Содержание первой за последние три года книги писателя японские издатели держат в тайне
Самый известный в России японский писатель Харуки Мураками подготовил к печати новый роман, сообщает Аsahi. Это будет его первая книга за последние три года.

О чем будет новое произведение, пока неизвестно — японское издательство Bungeishunju держит это в секрете.

— О содержании они не сообщают принципиально до выхода книги, это их постоянная политика. Так было и с последним трехтомником «1Q84». Любят, чтобы всё было покрыто тайной и срабатывало в голове читателя неожиданно, — пояснил «Известиям» переводчик книг Мураками с японского и муракамивед Дмитрий Коваленин.

По словам переводчика, «не исключено, что в романе будут звучать отголоски «Фукусимы», но это осторожный прогноз». Как известно, Мураками после японской катастрофы в марте 2011 года активно высказывался о том, что «японцы слишком привыкли жить сверхудобно благодаря атомной энергетике, за что теперь и расплачиваются».

Перевод на русский, считает Коваленин, займет от полугода до года, с учетом того, что объем произведения неизвестен.

— Списался вчера с конторой Мураками, они обещали сразу выслать мне экземпляр, буду ждать. Потом, надеюсь, быстро заключу договор с издательством «Эксмо» и начну переводить, — пояснил «Известиям» переводчик.

Вызовет ли новинка повышенный интерес в России, сказать пока сложно. Вряд ли выходящему в апреле роману удастся стать более популярным, чем оказались первые книги автора, в частности «Охота на овец». Но определенный спрос гарантирован.

— Истерия наконец-то прошла, и устоявшаяся армия «муракамифилов» обеспечивает постоянные переиздания практически всех его книг, — считает Дмитрий Коваленин.

Творчество Мураками в России одни называют «джазовым дзеном» (писатель прекрасно разбирается в джазе и даже выпустил книжку «Джазовые портреты»). Хвалят его постмодернистские приемы и тонкий юмор. Другие считают японского автора «болтливым» и утверждают, что его книги в сущности ни о чем, к тому же повторяют одна другую.

Тем не менее Мураками всё равно продолжает оставаться в России столь же популярным, как и Юкио Мисима. И оба они в силу каких-то загадочных причин далеко опережают по известности других замечательных японских авторов, скажем Акутагаву Рюноскэ или Осаму Дадзая.

Сам Мураками продолжает писать, так сказать, «в обе стороны». Недавно, например, перевел на японский книгу известного американского детского писателя Шелдона Сильверстайна «Щедрое дерево». В ней рассказывается о дереве, которое так полюбило человека, что отдало ему все, от плодов до ствола. Кроме того, писатель выпустил сборник своих бесед со знаменитым японским дирижером Сейдзи Одзава.



Читайте далее: http://izvestia.ru/news/545169#ixzz2NsV1lLPg

▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬▬
Начинать всегда стоит с того, что сеет сомнение.

У культурных людей гораздо больше оснований напиваться, чем у некультурных. Человек пьет потому, что его желания не соответствуют его возможностям. Он никак не привыкнет к мысли, что жить должно трудно. А хочется — чтоб было просто и легко.

Мы живем в цивилизации статуса: если ты занимаешь такое-то социальное положение — ты должен жить в таком-то районе, носить такую-то одежду, ходить в такие-то рестораны. Цивилизация статуса существовала всегда. Подростки моего времени щеголяли в немыслимых клешах, злоупотребляли блатным жаргоном — что тоже говорило об их статусе.

Сам я вообще-то дикий. На свою свадьбу в ресторан «Метрополь» я пришел в спортивных тапочках, а галстук мне одолжил швейцар в гардеробе. Ненавижу одеваться по форме.

Общий спад при наличии некоторых исключений — вот самое естественное и обыкновенное состояние искусства, литературы, в любое время и в любой стране.

Мы с братом писали 40 лет назад: «Привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов». Так было — так будет. Это в России — наследственное. Все довольны. Мы умеем изменяться только в силу жестокой необходимости.

Россия сейчас напоминает Веймарскую Германию конца 1920-х годов. Мы с Алексеем Германом занялись «Трудно быть богом» еще в середине 1960-х — начальство снять фильм не позволило. В 1990-х Герман снова о нем заговорил. Я тогда был уверен, что тема противостояния в России интеллигенции и власти уже не актуальна. Герман смотрел дальше меня и, похоже, оказался прав. Остается только надеяться, что всякая трагедия истории повторяется в виде фарса. Только фарс — это не обязательно смешно. Это еще и дико.

Ничто так не взрослит, как предательство.

Женщины не любят рассуждать. Но если начинают, то становятся крайне категоричны.

XX век для меня — век ослепительных обещаний и кровавых разочарований. Ни панацеи от всех болезней не открыли, ни даже средства от кариеса, не говоря уж о раке. Бедность — не победили. Утопии — не построили. Полет на Марс Королев относил на 1990-е годы — не получилось. Разумной или даже самой примитивной жизни во Вселенной, видимо, нет. На носу — исчерпание запасов углеводородов, тотальный энергетический кризис, возвращение в начало прошлого века. Перефразируя Ильфа: мобильники есть, а счастья нет.

Мужчина в сорок лет понимает, что жизнь сделана. Или не сделана. В шестьдесят он понимает, что жизнь кончена — остались пустяки.

Умный, если действительно умен, не знает, что он умный.

Надо смотреть на все с холодным вниманием. Страна, только-только вынырнувшая из трясины тоталитаризма, снова — и с удовольствием! — погружается в ту же трясину. Что может быть абсурднее, казалось бы? А на самом деле — естественный и закономерный процесс, движение вдоль равнодействующей миллионов воль.

Будущее мира? Жить станет холоднее, голоднее, несвободнее.

На самом деле мы c братом никогда не пытались предсказать будущее — мы всего лишь описывали Мир-в-котором-нам-хотелось-бы-жить.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 19 ноября. В понедельник 19 ноября скончался известный писатель-фантаст Борис Стругацкий. Ему было 79 лет.

Об этом сообщил на своей странице в Facebook друг Стругацкого Борис Вишневский.

"Друзья, у нас огромное горе: умер Борис Стругацкий", — написал депутат Законодательного собрания Петербурга Борис Вишневский. Отмечается, что Стругацкий скончался в больнице — в последние несколько дней состояние его здоровья значительно ухудшилось.

"С нами останутся не только книги, но и память о его поступках, — пишет в своем блоге в ЖЖ журналист Владимир Варфоломеев. — Борис Натанович до последнего времени, несмотря на плохое самочувствие, старался помогать тем, кто нуждался в поддержке".

В частности, Стругацкий выступал против возвращения "сталинского" гимна, также, по информации журналиста, писатель в свое время направил письма в защиту НТВ, в защиту Куршской косы от "Лукойла", письмо протеста против приговора Михаилу Ходорковскому, прошение о помиловании ученого И.Сутягина, обращение c призывом освободить участниц группы Pussy Riot, требование освободить арестованных по "Болотному делу 6 мая".

Писатель родился в 1933 году в Ленинграде. В течение своей творческой карьеры он выступал в качестве сценариста, переводчика, в соавторстве с братом Аркадием Стругацким создал несколько десятков произведений, ставших классикой современной научной и социальной фантастики. В 2002 году Стругацкий был награжден Премией Президента Российской Федерации в области литературы и искусства.

Подробнее: http://www.rosbalt.ru/piter/2012/11/19/1060796.html

Сколько стоит персональный рай
Что ждать от рынка ипотеки
Продам бизнес-центр за $1 млрд
В мае 2013 года в Великобритании будет опубликована неизвестная поэма автора "Властелина колец" Джона Рональда Руэла Толкина "Падение Артура" (The Fall of Arthur), пишет The Guardian. Поэма будет выпущена издательством HarperCollins.
Эта поэма, объемом более 200 страниц, была написана Толкином в 1930-х годах и ранее никогда не публиковалась. Поэма посвящена последним дням правления короля Артура и начинается с того, как король едет на войну с саксами, но возвращается, узнав о предательстве Мордреда.

Поэма написана аллитерационным стихом, характерным для древней англо-германской поэзии - таким стихом написаны, например, древнеанглийский эпос "Беовульф" и древнеисландская "Старшая Эдда". По словам представителя издательства HarperCollins, поэма Толкина представляет короля Артура сложным человеком, и его образ значительно отличается от того, который выведен у Томаса Мэлори, автора "Книги о короле Артуре и о его доблестных рыцарях Круглого стола".

Толкин не закончил "Падение Артура", оставив работу над поэмой ради романа "Хоббит". Редактором поэмы был сын писателя Кристофер Толкин, которому, отмечается в пресс-релизе издательства, удалось придать "Падению Артура" законченный вид. Помимо самой поэмы в книгу войдут три эссе Кристофера Толкина о произведении его отца.

В последние несколько лет было опубликовано несколько произведений Толкина, не публиковавшихся ранее. В частности, в 2007 году вышел его незавершенный роман "Дети Хурина", а в 2009 году - "Легенда о Сигурде и Гудрун", также написанная аллитерационным стихом.

*Эрих Мария Ремарк.
Иди ко мне, - сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость - тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.
- Конечно, - сказала она. - Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.




*Эдгар По
На опушке старого , мрачного , обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.

*Габриэль Гарсия Маркес
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по
шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.




*Эрнест Хемингуэй
Мать вошла, она поставила на стол кошелку. В кошелке было молоко, белый хлеб и яйца.
- Вот, - сказала мать.
- Что, - спросила её Красная Шапочка.
- Вот это, - сказала мать, - отнесешь своей бабушке.
- Ладно, - сказала Красная Шапочка.
- И смотри в оба, - сказала мать, - Волк.
- Да.
Мать смотрела, как её дочь, которую все называли Красной Шапочкой, потому что она всегда ходила в красной шапочке, вышла и, глядя на свою уходящую дочь, мать подумала, что очень опасно пускать её одну в лес; и, кроме того, она подумала, что волк снова стал там появляться; и, подумав это, она почувствовала, что начинает тревожиться.

*Ги де Мопассан
Волк её встретил. Он осмотрел её тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая всё ещё старается выдать себя за невинную. Но он верит в её невинность не более её самой и будто видит уже, как она раздевается, как её юбки падают одна за другой и она остаётся только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы её тела.

*Джек Лондон
Но она была достойной дочерью своей расы; в её жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.


*Ярослав Гашек
- Эх, и что же я наделал? - бормотал Волк. - Одним словом обделался.

*Оноре де Бальзак
Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал её из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил её на железные петли, которые в своё время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что её сделал собственной шпорой Селестен де Шавард - фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.

*Оскар Уаильд
Волк. Извините, Вы не знаете моего имени, но...
Бабушка. О, не имеет значения. В современном обществе добрым именем пользуется тот, кто его не имеет. Чем могу служить?
Волк. Видите ли... Очень сожалею, но я пришел, чтобы Вас съесть.

С большинством книг в этом списке я согласна, но некоторые.. вообще не понятно, что тут делают! мне, как фанату Толкиена, приятно видеть его книгу на 1 месте.

1. Властелин колец, Дж. Р. Р. Толкиен
2. Гордость и предубеждение, Джейн Остин
3. Темные начала, Филипп Пуллман
4. Автостопом по Галактике, Дуглас Адамс
5. Гарри Поттер и кубок огня, Дж. Роулинг
6. Убить пересмешника, Харпер Ли
7. Винни-Пух и все-все-все, А. Милн
8. 1984, Дж. Оруэлл
9. Лев, ведьма и платяной шкаф, К. Льюис
10. Джейн Эйр, Ш. Бронте
11. Уловка-22, Джозеф Хеллер
12. Грозовой перевал, Эмили Бронте
13. Пение птиц, Себастьян Фолкс
14. Ребекка, Дафна дю Морье
15. Над пропастью во ржи, Д. Сэллинджер
16. Ветер в ивах, Кеннет Грэм
17. Большие надежды, Чарльз Диккенс
18. Маленькие женщины, Луиза Мэй Элкотт
19. Мандолина капитана Корелли, Луи де Берньер
20. Война и мир, Лев Толстой
21. Унесенные ветром, Маргарет Митчелл
22. Гарри Поттер и Философский камень, Дж. Роулинг
23. Гарри Поттер и тайная комната, Дж. Роулинг
24. Гарри Поттер и узник Азкабана, Дж. Роулинг
25. Хоббит, Дж.Р.Р. Толкиен
26. Тесс из рода д'Эбервиллей, Томас Харди
27. Миддлмарч, Джордж Элиот
28. Молитва об Оуэне Мини, Джон Ирвин
29. Гроздья гнева, Джон Стейнбек
30. Приключения Алисы в стране чудес, Льюис Кэррол
31. Дневник Трейси Бикер, Жаклин Уилсон
32. Сто лет одиночества, Габриэль Гарсиа Маркес
33. Столпы Земли, Кен Фоллетт
34. Дэвид Копперфильд, Чарльз Диккенс
35. Чарли и шоколадная фабрика, Роальд Даль
36. Остров сокровищ, Роберт Льюис Стивенсон
37. Город как Элис, Невил Шют
38. Убеждение, Джейн Остин
39. Дюна, Франк Герберт<
40. Эмма, Джейн Остен
41. Энн из Грин-Гейблс, Л.М.Монтгомери
42. Уотершипские холмы, Ричард Адамс
43. Великий Гетсби, Ф.Скотт Фитцжеральд
44. Граф Монте-Кристо, Александр Дюма
45. Возвращение в Брайдсхед, Ивлин Во
46. Ферма, Джордж Оруэлл
47. Рождественская песнь в прозе, Чарльз Диккенс
48. Вдали от обезумевшей толпы, Томас Харди
49. Спокойной ночи, мистер Том, Мишель Магориан
50. Семейная реликвия/Искатели раковин, Розамунда Пилчер
51. Тайный сад/Сокровенное место, Френсис Ходжсон Бернетт
52. О мышах и людях, Джон Стейнбек
53. Противостояние, Стивен Кинг
54. Анна Каренина, Лев Толстой
55. Подходящий жених, Викрам Сет
56. БДВ, или Большой и Добрый Великан, Роальд Даль
57. Ласточки и амазонки, Артур Рэнсом
58. Черный красавчик, Анна Сьюэлл
59. Артемис Фаул, Йон Колфер
60. Преступление и наказание, Федор Достоевский
61. Крестики-нолики, Мэлори Блэкмен
62. Мемуары гейши, Артур Голден
63. Повесть о двух городах, Чарльз Диккенс
64. Поющие в терновнике, Колин Маккалоу
65. Морт - ученик Смерти, Терри Пратчетт
66. Далекое волшебное дерево/Тайна волшебного дерева, Энид Блайтон
67. Волхв, Джон Фаулз
68. Добрые предзнаменования, Терри Пратчетт и Нил Гейман
69. Стража! Стража! Терри Пратчетт
70. Повелитель мух, Уильям Голдинг
71. Парфюмер, Патрик Зюскинд
72. Филантропы в рваных штанах, Роберт Тресселл
73. Ночная стража, Терри Пратчетт
74. Матильда, Роальд Даль
75. Дневник Бриджет Джонс, Хелен Филдинг
76. Тайная история, Донна Тарт
77. Женщина в белом, Уилки Коллинз
78. Улисс, Джеймс Джойс
79. Холодный дом, Чарльз Диккенс
80. Двойняшки, Жаклин Уилсон
81. The Twits, Роальд Даль
82. Я захватила замок, Доди Смит
83. Дыры/Отверстия/Колодцы, Луи Сачар
84. Горменгаст, Мервин Пик
85. Бог мелочей, Арундати Рой
86. Вики-ангел, Жаклин Уилсон
87. О дивный новый мир, Олдос Хаксли
88. Неуютная ферма, Стелла Гиббонс
89. Волшебник, Раймонд Фэйст
90. В дороге, Джек Керуак
91. Крестный отец, Марио Пьюзо
92. Клан пещерного медведя, Жан М. Ауэл
93. Цвет волшебства, Терри Пратчетт
94. Алхимик, Пауло Коэльо
95. Кэтрин, Аня Сетон
96. Каин и Авель, Джеффри Арчер
97. Любовь во времена холеры, Габриэль Гарсиа Маркес
98. Влюбленные девчонки, Жаклин Уилсон
99. Дневники принцессы, Мэг Кэбот
100. Дети полуночи, Салман Рушди
101. Трое в лодке не считая собаки, Дж. К. Джером
102. Малые Боги, Терри Пратчетт
103. Пляж, Алекс Гарланд
104. Дракула, Брэм Стокер
105. Точка отсчета, Энтони Горовитц
106. Записки Пиквикского клуба, Чарльз Диккенс
107. Громобой, Энтони Горовитц
108. Осиная фабрика, Ян Бэнкс
109. День шакала, Фредерик Форсайт
110. Разрисованная мама, Жаклин Уилсон
111. Джуд Незаметный, Томас Харди
112. Тайный дневник Адриана Моула, 13 лет, Сью Таунсенд
113. Жестокое море, Николас Монсаррат
114. Отверженные, Виктор Гюго
115. Мэр Кастербриджа, Томас Харди
116. Рискованные игры, Жаклин Уилсон
117. Плохие девчонки, Жаклин Уилсон
118. Портрет Дориана Грея, Оскар Уайльд
119. Сегун, Джеймс Клэвелл
120. День Триффидов, Джон Уиндем
121. Лола Роза, Жаклин Уилсон
122. Ярмарка тщеславия, Уильям Теккерей
123. Сага о Форсайтах, Джон Голсуорси
124. Дом из листьев, Марк Данилевски
125. Библия ядовитого леса, Барбара Кингсолвер
126. Мрачный жнец, Терри Пратчетт
127. Ангус, ремни и конкретные обжимашки (признания Джорджии Николсон), Луиз Рэннисон
128. Собака Баскервиллей, Артур Конан-Дойл
129. Одержимость, А. С. Байатт
130. Мастер и Маргарита, Михаил Булгаков
131. Рассказы служанки, Маргарет Этвуд
132. Дэнни - чемпион мира, Роальд Даль
133. К востоку от рая, Джон Стейнбек
134. Лечение Джорджа Марвелуса, Роальд Даль
135. Вещие сестрички, Терри Пратчетт
136. Цвет лиловых полей/Цвет пурпура, Элис Уокер
137. Санта-Хрякус, Терри Пратчетт
138. 39 ступеней, Джон Бьючэн
139. Девчонки в слезах, Жаклин Уилсон
140. Вечеринка с ночевкой, Жаклин Уилсон
141. На Западном фронте без перемен, Эрих Мария Ремарк
142. В хранилищах музея, Кейт Аткинсон
143. Высокая верность, Ник Хорнби
144. Оно, Стивен Кинг
145. Джеймс и гигантский персик, Роальд Даль.
146. Зеленая миля, Стивен Кинг
147. Мотылек, Анри Шарьер
148. К оружию! Терри Пратчетт
149. Хозяин морей, Патрик О'Брайан
150. Ключ скелета, Энтони Горовитц
151. Роковая музыка/Соул - музыка для души, Терри Пратчетт
152. Вор времени, Терри Пратчетт
153. Пятый слон, Терри Пратчетт
154. Искупление/Расплата, Йен МакЮэн
155. Секреты, Жаклин Уилсон
156. Серебряный меч, Йен Сьерраильер
157. Пролетая над гнездом кукушки, Кен Кизи
158. Сердце тьмы, Джозеф Конрад
159. Ким, Рэдьярд Киплинг
160. Вышивка крестиком, Диана Габальдон
161. Моби Дик, Герман Мелвилл
162. Речной бог, Уилбур Смит
163. Закатная песня/Песнь заката, Льюис Грассик Гиббон
164. Корабельные новости, Энни Прул
165. Мир по Гарпу, Джон Ирвин
166. Лорна Дун, Ричард Блэкмор
167. Девчонки гуляют допоздна, Жаклин Уилсон
168. Далекие шатры, Мери Маргарет Кей
169. Ведьмы, Роальд Даль
170. Паутина Шарлотты, Э.Б. Уайт
171. Франкенштейн, Мэри Шелли
172. Они играли на траве, Терри Венейблес и Гордон Уильямс
173. Старик и море, Эрнест Хэмингуэй
174. Имя розы, Умберто Эко
175. Мир Софи, Йостейн Гаардер
176. Дитя из мусорного ящика, Жаклин Уилсон
177. Фантастический мистер Фокс, Роальд Даль
178. Лолита, Владимир Набоков
179. Чайка по имени Джонатан Ливингстон, Ричард Бах
180. Маленький принц, Антуан де Сент-Экзюпери
181. Дитя из чемодана, Жаклин Уилсон
182. Оливер Твист, Чарльз Диккенс
183. Сила единства, Брюс Куртене
184. Сайлас Марнер, Джордж Эллиот
185. Американский психопат, Брет Истон Эллис
186. Ничейный дневник, Джош и Уидон Гроссмиты
187. На игле, Ирвин Уэлш
188. Мурашки/Ужастики, Р.Л. Стайн.
189. Гейди, Джоанна Спири
190. Сыновья и любовники, Д. Лоуренс
191. Невыносимая легкость бытия, Милан Кундера
192. Мужчина и мальчик, Тони Парсонс
193. Истина, Терри Пратчетт
194. Война миров, Герберт Уэллс
195. Заклинатель лошадей, Николас Эванс
196. Отличное равновесие, Рохинтон Мистри
197. Ведьмы переходят границы, Терри Пратчетт
198. Король былого и грядущего, Теренс Уайт
199. Очень голодная гусеница, Эрик Карл
200. Цветы на чердаке, Вирджиния Эндрюс

..месяца ...числа
Двадцать Пятый сегун бакуфу Муромати, Асикага Еситори, будет убит.
Перед толпою женщин в украшенных лилиями и пионами одеяниях Сегун величественно возлежит, попыхивая трубочкой с опиумом, позвякивая лениво колокольчиками разноцветного заморского стекла. Он не подозревает, что перед ним его убийца. Скорее наоборот – не Сегун ли этот человек, размышляет он... Кровь из застывшей, насупленной брови убитого распишет своей киноварью бахрому роскошных одежд.
Убийце известно Нечто.
Сказано: лишь убивая, способен убийца достигать совершенства. Этот Сегун – не потомок убийц.
...месяца ...числа
Убивать – мое движение себя. Убивать – мое открытие себя. Мостик к давно забытому рождению. Как во сне – сколь прекрасен убийца в своем совершенстве посреди великого Хаоса... Убийца – изнанка Создателя. Эта великая Общность, когда Восторг и Уныние сливаются воедино...
Убить даму Рэйко на Севере. Красота того мира, когда, ахнув, она отпрянет, заворожила меня. Ибо нет на свете стыда сильнее, чем смерть.
Она скорее похожа на человека, радующегося тому, что его убивают; какое-то странное задумчивое спокойствие появилось в ее глазах.
На острие моего клинка чувствовалась одна тяжесть умиротворения – тяжесть обрушивающихся лавиной золота, серебра и парчи. И клинок убийцы, как это ни странно, будто удерживал изо всех сил эту уходившую душу. Непревзойденная красота, и – жестокая красота в этом стремлении удержать... ...Теперь маленький белый, будто фарфоровый, подбородок всплывает из тьмы ликом призрака ночи...
...месяца ...числа
Заход солнца для убийцы мучительно болезнен – именно для его духа подходит более всего сияющий закат. Утопия заката – очарование от сжатой до предела страсти.
Убийство ста двадцати шести нищих-попрошаек. Плебейская грязь, смакуя, пожирает смерть. В этом случае стремление убийцы – наивысшее здоровье. Убийство в том месте, где собралось нечто настолько грязное, выглядит как стремление к новой красоте, – или, иначе говоря, как свидетельство уэе заложенной в этом красоты. Что же тогда означают слова о здоровье?
Зловонный ветер проносится по венам города убийства. Люди не обращают на это внимания... Стремления к смерти не хватает этому городу – городу с легкой тенью паруса.
...месяца ...числа
Прощается с жизнью юноша-актер Кадзяку. Эти губы, очаровательно зардевшись, подрагивают, словно цветы на покачивающейся ранней сакуре. Театральный костюм с узором из огненных колокольчиков тяжело и холодно обвивает бледное, словно сердцевина желтого шиповника, умирающее мягкое тело. Хлынувшая яркая кровь рисует многоцветную радугу.
Хранивший верность всему унаследованному прежде молодой человек сейчас на какое-то мгновение вступает в тайный сговор с убийцей, который должен принять теряемое, принять то, что тот заставляет отдать.
Убийца, сжигающий себя стремлением к опасному месту, убийца, бросающийся в поток, – и есть то единственное, что непрерывно в этом потоке. Он живет, убивая и двигая этим к смерти себя самого.

...месяца ...числа. Прогулка убийцы
Одним прекрасным весенним днем убийца – на приятной прогулке, его поклоны встречным спокойны и исполнены достоинства. Весенний лес, приветствуя его, шумит, как сам круговорот человеческой жизни.
Птичка поет – и я спою.
Пой, птичка, – и я спою...
Однако сейчас – пора исцеления. Исцеления от ожидания, избавления от противления, спасения и от всех обещаний; но его сердце – сердце убийцы, и это время его не тревожит. Ему все кажется бесполезным. Он не сможет бросить свое тело в этом месте, потому что презирает страсть к избавлению. Он убивает не для того, чтобы цветок снова принял форму цветка.
Эти мысли, подобные порханию мокрой от утренней росы бабочки, едва заметно нарушают чинность его походки.
Проплывает облако.
Лес на щедром ветру размахивает белыми изнанками листьев.
От всего этого убийце больно. И лес, и источник, и бабочки – птички; – всюду, куда ни кинешь взор, – печальный пейзаж с цветами и птицами.
Тропа и солнце. Все это раскрашивает образы времени.
Наверное, то, что вызывает в нем боль, – все-таки не раскаяние. То, что наполняет глаза его, его, настигающего жизнь, – не раскаяние. Может, оно и есть его здоровье. Клинок его – не всемогущ, его собственный клинок не способен убить даже это здоровье.
Выглядело ли величественным презрение на его лице? А может, малодушием было его уваженье к страданиям? Душа его рыдает без причины, и когда для обладания самым изящным, что только есть на свете, начинает не хватать себя самого – он снова кладет руку на свой клинок.
...месяца ...числа. Песнь выходящих с радостью навстречу убийце
Вот ветер принесло из царства мертвых.
Плод неба сумрачного – Солнце
под ветром западным
во всем своем сияньи закатилось
(сияние порока наполняет нас,
мерцая сквозь призывность этих форм):
Чужое людям всем
Чужое всем богам
во всем теперь подобное цветку
скатилось с грохотом.
Навстречу зреющему – выйди
и силой этой на мгновение заплачь,
и скорбью этой навсегда убей.

...месяца ...числа. Убийство гулящей Муросаки
Чтобы убить ее, надо сперва убить этот пошлый костюм. До нее самой – в сердцевине костюма, до самого сокровенного, спрятанного в его глубине, я не могу добраться: там внутри она уже мертва. Каждую минуту она умирает навеки. Сотни тысяч, миллиарды смертей умирает она... Смерть для нее – ничто кроме танца. С тех пор, как танец вселился в нее, – мир снова стал пляской...
Луна – снег – цветы, горение пламени, неподвижность, стремление потока вырваться из плотины – все это танец; ароматами дышит он, овевая тело допевающей свою песнь Мурасаки. Ничто не тяготит ее в этом аромате Смерти, похожем на красную тушь; она вся раскована. И чем больше она избавляется от преград, тем глубже проникает в нее мой клинок, ближе к смерти ее. В этот миг у него – иной смысл: он не входит внутрь, но – выходит внутрь. Раскованность Мурасаки ранит меня, – нет, на меня обрушивается непосредственность. С падения начинается мое брошенное тело, подобно тому, как начинается утро с краешка лепестка розы. Убийце, наверное, известны самые разнообразные вещи. В самом деле, слова "убивать" – "узнавать" очень схожи друг с другом. О том, что есть молитва падению, что именно человек, отбросивший свое тело, должен стать вещью, неповторимой в своей красоте, – все это мы, словно роза, познавшая рассвет, знаем теперь хорошо.
...месяца ...числа
Убийца ходил в гавань сегодня.
Обращенное к свету пиратское судно готовилось к выходу в море. Блики утреннего солнца играли на корявом стволе у прибрежной сосны.
Там повстречал он одного из своих друзей-пиратов – Вожака. Тот провел его в одну из кают стоявшего на якоре судна. Якорь, увешанный гроздьями тяжелых кораллов, спускался в ярко-синюю воду. Управлял же всем этим незнакомый нам полдень.
– Ты идешь в неизвестность? – с завистью вопрошает убийца.
– В неизвестность? Вы это так зовете? А по-нашему это – царство потерянное. Пират летит. У него нет границ, нет длительности... Для нас не иметь невозможного – значит не иметь и возможного.
– Вы это открыли...
– Мы это просто видим.
Переплывая море, пират всегда возвращается именно туда, куда и плывет. Когда мы обходим острова, где расцветают цветы, мы ищем жар золота. Сокрытого в этих островах. Мы вездесущи. Говорят, мы бороздим море и занимаемся грабежом, но ведь богатство и без того всегда было нашим. Уже с рождения все сущее – наше. И я знаю, что сто восемьдесят прекрасных рабынь, захваченных недавно, – неважно, видели они нас когда-нибудь или нет, – всегда принадлежали нам.
И создание, и открытие – нечто "бывшее всегда", и значит – бесконечное.
Незнакомое – это потерянное. Потому что мы вездесущи.
Убийца! Не души совершенства, что подобно цветку. Именно море – и только море – делает пирата вездесущим. Переступи на наш борт через этот ничтожный порог, что сейчас перед тобою. Сильное – это хорошее. Слабые не могут вернуться. Сильные могут терять. Слабых терять заставляют. На другой мир они смотрят сквозь пальцы...
Стань же морем, Убийца! Когда утренний бриз трогает верхушки сосен, в груди у пиратов словно бы раскрывается колышущийся ветер. И мы снова, зажимая в ладонях священные нуса, возденем руки в молитвах своих Хатиману. Молитвы наши – за существование, за предрешенность. Молитвы вездесущих всегда таковы.
Стань же морем, Убийца! Море – берегами очерченная безбрежность. Когда космос бросает тень на чистейшую голубую воду, – это тень, которая существовала всегда.

Появившиеся вдруг из-за красных холмов проповедники, завидев убийцу, в страхе попадали на колени. В темной пучине пролива прошла мертвенно-бледным оттенком стая акул, всколыхнув жемчужные раковины. Сколько раз в тени знамени Хатимана поселялась Смерть – но каждый раз, налетая с южных своих островов, ветер пьянящий сметал ее вмиг.
– О чем задумался ты, убийца? Тебе нужно бы стать пиратом... Нет же – ты был пиратом. И сейчас ты к этому возвращаешься. Или ты скажешь, что уже не сможешь вернуться?
Но убийца молчал. Только слезы его текли, не переставая. Провал между ним и другими – для него неизбежен. Существует он изначально, поскольку с провала он начинается. Это и в миру вещь загадочная. Благоухание сливы разливается в кромешной тьме. Благоуханье – провал. Зреющие тихим полднем плоды – провал.
Что за жестокая милость – быть юным... Не говоря уже о том, что существуют, наверное, космические муки жизни, когда веришь, что можешь с собой что-то сделать.
Ветер приказывает блестеть зарослям на другой стороне; стоит ему лишь приблизиться к телу – и наползают на заросли тучи. Так ветер подымается постепенно, выше – над каждым из наших сердец. Сияние мира заключено в этом миге.
Что есть цветенье цветов?
С каждым днем увядающая все больше под лучами слабеющего осеннего солнца хризантема – почему сохраняет свои очертания? Почему их так трудно сдвинуть? Почему они так наполнены вероятностью своего распада, и тогда почему это может быть Вечностью?
Что до пиратов, то в отсутствие берегов нет Вечности, пусть даже он и сказал так – что дальше? Потому и не в силах убийца удержать этих слез.
Цветение одной только розы – большее утешение в круговерти человеческой жизни. Лишь потому убийца выдерживает: он не полетит к неизвестному. Что-то внутри у него всегда будет препятствием для прыжка, будет удерживать его от прыжка. Мягко – и безжалостно. Уподобляясь той чашечке цветка, что и в разгаре лета не теряет своей изумрудности. Она – удерживается. Потому что цветам не взлететь.
Пират! Слышал ли ты Повесть о горе Хибари? Повесть о кормилице принцессы, что притворилась безумной и бродила по Горе Поющих Жаворонков, продавая цветы? Давай торговать цветами, Пират? Давай притворимся для этого помешанными...
...месяца ...числа. Убиваю чахоточного больного
Эти ребра, похожие на крабьи конечности, этот мозг, зеленый, как водоросли; эти хрящевидные уши, подобные внутренностям грецких орехов, – их я уже давно ненавидел. Но сейчас все это только смешит меня. Какая умора... Какое свободное чувство!..
Это его: "Твоя взяла!.."
Их житейская мудрость эпохи мрака.
И в этом человек первобытный – несомненно, самый цивилизованный. Полдень – копия ночи.
(Потомок "полночной аристократии" понимал изящество Смерти. Для них быть убитым было даже почетно.)
Жизнь таким способом, подобно отливу уползающей по прибрежным дюнам волны, прежде казалась ярче. Ныне – перламутр облупился. Неужто не было хотя бы одного, кто тогда увидал бы средь ночи глубокой, что в неведомую эпоху зажжется свет, совсем не похожий на день?
Чтобы познать красоту бездействия, необходимо великодушие властителя. Умиравшие сегуны Муромати сражались с ночью, подобной рисункам на лаке; и засыпали – в бездействии, схожем все с теми же лаковыми миниатюрами.
Но поток – всегда в напряжении, а это и есть бездействие. Смочь заметить постоянно сокрытые в природе свет и тень...
Здесь – и желание бросить, оставить тело свое, уподобившись перелетным птицам: желание – великодушно, но не различимо без нашей тоски.
Не было ли человека, сказавшего так когда-то?
Когда весенняя пташка, на балкон опустившись, поет меж веток цветущей сакуры; когда движение облаков становится чуть беспокойнее, чем всегда...
Приходит лето, и облака догорают спокойно; а немного спустя – и осень, вовремя попридержавшая свое изобилие...
Надевая доспехи, сберегают себя от ран; но – лишь благодаря доспехам. Не было ли хоть одного, пробормотавшего это когда-то для самого себя?
Что ж: убийца, пожалуй, споет.
Вы – трусы. Вы – трусы. Вы – трусы. Вас – зовут храбрецами.
...месяца ...числа
И я мог бы научить, что когда убийцу не понимают, он умирает. Но даже в самых пучинах той чащи непонимания поют птицы и расцветают цветы. Озабоченность целью – это уже одно из слабых мест. Сознание – это уже одно из слабых мест. Чтобы сделать мою грацию совершенной, чтоб избавить меня от мельчайшей из ненавидимых в себе слабостей, – этим слабостям и несовершенству неразборчивую молитву повелит прокричать Убийце его новое Утро, которое он обретет.