Ворота в княжеский терем содрогались от ударов богатырского кулака.

- Открывайте, пьяницы! Богатырь пришел! – раскатистый бас Ильи гремел по всему княжескому двору.
- Пущать не велено. Вакансиев нету! – блеял дьяк богатырского приказу по последней придворной моде обривший голову и обзаведшийся жидковатым пока, но все же оселедцем.
- Открывайте, я сказал! Ворота порушу!
- Князем не велено муромчан на богатырскую службу принимать!

Раздался скрип, переходящий в визг и треск – ворота не выдержали и, поднимая облака пыли, с грохотом рухнули во двор. Из облака пыли протянулась огромная ручища и, схватив дьяка за оселедец, начала волтузить им справа налево и обратно.

- Как не велено?! Почему не велено?!
- Г-главный волхв запретил… ради чистоты расы. Да, пусти ж ты меня, чурка нерусская – убьешь ить – голова отвалится.

Илья отпустил дьяковы волосы и вытер ладонь об штаны. Воспользовавшись паузой дьяк быстро ретировался в сторону детской. Очевидно, звать дружину на подмогу.

Илья приложил руку к бровям и огляделся. Двор князя русского пребывал в запустении, многие строения покосились, повсюду была грязь, ходили бродячие собаки. Но самое странное было не это. Самым странным, даже пугающим были шляющиеся повсюду половцы и развешанные на бельевых веревках белые плащи с красными крестами. Народ весь был какой-то злой, люди не носили нормальных причесок, а все почти поголовно брили головы и носили оседельцы. Никто не работал. На Илюхины шевелюру и бороду смотрели с неодобрением.

- Кацапня понаехала… - Бородищу себе какую москаль отрастил – Да… далеко им в еще до настоящей-то Европы… - слышалось из медленно собирающейся толпы.
- Кня-а-а-азь! – задрав голову, заревел Илья – Кня-а-а-азь! Красно Солнышко! Владимир Святич!
- Илюшенька? Ты? – донеслось из терема – Не шуми – сейчас спускаюсь!

Князь Владимир Красно Солнышко показался на крылечке терема. Выглядел князь по дурацки. Во-первых, князь был лыс и оселедец из трех-четырех волосин впечатления не производил. А во-вторых, побрив бороду, князь выставил на обозрение некоторое количество лишних подбородков.

- Илюшенька! Здравствуй родной! Как доехал? К нам надолго ли? По делу или как?
- Соловья-разбойника привез.
- А и где?
- К седлу приторочен. Я слышал ты награду за него обещал. А тому кто Соловья изничтожит обещал место почетное в своей дружине? Ну так вот он я , а вот Соловей!
- Прибил?! Намерть? – забеспокоился князь.
- Живой. Зубы только все выбиты.
- Ай-ай-ай! Как же так?! Все зубы… Ай-ай-ай… Разве можно так?
- Ну, ежели палицей попасть, как следует, то – можно.
- Ты, Илюшенька, личность темная, дремучая, настоящий политический момент совсем не понимаешь. Как же можно защитника отечества да палицей по зубам?! Он же ить всеж таки национальный герой!
- Кто герой ? – опешил Илья – Он же ведь бандит, душегуб, убийца!
- Ты, Илюша, совсем ничего не понимаешь! Он ведь на какой дороге сидел?! Он на дороге на Муром сидел! Он нас от москалей защищал, чтоб, значит москали к нам не лезли! Соловей это ж настоящий патриот! А ты его по зубам!
- Да вы ополоумели тут все что ли?! – заорал Илья – Он людей живьем жрал! Он и родственнички его! Малых детей и баб до смерти замучивал!

Князь схватился за илюхину рубашку, потянул Илью на себя, и резко поднявшись на цыпочки, жарко зашептал в ухо:

- Илюша, я тебя Христом-Богом прошу - не ори! Не привлекай внимания! Я тебе денег дам, только увези его подальше, аспида, и удави по-тихому. Мы потом ему памятник поставим как патриоту от москалей умученному и день его рождения государственным праздником сделаем.

Илья нагнулся и тяжело, из под бровей, посмотрел князю в глаза.

- Может его отпустить тогда? Раз патриот? Я прямо сейчас его и выпущу. Здесь. Вот его и награждай.
- Илюша, ну не обижайся ты на меня. Политика – штука тонкая. Тебе не понять! У нас тут новые свободные веяния и истинно-европейский дух. Понял меня? Только ты его все равно удави. Очень прошу. Ведь при такой коньюктуре он же запросто может князем стать вместо меня! Понимаешь ты? Князем!
- Понятно… Ладно. А почему муромчанам запрещено в дружину наниматься? Потому, что москали?
- Ну видишь, Илюша, и вовсе ты не глуп! Все-то ты понимаешь! У меня волхв придворный, Палий, говорит, что москали, если их на княжескую службу допускать они сюда азиатчину принесут и украдут наше исконное право на Русь и европейство. А ты, Илюша, самый что ни на есть – нерусский. Ты - фино-угр.
- Это какой я не русский?! Это я – нерусский?! – потерял контроль над голосом Илья – Я?! Это ради какого такого «европейства» можно меня – русского человека нерусским сделать? Кто тебя барана в короне защищать будет? Я вон ворота сломал и никто из дружины и не пришел до сих пор! Где Попович Лёшка? Добрыня где? Я тебя спрашиваю, княжеская морда! Данила Казарин где? Где Михаило Поток?
- Так ушли все. Разьехались! Попович из Ростова, он – москаль, к тому ж мы с православием сейчас не очень – не европейская религия. Мы больше к истокам. Вот волхва завели. Миссионер из Рима прибыл. Поток из Рязани, Казарин – вообще хазарской крови, а …
- А Добрыня запил? – неожиданно спокойно то ли спросил то ли отканстатировал факт Илья.
- Ну… да. Пришлось того. По несоответствию. А как ты догадался?
- Я бы на его месте тоже запил. Он же тебе как отец.

В этот момент Илью отвлекла какая-то возня за спиной. Повернувшись, он увидел целую толпу одетых в железо людей, а среди них давешнего оскорбленного дьяка и еще какую-то гнусную рожу в балахоне всю увешанную амулетами и оберегами. Из толпы вышел здоровяк в нерусском доспехе с красными крестами на плаще.

- Ви йесть извьестный террорист Ilya the Murometz разыскиваемый за геноцид украинского и половецкого народа и военные преступления? Ви йесть арестованы. Вас будут судить в Гааге.
- Русские мы! - попытался вмешаться князь.
- Украинского народа. - упрямо повторил здоровяк - Что значит "у самого края борьбы с москалями и имперским москализмом".
- Ну, коли так, то - ладно - пробормотал князь.
- Это что за прыщ вскочил? – повернулся Илья к князю – Откуда такая радость?
- Илюша! Ну, я ж предупреждал, чтоб ты не орал! Это наши друзья из Ордена Крестоносцев. Богатыри-то разбежались, ну я и разрешил им военную базу у нас организовать. Защита то нужна! Эх.. хотел я по-хорошему. Чтоб тихо все... Ты уж не обессудь.
- Они вас от москалей защищают. Так?
- Да.
- Значит Соловья мной недобитого они выпустят?
- Ой!
- Ну, ты подумай пока, что делать будешь. Пять минут у тебя есть. – сказал Илья доставая палицу и поворачиваясь лицом к крестоносцам. – Ну? Все собрались? А Горыныча с Кощеем тут случайно нет? Так чтоб потом не искать…

(с) roman-n.livejournal.com

Настроение сейчас - Напиться и не жить...
 

Белые березы, красные гробы,
Петлями пеньковыми вдаль идут следы,
Алые рассветы, черные кресты;
Чем все это кончится – не узнаешь ты.
Ночи новолуния, зимняя печаль,
Удушив, следы убегают вдаль.
Ветры воскресения, звезды сентября.
Сколько было прожито, и прожито зря.
На опушке леса, средь столбов берез
Мы не похоронены, и не надо слез –
Мы сбежали в вечность, улетая прочь,
Нас от взглядов спрятала мать родная – ночь.

    А, ядрен-батон, как хочется вернуться во времени и пространстве - в осень 1991-го, в город Ригу... Цитируя Иртеньева "какое время было, блин, какие люди были!.."

Отчего терминаторы в битвах шумят,
Отчего многоствольные всё понимают,
У дорог, прислонившись к руинам стоят,
И гранаты печально кидают.

Я пойду по руинам, простору я рад
Может это лишь все, что я в жизни узнаю,
Отчего так печальные гильзы летят,
Под лохмотьями душу лаская

А на сердце опять горячо, горячо,
И опять и опять без ответа
А контакт с батарейки упал на плечо
Он как я отцепился от веток

Посидим на дорожку родная с тобой
Ты пойми я вернусь, не печалься не стоит
И старуха махнёт по людишкам косой
И ворота завода закроет

Отчего терминаторы в битвах шумят,
Отчего хорошо так мы служим Скайнету,
Пальцы ветром по кнопочкам в раз пролетят,
И последних людишек уж нету.

А в руинах опять горячо, горячо,
И опять и опять без ответа,
Человеческий череп упал на плечо,
Он - не я, не рассчитан на это

© камрад Abort

Настроение сейчас - убийственное

На часах уже двенадцать без пяти
Как бы водкой не ужраться, мать ети!
Не нажраться раньше срока,
Это было б так жестоко.
На часах – двенадцать без пяти!

Новый год настаёт
Дед Мороз и всё такое.
Новый год, Новый год -
Десять суток перепоя!

И не раз и не два
Поднимаем мы бокалы,
Сколько в них не наливай,
Всё равно там будет мало.

Новый год настаёт…
Вся Россия водку пьёт:
Литр на рыло - это мало!

В телевизоре часы двенадцать бьют -
Я сижу и в одиночку водку пью.
Ох, мою больную печень
Снова праздник искалечит.
Ничего, я вновь себе налью!

Новый год настаёт,
И страдают организмы.
Новый год, Новый год -
Вот начало мазохизма!

И не день и не два
Водку пьём в гостях и дома,
И болеет голова,
С абстинентного синдрома.

Вся страна с бодуна:
С Новым Годом, с новым, на…
С абстинентным вас синдромом!!

(на мотив песни из кинофильма "Карнавальная ночь")

На часах уже двенадцать без пяти
Как бы водкой не ужраться, мать ети!
Не нажраться раньше срока,
Это было б так жестоко.
На часах – двенадцать без пяти!

Новый год настаёт
Дед Мороз и всё такое.
Новый год, Новый год -
Десять суток перепоя!

И не раз и не два
Поднимаем мы бокалы,
Сколько в них не наливай,
Всё равно там будет мало.

Новый год настаёт…
Вся Россия водку пьёт:
Литр на рыло - это мало!

В телевизоре часы двенадцать бьют -
Я сижу и в одиночку водку пью.
Ох, мою больную печень
Снова праздник искалечит.
Ничего, я вновь себе налью!

Новый год настаёт,
И страдают организмы.
Новый год, Новый год -
Вот начало мазохизма!

И не день и не два
Водку пьём в гостях и дома,
И болеет голова,
С абстинентного синдрома.

Вся страна с бодуна:
С Новым Годом, с новым, на…
С абстинентным вас синдромом!!

© Ромил (aka Дядя Федя) Федоров.

ПРОЛОГ.

Химический пер. – Пр. Стачек.

5 марта 2011, суббота. 21.00.

Так, мать его, вроде рабочий день кончился. Вот только пяток идиотов еще остались на территории завода. Вот уроды! Не, бля, я их не пойму никогда и ни за что. Вот нахуя торчать в выходной день за почти «спасибо» – я никогда не пойму.

Я, камрады, знаю, что такое «трудовой энтузиазм», но никогда не пойму, что такое «капиталистический трудовой энтузиазм». Это, простите, что-то из разряда «влагалищный оргазм у мужчин»; т.е. – «то, чего не может быть» ©.

Ладно, не в этом все дело, эк меня занесло. Прошло уже почти 36 часов с того момента, как я заступил на дежурство. Ага, работаю в охране, на заводе подъемно-транспортного оборудования, филиале бельгийской фирмы IUTY. И сейчас, копаясь в казенном холодильнике, начинаю ругаться матом.

Дело в том, что, шкардыбая полтора суток назад на работу, хреново я прикупился. В смысле – закупился. То есть, ближайшие 12 часов, до пересменки, мне предстоит банально голодать. А нихуя не хочется!

– Слышь, Колян, – окликнул я напарника (мы дежурили парами – один на шлагбауме, второй на пропусках), – мне это… в лабаз сгонять надо.

– Ну, сгоняй, – пожал плечами Колян, – чо за проблемы-то?

– Прикроешь? – задал я риторический вопрос. Колян едва что не заржал.

– Не, бля, солью при первой возможности!

«Проблема» была ровно одна – визит ГБР (группы быстрого реагирования) нашего (в смысле, в котором мы работали) охранного предприятия. Но, как показывала многомесячная практика, в выходные гэбээрщики раньше 23-х часов нифига не показывались. А мне нужно всего-то 50 минут, максимум.

Навьючив на себя сумку, я махнул рукой Колянычу.

– Ты, это, не засни только, – ухмыльнулся я.

– Ага, – сплюнул он в урну у входа, – заснешь тут, пожалуй. Ладно, давай, короче, не тормози!

– Уже убежал, – ответил я и втопил вдоль Химического переулка…

До магазина «Пятерка» добежал зело быстро, хоть и с легким крюком по местности – минут за 18; там закупился тоже шустро – пару банок рыбки, баночку мясного паштета, пизурек водки (ай, блин, каюсь!) и двухлитровый баллон «Цоца-Цолы».

Возвращался назад через парк «им. 9-го Января 1905 года». Ну, у меня вообще есть некий пунктик на тему, что одним и тем же путем никогда ходить дважды не стоит. Вот, блин, голова такая, что уж поделать? Обратно ломанулся самым коротким путем. И тут…

Сначала мне просто показалось, что приключился локальный энергетический коллапс. То есть – я мигнул, и тут же погасли все уличные (и не только уличные) фонари. Голова на секунду закружилась…

Если честно – то мне сначала показалось, что я ослеп. Я даже башкой потряс. Ни хрена почти не изменилось. Аллейки парка им. «9-го Января», освещения нет, и… Блядь, а где высоченная труба завода «Красный Химик»? Нет, труба есть, но она а) ниже; б) кирпичная, а не бетонная.

Твою мать!..

Я присел на вовремя подвернувшуюся лавочку…

Блядь!.. Это же лавочка, а не привычная скамейка, натурально – чисто деревянная скамейка, без всяких металлических конструкций!

Что же, мать вашу ёб, такое происходит?

Опершись на лавочку руками, я почувствовал под правой ладонью что-то гладкое. Ага, обложка… дневника?.. В свете зажигалки – прочитал: «ученика… 4-го класса… 1936/37 уч. года…» и – внутри, последняя неделя (дневник, видать, только вчера потерян, ни промок, ни примерз к наледи, – кто-то сердобольный его вечерком на лавочку положил) – [10] марта 1937 года…

Етить-колотить… – беспомощно подумал я. Делать-то – чего?..

Крошка сын пришел к отцу
И спросила кроха:
-Как на бабки кидануть?
- Как разводят лохов?

У меня секретов нет,
Чё мне жалко, что ли?
Нынче указал Медвед
Дать урок по школам.

В общем я сейчас, сынок
Чтоб ты знал поболе,
Повторю тебе урок,
Что прочел я в школе:

При проклятом при совке
У меня был папа
И при Горби он имел
Вот такую лапу.

И как Горби, я начАл
Весь процесс первичный:
Превращал в наличный нал
Рубль безналичный.

Я потом госбанк надул,
Взявши кучу денег,
При Гайдаре - возвернул:
Долг был обесценен.

А как злой совок упал,
После катастрофы -
Продавал цветной металл
Через лимитрофы.

Самый цимес наступил
При Чубайсе Толе,
Был такой большой распил,
Я был тоже в доле.

Лохотрон же был таков:
Ваучер раздали,
А потом мы как лохов
Всю страну кидали.

Ну конечно, окорот
Дали всякой швали
Мы конечно же в расход
Кой-кого пускали,

Если кто-то в те года
Был для нас обузой...
Кстати шлепнули тогда
Двух из профсоюза.

Но не бойся, юный друг,
Если кровь и лилась
Это всё сходило с рук,
Если мы делились.

Тут миллениум настал,
Стали нравы строже
И один из нас попал
На цугундер всё же.

Вывод, дети, здесь таков
Ходору - наука:
Обувай себе лохов
Но на власть - не пукай.

Я закончу экзерсис
Вот такой моралью:
Ты воруй, но всё ж делись
С главной вертикалью.

(цэ) - не знаю, чье, перто из инторнетов.

Сцуко, который день лежит "Флибуста". Читать нечего. Аццкая тоска. Говорят, из-за ЭКСМО. Повбывав бы гадов...

    Одна идея вкуснее другой. И под ту, и под другую надо лопатить массу исторической литературы. Одновременно писать и ту, и другую принципиально невозможно - больно уж разные эпохи.
    Вот, гляжу сейчас, как буриданов баран на новые ворота (и не говорите мне, что там был осел, сам знаю).
    За что браться?

Памяти О. Щ.

Волчий вой, да собачий лай:
Все, что хочешь – тебе вослед.
Что вымаливал, то и получай,
Ты, создатель рукотворных бед.
Золоченые кресты частоколом вокруг,
Города, как гробницы друзей.
И дрожанье обессиленных рук,
Словно крик тебе: "Гертруда, не пей!"
Сигарета сломана вновь пополам,
Пальцы желты – никотин, как смола.
И – проклятье подставным зеркалам! –
Снова истина, как сажа, бела.
Лето кончится уже без тебя;
Разве ж дело – безмятежно уснуть
И не видеть, как пространство дождя
Поглощает твой непройденный путь.
Позабудь же это слово – "прощай",
Долог путь, чтоб растворить себя в свет.
Волчий вой, да собачий лай:
Все, что хочешь – тебе вослед.
18.08.94.

(Из цикла "Хроники Безысходности" т. I, Гл. II "Мирное кладбище)

Распятье всегда преждевременно.
И гвозди немых словес
Вонзаются. Время беременно
Пророчествами, искрами чудес.
Центурия шествует неспешно
По набережной темной, пустой.
Утонет, откинутый небрежно,
Окурок в Неве ледяной.
Калиги стучат на Мильонной,
Стоит на Дворцовой конвой
И окон глазницы бездонней,
Чем чаши с живою водой.
Крест Города плохо оструган
И гвозди огней тупы,
Но мы распинаем друг друга –
По-прежнему злы и слепы.
Кровь запеклась на граните
Набережных и площадей.
Если вы живы, то спите
Города мертвых мертвей.
Чай утешает печальных,
Дым папирос и тлен,
И наполняются спальни
Музыкой порванных вен.
21.08.94.

(Из цикла "Хроники Безысходности" т. I, Гл. III "Город".)

Паутина осенних дней
Так тонка, что почти невесома,
Ветер серых полей
Нас уносит из отчего дома.
Только камни неспешной реки
Создают впечатленье твердыни.
Сила тонкой руки –
Разорвать совершенство линий.
Безгранична печаль октября,
Воск оплавлен, погашены свечи,
Листопад, чародейство творя,
Вновь уронит огонь мне на плечи.
23.08.94.

(Из цикла "Хроники Безысходности", т. II, Гл. "Эпилог")

               They are run through
                                         the jungle...

Сизые осенние поля,
Вновь разрывы мин –
Вверх летит земля.
Ты убит лежишь
В груде серых спин –
Может быть ты спишь?
Никому в этом мире не нужен,
Брат мой по оружию.
Сны о декабре святом
В голове твоей.
Будет что потом –
Знает дым полей.
Песни лета забыл
Твой расколотый мозг.
Ту, что ты так любил
Вдруг окутал мороз.
Вокруг лишь промозглые лужи,
Брат мой по оружию.
Шел я рядом с тобой,
Не боялся огня,
И единой судьбой
Бой тебя и меня
Повязал. Наши сны,
Наши жалкие силы
В листопаде войны
Смерть уже закружила.
Мы лежим, замурованы в стужу,
Серые солдаты, братья по оружию.
27.08.94.

(Из цикла "Апокрифические материалы к Хроникам Безысходности".)