"Пришлите мне книгу со счастливым концом..."
           Назым Хикмет

     Путешественник, наконец, обретает ночлег.
     Честняга-блондин расправляется с подлецом.
     Крестьянин смотрит на деревья
         и запирает хлев
     на последней странице
         книги
     со счастливым концом.
     Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,
     в закрытые окна, на смежающиеся ресницы.

         ...В первой главе деревья
     молча приникли к окну,
     и в уснувших больницах больные кричат, как птицы.
     Иногда романы заканчиваются днем.
     Ученый открывает окно, закономерность открыв,
     тот путешественник
         скрывается за холмом,
     остальные герои встречаются в обеденный перерыв.
     Экономика стабилизируется,
     социолог отбрасывает сомнения.
     У элегантных баров
         блестят скромные машины.
     Войны окончены. Подрастает поколение.
     Каждая женщина может рассчитывать на мужчину.
     Блондины излагают разницу
         между добром и злом.
     Все деревья -- в полдень -- укрывают крестьянина тенью.
     Все самолеты благополучно
         возвращаются на аэродром.
     Все капитаны
         отчетливо видят землю.
     Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать.
     У подлеца, естественно, ничего не вышло.
     ...Если в первой главе кто-то продолжает орать,
     то в тридцатой это, разумеется же, не слышно.
     Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,
     хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,
     полудетективный сюжет, именуемый -- жизнь.
     ...Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!

             22 августа 1960, Ленинград

    Зачем опять меняемся местами,
     зачем опять, всё менее нужна,
     плывет ко мне московскими мостами
     посольских переулков тишина?

     И сызнова полет автомобильный
     в ночи к полупустым особнякам,
     как сызмала, о город нелюбимый,
     к изогнутым и каменным цветам.

     И веточки невидимо трясутся,
     да кружится неведомо печаль:
     унылое и легкое распутство,
     отчужденности слабая печать.

     Затем. Затем торопишься пожить.
     Затем, что это юмор неуместный,
     затем, что наши головы кружит
     двадцатый век, безумное спортсменство.

     Но, переменным воздухом дыша,
     бесславной маяты не превышая,
     служи свое, опальная душа,
     короткие дела не совершая.

     Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извне
     на дансинги, на Оперу, на воды;
     заутреней -- на колокол по мне;
     безумием -- на платную свободу.

     Ищи, ищи неславного венка,
     затем, что мы становимся любыми,
     всё менее заносчивы пока
     и потому всё более любимы.

Z. K.

     Лети отсюда, белый мотылек.
     Я жизнь тебе оставил. Это почесть
     и знак того, что путь твой недалек.
     Лети быстрей. О ветре позабочусь.
     Еще я сам дохну тебе вослед.
     Несись быстрей над голыми садами.
     Вперед, родной. Последний мой совет:
     Будь осторожен там, над проводами.
     Что ж, я тебе препоручил не весть,
     а некую настойчивую грезу;
     должно быть, ты одно из тех существ,
     мелькавших на полях метемпсихоза.
     Смотри ж, не попади под колесо
     и птиц минуй движением обманным.
     И нарисуй пред ней мое лицо
     в пустом кафе. И в воздухе туманном.

             1960

Ли  рика

     Через два года
     высохнут акации,
     упадут акции,
     поднимутся налоги.
     Через два года
     увеличится радиация.
     Через два года.
     Через два года.

     Через два года
     истреплются костюмы,
     перемелем истины,
     переменим моды.
     Через два года
     износятся юноши.
     Через два года.
     Через два года.

     Через два года
     поломаю шею,
     поломаю руки,
     разобью морду.
     Через два года
     мы с тобой поженимся.
     Через два года.
     Через два года.

             1959
 

И хотя Вы так вот смотрите на меня удавом,
Говорите мне Вы то же самое, что и я Вам.
Только я Вам – бережно, по продольной,
А Вы рвёте поперёк – это больно...
А потом у нас с Вами начнётся разбор полётов,
И я Вам буду говорить про свою ранимость.
Раньше это выдерживал только каждый сотый,
Пока я на первых трёхстах училась.
А теперь мне даже и рассказать-то некому,
Что ноги слабеют, когда со мной по-хорошему...
Была бы девочкой – написала бы Бекхэму
Про то, что все перины у меня на горошине...
А мы с Вами, стало быть, будем дружить семьями –
Как русский со шведом после Полтавы,
И я этот взгляд Ваш потом перейму со временем –
Будем просто глядеть друг на друга –
Как два удава.
А я вообще-то зашла по делу:
Что-то было гнетущее, несоразмерное,
А вот теперь и не помню даже, чего хотела...
Господи, Боже мой... Вас, наверное...


(С) Е. Горбовская