повидавший на своем веку, которому было что рассказать своему собеседнику. Уйдя на заслуженный отдых, возглавил областное отделение Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры. Но для меня он был интересен тем, что в 1925 году ему довелось стать председателем комиссии ликвидкома. Что это была за комиссия?

Как известно, Оренбург до 1925 года был столицей Казахстана. Здесь размещался КирЦИК, как в те годы называлось его правительство. В 1925 году КирЦИК принял решение переехать в город Перовск (ныне Кзыл–Орда). Необходимо было разделить имущество, музейные ценности и многое другое, что некогда на правах совместной собственности принадлежало Оренбургскому губисполкому и КирЦИК. Для «дележа» и была создана эта комиссия.

Многие годы я руководил областным молодежным поисковым клубом. Следопытские дела забросили нас в город Алма–Ата, где по рассказам старожилов хранилось большое количество стеклянных негативов, вывезенных из Оренбурга и относящихся к его истории. Вернувшись из этой поездки, при одной из встреч с Бочаговым, стал рассказывать о проделанной работе, о встречах с нашими земляками, ныне проживающими там, о республиканском краеведческом музее, разместившем свои экспонаты в стенах бывшего православного собора, о его директоре Саре Йесовой, показавшей нам один из ценнейших экспонатов музея — клинок из булатной стали.

Своих собеседников Архип Кузьмич умел слушать, никогда их не перебивал. А тут не выдержал:

— Минутку! — сказал он, подняв правую руку ладонью вперед, как бы останавливая меня, и, несколько наклонив голову вбок, спросил: — Вам показывали клинок? Попробуйте описать его подробнее! Сможете?

— Первое, что поразило меня — он был необычайно острым. Директор музея подбросила вверх шелковый лоскуток и в воздухе этим клинком разрезала его. На клинке переливались какие–то голубоватые волны–узоры. Как они были нанесены — непонятно. Ближе к рукоятке — надпись, выполненная арабской «вязью», рукоятка бело–желтого цвета, словно выточена из слоновой кости. В нескольких местах обрамлена рубинами, примерно по полсантиметра в диаметре каждый...

— Узнаю! Узнаю! — с волнением воскликнул Архип Кузьмич. — Этот кинжал был у нас в Оренбурге! Передали мы его в двадцать пятом в Казахстан. Против его передачи решительно возражал Закурдаев, бывший в те годы директором нашего музея. Он ссылался на то, что этот клинок из коллекции холодного оружия, некогда принадлежавший юнкерскому училищу. Но позиция губкома и губисполкома была непреклонной — все лучшее передать молодой, зарождающейся Киргизской республике, как в те годы называли Казахстан. И негативный фонд, которым вы так упорно интересуетесь, делали так: коробку — нам, три — в Казахстан! Вот почему этих негативов там более пяти тысяч, а у нас в музее — полторы–две!

Было видно, что мой собеседник сильно взволнован. Ладонью руки он пару раз провел по изрядной лысине и начал свой рассказ:

— Я слышал, что с этим кинжалом связана одна прелюбопытнейшая легенда, похожая на правду. Чем черт не шутит! Может быть, эти события в те годы могли иметь место в жизни! Она, жизнь–то, штука сложная! Порой такое случалось!.. Так вот: жил&3150;был в Хивинском ханстве какой–то хан. В своем гареме имел пятьдесят две жены. Пятьдесят третьей купил русскую девушку красоты необычайной! Приставил к ней евнуха–толстяка да повелел смотреть за ней так, чтоб и муха не села! Наложницы стали готовить девушку, омывали ее, натирали какими–то восточными, долго благоухавшими мазями. То был целый ритуал, продолжавшийся часа два — каждая часть тела натиралась по–своему... Впрочем, я его недостаточно хорошо знаю. Так, слышал кое–что о нем... И что ни делал хан, чтоб русская его полюбила, но ничего не помогало. Не могла девушка забыть родителей своих, да перед глазами постоянно стояли отчий дом, необъятные оренбургские степи. Тоска по родине оказалась сильнее! Знала, что бежать отсюда невозможно. Поймают беглянку, привяжут к двум лошадям — разорвут на части. Такое видеть ей однажды пришлось. Но на побег решилась. Ушла она от хана!

Рассвирипел хан, когда доложили ему о побеге русской девушки! Самолично зарубил он толстяка–евнуха. Позвал своих стражников, подошел к ковру, увешанному саблями и клинками, снял один из них, усыпанный драгоценными камнями и повелел:

— Даю его вам, чтоб честь мою, этой неверной поруганную, вы восстановили! Этот клинок пришел к нам из тьмы веков. Он всегда охранял честь его владельца. Поймаете o беглянку — им срубите ей голову!

Долго ханские сатрапы не могли напасть на след русской o беглянки, но твердо знали, что путь ее будет лежать к отчему дому, в Оренбург. Меж тем она шла караванной тропой, чуть что — пряталась, заметая свой след в барханах. Долго ли она шла — не знаю, но тут случилось самое страшное — кончилась вода... Однажды показалось ей, что вдали переливается целое море воды, по берегам большие зеленые деревья, дающие живительную тень. Вот только почему–то волны поднимались к небу. Поняла, что это мираж, часто сопровождавший путников в пустыне... Первое, что увидела она, когда очнулась — наклоненное над ней лицо молодого хивинца, тонкой струйкой вливавшего в рот воду. Судорожно глотая ее, она буквально вцепилась в бурдюк. Но хивинец знаками ей показал, что сразу много пить нельзя! Когда беглянка окончательно пришла в себя, хивинец усадил ее на спину верблюда и они тронулись в путь. На счастье, в караване оказался человек, немного понимавший по–русски. Он–то и рассказал, что их караван направляется к оренбургскому Меновому двору с товарами. Она доверилась караванщикам, рассказала о своей судьбе, о побеге из ханского гарема.

— Это очень плохо, сказал караван–баши. — Найдут тебя у нас — всех на куски изрубят!... Но мы что–нибудь для тебя придумаем...

Решили караванщики на беглянку надеть паранджу. По законам Шариата поднять паранджу с лица чужой женщины постороннему мужчине было нельзя — то было кровным оскорблением хозяину дома! Этим–то обычаем и решили воспользоваться. Но предупредили, что при посторонних ни в коем случае нельзя ей поднимать чачван - густую черную сетку из конского волоса, закрывавшую лицо. Дальше беглянка продолжала путь в парандже... В один из дней их настигла ханская стража. Схватили караван–баши, отвели в сторону, за бархан. Долго говорили с ним, но отпустили. Караван прошел своим путем. За дни, проведенные в караване, успела девушка подружиться с молодым хивинцем, в трагическую для нее минуту давшего живительную влагу, Они стали понимать друг друга, часто говорили между собой. В обычаях хивинцев многое ей было непонятно. Ну, например, зачем им иметь помногу жен? Хивинец объяснял как мог:

— Вот спрашиваешь, почему у нас, правоверных, много жен? Много бывает не у всех. За каждую надо большой калым платить. Долго работать надо бедняку, чтобы собрать его... Но великий Аллах, да будет славным имя его, повелел нам иметь не менее трех жен. Я человек неграмотный, читать не умею. Но аксакалы говорили нам, что так надо еще и потому, 3 что мы ведем кочевой образ жизни, гоним отары овец или табуны лошадей от пастбища к пастбищу. И если будет только одна зкена, что он будет делать, когда жена «понесет»? В это время Коран объявляет женщину нечистой. Правоверный мусульманин «войти» к ней не может. Что делать? Кругом степи да горы. Родит жена. И опять она целый год остается «нечистой». И снова мужчина «войти» к ней не может. Говорили мне, что закон так повелевает для того, чтобы женщина окрепла после родов. Кочевая жизнь трудна. Жене приходится работать так же, как и мужчине. Вот поэтому должна быть вторая жена. Она «понесет» — есть третья. С третьей случится то же — первая совершит омовение и к жизни будет пригодна... Так это или нет — не знаю... Так мне рассказывали те, кто читать умеет, кто законы шариата знает... Мне вот тоже жену надо, да на калым я еще не заработал... Вот разве только...

И караванщик замолчал. Что он имел в виду — девушка так никогда и не узнала... А вскоре кончились изнурявшие своим знойным дыханием барханы. Верблюжью колючку сменили бескрайние ковыльные степи. Все ближе был отчий дом. Однажды караван стал подниматься на какую–то гору. Караванщики несколько раз произнесли: «Су–лак! Су–лак!» С нее–то беглянка увидела Меновой двор, издали похожий на большой квадрат, брошенный в ковыльной степи, к которому со всех сторон вели ниточки троп.

А за ним виднелся Оренбург!

Стало вечереть, когда караван через Азиатские ворота втянулся внутрь Менового двора. За голыми стенами снаружи девушка увидела ряды дверей лавок, выходившие внутрь Менового двора. И как ни рвалась она к отцу, в отчий дом, караванщики не пустили беглянку домой — за долгий путь привыкли к ней. Жаль было расставаться, да и на ночь глядя отпускать ее было не совсем безопасно... «Завтра, — сказал караван–баши, — мы доведем тебя до дома. В обиду никому не дадим! А сейчас Ак–ку, что по–русски означало Белый лебедь, дойди–ка до колодца, принеси воды!»

Близость дома и пьянящий воздух свободы усыпил осторожность девушки и прежнюю осмотрительность караванщиков — она сняла так надоевшую ей паранджу и пошла к колодцу. Вот тут-то и увидал ее ханский сатрап!

Подскочил он к ней, сзади схватил за волосы, откинул ей голову назад и полоснул по горлу ножом... Нечеловеческий, внезапно прервавшийся крик разорвал вечернюю тишину у колодца...

Но уйти с Менового двора он не смог - был пойман молодым караванщиком, обезоружен и передан в руки русской охране, чтоб никто не мог подумать, что караванщики были заодно с убийцей. Рассказал ханский стражник коменданту Менового двора все, что знал об этой девушке, о приказе хана, о врученном ему кинжале... Мужеством погибшей красавицы комендант был поражен! Даже у толмача–переводчика на глазах стояли слезы...

Приказал комендант по углам Менового двора, на стенах его, поставить пушки, да чтоб были они постоянно заряжены картечью, дабы были бы они готовы в любую минуту немедленную помощь оказать. Доложил об этом случае генерал–губернатору. Тот приказал на Меновом дворе православную 5 церковь возвести, в которой священники за упокой души безвинно убиенной молиться должны были. А над колодцем, возле которого была убита беглянка, шатровый купол возвести.

И прозвал народ колодец тот «На крови».

Оставшиеся в живых ханские стражники вернулись домой, доложили хану о виденном, о слышанном. Рассказали, что русские в честь беглянки церковь возводят!

— Ах, так! — воскликнул хан. И повелел через подставных лиц там же мусульманскую мечеть возвести, как наго-минание о том, что ждет любую беглянку. Мешок золота дгл на это!

Кинжал же, отобранный у убийцы, комендант передал генерал–губернатору. Тот, будто бы, за какие–то заслуги купцу какому-то вручил. А местный купец–миллионер Хусаинов выкупил его и на вечное хранение Оренбургскому музею подарил.

Бочагов закончил свой рассказ. Несколько минут мы сидели молча. Перед глазами стоял образ красавицы беглянки, колодец «На крови» и его шатровый купол. А перед мужеством простой русской девушки хотелось склонить голову! Такова была легенда.

На самом деле Меновой двор был сооружен в четырехв верстах от города для летней торговли. Царскоед правительство было заинтересовано завязать тесные торговые отношения с Хивой и Бухарой, одним словом — с Востоком. Но в город–крепость пускать их, видимо, не решались. Не последнюю роль, наверное, сыграло и другое соображение: «хивинцы», как их в те годы называли, занимались главным образом скотоводством. Для меновой торговли скот у них был основным товаром, а он нуждался в пастбищах и воде. Хивинские купцы, кроме скота, предлагали кожи, мясо, нередко драгоценные камни, золото, восточное холодное оружие. Генерал–губернатор Оренбурга граф В. А. Перовский, например, имел богатую коллекцию. Строительство Менового двора было закончено примерно в шестидесятых годах XVIII века. Ой представлял собой правильный квадрат с высокими каменными стенами, которые одновременно являлись задними стенами лавок, лицевой стороной выходившими только внутрь Менового двора. Внутри был возведен еще один «квадрат» — меньшего размера — Азиатский двор. В легенде точно подмечено наличие православной церкви, мусульманской мечети, колодца. Одно время по углам Менового двора действительно стояли пушки. В него вело двое ворот: Европейские — обращенные в сторону города, и Азиатские — обращенные на Восток. Многолюдным был Меновой двор, был богат и товарами. Но с постройкой железной дороги Самара–Оренбург–Ташкент как торговый центр свое значение потерял. В годы первой мировой войны здесь был разбит лагерь австрийских военнопленных. В тридцатые годы, уже в советское время, Меновой двор был вообще снесен. В наши дни на этой территории появились жилые и хозяйственные постройки. О Меновом дворе сейчас нам напоминает лишь название железнодорожной станции.

Так наш город потерял еще одно памятное место, некогда связывавшее его не только с историей, но и с Востоком, место, придававшее городу «восточный» колорит.

Потерянного не восстановить! А жаль!

Мы рассказали две легенды о русских невольницах в хивинском ханстве. Возникает законный вопрос — могло ли быть такое? Правда это или вымысел досужего рассказчика? Если правда, то как захватывали и продавали «хивинцы» в неволю русских женщин и девчат? Да и только ли их? Листая! подшивки старых газет, знакомясь с архивными документами, порой находишь весьма интересные сведения, проливающие свет на поставленные вопросы. Например, вот такие.