24 июня 2013 Анатолий Вассерман, сайт "Однако"
 

...Попытавшись однажды прочесть «Загадки истории» Эдварда Станиславовича Радзинского, я довольно быстро убедился, что загадка в книге всего одна: как может человек, получивший образование ещё в глубоко советское время (он родился в Москве 1936.09.23), до такой степени не знать истории? Конечно, Радзинский — далеко не единственный автор книг об истории, не имеющих к самой истории ни малейшего отношения. И даже далеко не единственный из тех, кто в отличие от откровенных беллетристов вроде Александра Тома-Александровича Дюма, честно признавшегося: «История — гвоздь, куда я вешаю свои романы» — пытается выдать свои фантазии за действительность. Его я упоминаю просто как самый известный и раскрученный в наши дни образец любимого многими принципа околоисторического рассуждения: «Если бы я располагал теми же возможностями, что и данный исторический деятель, я бы с удовольствием совершил такую-то гнусность — значит, данный исторический деятель совершил именно эту гнусность».

Ошибочно это рассуждение не только потому, что все люди разные, так что гнусность, измысленная писателем, совершенно не обязана доставлять удовольствие всем его персонажам. Куда важнее совершенно объективное обстоятельство: чем выше власть, тем меньше времени она оставляет для издевательств над подвластными, интриг, оргий и прочих гнусностей.

В старом анекдоте портной говорит: «Если бы я был царь, то жил бы ещё лучше царя, потому что ещё бы немного шил». Это рассуждение смешно потому, что глубоко ошибочно. Такой портной жил бы намного хуже царя, потому что тратил бы на шитьё время, необходимое для исполнения его основных служебных обязанностей. Соответственно он хуже исполнял бы эти обязанности. Поэтому хуже жила бы вся его страна, а значит, и он сам.

Более того, царями в современном обществе становятся далеко не сразу. Даже официальный наследник престола может быть отстранён от престолонаследия, если его поведение будет сочтено неприемлемым (так, Михаил Александрович Романов был одно время лишён права наследования брату Николаю не столько за неравный брак, сколько за откровенное шалопайство, и вновь обрёл это право, когда его поведение стало общеприемлемо). А уж ненаследные правители и подавно строят карьеру собственноручно — и этапы их продвижения поддаются историческому исследованию. Скажем, известнейшие из героев книг того же Радзинского — Наполеон Карлович Бонапарт и Иосиф Виссарионович Джугашвили — много лет шли к положению глав государств, преодолевали на этом пути не только сопротивление коллег, но и множество внешних препятствий самого разного рода.

Бонапарту понадобилось для начала — ещё в звании капитана артиллерии — предложить расстановку батарей, обеспечившую обстрел гавани Тулон, после чего английский флот ушёл оттуда и крепость, занятая роялистами, пала после первого же штурма. Затем он — уже в звании генерала, полученном как раз за тулонскую победу, убедительнейшую даже на фоне прочих чудес революции, — за считанные месяцы завоевал Северную Италию, располагая в несколько раз меньшими силами, чем его противники. А заодно подпитал Францию награбленным. Правда, его поход в Египет после нескольких эффектных побед потерпел неудачу просто вследствие ничтожности экспедиционного корпуса по сравнению со всем многообразием его противников. Но итальянских и египетских трофеев хватило ему для организации очередного государственного переворота. А потом была многолетняя полоса побед в борьбе со всей Европой — увы, до полного исчерпания боеспособных людских ресурсов Франции.

Достижения Джугашвили по дороге в кабинет генерального секретаря (само это название учреждено специально для него) Центрального Комитета Коммунистической партии также велики. Напомню хотя бы организацию обороны Царицына — крупнейшего узла перевалки зерна, выращиваемого на юге страны, для снабжения пролетарского центра. Иосиф Виссарионович употреблял способы, вызвавшие резкое недовольство народного комиссара по военным и морским делам, председателя Революционного военного совета Лейбы Давидовича Бронштейна. Несколько раз оба встречались в Москве под надзором председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича Ульянова, и тот неизменно поддерживал позицию Джугашвили. Царицын пал через год обороны — через несколько месяцев после отъезда Джугашвили в другие регионы, по другим делам. Причём белых оттуда выбили уже через полгода: профессиональные военные не смогли организовать оборону так же эффективно, как дилетант. Правда, за эти полгода белые натворили в городе столько, что в 1925-м его переименовали в Сталинград по просьбе местных жителей: они оценили, от чего были на год спасены благодаря Джугашвили.

Часто рассказывают: победы Джугашвили во внутрипартийной борьбе обеспечены тем, что в качестве руководителя партийного аппарата он продвигал своих людей на посты секретарей нижележащих уровней, а те взамен обеспечивали голосования за его позицию. Но много ли стоит уже оказанная услуга? Многие ли секретари будут выкручивать руки своим парторганизациям, чтобы те голосовали за то, во что сами не верят? Ведь самих секретарей избирают именно их организации — даже если рекомендацию даёт вышестоящий секретарь. Были другие причины для такого голосования. Прежде всего — очевиднейшая: Джугашвили — в отличие от большинства своих партнёров по политбюро — умел и любил работать, причём чаще всего работал успешно. Поэтому его поддерживали те, кто также умел и любил работать, и те, кто остро нуждался в результатах успешной работы. В результате, например, в 1927-м, когда в партии организовали открытую дискуссию по предложениям разных вождей, за позицию Бронштейна (и поддержавших его не менее заслуженных Овсея Гершона Ароновича Апфельбаума и Льва Борисовича Розенфельда) проголосовало менее двухсотой доли членов партии, ещё примерно столько же — за предложения других руководителей, а остальная партия поддержала Джугашвили с примкнувшим тогда к нему (и незадолго до того перешедшим с крайне левого фланга партии на крайне правый) Николаем Ивановичем Бухариным. Вряд ли такого результата можно было добиться одним подбором руководителей партийных организаций — тем более что немалая часть этих руководителей имела немалый опыт Гражданской войны и прочей собственной деятельности совместно с Бронштейном, Апфельбаумом и Розенфельдом.

Вообще мастер интриги чаще всего тратит на неё столько ума и времени, что того и другого на прочую деятельность просто не хватает. И те, от кого зависит его дальнейшее продвижение по карьерной лестнице, при всём желании не обнаруживают значимых причин для такого продвижения. Конечно, случаются и у них ошибки: наверное, каждому доводилось принимать льстеца и лицемера за почтенного мудреца. Но всё же я бы на месте человека, заботящегося о собственном возвышении, не рассчитывал на такие случайности, а наращивал свою эффективность в деле, коим занят по долгу службы. Как, собственно, поступаю и на протяжении всей своей жизни, ибо сам выбираю себе дело и долг.

Для писателя же измышление интриг — как раз существенная часть служебных обязанностей. Потому представители этой специальности куда более прочих смертных склонны объяснять чужие успехи теориями заговора. Радзинский — хороший драматург; если бы он ещё и не давал своим персонажам имена реальных исторических деятелей — ему бы и вовсе цены не было.

В жизни же «усильным, напряжённым постоянством» (как пушкинский Сальери) можно достичь куда большего. Сам Пушкин отличался именно таким постоянством: его черновики содержат десятки правок едва ли не каждого слова, отчего он и стал любимым героем литературоведов — по этим правкам они могут сочинять и проверять головоломнейшие гипотезы. Образ «гуляки праздного» (как пушкинский же Моцарт) он выстроил, похоже, сознательно — может быть, даже для того, чтобы его достижения не могли повторить.
 

Итак, обширный исторический и литературный опыт предупреждает: не рассчитывайте на закулисные игры — те, кого считают мастерами таких игр, чаще всего достигают успеха совершенно иным способом. И способ этот — честный и умелый труд на пользу избранного дела — посилен каждому.