О пути Господа в Иерусалим в Евангелии говорится как о восхождении. Отчасти это объясняется тем, что дорога поднимается. Но в мире, созданном Богом, случайностей не бывает, и сама эта географическая деталь явно свидетельствует о том, что Христос восходил к смерти крестной как к наивысшему моменту Своей миссии как Богочеловека.

 

…В греческом языке есть слово «акмэ» (отсюда — наши акмеисты), изначающее высший момент расцвета, в некотором смысле — предельное совершенство. Но оно же означает и тот момент, с которого начинается упадок, то есть трагический надлом. Такой вот язык. Но о восхождении Христа к Голгофе следует, наверное, говорить в иных терминах и с иным пониманием. Да, это было восхождение к смерти — и к ее преодолению. Тяжкие страдания испытали ученики Господа и Его Пречистая Матерь — но наградой им послужило вечное пребывание с Ним в доме Отца.

Земная жизнь Христа и ее завершение — поистину центральный момент бытия человечества, и говорить и думать о нем следует с глубочайшим благоговейным погружением в смысл.

Вот маленькая группа людей уже близко подошла к Иерусалиму, к городкам Виффагии и Вифании, к горе Елеонской. И Иисус послал двоих в близлежащее селение, сказав, что в нем они сразу увидят молодого осла, на котором никто еще не ездил. Его следует привезти, отвечая тем, кто недоумевает, что он нужен Господу. И так и было, и спрашивающие удовлетворились этим ответом.

Вместо седла и попоны на осла постелили одежды, как в знак почета, так и, наверное, от бедности. И то, что народ стелил на дороге свою одежду и просто срезанные ветки, говорит о том же: хотели воздать царские почести, но по бедности могли сделать только это. Зато от души, от сердца. И приветствовали как Царя из рода Давидова, то есть как Мессию.

Поздно вечером Иисус пришел в Иерусалим, вошел в храм, осмотрел всё и удалился на поиски ночлега в Вифанию. Не хочу сказать ничего плохого про жителей этого города, но, очевидно, Марфы среди них не нашлось, потому что утром Спаситель отправился в Иерусалим голодным. Увидев смоковницу, подошел, чтобы посмотреть, нет ли плодов. Их не было — не сезон. И вдруг Христос говорит: «Отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!».

Несколько забегая вперед, нужно сказать, что вечером они увидели смоковницу засохшей, и на их испуганное удивление Иисус сказал: «Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет».

Замечательно то, что Спаситель видит возможности проявления веры у дерева (ср. «камни возопиют» — тут начинаешь понимать, что это не фантазия), а вера — это акт воли, осуществляемый в свободе. Каждый раз, когда я читаю о чуде со смоковницей, я вспоминаю, как писал Пастернак: «Найдись в это время минута свободы у листьев, ветвей, и корней, и ствола, успели б вмешаться законы природы». Пастернак серьезно изучал философию, что несомненно сказывается в его творчестве. Подумать только: косность, отсутствие свободы, унылый порочный круг детерминированности отторгают (и смоковницу, и нас) не только от чуда Божия. но и от законов природы! А так ли верно жесткое противопоставление Божественного и природного, кстати? Природу-то Кто создал?

И совершенно закономерно то, что Христос, рассказывая о силе веры, переходит к тому, как следует молиться:

«…Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите — и будет вам. И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших». А ведь нередко люди молятся совсем по-другому: с бесконечной робостью просят то, чего хотят, не будучи уверенными ни в том, что «получится», ни в том, что действительно этого желают, и молитва получается вялая, рассеянная, какая-то неоформленная, если можно так сказать. А с другой стороны — бесконечно перебирают обиды, припоминают, что плохого им сказали и сделали, и несказанно мучают этим свою бедную душу.

Здесь эпизод со смоковницей излагается в своей сюжетной полноте, а Марк рассказывает его вместе с другим. Перед нами — искусно переплетенные два рассказа, подчиненные тому, как события разворачивались во времени, и выглядит это так: посетив храм и переночевав в Вифании, Христос видит бесплодную смоковницу (под таким наименованием она вошла в сотни культурных сюжетов) и говорит, что никто никогда не увидит ее плодов, затем входит в храм и изгоняет торговцев, после чего возвращается в Вифанию. На следующее утро смоковницу видят засохшей, а Спаситель, истолковав это явление, вновь идет в храм, где отвечает первосвященникам, книжникам и старейшинам. Такой способ изложения свидетельствует о доподлинности излагаемого, являет, так сказать, документальность. И мне кажется интересным прочитывать эту главу дважды, и следуя ходу изложения, и выделяя оба сюжета. Помогает вдумываться.

Итак, в первое посещение храма Иисус выгоняет торговцев, менял и тех, кто продавал голубей (известно, что голубь — птица символическая, но все-таки он очень неопрятен). Тем, кто носил через храм вещи (неужто дорогу спрямляли?), Он не позволил этого делать. Слова Господа при этом были такими:

«Не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников». Христос ссылается при этом на слова великих пророков Исайи и Иеремии. В (Ис 56:7) сказано: «Дом Мой назовется домом молитвы для всех народов», что важно, потому что содержит обетование спасения мира, а не только общины верных. Что же касается бурного Иеремии (недаром гневные тирады, обличающие нечестие, называются иеремиадами), то пассаж, приблизительно соответствующий этим новозаветным словам, весьма пространен. Условно можно принять, что он начинается с Иер 7:9 и отнюдь не исчерпывается в ст. 11, хотя именно этот адрес указан в Синодальном издании Библии как параллель к Мк 11:17. Пророк обличает нечестие соплеменников, впадающих в язычество, о которых говорит: «И потом приходите и становитесь пред лицем Моим, в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите «мы спасены», чтобы впредь делать все эти мерзости. Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?».

Иеремия жил в VII-VIвв. до Р. Х, а ситуация, которую он обрисовывает, никак не улучшилась ко времени земной жизни Христа. Как минимум исходя из этого мы можем убедиться в том, что Боговоплощение было актом Божественной любви к миру, нечестие которого достигло такого масштаба, что грозило ему гибелью. Рассуждения о жестокости Бога, о экономической и юридической подоплеке Крестной жертвы (по модели дал-взял, заплатил-получил) основываются на том, что люди ну никак не могут согласиться с тем, что возможна любовь — жертвенная, бескорыстная, та, о которой пишет апостол Павел во Втором послании к Коринфянам (гл. 13), — и что любовь Бога превосходит многократно любовь человеческую. Любовь человека, пусть даже самая возвышенная и благородная, — лишь подобие Божественной любви, которое тем ярче, чем ближе человек к Богу. И все поступки Богочеловека Христа нам следует рассматривать как явление Его Божественных свойств. Поэтому когда говорят о подражании Христу (а говорить об этом следует), акцент делается не на чудесах, а на любви. Столь много обсуждаемое сейчас изгнание торговцев из храма нужно понимать именно в этом аспекте и исходить из того, что храм — дом Божий, а мы — Его гости в Его доме. Откуда и начинается обдумывание этикета, то бишь поведения в храме.

Наконец, в последний из упоминающихся в этой главе приход Спасителя в храм, первосвященники, книжники и старейшины, достаточно разгневанные изгнанием торговцев и изыскивающие способы погубить Христа, невзирая на народную любовь, подошли к Нему с «серьезнейшим» вопросом: «Какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это?». Если уметь складывать два и два, то можно увидеть, что этот же вопрос волновал членов церковного трибунала, судившего Жанну д’Арк, спасительницу Франции. И еще их очень огорчало то, что она носит доспехи, а не юбку. Так вот и сожгли бедную девушку — за блистательные победы и за отсутствие юбки. Сторонники порядка и блюстители обычаев одинаковы во все века…

И вот что сказал Христос: «Спрошу и я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу вам, какой властью это делаю. Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? отвечайте Мне». Дальнейшее чрезвычайно важно: «Они рассуждали между собою: если скажем: с небес, — то Он скажет: почему же вы не поверили ему? а сказать: от человеков — боялись народа, потому что все полагали, что Иоанн был точно пророк. И сказали Иисусу: не знаем».

В ответ на это Иисус сказал: «И Я не скажу вам, какою властью это делаю».

Встречный вопрос Спасителя — это уже не логика, это диагностика. Лучом Божьей правды высвечены черные души. Их не волнует истина, — до такой степени, что они о ней просто не думают. Им вовсе не важно, как обстоит дело, им важно дать наиболее выгодный для себя ответ, иными словами — соврать половчее. И от Христа они не истины ждут, а самооговора, и все, что Он скажет, будет использовано против Него.

Именно поэтому Он не отвечает, но не из страха, а от отвращения к такому образу мыслей. Можно сказать, здесь начинается великое молчание Иисуса перед синедрионом, которое было совершенно правильно понято Его судьями — и привело их в ярость.

Эта ярость до сих пор не оставляет врагов Пути, Истины и Жизни.