Освоение Южного Урала

Активная колонизация русскими заволжских степей стала возможной лишь после покорения Казанского (1552) и Астраханского (1554) ханств войсками Ивана Грозного. Разобравшись в геополитической ситуации в 1557 г., русское подданство добровольно приняли башкиры, а чуть позже в состав России вошла Ногайская орда. Уже в 1574 г. была основана Уфа, в 1586 г. — Самара. В 1586 же году появилось первое русское поселение на Яике. Его основали вольные волжские казаки (с 1591 г. их стали называть яицкими казаками), бежавшие из-под Самары подальше от государевых воевод, а также переселенцы из центральных районов России. Городок заложили в устье реки Илек. Численность его населения быстро росла, так что в начале XVII в. возникло новое поселение (на месте современного казахского Уральска), получившее название Яицкий казачий городок.

В XVII в. русские имели конкретные представления о земле, расположенной между Волгой и Яиком и к юго-востоку от последнего. Об этом свидетельствует "Большой Чертеж" — карта всего Московского государства, составленная русскими землемерами в конце XVI в. Это была дорожная карта-гигант, на которую наносились реки, озера, горы и города не только Московского государства, но и прилежащих к нему земель Заволжья и Зауралья. К сожалению, сам чертеж и его копии не сохранились, до наших дней дошла только опись карты 1627 г., получившая название "Книга Большому Чертежу". В "Книге" достоверно описаны бассейн Урала и реки бессточной области Приаралья: "Река Яик вытекла поровень с Оралтовой горой (Южный Урал) против верховья Тобола-реки. Потекла река Яик в Хвалинское море, а протоку реки Яика до моря 1050 верст... Река Юрюк Самар (Сакмара)... пала в Яик против Аралтовы горы с правой стороны... пала в Яик, с левые стороны Яика, Илез-река, ниже горы Тусте-бы, по-нашему, та гора Соляная, ломают в ней соль... а выше Изле (Илек)-реки конец Оралтовы горы Урака вытекла река Иргиз и пала в озеро Акбашлы... и с тоя же Урака горы потекла река Гем... а Гем-река, не дошед до Хвалинского моря 20 верст, пала в озеро". Географические знания о приуральском крае на конец XVII в. были отражены на картах тобольского служащего Семена Ремезова.

XVIII в. ознаменовался многими петровскими преобразованиями, в том числе и в деле географического изучения России и прилегающих территорий. Начиная с 1730-х гг., в приуральских степях появляются профессиональные ученые и военные Оренбургской (Известной) экспедиции, которые, по сути, и включили в состав Российского государства обширные пространства Южного Приуралья и Казахстана, открыв возможности для их широкого освоения.

Началось все в 1730 г., когда хан Младшего Жуза, или Малой Орды, Абулхаир обратился с просьбой о принятии его народа в российское подданство. Он обращался уже в третий раз. Ранее, в 1718-м и 1726 гг. его просьба не была удовлетворена. А на этот раз Анна Иоанновна подписала жалованую грамоту о принятии в российское подданство киргиз-кайсаков, как тогда называли казахов Младшего Жуза. В этой связи у И.К. Кирилова — одного из "птенцов гнезда Петрова" — родилась мысль об основании города на Яике, который должен был охранять южные рубежи империи и развивать торговлю с азиатскими странами. Эту мысль И.К. Кирилов сумел внушить хану Абулхаиру, и тот официально попросил об этом русское правительство.

После того как проект основания города на Яике И.К. Кирилова был одобрен Сенатом и 1 мая 1734 г. была получена "всемилостивейшая апробация", его автор был пожалован в статские советники и получил огромные полномочия — его приказы были обязаны беспрекословно выполнять все военные и должностные лица. Так началась история Оренбургской экспедиции. "Известной" она была названа в целях обеспечения секретности, ведь в ее задачи входило не только основание главного города на Южном Урале, но и строительство целой линии оборонительных сооружений на юго-восточной границе, всестороннее изучение природных богатств территории (в целях их последующей разработки), истории, культуры, обычаев живших там народов, налаживание торговли с азиатскими народами и в конечном итоге подготовка включения Средней Азии в состав Российской империи.

Основная часть экспедиции во главе с Кириловым отправилась из Петербурга 15 июня 1734 г. Остальные выехали на две недели позже. В Москве, куда Кирилов прибыл 29 июня, экспедиция была доукомплектована. Всего набралось около 200 человек (военные, инженеры, геодезисты, моряки и судовые мастера, канцеляристы, переводчик, художник, историограф и ботаник; должность бухгалтера занял П.И. Рычков — впоследствии крупный ученый, первый член-корреспондент Петербургской академии наук. В Уфе экспедиция перезимовала, а в апреле 1735 г., пополнившись военными (более 2000 человек), выступила к устью Ори, куда прибыла 6 августа того же года. 15 августа недалеко от устья была заложена крепость, названная Оренбургом и переименованная через три года в Орск.

Осенью 1736 г. Кирилов заложил целую цепь укрепленных населенных пунктов по Яику, Самаре и Сакмаре (Борская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Татищева, Бердская, Верхнеозерная, Губерлинская, Верхнеуральская и др.), которые должны были защитить новоприсоединенные земли от набегов кочевников.

В 1737 г. Кирилов умер. Сменивший его на посту начальника комиссии (так стали называть Оренбургскую экспедицию) В.Н. Татищев не одобрил выбор места (оно было расположено далеко от других русских городов, а в половодье сильно затапливалось) и распорядился перенести крепость западнее, к Красной горе (ныне здесь располагается село Красногор). Но и здесь Оренбургу не суждено было остаться. Новый начальник комиссии И.И. Неплюев в 1743 г. перенес его туда, где в настоящее время находится исторический центр Оренбурга. 15 марта 1744 г. была учреждена Оренбургская губерния с центром в Оренбурге. В состав губернии вошли земли современного Северного, Центрального и Западного Казахстана общей площадью 1026 тыс. кв.км, Башкирия, Челябинская область, часть Татарии и Курганской, Самарской, Пермской, Тюменской, Свердловской областей, общей площадью 465 тыс. кв.км., а также небольшая часть современной Каракалпакии. Общая площадь нового края, подсчитанная по карте И. Красильникова, составила 1525 тыс. кв.км. В 1758 г., после разгрома Джунгарии Китаем, к России присоединились земли Среднего Жуза. За их счет площадь Оренбургской губернии возросла до 2 млн кв.км. Поначалу край заселялся гарнизонными и ландмилицкими полками. Несколько позже было образовано Оренбургское казачье войско, сформировавшееся из переведенных на Оренбургскую линию самарских, алексеевских, уфимских и исетских казаков. В целях развития торговых отношений с Казахстаном и Средней Азией в 1744 г. неподалеку от Оренбурга на реке Сакмаре были поселены торговые татары из Казанской губернии, основавшие Каргалинскую слободу. Население слободы быстро росло, и в начале XIX в. часть его была переведена в другие населенные пункты края. В 1740-х гг. началось активное переселение казанских ясачных татар в район Ново-Московской дороги (позднее Казанский тракт), пролегавшей от Оренбурга до Казани.

Помимо переселения, царские власти практиковали высылку разного рода "неблагонадежных", "бродяг", преступников, провинившихся чиновников и военных. Ссыльные отправлялись на строительство городов и крепостей, на заводы и промыслы (так, возникший в 1750-х гг. Илецкий соляной промысел использовал почти исключительно труд ссыльных), а также зачислялись в состав местных казачьих войск. В 1750-1760-хх гг. оренбургские земли начинают осваивать дворяне, переселявшие сюда своих крепостных из других имений. Среди новых поселений преобладали деревни, заселенные крестьянами одной национальности, но нередко встречались и многонациональные. В 1773 г. губерния была вовлечена в круговорот событий, связанных с крестьянской войной 1773-1775 гг. Начавшись около Яицкого городка, восстание, руководимое Емельяном Пугачевым, взяв Илецкий городок, крепости Рассыпную, Нижнеозерную, Татищеву, Чернореченскую, Каргалинскую и Сакмарский городок, очень быстро докатилось до Оренбурга, овладеть которым было одной из стратегических целей повстанцев. Осада города началась 5 октября 1773 г. и длилась до конца марта 1774 г., пока на помощь осажденным не подоспели крупные отряды правительственных войск.

24 августа 1774 г. под Царицыном Пугачев потерпел окончательное поражение. Спустя две недели он был схвачен заговорщиками и выдан властям. 10 января 1775 г. его вместе с другими лидерами восстания казнили на Болотной площади в Москве, а спустя пять дней Екатерина II подписала указ о переименовании реки Яик в Урал, чтобы стереть память о народном движении. Этим же указом переименовывалось Яицкое казачье войско и город Яицкий: казаки стали уральскими, а город — Уральском.

В последующие годы границы Оренбургского края неоднократно менялись. С 1781 г. Оренбургская губерния называлась Уфимским уездом с центром в Уфе. В 1797 г. вновь была образована Оренбургская губерния. В 1808 г. в состав Оренбургского генерал-губернаторства вошла Внутренняя (Букеевская) орда, занимавшая земли между Волгой и Уралом (юго-запад современной Уральской области), площадью 64 тыс. кв.км. В 1822 г. утверждается "Устав о сибирских киргизах". В соответствии с ним из Оренбургского края выделились земли Среднего Жуза, отошедшие к Сибирскому ведомству, а территория Северо-Западного Казахстана стала называться Зауральной киргизской степью Оренбургского ведомства. В 1859 г. она была переименована в Область оренбургских киргизов (общая площадь 970 тыс. кв.км). В 1853 г. в состав Оренбургского края вошел форт Перовский (Ак-Ме-четь), ныне город Кзыл-Орда. Была образована Сырдарьинская линия, подчинявшаяся до 1867 г. оренбургскому генерал-губернатору. В 1862 г. была упразднена Оренбургская крепость. В 1865 г. из состава Оренбургской губернии была выделена Уфимская губерния. В Оренбургской губернии осталось пять уездов: Оренбургский, Верхнеуральский, Троицкий, Челябинский и вновь образованный Орский.

Административное переустройство края продолжалось. Указом от 21 октября 1868 г. из Области оренбургских киргизов и земель Уральского казачьего войска были образованы Уральская и Тургайская области. Военные губернаторы этих областей до 1881 г. подчинялись оренбургскому генерал-губернатору, а местом пребывания тургайского губернатора вплоть до 1917 г. был Оренбург. Но постепенно Оренбург утрачивает функции военной столицы обширного края. В 1870 г. из Оренбургского генерал-губернаторства в Кавказское наместничество был передан Мангышлакский уезд. В 1881 г. Оренбургское генерал-губернаторство и Оренбургский военный округ были упразднены. В 1897 г. в Оренбургской губернии проживало 1600 тыс. человек (это практически вдвое больше, чем в 1867 г.). Среди них русских было 70,3%, башкир — 15,9%, татар — 5,8%, украинцев — 2,5%, мордвы — 2,4%, тептятей — 1%. Свыше 80% населения занималось сельскохозяйственным трудом. В 1917 г. Оренбургская губерния представляла собой территорию, вытянутую с юго-запада на северо-восток от верховьев Самары до среднего течения Тобола, и включала Оренбургский, Орский, Верхнеуральский, Троицкий и Челябинский уезды. Бузулукский уезд в эти годы входил в Самарскую губернию.

рхеологическое наследие

Знаменитый Филипповский курганный могильник в Илекском районе, раскопки которого в 80-90 гг. XX века прославили нашу область на весь мир, а выставка с уникальными находками побывала в музеях США, Италии России, вновь привлекает ученых.

В целях спасения уникального памятника Институт археологии Российской академии наук выступил за продолжение его охранных раскопок и научного изучения. Учеными из Москвы, Оренбурга, Уфы под руководством доктора исторических наук Леонида Яблонского (институт археологии РАН, Москва) были вскрыты насыпи шести курганов. Полученный результат превзошел все ожидания. Насыпи исследованных курганов были возведены племенами, кочевавшими на территории Южного Приуралья около 2,5 тысячи лет назад. В погребениях найдены уникальные предметы вооружения и быта древних кочевников, в том числе ювелирные изделия из драгоценных металлов, предметы импорта, демонстрирующие связи кочевников древнего Южного Приуралья с окружающими цивилизациями. Все находки поступили в Оренбургский областной краеведческий музей. В настоящее время ученые приступили к раскопкам самого большого "царского" кургана этого знаменитого могильника, насыпь которого имеет диаметр около 95 метров и высоту более 8 метров.
 

За Отделенским переулком после описанной группы домов расположен был большой комплекс построек; в XVIII веке, начиная с И. И. Неплюева, тут жили губернаторы. Основные дома выходили на набережную, где вместо проектировавшегося в свое время губернаторского дворца возвышался двухэтажный дом казарменного типа, построенный после Отечественной войны 1812 года. Во время приезда А. С. Пушкина здесь размещалось училище военных кантонистов. На набережной уже существовал бульвар, его заложили при военном губернаторе П. К. Эссене (1817–1830), очень заботившемся об озеленении города.

В упомянутой выше бывшей Губернской канцелярии (рис. 16) выделялось центральное здание. Его собирались перестраивать для резиденции военного губернатора. Но В. А. Перовский решил построить на его месте новое, включив и площадку фахверкового флигеля, часть которого видна на рисунке за центральным зданием. Новый дом (сейчас это Советская, 2) выдвинули немного ближе к набережной. В те же годы перестроили и шестиоконный каменный флигель. Он сохранился. На набережную теперь смотрят пять окон. Добавлен был и мезонин.

Особенно на набережной выделялись две первых капитально построенных церкви. Обе были соборными. Первым в Оренбурге возвели Преображенский собор, который заложили в 1746 году и освятили в 1750 (рис. 17). Поставили его на самом высоком месте набережной, колокольня видна была далеко из степи левобережья Яика&3150;Урала. Его метровой толщины стены могли бы стоять много столетий. Небольшой домик на рисунке — денежная кладовая. За собором виден вал Преображенского полубастиона.

В западном конце набережной возвышалась Введенская церковь. Относительно ее освящения есть две даты — 1752 и 1756 годы, последняя представляется более вероятной, так как вряд ли могли возводить одновременно два капитальных церковных здания в строящемся городе. Первую дату можно скорее принять за год закладки. Введенский собор (рис. 18) стоял ближе всего к наплавному мосту или переправе, место которой почти совпадает с нынешним постоянным мостом. Его большие волюты, фланкирующие колокольню, будто приглашали зайти в храм. Вероятно, такова была и общая идея архитекторов: издалека привлекает внимание золоченый купол колокольни Преображенского собора, а при подъезде к городу кочевника заинтересует Введенский собор.

Александр Сергеевич Пушкин приехал в Оренбург «нежданный и нечаянный», как заметил Владимир Иванович Даль, служивший тогда чиновником для особых поручений при военном губернаторе Василии Алексеевиче Перовском. Все трое хорошо знали друг друга, были в дружбе. Предупреждать же о своем приезде письмом вряд ли имело смысл, ведь оно шло бы из Казани (оттуда поэт ехал в Оренбург) не быстрее чем он сам. В Оренбург А. С. Пушкин прибыл 18 (30) сентября и уехал, направляясь в Уральск, 20 сентября (2 октября).

Поэт приехал сюда историком. В свидетельстве же, по которому он путешествовал, сказано: «Предъявитель сего, состоящий в ведомстве Министерства Иностранных Дел титулярный советник Александр Пушкин, по прошению его уволен в отпуск на четыре месяца в Казанскую и Оренбургскую губернии». Выдано свидетельство в Петербурге 12 августа 1833 года. Такая поездка была предпринята для сбора дополнительного материала о Крестьянской войне 1773–1775 годов. Надо было найти свидетелей событий 60–летней давности, да и самому следовало увидеть места, где все это происходило, ведь никакие описания не могут заменить собственных восприятий.

Оренбург занимал важное место среди населенных пунктов, которые А. С. Пушкин считал необходимым посетить. Ведь город являлся не только центром губернии, где началось восстание, он оказался в гуще событий, подвергшись почти полугодовой осаде повстанцев. Рядом находилась и Бердская слобода (рис.1), где в это же время размещался штаб Пугачева и стояли лагерем повстанцы.

Со времен Крестьянской войны и до приезда А. С. Пушкина Оренбургская крепость подверглась некоторой реконструкции: изменили профиль вала, местами расширили ров, с северной стороны начали сооружать два равелина, но не довели работы до конца; не построили и другие проектировавшиеся укрепления. Так что значительных изменений не произошло, очертания крепости в плане остались такими же. В Бердах могла только немного расшириться площадь застройки, облик же не изменился.

В Оренбурге тех лет было много ветхих построек. Главная причина этого, видимо, в том, что после опустошительного пожара 1786 года, уничтожившего около 2/3 всех домов, многое приходилось строить наспех, не имея возможности выбирать качественные стройматериалы. Даже через десять лет после пожара в городе оставалось много пустых мест, встречались вообще незастроенные кварталы. Не все оказалось застроенным и к приезду поэта.

О том, что А. С. Пушкин видел в городе, он не писал, но вне впечатлений от окружающего поэт остаться не мог, тем более, что ряд объектов должен был интересовать его в связи с темой исследования. С тех пор прошло более шестнадцати десятилетий, ничего не осталось без изменений, кроме части планировочной структуры исторического центра Оренбурга. Дошло до нас несколько построек или отдельных частей, но внешний вид их утрачен. Однако, благодаря ряду сохранившихся графических материалов можно в определенной мере восстановить облик города 1833 года и представить себе, что мог видеть поэт и историк во время своего короткого пребывания в Оренбурге.

Оренбург был крепостью бастионного типа (на рис. 2 для удобства ориентировки литерами «А» и «В» показаны два перекрестка современных улиц). Оградой служил земляной вал, окруженный рвом. Не все 10 бастионов и 2 полубастиона были сооружены одинаково, некоторые участки вала и эскарпа рва имели каменную одежду. В конструктивном плане она служила материалом, защищающим земляной вал от размывания. Часть куртин, в которых имелись ворота, была тоже одета в камень. Он не был материалом защиты, но в последнем случае служил для того, возможно, чтобы показать степнякам надежность крепости. Каменные ворота были перекрыты сводами. К ним через ров вели мосты, в то время, очевидно, деревянные; позже некоторые, в частности у Сакмарских, стали каменными. Восточные, Орские ворота, во время реконструкции переместили к середине куртины, раньше они находились рядом с фланком Неплюевского бастиона, что не вполне соответствовало правилам фортификации. Их прежнее расположение было еще заметно, на чертеже показано узкое место рва. Устройство ворот на первом месте определялось, вероятно, тем, что сюда подходила Штабская улица (потом Неплюевская) — вторая главная планировочная ось города–крепости. К новым Орским воротам, где ров значительно расширился, вела еще и дамба. Там, где было далеко от ворот и отсутствовала каменная одежда, через вал и ров вели тропинки, связывающие город со слободами. Их было две: казачий Форштадт на востоке и Голубиная слободка на западе (рис. 1). Слободы отделялись от крепости свободным пространством, эспланадой, как полагалось по правилам фортификации, чтобы не дать неприятелю укрытий вблизи крепости. Ширина эспланады — 130 саженей (около 277 м).

Главные ворота крепости, Сакмарские, сложены были, очевидно, из красного песчаника, так как свод их казался розовым. На рисунке 3 ворота даны в соответствии с чертежами 1801 года, где мост через ров — деревянный. К воротам подходило несколь — ко дорог. А. С. Пушкин подъезжал, вероятно, по Самарской, а не по аллее, идущей от госпиталя, ведь ехал он по почтовому тракту на перекладных, время было ограничено, и заезжать просто так в сторону, ради прогулки, вряд ли имело смысл. Тем более, представим себе, как может чувствовать себя человек после длительной езды по дорогам, не отличающимся особой ухоженностью.

Так случилось, что река Урал стала естественной границей между Россией и Хивинской (Азиатской) стороной. Для охраны русских поселенцев от набегов кочевых племен вдоль Урала были поставлены казачьи сторожевые станицы и посты. Многие называли их «Оренбургской пограничной линией». Для командования ими постоянно требовались офицерские кадры. Те, кого присылали из центра на «вакансии», освободившиеся офицерские должности, — были непривычны к суровым условиям жизни в этих краях: к зною летом, к непроходимым буранам — зимой. Не знали они и местных условий. Такие кадры здесь долго не задерживались, при любой возможности старались улизнуть поближе к центру, к столице...

Командные кадры нужно было готовить из людей, хорошо знавших особенности несения сторожевой службы и жизни в оренбургских степях, особенности поведения кочующих племен «хивинцев». Вот почему перед царем и сенатом неоднократно ставился вопрос о необходимости иметь в Оренбурге учебное заведение, которое готовило бы не только военные командные кадры, но и кадры военных переводчиков. Наконец в августе 1801 года военный губернатор Оренбурга Бахметев получил Высочайшее пожелание императора Александра I «поиметь в городе для детей местных дворян военное училище». Но с выполнением монаршего пожелания пришлось повременить: у города не оказалось средств для строительства. Как живуч в России до блеска многократно обкатанный чиновничий ответ: «Нет средств! Нет фондов! Сметой не предусмотрено!» и так далее, вариантов можно привести множество, успешно применяющихся и в наши дни.

Сменивший Бахметева военный губернатор, князь Волконский, выполнил волю монарха, но весьма своеобразным путем — он пригласил потомков основателя города И.И.Неплюева почтить память своего предка, при этом намекнув им, что неплохо было бы в его честь учредить в Оренбурге военное училище! Намек был понят, а Волконский получил на строительство училища стартовый капитал в размере двадцати тысяч рублей. Он немедленно представил императору его проект, который Высочайше... утвержден не был. Александру I пришлось не по вкусу то ли количество этажей, то ли форма фасада здания, то ли количество ступеней при входе. Точно не знаем. В этом больше повезло следующему военному губернатору, графу Эссену, сменившему престарелого Волконского.

2 января 1825 года Неплюевское военное училище было открыто, но размещалось оно в двух зданиях, позднее занятых женской гимназией и реальным училищем. Лишь 70 лет спустя, в 1872 году, Неплюевское военное училище перешло во вновь выстроенное здание, известное горожанам под названием 1–ый кадетский корпус. Но военным губернатором в это время был уже Н.А.Крыжановский. Училище имело два отделения — Европейское и Азиатское, каждое делилось на три класса: низший, средний и высший. Образование Неплюевского училища оставило заметный след не только в истории Оренбурга, но и в развитии культуры нашего края — оно имело свою типографию, от него берет начало наш областной краеведческий музей, в его деятельности принимали участие многие известные лица, в том числе и академик Академии художеств России Лукиан Васильевич Попов. Он был не только великолепным художником, но и большим оригиналом. О его причудах уже при жизни ходили легенды. Лукиана Васильевича можно было встретить босым не только на улицах города, но и в стенах училища на уроках...

— Господин Попов! — как–то обратился к нему один из офицеров кадетского корпуса. — Ну как можно так ходить? Бога побойтесь! На вас же смотрят не только наши кадеты, офицеры, на вас смотрит весь Оренбург! Смотрят и зубоскалят!..

— Э–э, батенька мой! — парировал эту тираду художник. — Что смотрят на меня — в том нет греха. Пусть смотрят! Грех, что зубоскалят! А зубоскалят по неразумению своему. Земля–матушка вразумила меня живописать, и воспринимаю науку ее я только через босы ноги. Обунь–одень онучи какие — враз от земли–матушки нашей в отрыве будешь, идей кормилицы лишишься!

Появление босого художника в стенах Неплюевского училища шокировало лощеных офицеров. Не раз обращались они к начальнику училища, настойчиво рекомендуя убрать художника–босяка. Тот долго упорствовал и терпел причуды даровитого живописца. Но однажды...

— Ваше превосходительство! — обратился дежурный офицер к генералу. — Господин Попов на занятия к кадетам соизволил не явиться! И это уже, как вы знаете, не первый раз. Не смею советовать Вашему превосходительству, но офицеры считают, что к нему пора принимать самые решительные меры. Он позорит корпус!

— Знаю... Принесите–ка заготовленный приказ, я подпишу его! И, господин штабс–капитан, пошлите за ним вестового, что ли. Пусть явится ко мне.

— Разрешите, Ваше превосходительство, я приведу его сам!..

Спустя некоторое время штабс–капитан возвратился в училище, но... без художника.

— Господин штабс–капитан! Я жду художника! Где же он, не застали его?

— Так точно! Никак нет–с... то есть, ваше превосходительство...

— Ну, что вы трясетесь? Что там еще случилось? Где художник?

— Они, ваше превосходительство, на почту вызваны... Там бумага из... от Петербургской Академии художеств пришла... Их Императорское Величество изволили... присвоили ему...

— Что там еще присвоили ему?

— Звание академика Императорской Академии художеств... Их Императорское Величество Высочайше соизволили грамоту поздравительную господину Попову прислать! Их Императорское Величество Академии художеств оказывает свое монаршее покровительство... Они, господин Попов, изволят сейчас явиться к вам!

Если б в этот момент потолок упал на голову господину генералу — он был бы в меньшей растерянности. Но помогла дворцовая выучка. Генерал медленно повернулся, подошел к столу, с него взял подписанный приказ об увольнении от места художника Попова, затем четко произнес: «Императору виднее, что делать!» — и разорвал бумагу.

Не могу ручаться за точность, что все произошло именно так, но увольнение от должности господина Попова тогда не состоялось. Так утверждает народная молва. А народ напраслину городить не будет! Да! Говорят, что генерал тогда офицеру в сердцах сказал: «Не всяк босой — душой и разумом кривой! Заметьте это, господин офицер!» — и выбросил в корзину порванный приказ.

Известно также и то, что в картинной галлерее Александра III находилась картина еще одного нашего земляка, когда–то работавшего в Неплюевском — картина Гарановича «Меновой двор в г.Оренбурге».

А там и смутное время подошло, когда брат на брата, сын на отца оружие поднял... Кадетов распустили, училище закрыли. Долго ли кадетский корпус пустым стоял, про то точно сказать не могу. Но однажды, это в двадцатом году было, густой, черный дым клубящимися столбами устремился к небу. С громкими трелями колоколов, поднимая облака пыли, пожарные линейки пролетали мимо обывателей в одном направлении — к 1–ому кадетскому корпусу. Казалось, что на пожар смотреть сбежался весь город.

— Подожгли домишко–то! — бросил какой–то бородач, опираясь на клюку. — Мстят большевичкам–то, видимо!

Правое крыло здания тогда выгорело дотла. Но толстенные стены выдержали напор огня и стояли непоколебимо. Огонь не взял их! В старину строить умели! Местами уцелели и межэтажные перекрытия. Позднее они–то и дали возможность заняться восстановительными работами. В тот год хлынул в Оренбург поток голодающих. На дорогах появились беспризорные дети–сироты. Позднее посчитали — их было 60 тысяч! Всех надо было где–то разместить, накормить. В спешном порядке приняли решение — восстановить огромное по масштабам города здание 1–го кадетского корпуса. Не хватало леса, гвоздей, не было стекла и других строительных материалов. Подступившие холода вынудили отказаться от полного восстановления здания. Заделали проходы на верхние этажи, восстановили только первый. К ноябрю 1921 года здесь был развернут третий детдом. Первый разместили в здании бывшей мужской гимназии, второй — в женской. А всего их в городе было семь.

Подвал «неплюевки» отвели под баню. Здесь мыли поступавших оборванцев, каждому определялась кровать и комплект чистого белья, перешитого из солдатского обмундирования.

— Элементарный уход и питание, — вспоминал в те годы один из журналистов, — быстро сделали свое дело — в здании зазвучал детский смех! Но однажды ночью в детдоме грянула «буза» — нечто вроде бунта. В причинах многоголосого мальчишечьего гама и истерического плача девчат долгое время было невозможно разобраться. Попытки их успокоить успеха не имели. Но постепенно разобрались в чем дело: на верхних этажах и по темным коридорам бродят «привидения»... Стучат, воют страшно! Воспитатели сбились с ног, как могли, успокаивали перетрусивших пацанов. Им было сказано, что сейчас же по всем этажам, где только можно будет пройти, пойдут взрослые. А на следующий день в детдоме будет дежурить вооруженная охрана. Работники детдома поднялись на второй этаж и обнаружили, что полуоторванная жестяная обшивка оконных карнизов даже при легком дуновении ветра издавала различные звуки, на которые днем никто внимания не обращал. «Буза» началась в комнатах девчат, когда кто–то из шутников–пацанов «по секрету» девчонкам сказал: «Слушайте внимательно! Ночью наверху привидения бродят да в двери стучат!» А на прощанье «ухнул» в коридоре под их дверью...На следующий день к вечеру напряженность вновь стала нарастать — девичья половина грешила на проделки бывших кадетов, не пожелавших мирно расстаться с привилегиями, отнятыми у них революционными событиями в нашем крае. К перепуганным детям пригласили местного педагога и весельчака–балагура сторожа Фокеича. Своими рассказами о прошлом Оренбурга, о духах, привидениях и прочей чертовщине они должны были успокоить перетрусивших бунтарей...

— Привидения, духи и прочая всякая чертовщина начисто сметены революцией! — начал педагог. — Но, по преданиям старух, обитали они обычно там, где зарождалось их владение. А кадетский корпус много лет назад находился совсем не здесь. Его построили там, где до недавнего времени женская гимназия находилась — на Неплюевской улице. В честь основателя нашего города училище и улицу, на которой оно было расположено, назвали Неплюевскими. И уж ежели кому надо бояться привидений и духов, так это не вам, а тем, кто занял здание бывшего военного училища... А сейчас мы сделаем так: вы сами отберете из своей компании двух–трех самых смелых девчат. Мы с ними и с Фокеичем поднимемся на верхние этажи, им покажем тех привидений, которые вам спать не дают! Договорились!?

Девчонки дружно закричали: «Нюрку возьмите! Она у нас самая смелая, она на монастырском кладбище в склепе спала, там ее и взяли! Она ни в жисть не сбоится!»

Воспитатели, вместе с избранными «самыми смелыми» делегатами, в сопровождении сторожа Фокеича, прошли по верхним этажам. Им показали, как «ухает» привидение — полуоторванный жестяной карниз. Снизу вновь раздались крики испуганных «постояльцев»...

— Ну и дуры мы все! — заявила вернувшаяся Нюрка. — Теперь сама видела, как «ухает» это чудище! Не–е! На кладбище в склепе страшней было! Лежишь там ночью и слу–уша–ешь... Где–нибудь дверь или железяка какая скрыпнет — душа заходит, со страха дышать не могла. Потом ничего, пообвыкла... Да и днем окрест все обошла, обсмотрела все кругом. Потом на слух определяла, где и что скрыпит... А тут!... Дуры мы все, пацаны нас напугали... Ну, ничего! Мы им придумает каку–никаку подлянку! Они у нас еще за свои трусы держаться будут. Со страху!..

Нюрку перебил Фокеич: «Нюшка–то того, права она! Как есть права! Ноне разве привидения? Так себе, разве че страх один на малолеток нагонять могуть... Вот старики сказывали — ране в Оренбурге оборотни водились. Те пострашнее привидений были! Место облюбують какое — ни в жисть их оттеля не выкуришь. Таких мест два: наши мужики да бабы боялись. Одно возля вокзалу, в канаве... Ну, про то я токма слушок слыхивал. А вот другое — возля Беловской тюрьмы было. Тогды солдатом молодым еще был... Упорно слух тревожил людей, что вкруг тюрьмы оборотень бродит. Чуть стемнеет — он тут как тут... Дошел тот слушок и до нас. Стражником в тюрьме я тогда был. Боялись ночью мы в караул иттить... Ну, вот, значить, стою я на вышке, смотрю то во двор тюрьмы, то наружу... Темнеть стало... Во дворе фонарь зажгли. Глянул наружу — а по–над стеной вроде оборотень крадется... Я как гаркну во двор: «Ва–ашь бродь! По–над стеной оборотень бродит! Во–он туды попер!»

Офицер, выпускник нашего кадетского корпуса был, приказал двум солдатам при оружии догнать проклятущего! В погоню бросился и сам... Загнали они того оборотня в лужу, каких в те годы в городе много было. Тот в ней и застрял! Бросился офицер в лужу к оборотню, схватить его спытался, а тот как хрюкнет, прыгнет да наутек в соседний двор! Свиньей соседской тот оборотень оказался!

Сменили меня с поста, стал быть... Прихожу в казарму, а там тот офицер сидить, морда презлю–ющая!.. Скамья рядом длинная приставлена. Ну, думаю, пороть сей момент меня будуть! А офицер мне так это ла–асково: «Скидавай портки, сукин ты сын! Да вот извольте на скамеечку брюхом вниз!..» Позор–то какой, думаю! А сам портки–то потихоньку сдергиваю. Да как взмолюсь: «Ваш бродь! Смилуйся, Богом прошу! Век буду помнить доброту...» А солдаты вкруг меня стоят, смеются да к скамье подталкивают полегонечку. Ну, смиловал меня тоди офицер!»

Помолчал старик немного, потом продолжил:

— А вы, девоньки, говорите — «приви–идения!» Оборотни–то пострашнее были...

Взрыв смеха слушателей прервал Фокеича. Он выждал немного, достал кисет, а сам через густые брови посмотрел на хохотавших пацанов да и говорит: «Есть у меня тута ноне идейка одна–ть... Мабыть споймать нам тута привиденьице одно, сбросить портки евойные, да тож, всыпать этак розог двадцать пять–тридцать в то место, како самому не видно, а другу показать стыдно? А, споймаем?»

Стекла комнаты вновь зазвенели от смеха детворы, напряженности как не бывало, только два пацана почему–то не смеялись, отвернув головы в сторону...

Меж тем молва о «привидениях» и «духах» Неплюевского корпуса разошлась по всему городу и долго будоражила умы горожан. Именно поэтому, наверное, после ликвидации детского дома здание долго пустовало. Занимать никто не хотел! Да и ремонт солидный был нужен. Позднее передали его военным. Восстановили. В годы Великой Отечественной войны его заняли воспитанники Сталинградского суворовского училища. Они его школе–интернату передали. В наши дни там студенты–медики занимаются. Третьим корпусом медицинского института он стал. В подвале, где детей когда–то от вшей и грязи отмывали, оборудовали студенты самодеятельный театр. «Горицвет» называется. Говорят, очень даже хороший театр! С молодым задором и медицинским юмором выступают. Вот только билетов туда я так и не достал! Жаль, конечно, но мне сказали, что билеты даже не всем студентам достаются. Желающих много! Это хорошо!

О том, что происходило в стенах 1–го кадетского корпуса, рассказала нам, тогда еще пацанам–малолеткам, домработница наших хороших знакомых. В этом рассказе я вывел ее под именем Нюрки. Жива ли она сейчас — не знаю. Но хорошо запомнился ее рассказ о ночах, проведенных в склепах монастырского кладбища. О тех испытаниях, которым они подвергали всяк входящего в их отряд новичка. С каким ужасом вспоминала она те годы! У новогодней елки мы тогда сидели...

Если, уважаемый читатель, тебе случится пройти от драмтеатра по улице Ленинской к пивзаводу, обрати внимание на здание Оренбургской районной больницы, расположенное буквально напротив, многим известное под именем «Дом со львами». В истории нашего города оно должно занять достойное место. И не потому, что в нем когда–то жил генерал С.Т.Циолковский, родной брат деда Константина Эдуардовича Циолковского — Игнатия.

В моей памяти он сохранился по впечатлениям детских лет. В тридцатых годах туда водила меня мать на медицинские осмотры. Видимо, в те годы там располагалась детская поликлиника. Запомнилось, что стены и потолки там были расписаны на мифологические темы: по стенам порхали обнаженные нимфы–женщины, вокруг них, на фоне изумрудно–зеленого леса, порхали розовые ангелочки. То был неземной рай. Когда мать вводила меня туда, обычно бросала: «Смотри под ноги. Не пяль глаза по сторонам!» Но мальчишка есть мальчишка! Меня одолевали вопросы, которые я тут же адресовал матери:

— Мама! А почему на стенах тети голые?

— Это не тети, — отвечала мать, — это святые мадонны...

— А почему они голые? — продолжал упорствовать я.

— Потому что они святые...

— Мам! А ты у нас не святая? — после некоторой паузы продолжал я.

— Нет. А почему ты так решил?

— Но ты же одетая! — громко сказал я.

Оглушительный подзатыльник поставил точку на моих вопросах. С ее стороны это было, конечно же, непедагогично!

В этом доме с довоенных лет я больше не был ни разу. И если эта роспись ныне уничтожена вместе с ажурной лепкой карнизов так же, как роспись Маковского на взорванном Казанском кафедральном соборе, некогда стоявшем на месте Дома Советов — искренне жаль!

Об этом доме от отца однажды мне пришлось услышать следующую легенду: «Жил в этом доме до революции известный в нашем городе адвокат. Он был известен не только своей блестящей адвокатской практикой, но и своими амурными похождениями. Вот только имени его я не помню. Слыл он большим оригиналом! Мой отец, а твой дедушка, рассказывал, что под землей он сделал тоннель с выходом на соседнюю улицу. Проложил под землей узкоколейку, за границей купил электрическую тележку, там ее установил и, по слухам, на ней катал экзальтированных дам. В необходимых случаях — выпускал их с другой стороны от своего дома на соседнюю улицу! Вот и подумай, где в нашей стране впервые было проложено метро?»

Была то легенда или быль — тогда мне было неизвестно. Да и имени адвоката отец не помнил. Но то, что «Дом со львами» имел подземный ход на другую улицу — слышать приходилось от многих. Большинство рассказчиков помнило и необычную роспись стен и потолков. Спустя много лет после того рассказа отца о «Доме со львами» мне довелось услышать еще раз. Человек, поведавший мне эту историю, ссылался на свою покойную бабушку, в молодости работавшую горничной у какого–то купца. Ее хозяйка, тогда молодая и очень привлекательная женщина, была дружна с ней и не имела от нее секретов. Иногда своей горничной доверяла поручения весьма деликатного свойства. Именно поэтому бабушка была всегда в курсе дел хозяйки. Но вот беда — имени адвоката она не называла, либо мой собеседник просто его не запомнил.

В 1972 году мне довелось принять участие в исследовательской экспедиции по местам боев Емельяна Пугачева. В одной из деревень от бывшего казачьего офицера, человека весьма преклонных лет, я вновь услышал легенду об этом адвокате и предотвращенной дуэли в Дворянском собрании Оренбурга. И снова имя адвоката названо не было. В прошлом году мне пришлось обратиться к Вячеславу Петровичу Крючкову — неутомимому рассказчику, историку–краеведу по призванию, а не по образованию. Но родственники сказали, что он находится в больнице. Решил навестить его там. Рассказал о сделанном мне предложении записать мифы и легенды, связанные с нашим городом, известные мне. Поведал Вячеславу Петровичу об одном затруднении — есть одна легенда, очень интересная, связанная с именем местного адвоката, жившего некогда в «Доме со львами», да вот беда, его имени не знаю и найти не могу.

— Вы имеете ввиду адвоката Городисского, до революции проживавшего в этом доме? — вновь удивил меня феноменальной памятью Вячеслав Петрович. — Интересный и неординарный был человек! А что вам известно о нем?

Перескакивая с одного факта на другой, беспорядочно буквально высыпал на Крючкова все, что за годы удалось мне узнать о «Доме со львами»...

... Горожанам он стал хорошо известен после того, как помог раскрыть хищение хивинского антиквариата из дома купца С. Был известен хорошо и в Дворянском собрании, где любил перекинуться в картишки, но никогда не поддавался игорному азарту. Там он слыл знатоком хороших коньяков и вин. Многих удивлял своими золотыми часами фирмы «Лон–жин» — не открывая крышки часов, с точностью до минуты мог сказать точное время. Нажимал на корпусе какую–то кнопку — вначале раздавались редкие удары — то были часы, затем следовали двойные удары — четверть часа, бой заканчивался частыми единичными ударами — успевай считать минуты!

В среде тех, кто знал его достаточно хорошо, ходила легенда о несостоявшейся дуэли.

— ...Мда–с! Скажу я вам, господа, на кого как, а вот на меня лично ни хорошее вино, ни «Камю», ни «Арманьяк» не действуют так, как премаленькая женщина! — небрежно перебирая полученные карты, цедил сидящий офицер одного из линейных батальонов, расквартированных под Оренбургом. — Вы знаете купца Д.? Биржевой игрок... Да что там игрок... Ах! Какой цветочек вырастил он в своем доме! Таких милашек я не встречал больше нигде! Встретил я их на гулянье в Зауральной роще. Поверьте — после этого и служба на ум не шла! Поразила меня их дочь своим обаянием. Как я старался хоть кем–нибудь быть представленным им... Да случай не подворачивался... Помог мне в этом наш оренбургский ветерок — налетел он внезапно, — кладя карту на стол, продолжал офицер, — сорвал с белокурой головки шляпку! Папочка не успел еще рот разинуть, а дочка сказать «Ах!», как сорванную шляпку я с легким поклоном вручил хозяйке. Представился им. Затем–с встречал эту семейку несколько раз то на Беловке, то на главной аллее Зауральной рощи... Раскланивался с ними... Папаша покровительственно улыбался, приветствуя меня, дочка — краснела! Однажды пригласил их покататься на лодке. Получил согласие... По реке кружили часа два, болтая о всяких пустяках. В следующее воскресенье мы все опять были в лодке... Так продолжалось с месяц. Однажды я обратил внимание, что папаша рассеянно смотрел из лодки по сторонам, беседу не поддерживал, был чем–то озабочен. Попросил пристать к берегу, извинился, сошел с лодки и вверил мне этот цветочек!.. Ах! Как зарделась она, когда я впервые поцеловал ее ручку! Потом позволила поцеловать и в шейку... Остальное было делом техники! Спустя несколько дней «бои шли в глубине обороны противника, причем позиции он сдавал одну за другой, почти не сопротивляясь!»

Городисский медленно сложил свои карты, положил их перед собой на стол и, чеканя слова, произнес:

— Господин офицер! Каждому порядочному человеку понятно: то, что вы позволили себе сейчас рассказать обществу — подлость! Она заключается не столько в том, что вы завоевали доверие девицы и использовали его себе во благо, сколь в огласке ее имени! Для уважающего себя мужчины имя женщины должно быть свято, и трижды свято доверие ее! Оно не вонючая солдатская портянка, которую можно выставлять напоказ!..

— Это оскорбление! — грозно вращая глазами, бросил офицер. — Вы изволили оскорбить офицера!

Отодвинув стул, он резко встал. За его спиной, готовясь предотвратить возможные необдуманные действия, встало несколько человек.

— Таких, как вы, не оскорбляют. Их высылают в отдаленные гарнизоны, где длинный язык приносит минимальный вред не только его владельцу, но и окружающим, — беря свою инкрустированную трость, ответил Городисский. — Я постараюсь использовать все свое влияние и связи для того, чтобы вы, господин офицер, в ближайшее время любовались бы восходом или закатом солнца где–нибудь на берегах Аральского или Каспийского моря!

Адвокат встал и спокойно направился к выходу. Как говорят, спустя некоторое время этого офицера в Оренбурге не стало. Предсказание Городисского сбылось!

Меж тем не спеша он шел по Николаевской улице, свернул на Неплюевскую и зашел в церковь «Во имя Троицы», стоявшую рядом с его домом. На выходе он лицом к лицу столкнулся со своим клиентом–купцом, дело которого только что выиграл в окружном суде. Клиент пригласил адвоката посетить его дом, «откушать чая и что Бог послал». Там Городисский был представлен молодой красавице жене и встречен ею застенчивой улыбкой.

Адвокат стал желанным гостем в этом доме...

На углу Введенской и Неплюевской остановилась пролетка на «дутиках», с которой сошла молодая дама, щедро расплатилась с извозчиком и направилась к Троицкой церкви. У входа перекрестилась, огляделась вокруг и быстрым шагом подошла к дому адвоката Городисского, поднялась по ступенькам крыльца, бросила взгляд на лежавшие здесь изваяния львов, как бы стороживших вход в жилище.

Мимо крыльца с караваем хлеба под мышкой прошел Степан Вавилин — сосед адвоката. Подошел к калитке и, поднимая щеколду, взглянул на очередного посетителя, стоявшего на крыльце. Затем вошел во двор своего дома. Женщина толкнула дверь. Она оказалась не запертой — видимо даму здесь ждали. Ей навстречу поднялся хозяин дома:

— Вы пришли! И, как всегда, божественно прекрасны, подобно розе Востока. Прошу пройти в скромные апартаменты человека, преклоняющегося перед вашей неземной красотой! — подав руку, пригласил даму в дом.

Гостья пошла вслед за хозяином дома, разглядывая роспись потолков и стен. Подобно музейному экскурсоводу, господин Городисский подробно рассказывал содержание древних легенд, которым были посвящены настенные сюжеты. Обход был закончен в небольшой, уютно обставленной и располагавшей к отдыху комнате. У окна, с видом во двор, стоял изящный, с гнутыми резными ножками и художественной росписью столик в стиле Людовика XIV. Рядом — не менее изящный диван «визави». В глубине двора стоял невысокий деревянный забор, как бы разгораживающий два «поместья». За ним виднелся небольшой флигель, вросший в землю. Вход в него был со стороны Орской улицы — параллельной Неплюевской. Двор владений адвоката от соседей по бокам отделял высокий забор.

Плавным жестом, сопровождаемым легким поклоном, хозяин предложил даме присесть у стола. Усаживаясь рядом, он повернул одну из розеток на торце стола. Внутри что–то легонько щелкнуло, створки стола раскрылись, снизу плавно выплыла сервированная легкими закусками поверхность стола. В центре, в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского...

— Ах! Господин Городисский! Но это же лишнее! — с напускным неудовольствием в голосе сказала дама. — Совсем лишнее! Боюсь, что мой приход неправильно истолкован вами!..

Адвокат, целуя ее руки, сыпал извинениями:

— Вы даже в гневе прэлестны, дорогая! Обидеть вас у меня даже в мыслях не было! Я утомил вас показом моего жилища и посчитал, что небольшая передышка не может нам повредить!

— Господин Городисский! У вас все так необычно, так чудесно, просто сказочно чудесно...

— Но, сердце мое, наша экскурсия еще не завершена, — разливая по бокалам шампанское, продолжал он. — И если вы не очень утомились, хотелось показать вам еще кое–что не совсем обычное, чем я особенно горжусь!

— Это любопытно! — игриво ответила дама.

Когда с шампанским было покончено, хозяин дома предложил даме руку и продолжил показ своего жилища. По лестнице в несколько ступеней они спустились в полуподвальный этаж, подошли к двухстворчатой двери, от которой вниз вело еще несколько ступеней. Перед ее взглядом предстала какая–то тележка, стоявшая на рельсах, уходивших по тоннелю в темноту. На тележке было установлено два покрытых коврами сиденья с подлокотниками по бокам. Городисский одной рукой поднял какие–то штыри, другой нажал на высокую спинку. Она плавно стала отходить.

— С помощью этого штыря спинке кресла можно придать удобное для вас положение, — продолжал объяснять адвокат. — Тележку эту я выписал из Берлина, — сказал он с гордостью. — В этом помог немецкий промышленник Блюм. В Россию такая тележка была отправлена впервые. Конечно, мне пришлось помочь и ему кое в чем... Движется она с помощью электрической силы почти бесшумно. Не желаете ли прокатиться?

— А это будет не очень страшно?

— Что вы, дорогая! Я же буду рядом!

Когда с помощью хозяина дома гостья удобно устроилась на сиденье самодвижущейся тележки, Городисский сел рядом, повернул на расположенном перед ним щитке какую–то ручку. Под тележкой что–то тихо заурчало, и она плавно двинулась вперед в темноту.

— Ах! — с притворным страхом воскликнула дама...

— Не беспокойтесь! Страшного ничего не будет, — полуобняв даму, вполголоса сказал адвокат. — Вы так прэлестны! Ах, как вы прэлестны!...

Внезапно звук, издаваемый движущейся по рельсам тележкой, замер...

— Господи! Что вы делаете? — послышалось из темноты. — О, Боже!... Что со мной будет, если об этом узнает муж?!

— Но мы не будем посвящать его в нашу маленькую тайну...

— Осторожно! Моя прическа... Вы помнете платье...

Спустя некоторое время дама вышла из маленького флигеля, стоявшего на Орской улице... Оказавшись дома, хозяйка первым делом, с помощью горничной, переоделась.

— Что за прелесть этот адвокат Городисский, Настенька! Ты себе не можешь этого представить! А дом его! Это не дом, это сказка!... Повесь, пожалуйста, платье, Настенька! А сам адвокат — он не адвокат, он граф Монте–Кристо!..

— Госпожа! Как же вы ходили у господина Городисского? У вас на платье, на талии, одного крючка нет, но я его сейчас пришью...

— Пришей, пожалуйста, душечка! А ты знаешь, Настенька, как он целовал мои руки! Он был так любезен... потом стал целовать руку вот здесь. Я даже легонько стукнула его веером и направилась к выходу...

— Ах, барыня! Вы с ним так строги! А он... он изящный мужчина и такой любезный!... Нет, так вести себя с ним я бы не смогла!..

— Что я слышу, Настенька! Господин Городисский волнует и тебя? Как–нибудь, при случае, я ему об этом скажу... скажу, что он неотразим для женщин ... для всех женщин, даже для прислуги...

— Только не это, барыня! — вскрикнула зардевшаяся собеседница. — Если вы это скажете... господин Городисский Бог знает что может подумать обо мне... прошу вас, барыня, не надо!

— А вот это, Настенька, мы и попытаемся узнать! Что же он подумает, — игриво сказала барыня. — Сгораю от любопытства, от желания увидеть, как он поведет себя с тобой?..

— Но, барыня, как можно? Кто вы и кто я? И потом... если он будет целовать мои руки... я...

— В это время сердце, Настенька, будет биться так, словно захочет вырваться наружу... Но ты должна помнить... в это время ты должна быть твердой! Должна помнить, что он мужчина... а они все такие...

— Когда тебя целует такой мужчина, как можно быть твердой? — прошептала Настенька. — Я бы...

— Что «я бы»?

— Я бы... я бы, наверное, позволила ему все! Я... я крючок пришила...

Прошло несколько дней. У входной двери раздалась трель колокольчика. Настенька подбежала и открыла дверь. На крыльце стоял адвокат.

— Здравствуй, Настенька! Господа дома?

— Здравствуйте, господин Городисский! — в легком реверансе ответила зардевшаяся девушка. — Барин и барыня дома. Входите. Я доложу о вас...

После взаимных приветствий гость и хозяева дома удобно расположились за карточным столиком.

— Я зашел уведомить вас, что ваше исковое заявление к купцу Белову судом удовлетворено полностью!

— И, как всегда, с вашей помощью, господин Городисский! Вы — добрый гений нашей семьи!...

— Ты знаешь, Николя! — перебила супруга. — Впрочем, этого знать ты не можешь. Ты же тогда жил еще в Самаре. Господин адвокат и папеньке моему помог — вывел на чистую воду того противного пивовара, который тогда перед венчанием...

— Не надо преувеличивать моих скромных заслуг. То дела давно минувших дней. Что касается последнего дела — вы же знаете, что Белов — человек расторопный. Весьма расторопный! Мм–да–с! Весьма...Вот только с грамотенкой он не всегда в ладах. Правда, сметлив мужик, сметли–ив! Этого отнять у него нельзя! Никак нельзя–с! Ну, да я побеседовал с его адвокатом... нашли, конечно, общий язык...

— А скажите, господин Городисский, — перебила адвоката молодая хозяйка дома, — только, чур, откровенно — этот «общий язык» обошелся вам не очень дорого?.. Присутствующие весело рассмеялись.

— Не беспокойтесь за это!.. Но Белову некоторое время придется испытывать кое–какие затруднения, — делая ход картой, протянул адвокат. — Да и поделом ему, — с легким презрением бросил адвокат, — неграмотный мужик, а туда же!..

— Настенька! Принеси–ка нам чего–нибудь! Решение суда и старания господина адвоката стоит отметить! Там бутылочка пино–гри где–то застоялась, так ты ее нам...

Когда горничная на столике–каталке подала бутылку выдержанной массандры и фрукты к ней, быстрый и лукавый взгляд барыни заставил ее покраснеть и потупить взор. Смущенная Настенька выпорхнула из гостиной.

Наконец с вином и фруктами было покончено. Хозяин дома обратился к гостю:

— Ваше сообщение так волнует и радует меня, что я не в силах более находиться дома... Боюсь, что покажусь вам невежливым, но прошу меня извинить и ради Бога — не обижаться! Но мне теперь надо срочно быть в конторе. Время не терпит! А вы, господин Городисский, о–очень прошу, не дайте скучать жене! Еще раз, почтительнейше прошу извинить. Но дело есть дело! До встречи! Настенька! Пожалуйста, закрой за мной дверь и постарайся нашему дорогому гостю сделать что–нибудь приятное! Сообрази что–нибудь, чем можно еще гостя угостить.

Когда горничная вошла в комнату, хозяйка лукаво посматривая на Настеньку, начала разговор:

— А вы знаете, что сказала моя дорогая Настенька о вас? Она...

Продолжение этого разговора горничной дослушать не пришлось! Она вспыхнула и выбежала, закрыв лицо руками. А на следующий день...

— Настенька! Дорогая, будь добра, вот этот пакет вручи нашему другу господину Городисскому. Но ... только отдашь ему лично... Надеюсь на твою скромность... и, потом, пусть муж об этом не знает!

Через некоторое время между двух львов, лежавших по бокам крыльца, стояла приятная девичья фигурка и дергала шнур звонка. Дверь распахнулась, в проеме стоял сам адвокат.

— Ах, это вы, душечка! Входите, входите! Что там у вас?

Настенька вошла в дом и подала пакет.

— Это обождет. А вас, милочка, прошу пройти в эту комнату. Прошу!

Адвокат пропустил ее вперед себя...

— Смелее, смелее! Я не так страшен, как вам, наверное, рассказали обо мне!

Городисский подошел к окну, дернул шнур. Шторы с мягким шелестом опустились на подоконник. Полумрак в комнате не был густым и позволил гостье рассматривать всю прелесть росписи стен. Словно зачарованная, девушка сделала несколько шагов вглубь комнаты, обводя взглядом роспись. Такое видеть ей пришлось впервые! Вдруг на своей талии она ощутила руку адвоката, слегка притягивающую к нему. Кровь ударила ей в голову, сердце бешено забилось, краска залила лицо, но полумрак комнаты скрыл это.

— Милая девочка! Посмотрите на эту картину — не правда ли, она прэлестна? Она символизирует...

Но Настенька почти ничего не слышала. Каким–то чувством поняла, что ее куда–то ведут, а рука адвоката по талии медленно поднималась вверх к ее груди... Разум подсказывал, что ей немедленно надо уйти. Уйти быстро и решительно. Но сделать это не было сил. Ноги словно налились свинцом... Вдруг ее шею ожег поцелуй. Все поплыло перед глазами, но она еще чувствовала, как чьи–то пальцы расстегивают пуговицы на платье. Появилось ощущение, что она проваливается в какую–то бездну. Рядом со своим лицом она увидела глаза адвоката. Хотела что–то крикнуть, но горячий поцелуй закрыл ее рот, а обнаженные плечи ощутили ласковую прохладу кожи дивана...

Предание не донесло до наших дней, сколь часто эти дамы посещали «Дом со львами». Но однажды...

Мимо охранявших покой этого дома каменных львов по ступеням взбежал мужчина в сюртуке темно–фиолетового цвета и стал нервно дергать ручку звонка, затем начал кулаком стучать в дверь. Находившиеся в доме поняли этот стук. Без лишних слов быстро сбежали вниз. Адвокат усадил даму на тележку, показал, как выключается ее ход, и нажал рычаг. Тележка покатилась в темноту. Быстро были закрыты двери в тоннель. Подходя к входной двери, спокойно спросил: «Кто там?»

— Господин Городисский! Прошу немедленно открыть дверь! Мне сказали, что к вам в дом только что зашла моя жена! Открывайте, или я ... — Договорить господин в темно–фиолетовом сюртуке не успел. Дверь была открыта, за ней стоял адвокат и грозно смотрел на непрошенного гостя.

— Милостивый государь! Вы вправе оскорблять жену любым подозрением, хотя бы потому, что она ваша жена! Но любое подозрение должно быть мотивированным. В данный момент оскорбление нанесено мне. Прошу войти в дом и предупреждаю, если у меня в доме вы не обнаружите вашей жены, я подам на вас в суд, ибо вы оскорбили меня в моем собственном доме. Извинений от такого человека, как вы, я принимать не буду! Прошу ...

Естественно, что господин в сюртуке в доме адвоката своей жены не обнаружил. Обескураженный муж ни с чем вынужден был покинуть дом адвоката, бормоча на ходу извинения, прекрасно понимая, что они ни к месту. За скандальной сценой на пороге «Дома со львами» наблюдал его сосед. Некоторое время спустя, он поведал увиденное своему соседу по дому, чьи дворы соприкасались торцами. В свою очередь тот рассказал, что видел, и не один раз, как из флигеля выходила какая–то дама, а в дверном проеме всегда стоял господин Городисский. В доме же этом жила прислуга адвоката...

Вероятно, что разгадка «секрета» дома Городисского пошла именно отсюда. Тем более, когда ревнивец муж вернулся домой, его жена сидела и мило беседовала со своей горничной. На вопрос, где она была, жена спокойно ответила: «Мы с Настенькой ходили по лавкам Гостиного двора, только что вернулись, правда, без покупок. Сегодня там все так дорого!»

И тем не менее о семейном скандале в городе узнали многие — город–то был невелик! Скомпрометированный любовник–адвокат «потерял лицо» — перестал пользоваться доверием зажиточной части клиентуры. Он был вынужден продать дом и выехать из Оренбурга. О его дальнейшей судьбе говорили всякое — что в годы первой мировой войны он погиб где–то под Перемышлем; другие утверждали, что в годы гражданской войны он эмигрировал во Францию...

Подземная электрическая тележка — легенда это или быль? Точно не знаю. Но доподлинно известно (и многим), что подземный ход между этими двумя домами был — о нем мне рассказывало несколько человек! Сохранился ли он до наших дней, тоже не знаю. Но доподлинно известно, что львам, охранявшим покой этого дома, уже в наши дни сильно не повезло: после Великой Отечественной войны некоторое время здесь располагался онкологический диспансер, пока не был построен обширный стационар. При переезде в новое здание в 1971 году некий не в меру ретивый администратор снял львов с их ложа и перенес на новое место. Говорят, что местные краеведы заставили похищенных львов вернуть на их законное место. Так и лежат они у входа в этот дом, видевшие многое из того, что сегодня стало легендой. Но рассказать о том, чему они были свидетелями, львы не хотят, памятуя о том, что слово — серебро, а вот молчанье — золото! Поразило меня в этой легенде стремление адвоката Городисского сделать все от него зависящее, чтобы и тень подозрения не упала на даму, отдававшую сердце любимому человеку.

Телефонный звонок оторвал меня от стакана с чаем. Я собирался ехать на свой садово–огородный участок и был соответствующим образом одет. Звонил начальник оперативно–технического отдела Управления внутренних дел — полковник Желтов:

— Есть просьба! Очень прошу, пожалуйста, найди недельку–другую свободного времени. Нужна твоя техническая помощь в проведении киносъемки. Дело о–очень интересное и необычное! Оригинально, мерзавцы, все продумали... Словом, приезжай. На месте все узнаешь!

Через полчаса сижу в его кабинете и слушаю фабулу дела:

— В нашей области появилась небольшая группа дельцов. Продают фальшивые бланки водительских удостоверений, талонов предупреждений, дипломов высших учебных заведений. Все изготовлено типографским способом. Вот, на, смотри — классно изготовлено! Отличить от подлинных — сложно, но можно. Нужен не просто фильм, нужен служебный фильм–ориентировка, чтоб с его помощью можно было бы легко установить подделку. Возьмись за эту работу! Помощь людьми обещаю.

Так я познакомился, а позднее и подружился с капитаном милиции Владимиром Назаровым. Съемка фильма отняла у нас не недельку–другую — почти пять месяцев...

У задержанных лиц кавказской национальности Д. и Т. из города Орджоникидзе было изъято более ста десяти образцов гербовых печатей институтов и университетов страны, чистые бланки дипломов и водительских удостоверений. Один из них, человек всего с трехклассным образованием разработал до гениальности простой способ переноса гербовых печатей — от подлинной даже эксперту–криминалисту отличить было чрезвычайно сложно. Но, как всякая подделка, и эта оставляла следы!

... С капитаном Назаровым мы входим в одно из старейших зданий нашего города. Когда–то здесь помещался окружной суд, сейчас — областной. На первом этаже работает нотариальная контора — цель нашего появления здесь...

Редкая женщина в молодости не мечтала о карьере киноактрисы! И если подворачивался случай — с большим удовольствием соглашалась принимать участие в киносъемке. Здесь же произошло обратное — женщины–нотариусы решительно отказались быть «киноактрисами»! Согласия на съемку не дала ни одна из них. Дело дошло до их руководителя — заведующего нотариальной конторой. Объясняем, что снимаем служебный фильм о поддельных документах, что с его помощью и они смогут определять фальшивки.

Наконец, разрешение и согласие на съемку получаем. Достаем пачку бланков дипломов, среди которых только один подлинный. Просим их определить, где бланк диплома, изготовленный Гознаком, а где — поддельный?

С хитрой улыбкой на лице, как бы говорящей «за кого вы нас принимаете?», одна из них открывает сейф, достает оттуда свой диплом, кладет рядом. Мы ведем съемку... В сторону откладывается один бланк диплома, затем второй, третий. Сомнение у нотариусов вызвал... подлинный бланк! Настолько искусно была выполнена фальшивка! После съемки фильма, его монтажа и озвучивания, работники нотариальной конторы смотрят на экран, узнают друг друга, перебрасываясь шутками, смеются. Одновременно знакомятся с характерными признаками, выдающими подделку. Позднее фильм демонстрировался и по местному телевидению, правда, в несколько измененном варианте. Впоследствии в этом здании с кинокамерой мне приходилось бывать неоднократно. Ныне оно снесено, на его месте возведено девятиэтажное жилое здание, снесли заодно и здание средней школы № 33.

Занимаясь в архивах, удалось установить, что здание окружного суда было построено в начале 1879 года. Особо громких дел тогда не было — город в то время был невелик. Но тихую и размеренную жизнь горожан всколыхнуло уголовное дело, возбужденное против одного из частных поверенных. У служителей Фемиды оно получило название «Дело из–за хвостика». Этого поверенного обвиняли в подлоге духовного завещания.

Суть заключалась в следующем.

Умирает один чрезвычайно богатый купец. Он оставляет духовное завещание, заверенное священником Агишевым. В тексте завещания оказалось, что этот же Агишев упоминается как наследо–получатель! Таким образом получалось, что духовное завещание должно быть признано недействительным! Священника ожидали крупные неприятности и обвинение в подделке духовного завещания. Но в процессе производства дела выяснилось, что действительная фамилия наследника — Агишев!

Один только маленький хвостик — и буква стала не «Щ», а «Ш»!

Возник вопрос о возможности подделки буквы «Щ» — и дело пришлось разбирать суду, а священнику обратиться за помощью к адвокату.

Защитником священника Агишева в судебном заседании выступал адвокат Александров, впоследствии — защитник Веры Засулич!

Им дело было выиграно в считанные минуты!

— Я попрошу высокий суд, — сказал адвокат, — пригласить в зал заседаний машинистку, печатавшую то завещание, и принести сюда ее машинку «Ундервудъ»!

Когда эта просьба была выполнена, Александров попросил машинистку сделать полную закладку, взял книгу и стал начитывать ей текст, к делу никакого отношения не имеющий. Судья хотел было остановить его, но не успел. Машинистка печатала быстро. Когда примерно полстраницы было заполнено текстом, продиктованным адвокатом, Александров подошел к ней, положил руку ей на плечо и произнес:

— Благодарю вас, вполне достаточно! Вынул из машинки листы с напечатанным текстом, передал его судьям, а к машинистке обратился с вопросом:

— Мадам! Можете ли вы подтвердить, что это именно та машинка, на которой вы печатали то злополучное завещание?

— Но, господин адвокат, — ответила она, — у нас другой машинки просто нет! Она одна. Текст завещания я печатала именно на ней.

Судьи согласно закивали головами...

— Я обращаюсь к высокочтимому суду и прошу внимательно ознакомиться с образцом текста, — с пафосом произнес Александров. — В двух абзацах книги — из которой я начитывал в вашем присутствии текст, а мадам любезно согласилась печатать его — несколько раз встречается буква «Щ». Видите ли вы четко хвостик от буквы «Щ»?

В предъявленном тексте его видно не было. То был дефект машинки, допускавший «провал» хвостика при несильном ударе по клавише пальцем машинистки. Но стоило усилить удар — хвостик был виден четко.

— Господа судьи! В данном случае кто из вас возьмет грех на душу и предъявит обвинение подсудимому, если пишущая машинка не всегда пропечатывает этот злополучный «хвостик»?

Дело было выиграно, а священнику возвращено честное имя!

Не менее блестяще Александровым было выиграно еще несколько дел. Его выступления в судебных заседаниях, искрометные, часто с известной долей юмора, сравнения вызывали аплодисменты мужчин и слезы умиления у женщин. Александров становится самым популярным в городе адвокатом. Зажиточная часть горожан почитала за честь попасть в число его клиентуры.

Но жизнь в отдаленном и захолустном городке, каким в те годы был Оренбург, ему наскучила. Александров решил покинуть наш город, а своих подопечных передать другому адвокату, большому оригиналу, любившему модно и со вкусом одеваться, любившему утонченный домашний уют. В городе он слыл отменным сердцеедом, любителем и любимцем «слабого» пола. Но то были только слухи, так как никто ни разу не смог уличить его, или, как говорят юристы, — «взять с поличным».

В обществе новый адвокат любил подчеркнуть свое восторженное отношение к даме.

— Имя дамы для меня свято, — говаривал он, — но трижды свято доверие ее!

Может быть именно поэтому, когда возникала необходимость в услугах адвоката, женщины предпочитали обращаться именно к нему.

Лет пятнадцать–двадцать тому назад мне довелось услышать один рассказ о выигранном этим адвокатом, не совсем обычным приемом, деле.

К дочери купца и крупного домовладельца С., так мне назвали его имя, часто приходил молодой человек. В этом доме вскоре он стал буквально своим. Однажды из дома купца С. исчезли какие–то предметы антиквариата, именуемые позднее в уголовном деле как «ценности».

Кто их мог похитить? Посторонние в дом не входили. Горничная? Она оставалась вне подозрений, ее в эти дни просто не было в доме: получив отпуск, она уехала к родственникам в деревню. Подозрение пало на постоянного гостя дочери, несмотря на самое отчаянное ее возражение. Улик похититель не оставил буквально никаких!

Сыщики, приглашенные купцом в дом для расследования этого случая, только руками разводили. Они понимали, что одного подозрения недостаточно, чтобы гостю дочери можно было предъявить обвинение.

— Да и зачем ему что–то похищать? — считали многие. — Дело–то идет к свадьбе. Все равно чуть позднее все его будет — в приданое попадет!

Видя, что отец виновным в краже упорно считает ее жениха, за помощью дочь решила обратиться к этому адвокату.

— Господин адвокат! В хищении ценностей мой папа подозревает... Я хотела бы надеяться на вашу скромность...

— Доверие дамы для меня трижды свято! — перебил ее адвокат.

— Дело в том, что мы почти договорились пожениться. Матушка с батюшкой до этого случая против него ничего не имели... А тут такое!.. Этого сделать он не мог! Не он это! Помогите, прошу вас, восстановить его честное имя! Прошу очень... — И посетительница надушенным платочком стала вытирать появившиеся слезы...

— Ну зачем же так сильно волноваться? — вновь перебил ее адвокат. — Вы так прэлестны, а слезки могут испортить ваше лицо! Вот выпейте стаканчик воды и, прошу вас, успокойтесь! Обещаю вам помочь чем смогу!

После этой встречи адвокат развил бурную деятельность — изучил не только всю жизнь будущего зятя купца С., благо тот из города никуда не выезжал; были установлены все его связи, привычки, черты характера. Но ничего порочащего в собранных им сведениях не было. Настораживало только одно — многие считали его человеком трусоватым. Но трус — не обязательно вор. Да, вот еще — до недавнего времени его иногда видели в ресторане Караван–Сарая. Но последнее время его там не было.

Казалось, что дело вновь заходит в тупик. Адвокат решил использовать, на его взгляд, последний шанс. Но для этого необходимо было получить согласие господина прокурора — на что ни пойдешь для установления истины?

В один из теплых летних дней на даче купца С. в Зауральной роще собрался узкий круг приглашенных. Средь них были будущий зять купца С., прокурор, адвокат и еще два–три человека, лица которых присутствующим вначале были не известны. Хозяин дома представил, но их имена мало что прояснили...

Все уселись вокруг карточного столика на плетеные стулья. Завели модный в те годы граммофон...

Хозяин дома, тасуя колоду карт, начал рассказывать гостям о своих торговых делах, о том, что вместе с похищенными ценностями злоумышленник похитил инкрустированный золотой вязью кубок из сандалового дерева.

— Вы знаете, господа, что меня сейчас больше всего волнует, — продолжал купец, — этот кубок я купил на Меновом дворе у одного хивинца. Он рассказал о его волшебных свойствах — на Востоке преуспели в изготовлении тайных ядов! Если из него пьет владелец кубка — он сможет спасти его от тайно подсыпанного туда зелья!..

— Действительно, — поддержал купца адвокат, — на Востоке преуспели не только в изготовлении тайных ядов, но и в спасении от них!..

— Своим домашним о свойствах этого кубка я все собирался рассказать, да все дела перебивали. Не рассказал... Да! Есть у меня еще одна безделушка, — купец полез в жилетный карман, достал из него маленькую табакерку для нюхательного табака, — ее мне подарил тот же хивинский купец. Смотрите, я беру ее в руки — прошу посмотреть на них... — Купец продемонстрировал ладони своих рук и продолжил: — Как видите, ничего не происходит! А теперь, господин адвокат, прошу вас подержать эту безделицу в ваших! — и протянул табакерку адвокату. — Хивинец поведал мне и еще об одном интересном свойстве того кубка — его нельзя бесследно выкрасть! Прошу вас, господин адвокат, положить табакерку на стол и посмотреть на ваши ладони, в которых она только что находилась. Видите, появляются слабые пока еще пятна. Но со временем они усилятся! Дело в том, продолжал купец, что хивинцы научились обрабатывать такие безделушки каким–то ядом. Сандаловое дерево его хорошо удерживает. Глазом оно незаметно. Но под действием кожного пота яд этот начинает действовать. Похититель, каким бы квалифицированным он ни был, волнуется постоянно.Его руки усиленно потеют. Похищенный кубок обязательно заклеймит вора — на его руках, через некоторое время после кражи, появится не просто след от кубка, выступит мелкая, вначале абсолютно безболезненная сыпь и если вовремя...

В это время жених судорожным движением поднес руку к лицу и даже чуть наклонился к ней...

Все смотрели на него!

Прокурор встал из–за стола и твердым голосом произнес:

— Господа полицейские! Вор найден, он перед вами. Арестовать его!..

В судебном заседании адвокат горячо говорил о мужской чести, о святости имени дамы и ее доверии. Повернувшись к председательствующему, он произнес:

— Да простят меня господа, присутствующие здесь, в этом заседании! Но дело с хищением ценностей было настолько необычным, круг подозреваемых был настолько узок, что обычные методы сыска и следствия оказались неэффективными. Господа! Я вспомнил одну легенду, рассказанную мне моим подзащитным купцом–хивинцем. Ее–то, с разрешения господина прокурора, мы и решили использовать при раскрытии этого дела. Она фантастически сработала!..

Блестящая речь адвоката, особенно та ее часть, которая была связана со святостью имени дамы, вызвала, как говорят, слезы у присутствовавшей здесь прекрасной половины человечества...

Мне неизвестно, знал ли адвокат свойства некоторых не видимых невооруженным глазом красителей–люминофоров — светиться различными цветами при их освещении инфракрасными лучами. Да и были ли открыты в те годы эти свойства? Но, безусловно, адвокату были известны свойства некоторых мелко–дисперсных порошков, практически невидимых простым глазом, «проявляться» под действием влаги, постоянно выделяемой кожей человека. На этом он и построил ход своего необычного следствия!

Прошло много времени с тех пор, когда был снят фильм «Дипломники». Еще больше утекло воды со дня того суда, на котором блеснул тот адвокат, имя которого долгие годы я пытался узнать. Здание окружного суда не уцелело — его снесли, как многие другие памятники архитектуры нашего города. Капитан милиции Назаров сейчас стал полковником. Фильмы я больше не снимаю. Лежит передо мной фотография окружного суда Оренбурга, а в памяти всплывают дела, свидетелем которых мне пришлось быть, дела, о которых пришлось многое слышать от лиц, которых уже нет рядом с нами, дела, ставшие в наши дни легендами Оренбургского окружного суда, и их неожиданное продолжение. Но об этом — другой рассказ, другая легенда.

Предания гибнут невозвратно; их вытесняет суровая вещественность, которая новых замысловатых преданий не рождает. В. ДАЛЬ «О преданиях»

В пятидесятых годах ректором Оренбургского педагогического института был Архип Кузьмич Бочагов, человек эрудированный, много повидавший на своем веку, которому было что рассказать своему собеседнику. Уйдя на заслуженный отдых, возглавил областное отделение Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры. Но для меня он был интересен тем, что в 1925 году ему довелось стать председателем комиссии ликвидкома. Что это была за комиссия?

Как известно, Оренбург до 1925 года был столицей Казахстана. Здесь размещался КирЦИК, как в те годы называлось его правительство. В 1925 году КирЦИК принял решение переехать в город Перовск (ныне Кзыл–Орда). Необходимо было разделить имущество, музейные ценности и многое другое, что некогда на правах совместной собственности принадлежало Оренбургскому губисполкому и КирЦИК. Для «дележа» и была создана эта комиссия.

Многие годы я руководил областным молодежным поисковым клубом. Следопытские дела забросили нас в город Алма–Ата, где по рассказам старожилов хранилось большое количество стеклянных негативов, вывезенных из Оренбурга и относящихся к его истории. Вернувшись из этой поездки, при одной из встреч с Бочаговым, стал рассказывать о проделанной работе, о встречах с нашими земляками, ныне проживающими там, о республиканском краеведческом музее, разместившем свои экспонаты в стенах бывшего православного собора, о его директоре Саре Йесовой, показавшей нам один из ценнейших экспонатов музея — клинок из булатной стали.

Своих собеседников Архип Кузьмич умел слушать, никогда их не перебивал. А тут не выдержал:

— Минутку! — сказал он, подняв правую руку ладонью вперед, как бы останавливая меня, и, несколько наклонив голову вбок, спросил: — Вам показывали клинок? Попробуйте описать его подробнее! Сможете?

— Первое, что поразило меня — он был необычайно острым. Директор музея подбросила вверх шелковый лоскуток и в воздухе этим клинком разрезала его. На клинке переливались какие–то голубоватые волны–узоры. Как они были нанесены — непонятно. Ближе к рукоятке — надпись, выполненная арабской «вязью», рукоятка бело–желтого цвета, словно выточена из слоновой кости. В нескольких местах обрамлена рубинами, примерно по полсантиметра в диаметре каждый...

— Узнаю! Узнаю! — с волнением воскликнул Архип Кузьмич. — Этот кинжал был у нас в Оренбурге! Передали мы его в двадцать пятом в Казахстан. Против его передачи решительно возражал Закурдаев, бывший в те годы директором нашего музея. Он ссылался на то, что этот клинок из коллекции холодного оружия, некогда принадлежавший юнкерскому училищу. Но позиция губкома и губисполкома была непреклонной — все лучшее передать молодой, зарождающейся Киргизской республике, как в те годы называли Казахстан. И негативный фонд, которым вы так упорно интересуетесь, делали так: коробку — нам, три — в Казахстан! Вот почему этих негативов там более пяти тысяч, а у нас в музее — полторы–две!

Было видно, что мой собеседник сильно взволнован. Ладонью руки он пару раз провел по изрядной лысине и начал свой рассказ:

— Я слышал, что с этим кинжалом связана одна прелюбопытнейшая легенда, похожая на правду. Чем черт не шутит! Может быть, эти события в те годы могли иметь место в жизни! Она, жизнь–то, штука сложная! Порой такое случалось!.. Так вот: жил&3150;был в Хивинском ханстве какой–то хан. В своем гареме имел пятьдесят две жены. Пятьдесят третьей купил русскую девушку красоты необычайной! Приставил к ней евнуха–толстяка да повелел смотреть за ней так, чтоб и муха не села! Наложницы стали готовить девушку, омывали ее, натирали какими–то восточными, долго благоухавшими мазями. То был целый ритуал, продолжавшийся часа два — каждая часть тела натиралась по–своему... Впрочем, я его недостаточно хорошо знаю. Так, слышал кое–что о нем... И что ни делал хан, чтоб русская его полюбила, но ничего не помогало. Не могла девушка забыть родителей своих, да перед глазами постоянно стояли отчий дом, необъятные оренбургские степи. Тоска по родине оказалась сильнее! Знала, что бежать отсюда невозможно. Поймают беглянку, привяжут к двум лошадям — разорвут на части. Такое видеть ей однажды пришлось. Но на побег решилась. Ушла она от хана!

Рассвирипел хан, когда доложили ему о побеге русской девушки! Самолично зарубил он толстяка–евнуха. Позвал своих стражников, подошел к ковру, увешанному саблями и клинками, снял один из них, усыпанный драгоценными камнями и повелел:

— Даю его вам, чтоб честь мою, этой неверной поруганную, вы восстановили! Этот клинок пришел к нам из тьмы веков. Он всегда охранял честь его владельца. Поймаете o беглянку — им срубите ей голову!

Долго ханские сатрапы не могли напасть на след русской o беглянки, но твердо знали, что путь ее будет лежать к отчему дому, в Оренбург. Меж тем она шла караванной тропой, чуть что — пряталась, заметая свой след в барханах. Долго ли она шла — не знаю, но тут случилось самое страшное — кончилась вода... Однажды показалось ей, что вдали переливается целое море воды, по берегам большие зеленые деревья, дающие живительную тень. Вот только почему–то волны поднимались к небу. Поняла, что это мираж, часто сопровождавший путников в пустыне... Первое, что увидела она, когда очнулась — наклоненное над ней лицо молодого хивинца, тонкой струйкой вливавшего в рот воду. Судорожно глотая ее, она буквально вцепилась в бурдюк. Но хивинец знаками ей показал, что сразу много пить нельзя! Когда беглянка окончательно пришла в себя, хивинец усадил ее на спину верблюда и они тронулись в путь. На счастье, в караване оказался человек, немного понимавший по–русски. Он–то и рассказал, что их караван направляется к оренбургскому Меновому двору с товарами. Она доверилась караванщикам, рассказала о своей судьбе, о побеге из ханского гарема.

— Это очень плохо, сказал караван–баши. — Найдут тебя у нас — всех на куски изрубят!... Но мы что–нибудь для тебя придумаем...

Решили караванщики на беглянку надеть паранджу. По законам Шариата поднять паранджу с лица чужой женщины постороннему мужчине было нельзя — то было кровным оскорблением хозяину дома! Этим–то обычаем и решили воспользоваться. Но предупредили, что при посторонних ни в коем случае нельзя ей поднимать чачван - густую черную сетку из конского волоса, закрывавшую лицо. Дальше беглянка продолжала путь в парандже... В один из дней их настигла ханская стража. Схватили караван–баши, отвели в сторону, за бархан. Долго говорили с ним, но отпустили. Караван прошел своим путем. За дни, проведенные в караване, успела девушка подружиться с молодым хивинцем, в трагическую для нее минуту давшего живительную влагу, Они стали понимать друг друга, часто говорили между собой. В обычаях хивинцев многое ей было непонятно. Ну, например, зачем им иметь помногу жен? Хивинец объяснял как мог:

— Вот спрашиваешь, почему у нас, правоверных, много жен? Много бывает не у всех. За каждую надо большой калым платить. Долго работать надо бедняку, чтобы собрать его... Но великий Аллах, да будет славным имя его, повелел нам иметь не менее трех жен. Я человек неграмотный, читать не умею. Но аксакалы говорили нам, что так надо еще и потому, 3 что мы ведем кочевой образ жизни, гоним отары овец или табуны лошадей от пастбища к пастбищу. И если будет только одна зкена, что он будет делать, когда жена «понесет»? В это время Коран объявляет женщину нечистой. Правоверный мусульманин «войти» к ней не может. Что делать? Кругом степи да горы. Родит жена. И опять она целый год остается «нечистой». И снова мужчина «войти» к ней не может. Говорили мне, что закон так повелевает для того, чтобы женщина окрепла после родов. Кочевая жизнь трудна. Жене приходится работать так же, как и мужчине. Вот поэтому должна быть вторая жена. Она «понесет» — есть третья. С третьей случится то же — первая совершит омовение и к жизни будет пригодна... Так это или нет — не знаю... Так мне рассказывали те, кто читать умеет, кто законы шариата знает... Мне вот тоже жену надо, да на калым я еще не заработал... Вот разве только...

И караванщик замолчал. Что он имел в виду — девушка так никогда и не узнала... А вскоре кончились изнурявшие своим знойным дыханием барханы. Верблюжью колючку сменили бескрайние ковыльные степи. Все ближе был отчий дом. Однажды караван стал подниматься на какую–то гору. Караванщики несколько раз произнесли: «Су–лак! Су–лак!» С нее–то беглянка увидела Меновой двор, издали похожий на большой квадрат, брошенный в ковыльной степи, к которому со всех сторон вели ниточки троп.

А за ним виднелся Оренбург!

Стало вечереть, когда караван через Азиатские ворота втянулся внутрь Менового двора. За голыми стенами снаружи девушка увидела ряды дверей лавок, выходившие внутрь Менового двора. И как ни рвалась она к отцу, в отчий дом, караванщики не пустили беглянку домой — за долгий путь привыкли к ней. Жаль было расставаться, да и на ночь глядя отпускать ее было не совсем безопасно... «Завтра, — сказал караван–баши, — мы доведем тебя до дома. В обиду никому не дадим! А сейчас Ак–ку, что по–русски означало Белый лебедь, дойди–ка до колодца, принеси воды!»

Близость дома и пьянящий воздух свободы усыпил осторожность девушки и прежнюю осмотрительность караванщиков — она сняла так надоевшую ей паранджу и пошла к колодцу. Вот тут-то и увидал ее ханский сатрап!

Подскочил он к ней, сзади схватил за волосы, откинул ей голову назад и полоснул по горлу ножом... Нечеловеческий, внезапно прервавшийся крик разорвал вечернюю тишину у колодца...

Но уйти с Менового двора он не смог - был пойман молодым караванщиком, обезоружен и передан в руки русской охране, чтоб никто не мог подумать, что караванщики были заодно с убийцей. Рассказал ханский стражник коменданту Менового двора все, что знал об этой девушке, о приказе хана, о врученном ему кинжале... Мужеством погибшей красавицы комендант был поражен! Даже у толмача–переводчика на глазах стояли слезы...

Приказал комендант по углам Менового двора, на стенах его, поставить пушки, да чтоб были они постоянно заряжены картечью, дабы были бы они готовы в любую минуту немедленную помощь оказать. Доложил об этом случае генерал–губернатору. Тот приказал на Меновом дворе православную 5 церковь возвести, в которой священники за упокой души безвинно убиенной молиться должны были. А над колодцем, возле которого была убита беглянка, шатровый купол возвести.

И прозвал народ колодец тот «На крови».

Оставшиеся в живых ханские стражники вернулись домой, доложили хану о виденном, о слышанном. Рассказали, что русские в честь беглянки церковь возводят!

— Ах, так! — воскликнул хан. И повелел через подставных лиц там же мусульманскую мечеть возвести, как наго-минание о том, что ждет любую беглянку. Мешок золота дгл на это!

Кинжал же, отобранный у убийцы, комендант передал генерал–губернатору. Тот, будто бы, за какие–то заслуги купцу какому-то вручил. А местный купец–миллионер Хусаинов выкупил его и на вечное хранение Оренбургскому музею подарил.

Бочагов закончил свой рассказ. Несколько минут мы сидели молча. Перед глазами стоял образ красавицы беглянки, колодец «На крови» и его шатровый купол. А перед мужеством простой русской девушки хотелось склонить голову! Такова была легенда.

На самом деле Меновой двор был сооружен в четырехв верстах от города для летней торговли. Царскоед правительство было заинтересовано завязать тесные торговые отношения с Хивой и Бухарой, одним словом — с Востоком. Но в город–крепость пускать их, видимо, не решались. Не последнюю роль, наверное, сыграло и другое соображение: «хивинцы», как их в те годы называли, занимались главным образом скотоводством. Для меновой торговли скот у них был основным товаром, а он нуждался в пастбищах и воде. Хивинские купцы, кроме скота, предлагали кожи, мясо, нередко драгоценные камни, золото, восточное холодное оружие. Генерал–губернатор Оренбурга граф В. А. Перовский, например, имел богатую коллекцию. Строительство Менового двора было закончено примерно в шестидесятых годах XVIII века. Ой представлял собой правильный квадрат с высокими каменными стенами, которые одновременно являлись задними стенами лавок, лицевой стороной выходившими только внутрь Менового двора. Внутри был возведен еще один «квадрат» — меньшего размера — Азиатский двор. В легенде точно подмечено наличие православной церкви, мусульманской мечети, колодца. Одно время по углам Менового двора действительно стояли пушки. В него вело двое ворот: Европейские — обращенные в сторону города, и Азиатские — обращенные на Восток. Многолюдным был Меновой двор, был богат и товарами. Но с постройкой железной дороги Самара–Оренбург–Ташкент как торговый центр свое значение потерял. В годы первой мировой войны здесь был разбит лагерь австрийских военнопленных. В тридцатые годы, уже в советское время, Меновой двор был вообще снесен. В наши дни на этой территории появились жилые и хозяйственные постройки. О Меновом дворе сейчас нам напоминает лишь название железнодорожной станции.

Так наш город потерял еще одно памятное место, некогда связывавшее его не только с историей, но и с Востоком, место, придававшее городу «восточный» колорит.

Потерянного не восстановить! А жаль!

Мы рассказали две легенды о русских невольницах в хивинском ханстве. Возникает законный вопрос — могло ли быть такое? Правда это или вымысел досужего рассказчика? Если правда, то как захватывали и продавали «хивинцы» в неволю русских женщин и девчат? Да и только ли их? Листая! подшивки старых газет, знакомясь с архивными документами, порой находишь весьма интересные сведения, проливающие свет на поставленные вопросы. Например, вот такие.

На набережной Урала, у входа на Беловку, останавливается автобус. Через его раскрытые двери высыпается очередная группа приезжих туристов, осматриваясь вокруг. В этот момент заиграли часы гауптвахты. Начальные такты песни Г. Пономаренко «Расцвели оренбургские степи» привлекли внимание всей группы.

— Во–о! Смотрите, крепость какая-то! — громко говорит один из них, обращаясь к своим спутникам. Все взоры устремляются в одну сторону. — ...И Пушкин перед ней... «Сидел», что ли, он тут?

— Не–е, в Оренбурге Пушкин не сидел, он тут «Капитанскую дочку» писал, потому и сидит, наверное, перед этой крепостью... А «сидел» он...

Но здесь вниманием туристов завладел экскурсовод.

Почему–то это здание, стоящее над обрывистой кручей Урала, многие называют «крепостью». Очевидно, за своеобразную архитектуру и декоративную башню да узкие окна, отдаленно напоминающие бойницы. Но это не крепость. Здание построено в 1856 году при генерал–губернаторе графе В. А. Перовском и первоначально предназначалась для хранения генерал–губернаторского архива и ценных бумаг, но было приспособлено под гауптвахту. Более ста лет здесь отбывали «установленный командиром срок» нарушители воинской дисциплины Оренбургского гарнизона. Один из отбывавших в ней наказание рассказывал мне, что в среде курсантов наших военных училищ бытовал неписанный закон — вышел с «губы» — распишись на одном из ее камней! На кирпичах торцовой стены до недавнего времени можно было прочитать имена ее бывших «постояльцев». В наши дни здесь разместился музей города Оренбурга. Но попал он сюда не сразу — после, длительных переговоров с военным ведомством.

Кроме своеобразной архитектуры, гауптвахта интересна своей башней, даже не столько башней, сколько историей, связанной с часами, когда-то установленными на ней. Их музыкальный перезвон каждые полчаса далеко разносится с обрывистого берега Урала, замирая где–то в азиатской дали.

Но «lиграют» не те часы, что были здесь установлены во второй половине XIX века. Легенда до наших дней донесла предание, что задолго до революции с таможенной башни Гостиного двора были сняты часы, «ходившие» на ней всего два года и остановившиеся. Им требовался ремонт. К сожалению, у арендаторов Гостиного двора то ли не было денег на ремонт, то ли было жалко их тратить, то ли не находился человек, который смог бы их запустить; а может быть, просто сочли и не нужными здесь, не знаю! Говорят, что по повелению какого–то одного из последних оренбургских генерал–губернаторов эти часы были сняты, отремонтированы и установлены на башне гауптвахты, чтобы не смотрела она своими пустыми глазницами. Наверное, и в наши дни продолжали бы они отсчет времени отсюда, не приключись с ними прелюбопытнейшая история: в тридцатых годах наша область входила в состав Приволжского военного округа (ПриВО). Часы эти приглянулись приехавшему в Оренбург с инспекционной поездкой одному из высокопоставленных начальников штаба ПриВО. По его указанию с гауптвахты их сняли (и правильно — зачем арестованному знать время?) и перевезли в Самару, где в то время строился Окружной дом офицеров. Наши областные власти, видимо, серьезно не возражали против их демонтажа. С тех пор историческая реликвия нашего города украшает башню Окружного дома офицеров в Самаре. Такова легенда...

Между тем декоративная башня гауптвахты долгие годы смотрела пустыми глазницами на город и седой Урал. Смотрела до тех пор, пока группе местных жителей, любящих свой город, не пришла мысль изготовить новые куранты. За советом и помощью обратились к местному асу–часовщику Николаю Степановичу Кузнецову. Много ли таких было в нашем городе — точно не знаю. Но мне известно было имя еще одного часовщика–умельца Андрея Куцевалова, любившего возвращать к жизни самые хитрые часовые механизмы, от ремонта которых отказывались многие мастера. Но вернемся к Кузнецову.

Николай Степанович уделил много времени знакомству с устройством различных курантов. Вскоре им были разработаны чертежи деталей будущих часов. Детали для них изготавливала группа оренбургских заводов. Семь колоколов — шесть для перезвона, один для боя, отлили на тепловозоремонтном заводе. Общую сборку поручили слесарю завода «Металлист» Михаилу Васильевичу Шадрину — дяде Мише, как звали его все на заводе. Он был человеком богатырского телосложения, под два метра ростом. Ему поручались самые сложные и ответственные производственные задания, для выполнения которых требовалось не только умение, но и сметка.

Мне довелось работать с дядей Мишей. Помню, как собирал он «узел компенсатора» одного из опытных гидравлических прессов: представьте себе закаленную стальную плиту толщиной миллиметров восемьдесят. В ней тридцать шесть отверстий, в каждом из которых должен перемещаться плунжер, но не свободно, а только при нагрузке на него в четыреста граммов. Положи триста девяносто — плунжер должен стоять на месте. Такое соединение деталей, с такими «жесткими» техническими требованиями можно получить только притирочно–доводочными операциями, чрезвычайно трудоемкими, ответственными, не терпящими поспешности. «Прослабь» хоть один плунжер — весь узел уходит в брак. Видимо, именно поэтому для общей сборки курантов, для их доводки, выбор пал на Михаила Васильевича Шадрина. Он блестяще справился с этим необычным заданием! Сейчас на завод ему на смену пришел его сын Виктор - он начальник отдела технического контроля завода.

Наконец настал момент, когда пустые глазницы башни гауптвахты были закрыты циферблатом новых курантов, сработанных местными умельцами. Часы — маятниковые. В действие их приводят гири, которые поднимаются на двенадцатиметровую высоту. Вес их разный: для хода — 120 килограмм, для боя — 180, для перезвона — 210 килограмм. «Заводятся» они на семь суток, точность хода плюс-минус десять секунд. Диаметр циферблата — почти полтора метра.

Ну а мы, горожане, каждый раз, отдыхая на Беловке или загорая на пляже, слушаем мелодичный перезвон возрожденных оренбургскими умельцами курантов, вспоминаем аса–часовщика Николая Степановича Кузнецова и дядю Мишу с завода «Металлист».

Но тише... Куранты начали перезвон, сейчас начнут «бить»... Остановимся и послушаем их!

P.S. Когда рукопись была сдана в издательство, я встретив человека, стоявшего у истоков возрождения курантов. Юрим Дмитриевич Гаранькин, в те годы председателе горисполкома, рассказал:

— Для того, чтоб здание гауптвахты вместе с вывезенны' ми часами были возвращены городу, обратились к начальни ку Главного политического управления Советской Арми — генералу Епишеву. Здание городу было передано. А вам куранты так и остались в Самаре. По словам генерала, на здании штаба округа для них специально башню поставили. Пришлось изготавливать новые, да еще — в двух экземплярах! Вторые для звонницы предназначались. Все остальное, с небольшими отступлениями в деталях, рассказано в вашей легенде.

В знойной степи строилась крепость, строился и город. Его жителям тягостно было переносить «оренбургский дождик», когда не было спасения от зноя и пыли, когда песок хрустел на зубах...

Военный губернатор граф Эссен первым решился вступить с природой в бой — он потребовал от всех домовладельцев перед своим домом иметь палисадник, а каждому жители «мужского полу», начиная с двенадцати лет, высадитя определенное количество деревьев и ухаживать за ними. За выполнением своего приказа следил очень строго. Но раститя деревья было трудно — городу не хватало воды. Эссен даже подумывал об устройстве водопровода...

Изнуренные зноем и пылью жители тянулись к реке, я живительной прохладе, в Зауральную рощу. Но та была на благоустроена. Эссен приказывает инженеру генерал–майорм Бикбулатову возглавить работы по реконструкция! Зауральной рощи — проложить аллеи, произвести подсадку! деревьев, выбрать и «облагородить» места под общественные пляжи. Его стараниями Зауральная роща вскоре становится любимейшим местом отдыха горожан. И на долгие годы! В выходные и праздничные дни здесь звучала музыка военных оркестров, посетителей веселили специально отобранные солдаты–песенники. Каждое лето «европейский» берег узеньким свайным мостом соединялся с «азиатским». Рядом с мостом была устроена купальня, здесь же выдавались прогулочные лодки. От широкой аллеи, ведущей к Большой поляне, была проложена целая сеть более мелких. И все они солдатами регулярно посыпались песком. Вдоль сохранившейся и поныне Старицы идет аллея, обсаженная деревьями, по преданию — высаженными еще при Эссене. Крутой, обрывистый берег тоже подвергся реконструкции — по нему к Уралу был сделан крутой спуск–лестница. Чуть левее, прямо от Елизаветинских ворот, ныне не существующих, шла лестница, состоявшая из отдельных маршей в шесть–восемь ступеней и промежуточных площадок между ними для отдыха. Остатки этого спуска, сильно поврежденные и в захламленном виде, сохранились и поныне. В годы Великой Отечественной войны он был еще в числе действующих. Женщины и дети, тяжело нагруженные дарами бахчевых и картофельных делянок, поднимались по нему «в гору». Параллельно этой лестнице, чуть правее, шла пешеходная тропа, по которой велосипедисты тянули вверх свою огородную поклажу.

Неоднократно подвергалась реконструкции и набережная, но наиболее это стало заметно тогда, когда местные купцы на нее «глаз положили». Везло, правда, не всем — частые пожары уничтожали все дотла... Говорят, что наиболее удачливым был купец Белов — человек почти неграмотный, но исключительно сообразительный и предприимчивый. Он выкупил залоговые обязательства у вдовы купца–погорельца, прежнего арендатора набережной, разбил цветочные клумбы; рядом со старым спуском, у Елизаветинских ворот, поставил павильон–беседку, где продавались прохладительные напитки — после затяжного подъема они пользовались повышенным спросом: во рту–то становилось сухо! На сваях, прямо над обрывистым берегом, соорудил ресторан с «пятачком» в центре зала; то было место для музыкантов. И дело у него пошло! Прямо от ресторана он проложил еще один пологий спуск без ступенек, змейкой доходивший почти до реки. Этот ресторан дожил до наших дней с укоренившимся у его постояльцев названием — «Поплавок»! Снесли его относительно недавно.

Белов приобретал и дома. И тут же пускал их в «дело» — один из них сдал городским властям под тюрьму. Народ прозвал ее «Беловской». О ней ходила слава, что сбежать оттуда нельзя. Ан нет, оказалось можно! Первыми, кто развеял эту славу, были тридцать два большевика, совершившие групповой побег в декабре семнадцатого. Он был продуман очень тщательно, до примитива был прост, прошел без единого выстрела! Считаю возможным рассказать об этом событии более подробно, тем более что все начиналось в Караван–Сарае.

28 октября 1917 года на заседании Городской Думы выступал губернский комиссар Временного правительства господин Архангельский:

— Господа гласные Думы! В тот момент, когда Временное правительство уже решило вопрос о передаче земель в ведение земельных комитетов, когда вырабатывались определенные, ясные директивы к приготовлению мира на Парижской конференции, волна политического движения большевизма охватила всю Россию. Москва, Казань, Уфа во власти большевиков... Не растерянностью и полумерами мы на это должны отвечать, а объявлением военного положения, дабы малейшие попытки большевиков к захвату власти не могли быть осуществлены. Мы слишком долго находились в периоде политических колебаний, и я, вместе с войсковым атаманом, объявил губернию на военном положении. Я имею поэтому заявить Думе, что здесь определенно попытка к захвату власти большевиками не будет иметь места...

На этом заседании выступил и войсковой атаман Александр Ильич Дутов:

— Граждане! Мне приходится говорить при тяжелых обстоятельствах... Военная власть вручена мне особым совещанием при губернском комиссаре. Приняв эту тяжелую обязанность, я должен заявить, что имя мое на всех перекрестках произносится как имя какого–то диктатора...

Далее войсковой атаман говорил о поддержке казачеством Временного правительства, что оно ждет Учредительного собрания. Свое выступление он закончил следующими словами: «Мы видим нашу многострадальную матушку Россию в изорванном красном сарафане. Она, умирающая, лежит на смертном одре. Осталась последняя надежда на Учредительное собрание. Его надо защищать, но не штыками! Великое народное дело нельзя защищать грубой физической силой! Оно должно стоять на твердом сознании величия его, а такого сознания штыками не взять! Моральная поддержка победит все! Это мы должны всем и везде говорить!» Под аплодисменты присутствующих атаман покинул трибуну.

В этот же день из Москвы в Оренбург приехал Самуил Цвиллинг, который рассказал на гарнизонном собрании о Втором Всероссийском съезде Советов. Собрание открыл председатель РСДРП военной организации Закурдаев. Цвиллинг призвал всех солдат Оренбургского гарнизона переходить на сторону Российской социал–демократической рабочей партии. Его выступление было решено напечатать в газете «Пролетарий», но Дутов закрыл газету, успевшую выпустить всего три номера. Его редактор — Александр Коростелев — был арестован. Через несколько дней по распоряжению войскового атамана закрывается и клуб, где собирались члены местной группы РСДРП. Рабочие на этот арест ответили забастовкой. К Дутову была послана делегация рабочих с требованием освободить арестованных, но... были произведены дополнительные аресты. Создание центрального стачечного комитета, во главе с рабочим главных железнодорожных мастерских Иваном Андреевым, было ответом на этот арест.

В ночь на 11 ноября в город приехал Петр Кобозев. В Караван–Сарае, где размещался первый в Оренбурге Совел рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, 01 сообщает, что в Самаре и Бузулуке формируются отряд! Красной гвардии, предложил создать в Оренбурге Ревком и потребовать от Дутова передать всю исполнительную власт в руки Ревкома. На следующий день в Караван–Сарае открылось собрание представителей воинских частей, рабочих, эсеров, кадетов, меньшевиков. Цвиллинг поставил вопрос: нужен ли в Оренбурге Ревком? Большинством голосов было решено, что Ревком нужен. Он был избран, но 1 работе приступить не успел, так как Караван–Сарай был окружен частями Дутова, почти все присутствовавшие были арестованы. Всю ночь шли допросы задержанных, но к утру 1 камерах второго отделения Беловской тюрьмы оказалось тридцать шесть заключенных. Четверых вскоре выпустили.

Ответом на этот арест была забастовка всех предприятий города. Железнодорожники постановили — в адрес Дутов грузы не пропускать, они задерживались на станциях Бузулука и Ак–Булака. С этого момента события в городе стали нарастать с головокружительной быстротой: в главных же! лезнодорожных мастерских создается штаб подпольно! Красной гвардии, арестованные объявляют голодовку, шта приступает к разработке плана организации побега, 9 де кабря в тюрьме создается тюремный комитет по подготовь побега, формируются четыре боевые группы...

С передачами к заключенным часто приходила восемнадцатилетняя девушка Софья Баженова. Тюремная охрана привыкла к ней, тщательные досмотры передач продуктов прекратились. Вот в них–то в тюрьму было передано пять наганов и две гранаты французского образца. Договорились о взаимодействии со штабом подпольной Красной гвардии. К побегу практически все было подготовлено, как вдруг заключенным стало известно, что в тюрьме готовится «большой шмон» — обыск. Побег оказывался под угрозой срыва, если стража обнаружит оружие...

Ручные гранаты Коростелев спрятал в банках с сахаром, оружие — в коридоре (днем камеры не закрывались и заключенные свободно общались друг с другом). Обыск прошел благополучно...

За день до побега в тюрьму пришли Андриан Левашов и Константин Котов. Окончательно условились о дне побега — 12 декабря в 22 часа. Договорились об условных сигналах: если в день побега заключенным передадут буханку клеба — бежать можно, если табак — значит дело «табак», бежать нельзя! На следующий день «с воли» передали хлеб...

Единственная в отделении печь с плитой находилась рядом с караульным помещением. Заключенные решили испечь беляши, на что было получено разрешение от начальника караула. Для этого из женского отделения привели Марию Макарову, арестованную вместе со всеми, единственную женщину. Все заключенные находились в коридоре. Дмитрия Шишова — рабочего главных железнодорожных мастерских — обрядили попом, он начал «служить» политический акафист:

Каркнула большевистская ворона,
Слетела с Керенского корона —
Поучительно–о!
Придет в Оренбург большевистская чума
И дутовскую власть скосит она —
Поучительно–о!
А дутовский начальник милиции Гамбадзе
Похож на обезьяну шимпанзе —
Положительно–о!

Слушать это собрались почти все заключенные и внутренняя тюремная стража. Боевые группы стали занимать исходное положение — Закурдаев с четырьмя беляшами в руках подошел к плите и стал разжигать ее, но она не разжигалась.

— Эй, вы! — крикнул он, — помогите кто–нибудь, у меня с плитой не ладится!

На помощь подошел Цвиллинг с беляшами в руках, за ним — еще двое. Для вида стали переругиваться между собой: «Черти полосатые! Сами жрете, а нам не даете!»

Первая группа на месте... Остальные сосредоточились в коридоре вокруг охранников. У Цвиллинга в руках «кольт», у Шишова — граната. Входят в караульное помещение, раздается команда: «Руки! Не шевелиться, будем стрелять!»

От неожиданности караул замер. Закурдаев и Попов бросились к винтовкам, вынули затворы. У караульных отобрали наганы, погнали всех в одну камеру. Вторая группа обезоружила внутренний караул, отобрала ремни...

Выписка из протокола допроса тюремной охраны: «Я, Иван Петров Попов, младший надзиратель Оренбургской тюрьмы, 12 декабря был дежурным во втором отделении, где содержались арестованные. В одиннадцатом часу пошел в отхожее место. Там на меня набросилось три арестанта, так как руки у меня были заняты, скрутили меня, забрали наган, номер 7707 с семью боевыми патронами...

/ПАОО, ф.6002, оп.1, ед.хр.ЗЗ/

Вся стража была загнана в одну камеру. Запирая ее, Бурчак–Абрамович присел у двери и сказал: «Хотите жить — не вздумайте толкать дверь, закладываю бомбу!» В руках у него что–то сверкнуло, дверь прикрыл... Стали выходить во двор, а в это время раздался стук в ворота и голос: «Отворяй!» А в будке спал еще один надзиратель, о котором забыли. Обезоружили его, открыли ворота, впустили стучавшего конюха–надзирателя, обезоружили и его. Снаружи беглецов дожидался отряд Красной гвардии.

Из протокола допроса тюремной охраны: «Я, Денис Петров Фурсов, старший надзиратель Оренбургской тюрьмы, 12 декабря 1917 года пришел в третье отделение для проверки наличия арестантов. Но Макаровой здесь не оказалось — она еще находилась во втором отделении, где находилась днем, а на ночь ее переводили в женское отделение. Поэтому я пошел за Макаровой. Заключенные гуляли по коридору. Потом я сел с надзирателями и стал дожидаться Макарову, которая ужинала вместе со всеми. Прошло минут десять, как вдруг на нас набросились. У меня из кобуры выхватили мой наган № 34383...»

Около 24 часов в отделение зашел начальник тюрьмы Крюков Сергей Петрович (возможно Кучеров — фамилия написана неразборчиво). Его поразила тишина в отделении, и лишь из одной камеры доносился какой–то неясный гул. Бросился к ней, рывком распахнул дверь. И первое, что он увидал — группу прижавшихся к стене охранников, закрывших головы руками, с ужасом смотревших на него. Один из них, осмелев и показывая на дверь трясущимися руками, произнес: «Бомба!»

Крюков нагнулся и от дверного косяка с пола поднял свеклу, в которую была воткнута стреляная гильза...

Напротив сыскного отделения, по Воскресенской, 146, возле дома прогуливалась женская фигура, укутанная в пуховой платок. К ней подошел мужчина и спросил, где здесь дом 146?

— А–а! Это вы! Все готово? Я жду!

— Ждите, сейчас будут! — и мужчина ушел. Через некоторое время в дом к Софье Баженовой вошло восемь человек беглецов. В доме долго еще не смолкал смех, сопровождавший воспоминания об эпизодах разоружения охраны.

Здесь следует сделать еще одно отступление и сослаться на воспоминания Ивана Ивановича Коржеманова, старого члена партии, отбывавшего 14 лет «срок» в местах весьма отдаленных:

— Был я тогда мальчишкой. Сижу дома. Вдруг к нам кто–то постучал в дверь. Открыл. В дверь входят два дутовских милиционера — полиции тогда уже не было. За отцом, наверное, — мелькнула мысль. Оглядываюсь, а отец сидит и смеется!

— Что, Ванюша, не узнал? — спросил он.

Я пригляделся, а это наш сосед — дядя Данилов, переодетый в форму дутовского милиционера! Да еще кем–то был загримирован...

До 1969 года имя гримера широкой общественности известно не было. Его установили следопыты Оренбургского станкостроительного техникума.

Был в Оренбурге такой парикмахер — Семен Клейнерман. Держал он свою парикмахерскую на пересечении улиц Советской и Постникова. И в наши дни там парикмахерская. Вот с ним–то и договорились члены подпольного стачечного комитета, что он загримирует бежавших. Свое обязательство он выполнил. Ни один из бежавших и им загримированных опознан и задержан не был...

С тех пор прошло много лет. Узнал я, что Белов не только скупал дома, арендовал набережную, но и принимал заказы на строительство весьма солидных зданий. Так, при непосредственном его участии, в городе было выстроено здание семинарии, больше известное жителям как летное училище, в котором обучался летному мастерству Юрий Гагарин. Белов был и совладельцем одного из кирпичных заводов в городе.

До сих пор стойко держится в народе название бульвара «Беловка». Название «бульвар имени Свердлова», равно как и другие, которые могут быть присвоены этому месту позднее, думаю, в народе не приживутся. Беловка есть Беловка, так же как Дюма есть Дюма!

Некогда на Беловке стоял обелиск в честь освобождения Оренбурга от воинского постоя — весьма обременительного для домовладельцев закона. Сейчас его нет. Не сохранился и рядом стоявший павильон, где продавались прохладительные напитки. Старый спуск, бравший свое начало от снесенных Елизаветинских ворот, превращен в кучи мусора и практически разрушен. От пологого спуска к Уралу, начинавшегося от «Поплавка», следа не осталось. А как благодарны бы были люди пожилого возраста, инвалиды, люди, страдающие одышкой, если б он был восстановлен!

Как хотелось бы мне, коренному оренбуржцу, чтоб Беловка и Зауральная роща возродились бы вновь! Чтоб они снова стали местом массового отдыха горожан! Чтоб, как и в прежние годы, вдоль центральной аллеи, ведущей на Большую поляну, и вокруг нее работали бы передвижные буфеты, стояли бы бочки с квасом и пивом, чтоб все это продавалось по доступным народу ценам. Чтоб там было бы все, но без водки! В те годы продавать ее в роще было не принято! Вы согласны со мной?

Третье столетие женщины Оренбуржья вяжут теплые платки, легкие паутинки, палантины и другие замечательные пуховые изделия.
Некоторые историки утверждают, что родоначальницей этого удивительного, уникального ремесла была жена Петра Ивановича Рычкова – первого члена-корреспондента Российской Академии наук, историка и исследователя, «колумба Оренбургской губернии». Но именно Петр Иванович одним из первых заинтересовался оренбургскими козами, их шерстью и пухом. Рычков побывал у многих пастухов, изучил диких и домашних коз, посмотрел в быту козоводов примитивные образцы изделий из шерсти и пуха. А потом в специальном докладе Академии наук высказал предположение «извлекать еще новую выгоду из коз» - вычесывать пух и вязать из него предметы одежды.
В «Трудах Вольного экономического общества» за 1766 год П.И. Рычков опубликовал исследование «Опыт о козьей шерсти» Он предлагал организовать в Оренбургском крае пуховязальный промысел, который будет во благо населению и России. Однако в то время к его голосу не хотели прислушаться.
Но Рычковы не оставили задуманное дело. Терпеливо и бескорыстно приучала местное население к пуховязанию Алена Денисовна. В гостеприимном доме Рычковых, живших в селе Спасском Бугульминского уезда, собиралось много казачек, и все они осваивали новое ремесло. Однажды мастерицы связали особо удачные платки – белые ажурные «паутинки». Их было решено показать в самой столице. И через некоторое время Всероссийское Вольное экономическое общество выразило вязальщицам благодарность, а Алена Денисовна Рычкова получила награду – золотую медаль! Было это 20 января 1770 года.
И стали с легкой руки Алены Денисовны прясть и вязать оренбургские казачки от Орска до Оренбурга – во всех станицах. Из рода в род передавались от матери к дочери секреты мастерства, приемы работы, узоры платков – самобытные и неповторимые. Девочек с семи лет учили этому замечательному искусству.
А как это непросто – связать добротный платок! Надо уметь содержать и пасти особых – оренбургских пуховых коз. В феврале-марте женщины заботливо вычесывают гребнем длинный пух и долго-долго перепускают его на редком и частом гребне, отделяя волокно от охлопков. А перед этим еще и волосок к волоску все волокно из пуха выбрать нужно…
Мастерицы сворачивают пух в кудельки, прядут на веретенке: чем тоньше нить, тем меньше веретенки – не больше вершка. Потом ссучивают нити, сматывают их в клубки – и можно приступать к вязанию.
Долог путь от пуха к клубочку, от клубочка к платку. Вяжут его на стальных спицах, и кажется, сама душа женщины вплетается в узоры тонкой паутинки или жаркого пушистого платка.
Больше 250 часов трудится над платком мастерица! По труду, да качеству и цена платка – большая цена, но красоту и пользу деньгами не измерить…
В XIX веке в России промыслу, разведению оренбургских коз уделялось мало внимания, хотя слава наших пуховых изделий давно имела мировое признание. А тем временем зарубежные деловые люди, оценив дороговизну изделий из козьего пуха, попытались создать свою пуховязальную промышленность. В 1824 году козий пух, закупленный в Оренбургском крае, направлялся для переработки во Францию, где фирма «Боднер» выпускала красивые шали под названием «каша» и получала за это невиданную прибыль. В эти же годы английская фирма «Липнер» организовала крупное предприятие по выработке пуховых платков серии «Имитация под Оренбург».
Однако заготовка и транспортировка пуха за многие тысячи километров дорого обходилась западным бизнесменам. И тогда они решили приблизить к себе сырьевую базу – попытались вывезти и развести у себя оренбургских чудо-коз. И вывезли – в Англию, Францию, Южную Америку, Австралию… Только предприятие это не увенчалось успехом: козы через несколько лет превратились в обычных, стали «терять» драгоценный пух.
Однажды казачка Ускова обратилась к губернатору Оренбурга с письменным прошением отправить на всемирную выставку в Англию ее пуховые платки. Губернатор удовлетворил просьбу, и вскоре шесть платков предстали на выставке с подписью: «Изделия сего рода производятся ручной работой повсеместно в Оренбургском крае». Перед закрытием выставки все платки были раскуплены. А спустя несколько месяцев представитель казачьего войска доставил и под расписку передал вязальщице Марии Николаевне Усковой медаль Всемирной выставки «За шали из козьего пуха» (Лондон, 1862 г.), диплом и 125 рублей серебром.
Оренбургский пуховый промысел пережил и неласковые дни, когда из-за крушения системы сбыта в ранние советские времена продавать платки стало толком некому. А в это время одаренные народные умельцы, художники-самородки, искусные вязальщицы томились в неизвестности и прозябали в нищете!
В ответ на это в начале прошлого века пуховязальщицы стали объединяться в артели и товарищества. А в 1938 году на базе кустарных производств усилиями государства был создан Облпухтрикотажпромсоюз, впоследствии переименованный в комбинат оренбургских пуховых платков. Через 20 лет, в 1958 году, оренбургские ажурные и пуховые платки завоевали серебряную медаль от международной выставки в Брюсселе. И на выставках в Монреале (Канада), в Японии восхищали своей непревзойденной мастеровитостью и красотой всех посетителей.

10 мифов об Оренбургском пуховом платке

Миф 1. Оренбургские пуховые платки всегда носили только женщины.

По одному из преданий первые прибывшие на Урал русские переселенцы были удивлены легкой одежде калмыкских и казахских джигитов, скачущих по бескрайним степям бывшей Киргиз-Кайсацкой Орды. Секрет противостояния лютым морозам оказался необычен: в качестве подкладки под свои легкие одежды они использовали платки, связанные из козьего пуха.
Так что, вполне возможно, что первыми, кто надел оренбургский платок, были мужчины. Однако платки в то время были "глухой вязки” без узоров. Женская эра оренбургского пухового платка началась с того времени, когда за дело взялись русские казачки, и восхитительные узоры стали неизменным атрибутом оренбургского пухового платка.

Миф 2. Новые оренбургские пуховые платки - мягкие, теплые и пушистые.
Если новый платок - теплый, мягкий и пушистый, а пух словно свисает с изделия, в руках у вас, скорее всего, пуховый платок не самого высокого качества: пух может скоро весь вылезти, останутся только х/б-нитки, так как платок расчесан гребнем. Настоящий оренбургский пуховый платок - поначалу нераспушенный. Он словно бутон прекрасного цветка становится прекраснее только распускаясь. Его лучшие свойства проявляются лишь через некоторое время, а не тогда, когда он только сошел со спиц.

Миф 3. Все оренбургские пуховые платки проходят через кольцо.
Пуховые платки бывают различных видов. Это могут быть шали с кистями, платки теплой или ажурной вязки. Пуховые шали рассчитаны в большей степени на практичность - если важно, насколько теплым будет изделие, нужно выбирать шаль: она однозначно не пройдет через кольцо, зато очень теплая. Через кольцо проходят только пуховые платки ажурной вязки. За свою изумительную легкость они получили название "паутинки”. Они также могут сохранять тепло, но в первую очередь они ценны красивым узором. Также проходят через кольцо и палантины. Например, палантин при размерах 170х55см может весить менее 50 грамм. Следует отметить, что не все палантины и паутинки проходят через обручальное кольцо - многое зависит от качества используемого пуха, мастерства вязальщицы и размера изделия.
Кстати, помимо прохождения в кольцо "шиком” у пуховязальщиц считается, чтобы изделие помещалось в гусиное яйцо.

Миф 4. Пуховые платки - только для пожилых женщин.
Нередко встречается мнение, что оренбургские платки одевают только пожилые,

нуждающиеся в тепле. На самом деле, это неверно: если пуховые шали действительно одевают в основном женщины в зрелом и пожилом возрасте, то оренбургские пуховые паутинки и палантины носят фактически только молодые девушки. Изумительно нежные, легкие и красивые палантины и паутинки подчеркивают женскую красоту. Как правило, выбирают изделия белого цвета, которые смотрятся особенно хорошо.

Миф 5. Пуховые платки связаны из шерсти.
Откуда появился этот миф, неизвестно: даже само название "пуховый платок” говорит о том, что он связан из пуха. При этом используется не птичий, а козий пух - особый подшерсток у коз, который получают, как правило, вычесыванием козы (”причеши козу - получи пух”). Козий пух обладает особыми свойствами и ценится намного выше, чем обычная шерсть.

Миф 6. Пуховые платки связаны на 100% из пуха.
Бывает, что люди, купившие пуховый платок и обнаружившие в нем вискозу, шелк или хлопчатобумажные нити, возмущаются, начинают утверждать, что это подделка, состоящая из синтетики. Однако особенность пухового платка в том, что на 100% из пуха его связать нельзя: изделие в этом случае "скатывается” и служит весьма непродолжительный срок. Чтобы этого не произошло, пряжа должна состоять не только из пуховых нитей, но и из "основы”, то есть хлопчатобумажных, шелковых или вискозных нитей - в этом случае платок прослужит долго: основа придает изделию прочность, пух - тепло и изящность. Однако доля основы должна быть относительно небольшой.

Миф 7. Оренбургские платки - только из пуха оренбургских пуховых коз.
Действительно полтора века назад оренбургские пуховые изделия вязались исключительно из пуха коз оренбургской породы. Данный пух является возможно лучшим в мире и аналогов не имеет: иностранцы пробовали вывозить оренбургских коз и в Европу, и в Южную Америку, но наши козы, оказываясь вне уральского морозного климата, сразу теряют все свои лучшие свойства. Поэтому Оренбургский регион - фактически единственно возможная для них среда обитания. Особенность пуха - в его изумительной нежности. Другие виды пуха (например, волгоградский) имеют иные качества и также используются оренбургскими пуховязальщицами - как правило, теплые платки вяжутся с помощью него. Также используется ангорка (происхождение ангорки покрыто мраком: кто утверждает, что это козий пух, кто - овечий или кроличий, некоторые вязальщицы говорят, что это не пух, а шерсть). Однако неверно то, что волгоградский пуховый платок и оренбургский пуховый платок, связанный из волгоградского пуха, - одно и то же. Особенность оренбургского платка - в самом вязании. Веками вяжут оренбургские вязальщицы пуховые изделия, и тонкость и качество пуховязания, а также сложность узоров - отличительные признаки оренбургского пуховязального промысла.

Миф 8. Все оренбургские пуховые платки - исключительно ручной работы.
70 лет назад в Оренбурге была основана Фабрика пуховых платков, до сих пор являющаяся единственной в Оренбургском регионе. Среди мастеров цехов были вязальщицы с известных "пуховых” деревень, привнесшие лучшие качества в фабричное вязание изделий. Недаром, пуховязальщицы, как правило, с уважением относятся к фабричной продукции. Среди преимуществ отмечают сложность наносимых узоров, возможность вышивки на шалях, хорошо связанную серединку, тонкость палантинов и паутинок. Однако бесспорно и то, что фабричная работа уступает качественной ручной работе почти по всем параметрам, начиная от качества пуха, заканчивая качеством вязания.
Некоторые пуховязальщицы также, бывает, используют машинное прядение пуха и машинную вязку серединки платков. Настоящая ручная работа состоит из ручного прядения пуха, ссучивания пуха с основой и непосредственно ручного вязания. Такой процесс занимает от 2 недель до 1 месяца и больше. Естественно, такие платки имеют самое высокое качество.

Миф 9. Оренбургские пуховые платки вяжут только в Оренбурге.
Пуховые изделия вяжутся не только в Оренбурге, но и во всей Оренбургской области. Более того, лучшие вязальщицы живут, как правило, не в Оренбурге, а в деревнях с вековыми традициями пуховязания. Хотя в Оренбурге, конечно, пуховязальный промысел также находится не на последнем месте.

Миф 10. Настоящие оренбургские пуховые платки можно купить только в Оренбурге.
Стандартная картина: когда в Оренбург прибывают иногородние посетители, первое, о чем появляется мысль, - где бы купить оренбургский пуховый платок. Гостей ждут с радостью на вокзале, предлагая им мягкие пушистые платки. Если гость, выдержав соблазн, добрался до Центрального рынка, ему последует аналогичное предложение. Получается, что почти все гости покупают изделия ручной работы либо на вокзале, либо на базаре. Проблема - в том, что как раз в этих местах изделия продаются, как правило, низкого качества.
Лучше всего покупать пуховые платки в деревнях области или же в том же Оренбурге, но у тех пуховязальщиц, о которых отзываются хорошо, или же в магазинах, торгующих фабричной продукцией. В то же время в других регионах оренбургские пуховые платки купить тоже можно - для этого достаточно посетить выставку "Оренбургский пуховый платок”, которая постоянно разъезжает по всей России. Можно также заказать платки через интернет-магазины. Крупнейшим из таких интернет-магазинов является Palantin.ru. В последнее время открываются и другие интернет-магазины. Непосредственно продажа в интернете пуховых изделий, насколько нам известно, началась в далеком 2000 году.

Чем оренбургский пуховый платок отличается от всех остальных

1. География. Легендарные оренбургские пуховые изделия вяжутся по всей Оренбургской области, насчитывающей 35 районов и 12 городов. Этим обусловлено разнообразие оренбургских платков: "Желтинцы "ландышей” не вяжут”, - авторитетно может заявить вязальщица из села Желтое Оренбургской области. Различия в узорах, в тонкости изделий, в используемом пухе - не то, что каждый район, а каждое село может иметь свои традиции: желтинские платки неизменно покоряют выставки, а, скажем, никитинские по толщине и ажурности по праву считаются "исключением из всех пуховязальных правил”…

2. Узоры. Казалось бы, зачем было в XVIII веке тратить время на узоры при вязании в глухой российской провинции? Но русские казачки решили иначе и явили миру рождение знаменитого оренбургского платка. С тех пор узоры на платках - фирменная марка Оренбургского региона. Веками выработаны классические узоры, приводящие в изумление иногородних гостей.

3. Тонкость. Оренбургские платки различаются по тонкости: есть как толстые чрезвычайно теплые изделия, так и восхитительно легкие и тонкие. За свою изумительную тонкость ажурный платок получил название "паутинка”. Иной раз, боязно до нее дотронуться - кажется, вот-вот порвется. Но тем и славны оренбургские платки и паутинки: это не столько сувениры, сколько практичные изделия, готовые служить десятилетиями для своей хозяйки.

4. Пух. Такого пуха нет нигде. Ни в Ирландии, ни в Тибете, ни в Южной Америке. Знаменитый оренбургский пух. Именно за ним еще век назад приезжали иностранцы в далекие оренбургские земли. Коз вывезти не получалось: и в Европе, и в Южной Америке они быстро теряли все пуховые свойства. Оставался единственно возможный выбор: либо закупать пух, либо покупать готовые изделия. Оренбургский пух достаточно капризен и требует тщательного перебора. На вид кажется, что из такого пуха никогда не может получиться и подобия оренбургского платка. Но в умелых оренбургских руках неказистый на вид пух преобразовывается в изумительное изделие. Нежность, тонкость, легкость - недаром оренбуржцы считают пух своих коз лучшим в мире. Сейчас оренбургские мастерицы используют и другие виды пуха (волгоградский и ангорский) - в умелых руках и этот пух преобразовывается в истинное оренбургское изделие. И все же именно платки и паутинки из классического оренбургского пуха - неизменные эталоны высшего качества.

5. История. Более двух веков насчитывает история оренбургского платка. Сложно найти регион, где пуховязальные традиции были настолько велики. Благодаря русским казачкам платок обрел главные свои свойства: легкость и тонкость. За счет же усилий вязальщиц татарских районов Оренбургской области изделие вознеслось до еще больших высот, обретая новые очертания. Так, казалось бы недавно, всего полвека назад, связанные зубчики стали уже обязательным атрибутом для всех изделий ручной работы. Оренбургский регион, находясь на стыке культур, дал возможность промыслу вобрать в себя знания и умения разных народов.

6. Награды. Есть ли в России промысел, который бы приносил международные награды простым деревенским жителям? Как ни странно, именно оренбургский промысел является таковым. Еще 1-2 века назад оренбургские изделия удостаивались не только высоких российских, но и международных наград, что и по тем временам казалось из ряда вон выходящим явлением.

7. Orenburg Lace Shawl. Оренбургские изделия - фактически единственный российский промысел, который известен широкому кругу вязальщиц за рубежом. Orenburg Lace Shawl - платок пробуют вязать и в Австралии, и в США, и во многих других странах. Это классика. Во всем мире встречаются книги по вязанию, где даны схемы вязания оренбургского платка. И иной раз совершенно удивительно увидеть где-нибудь в Мельбурне связанный платок с до боли знакомым узором. Слава оренбургского платка была огромной еще в царские времена. Что говорить, если в Англии выпускали платки с пометкой "Имитация под Оренбург”…

8. Известность в России. Оренбургский платок - единственное изделие российских промыслов, упомянутое в песне, ставшей широко известной. Конечно написать стихи к песне их автор, Виктор Боков, мог только в Оренбурге и только после покупки настоящего оренбургского платка. И до сих пор оренбургские платки приводят в восторг: Валерия сравнивает их с лучшими марками одежды, Fergie визжит от восторга, даже Дима Билан с удовольствием гладит легендарные изделия. Старшее поколение ценит тепло, молодое же изумляется, что "старый советский” бренд изумительно красив и моден.

9. Фабричные изделия. Редкий промысел доходит до фабричного уровня. Это признак класса. Более 70 лет работает Оренбургская фабрика над вязанием пуховых изделий. Их изделия с удовольствием покупают как в Оренбурге, так и далеко за его пределами. Так, интернет-магазин оренбургских пуховых изделий Palantin.ru, как ни странно, свою деятельность начинал именно с фабричного производства. И лишь не так давно крупнейший оренбургский интернет-магазин стал предлагать россиянам настоящую ручную работу. Фабричные изделия покупают и знаменитости, и администрация Оренбурга для подарков высоким гостям.

10. Подделки. Как ни странно, это лишь очередное доказательство известности и высочайшего класса. На плохой неизвестный товар подделки делать бессмысленно. Поэтому наличие подделок даже делает честь оренбургскому промыслу. Такие изделия продаются по всей России и даже далеко за ее пределами. Ну как может быть "настоящим оренбургским платком” изделие за 20 долларов, продаваемое в США уже с наценкой за транспортную перевозку, растаможивание, накладные расходы, налоги и прибыль посредника? И тем не менее даже нам раз пришло письмо из Нидерландов, в котором говорилось, что в США оренбургские платки покупать дешевле, чем в Оренбурге. Самое печальное, что именно там иностранцы и собрались закупаться. Слава оренбургского платка быстро испарится с таким подходом. Конечно, всегда есть возможность купить настоящие изделия - можно приехать в Оренбург или, скажем, купить через Palantin.ru, или, быть может, найти магазин с оригинальной продукцией. И все же: подделки - показатель класса. Подделки могут быть на Rolex, Parker и Orenburg Lace Shawl! На плохой товар подделок не бывает.

«Если смотреть на поверья народа вообще, как на суеверие, то они не менее того заслуживают нашего внимания, как значительная частица народной жизни»

В. ДАЛЬ «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа»

Богатые дичью и рыбой, дарами природы и нераспаханными землями, необъятные просторы Южного Урала долгие годы были надежным убежищем «беглых» людей, оседавших в этих краях, начиная с пятнадцатого века. Они занимались земледелием и скотоводством, порой не гнушались совершать набеги на проходившие мимо караваны «хивинцев» — так в те времена называли здесь азиатских купцов, проложивших караванные тропы с Востока на Запад.

Исторически сложилось так, что река Яик стала восточной границей русского государства, на которой не было охраны и кордонных постов. Через нее свободно проходили не только караваны восточных купцов, но и воинственные орды кочевых племен. Для осевших здесь россиян проходы эти не всегда были безболезненны — они подвергались грабежам, угонялся их скот, забирались в полон для ханских гаремов девушки и женщины. Чтобы своевременно оповестить местных жителей о надвигавшейся опасности, на вершинах местных гор выставлялись наблюдатели — заметив приближающиеся столбы пыли и заподозрив опасность, они поджигали дымные костры. Завидев сигнал тревоги, жители покидали насиженные места, прятали скот, скрывались в заранее подготовленных для этого местах. А пункты тревоги стали называться «маяками». Так, у многих населенных пунктов нашего края остались исторически сложившиеся названия: гора Маяк или гора Маячная.

Как считают местные историки–краеведы, первый, кому пришла мысль основать в этих местах форпост русского государства, был Иван Иванович Кириллов. Именно ему 18 мая 1734 года императрицей Анной Иоанновной, до которой дошли слухи о богатствах этого края, выдается инструкция «Об основании в устье реки Орь, впадающей в Яик–реку, города, которому именоваться впредь Оренбурх»!

Больше года потребовалось царскому посланцу, чтобы достичь этих мест. Со всей поспешностью 15 августа 1735 года на горе Преображенской закладывается крепость Оренбург. То было первое «зачатие» будущего города. Приближалась зима. В этих условиях крепость сооружалась слишком поспешно — крепостных сооружений тогда возведено не было. Для гарнизона зимовка оказалась весьма тягостной — кончались продукты, а доставить новые было почти невозможно. Было принято решение отправить из крепости в Сакмарский городок около восьмисот человек. Но дошло туда лишь двести двадцать три человека — остальные погибли от голода и морозов.

Вскоре Кириллов умер. На его место назначается Василий Никитич Татищев. Он решил, что место для закладки города было выбрано неудачно. Сообщение с центром было затруднено, половодьем затапливались большие площади. Он предлагает перенести город на новое место — при урочище Красная Гора. Работы на горе Преображенской были приостановлены. Позднее на этом месте вырос город Орск.

Меж тем Татищев «со командою» прибыл к урочищу Красная Гора и развернул работы по возведению Оренбурга на новом месте.

То было «второе зачатие» города! Но и оно не привело к долгожданным «родам» — по доносу о злоупотреблениях Татищев был вызван в Сенат и назад больше не вернулся, несмотря на то, что был полностью оправдан.

Следующим начальником экспедиции был назначен Иван Иванович Неплюев. Прибыв на место, он пришел к выводу, что и второе место для строительства города выбрано неудачно. О чем он сообщил в Сенат.

15 октября 1742 года Неплюев получает Сенатский указ «о нестроении Оренбурга при урочище Красная Гора и перенесении его на место, именуемое Бердск». Закладка города переносится в третий раз!

А в урочище Красная Гора казаками позднее была поставлена небольшая крепость–застава, ныне деревня Красногор.

Существует предание, что в обрывистых кручах Красной Горы казаками были вырублены вместительные пещеры–схороны. Хорошо замаскированные естественной растительностью, схороны служили надежным убежищем казачьим пикетам «со конями». Из них велось постоянное наблюдение за азиатской стороной, за перемещениями кочевых племен.

«Хивинцы», планируя набег на русскую сторону, конечно же, знали о казачьих пикетах, но вот где они находились — не всегда. Приходилось постоянно вести разведку мест расположения русских «схоронов»; при этом они проявляли незаурядную сметку — надуют бурдюк и пускают его по течению вплавь. Держась за него, плыл замаскированный «хивинец», на бритую голову которого часто надевалась баранья голова. Долго казаки не могли понять, как их противнику удается избегать ловушек и засад. Потом сообразили! А произошло это, говорят, вот как.

Как–то сидевший в засаде пикет заметил, что по реке плывет вздувшаяся туша дохлого барана. На стремнине ее движение внезапно замедлилось. Ничего не подозревавший дозорный бросил в тушу пику, привязанную веревкой к дереву. Сильно удивился казак, когда увидал, как подпрыгнула в воде «туша», а от нее к противоположной стороне поплыл бритоголовый «хивинец». С тех пор, заметив в реке плывущего «дохлого барана», казаки не стреляли в него, не бросали казачьих пик, а шли следом, маскируясь в прибрежной растительности, дожидаясь, когда либо бурдюк приблизится к берегу, либо когда лазутчик выйдет на берег; тогда бросались на него и брали в плен. Уплыть «дохлому барану» к другому берегу не давали.

В этих местах мне довелось побывать в 1972 году. Местные старожилы показывали места, где, по преданиям, под Красногором в засадах сидели казачьи пикеты. К большому сожалению, до наших дней ни один из таких схоронов не дошел.

Об этой легенде я рассказал Аксенову — бывшему преподавателю нашего педагогического института. Склонив голову набок, улыбнулся и в свою очередь поведал легенду, связанную с основанием нашего города.

19 апреля (30–го по новому стилю) 1743 года Оренбург закладывается в третий раз на месте, выбранном Неплюевым. Команда строителей–солдат, прибывших из Самары, была подчинена генерал–инженеру Штокману. Копая рвы и котлованы, они часто находили в них человеческие скелеты и кости — чьи–то захоронения. Дело–то было вот в чем: когда–то, в незапамятные времена, гора Маяк под Оренбургом носила название Ак–Тюбай, что в переводе с казахского означало «Белый стол». Ногайский хан Басман это место выбрал для своей стоянки — с него открывался прекрасный вид на бескрайние ковыльные степи, лежавшие между Сакмарой и Яиком. Отсюда было удобно подавать сигналы тревоги или сбора: разведешь на вершине костер — столб дыма издалека был виден...

Легенда сказывает, что откочевал он сюда аж из Крыма, вместе со своею ордой, спасаясь от моровой язвы. С ним вместе пришли сюда и два его мурзы — Алтакар и Битюряк. Как это в жизни часто бывает, между ними возникла вражда. Хан Басман принял сторону Битюряка. Обозленный мурза Алтакар ушел от своего повелителя вместе со своими приверженцами. Началась междоусобица, приведшая к кровавой трагедии...

Алтакар оказался не столько сильнее, сколько хитрее своего недавнего повелителя. В нескольких верстах от Ак–Тюбая необъятную степь пересекал обрывистый, широкий и глубокий овраг. Вблизи него и выбрал место для стоянки Алтакар. Однажды его лазутчики донесли, что хан готовит на них набег: воины там оттачивали сабли, перетягивали тетивы на луках. Женщины помогали мастерить стрелы, укладывали их в колчаны.

Собрал своих приверженцев Алтакар и сказал, что в степь дальше уходить нельзя. Догонят — всех перебьют. В открытый бой вступать тоже нельзя — слишком силы неравны. Однако не все потеряно и не все безнадежно. Как только стемнеет, мы сделаем вот что...

Стемнело. С вершины Ак–Тюбая четко были видны костры, разложенные в становище непокорного мурзы, в нескольких верстах от глубокого оврага. Басман собрал воинов и отдавал им последние перед боем указания... Спустя какое–то время приближающийся топот копыт и устрашающие крики нападавших разорвали тишину летней ночи. Но вдруг... раздалось жалобное ржание и хрип коней, стоны нападавших. Передовой отряд хана почти весь погиб в овраге.

Узнав о готовящемся набеге, хитрый мурза перенес свою стоянку на другую сторону, а на дне оврага скрытно установил колья, после чего на прежнем месте развел костры. Взбешенный неудачей и гибелью своих воинов, Басман на сабле поклялся отомстить своему противнику...

Меж тем воины Алтакара под покровом темноты отошли вглубь ковыльной степи, ближе к каменистой круче Яика, на прежнем месте оставив только своих дозорных. Они–то и рассказали, что Басман весь день занимался погребением воинов, извлеченных со дна оврага...

Недалеко от берега реки, где ковыль был самый густой и доходил до плеч воина, как гласит легенда, непокорный Алтакар подготовил своему бывшему повелителю еще одну ловушку. Кто–кто, а он знал, что хан постарается отомстить за гибель отряда!

— Сделаем так, — наставлял своих помощников хитрый мурза, — ты, Асхат, возьмешь с собой стариков, женщин, детей. Пройдете от тех кустов к вон тому холму. В ковыле оставьте после себя следы, не очень явные, но чтоб с коня их всаднику было бы видно. Ты, Фарид, отберешь наших батыров и к вечеру соберешь на берегу реки. А сделать вам надо будет... Но об этом я скажу вам там, на берегу. И если Басман снова попадет в западню — наши силы не только сравняются, мы будем сильнее, мы разобьем их!

Несколько дней подряд батыры Алтакара под покровом темноты с обрывистой кручи Яика перетаскивали глыбы камней в ковыльную степь, ими опоясав свою стоянку. И снова воины хана попали в ловушку — ковыль скрыл подготовленный «сюрприз» — кони на всем скаку налетев на разложенные глыбы камней, переплетенных жердями, ломали ноги, давили своих всадников...

В жестоком бою Алтакар разбил своего повелителя, сам Басман в этой схватке был убит и вместе с павшими в том бою был похоронен, как говорят, на том самом месте, где начинал закладку Оренбурга генерал Штокман. Мурза же вместе со своими приверженцами откочевал куда–то к югу. Там и затерялись его следы...

Говорят, что во времена Рычкова на крутом берегу Яика не только сохранились остатки того кладбища, но еще оставались развалины знака, выложенного из уральских глыб в честь той победы.

Суеверные солдаты-строители и насильно привлеченные к строительству города тептяри, черемисы и бобыли меж собой говаривали: «На костях учрежденный град — покою знать не будет!»

«Стройка сия греховна! — вторили им другие. — Бежать отсель надоть!» Не выдержав каторжного труда, под влиянием суеверных представлений о недопустимости строительства града на костях человеческих, многие бежали. Скрывались в бескрайних киргизских степях. Ловили их специально созданные команды. Неплюев разрешил им беглецов грабить, скот отнимать, жен и девок на усладу брать в собственность.

Таким образом, согласно легенде, наш город был основан на костях воинов кочевого племени. Проходя по улице Выставочной, на которой расположено здание бывшей ВДНХ, а ныне — зал Областной филармонии, глядя на телевизионную вышку и здание райвоенкомата, постоянно вспоминаю, что когда–то здесь находилось первое городское кладбище, что где–то здесь покоился прах моего деда Александра, выброшенный в неизвестном направлении строителями этого района города. Выброшенный вместе с тысячами лежавших здесь костей наших предков...

Такая же участь постигла и монастырское кладбище, и кладбище, расположенное между улицами Терешковой и проспектом Победы, Рыбаковской и 4–й горбольницы. В годы войны здесь шумел «толкучий» рынок — на могильных холмиках местные «купцы» раскладывали свой незатейливый товар. Говорят, что уже в наши дни была сделана еще одна попытка начать снос еще одного городского кладбища с организацией на том месте сквера! Кощунство не состоялось!

Вспоминая это предание, невольно думаешь, как велика преемственность взглядов на прошлое у некоторых наших архитекторов и градостроителей: строить город и его районы на костях умерших...