Б. Горин

Еврейские книги, изменившие мир

Продолжительность: 51:56

Смотрите запись от 30.04.2017

           http://audio.jeps.ru/#

У  меня знакомый есть, Петя Черноусов, человек русский, православный, выпивающий...еврейский поэт, пишущий на идиш.  Да-да, Петя с ранней юности, оказывается, попал в еврейскую историю. Дневал и ночевал в доме своего любимого учителя, пристрастился бегать в синагогу, часами просиживал там над святыми письменами и, благодаря блестящим лингвистическим способностям, легко усвоил не только идиш, но и иврит...
Короче, русский человек оказался здесь, в Израиле, ведущим еврейским поэтом, знатоком идишисткой культуры. Недавно получил премию Союза писателей за лучший сборник стихов на идиш. (Если б я все это изобразила, меня в очередной раз упрекнули бы в "пережиме" ситуации.)
Кроме того, у Пети оказался хороший голос, и он с удовольствием поет хазанут - еврейскую литургию.

Когда хорошее настроение, Петя даже выходит попеть на наш Арбат - пешеходную улицу Бен-Иегуда.

Поет религиозные гимны в ашкеназской транскрипции, величаво кивая прохожим, бросающим в его кепку шекели...

И вот недавно стоит он на Бен-Иегуде, поет. Подходит к нему старый человек, по виду - рав из религиозного района Меа-Шеарим.

Он хотел стать поэтом, но Маршак его отговорил. Тогда он стал классиком детской прозы, «русским Марком Твеном», как его называли в США. «В стране вечных каникул», «Звоните и приезжайте» и другие его книги переведены на 50 языков мира. И хотя писал он и взрослые романы, например, об антисемитизме в СССР, «бездетной» литературу не представлял: «Куда же без детей, без их игр и смеха!» В Люксембурге умер писатель Анатолий Алексин.

«С детства я сочинял стихи, которые очень нравились моим тетям и дядям. Поэтому, когда собирались гости, кто-нибудь непременно просил: “Толечка, почитай нам свои стихотворения...” И я читал. Ближайшие родственники аплодировали. На мою беду (что выяснилось позднее!), стихи стали охотно печатать в детских газетах и журналах, декламировать по радио. В годы войны, работая ответственным секретарем ежедневной газеты, я публиковал свои патриотические стихи, которые кое-кто даже вырезал на память, заучивал наизусть. Что, впрочем, не мешало стихам быть весьма посредственными... Меня, однако, именовали поэтом. А в 1947 году в Москве состоялся первый “Всесоюзный форум молодых писателей” (так его неофициально называли), и я удостоился быть делегатом... Выслушав мои стихи, Маршак спросил: “А вы чем-нибудь другим заниматься не хотите?” Стихи, которые так нравились моим дядям и тетям, Маршаку, стало быть, не понравились. И тогда, уже в комнате отдыха, талантливая, добрейшая, хоть, увы, и подзабытая Тамара Габбе позволила мне нарушить покой мастеров и прочитать им семистраничный рассказ. Особенность его состояла в том, что по содержанию он был трагическим, а по форме комическим. Кассиль и поддержавший его Маршак стали убеждать меня вычеркнуть из своей “творческой биографии” стихи и писать прозу. “Непременно сохраните столь редкий дуэт смеха и слез. Непременно! Это ваш стиль, ваша интонация. А без стиля и интонации не бывает литературы”, – сказал Лев Кассиль. Рассказ (тут уж на мое счастье!) услышал и случайно зашедший в комнату Паустовский. “Пусть эта новелла станет первой главой повести, – посоветовал Константин Георгиевич. – И если вся повесть будет не хуже первой главы, я берусь ее редактировать”. Что ж, все сбылось: “творческим редактором” моей первой книги стал Паустовский. А все стихи свои я не вычеркнул, как мне советовали, а предал огню. Сжег. И это, вероятно, единственное, что сближает мою биографию с гоголевской. Так была спасена от меня отечественная поэзия».

Согласно древней традиции, по субботам между праздниками Песах и Шавуот учат трактат Мишны «Пиркей Авот» («Поучения отцов»). Данный трактат посвящен вопросам этики и психологии человека. Здесь вы найдете универсальные советы наших мудрецов для многих жизненных ситуаций. Откроете для себя мир вечных ценностей еврейской традиции. В трактате шесть глав, таким образом, в течение шести суббот между праздниками Песах и Шавуот завершают изучение всего трактата.

Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4 | Глава 5 | Глава 6

Согласно указанию Любавичского Ребе שליט"א Короля Мошиаха, «Пиркей Авот» с комментариями изучают по субботам в течение пяти месяцев, охватывающих период между праздником Песах и Рош а-Шана.

http://www.moshiach.ru/study/enciclopedia/pirkei_abot.html

ВВЕДЕНИЕ В "ПИРКЕЙ АВОТ"

http://www.liveinternet.ru/users/rinarozen/post233443354/

ЦИТАТЫ ИЗ ТРАКТАТА "ПИРКЕЙ АВОТ"

http://www.liveinternet.ru/users/rinarozen/post200685598/

Б.ГОРИН

(АУДИО)

  Продолжительность: 1:07:17

http://audio.jeps.ru/?audio=636

 Рассказ «Хасид» из  книги Ионы Дегена 

«Невыдуманные рассказы о невероятном» 

В студенческие годы я с благоговением относился к именам выдающихся ученых. Они казались мне небожителями, непохожими на нас, на простых смертных. В их созвездии, вызывавшем у меня почтительный трепет, было имя видного советского физиолога Василия Васильевича Парина.

С годами притупилась юношеская восторженность. Общение с «олимпийцами», наделенными человеческими слабостями, недостатками и, нередко, пороками, вытравило из меня благоговейное почитание научных авторитетов. И все-таки что-то от неоперившегося студента, по-видимому, оставалось во мне, хотя в ту пору я уже был кандидатом медицинских наук, приближавшимся к защите докторской диссертации. Во всяком случае, когда мне передали приглашение академика Парина посетить его, я почувствовал былой студенческий трепет. Профессор, передавший приглашение, сказал, что академика заинтересовали результаты проведенного мною эксперимента.

Я уже оформил статью и взвешивал сомнительную возможность ее опубликования. Описанные результаты настолько отличались от ортодоксальных представлений, что их опубликование даже в каком-нибудь рядовом журнале казалось маловероятным. А я мечтал не о рядовом журнале, а о «Докладах Академии наук СССР». Но в «Доклады» статья должна быть представлена академиком. Случайное ли совпадение, что именно в эти дни меня пригласили в Москву на конференцию? Как мог бы я оставить работу, чтобы поехать к академику Парину, не будь этой конференции?

Едва устроившись в гостинице, я позвонил по телефону, сообщенному профессором, передавшим приглашение академика Парина. Ответил мне женский голос, принадлежавший, как выяснилось, супруге академика. Она сказала, что Василий Васильевич болен и не работает. Он даже не выходит из дому, но готов принять меня в любое удобное для меня время.

28 апреля в Гиватаиме умер Ион Деген – поэт и писатель, врач и ученый в области ортопедии и травматологии.

Леон Юрис

Леон Юрис — американский писатель еврейского происхождения. Википедия

Родился: 3 августа 1924 г., Балтимор, Мэриленд, США

Умер: 21 июня 2003 г., Шелтер Айленд, Нью-Йорк, США

Фильмы и сериалы: Исход, Топаз, Перестрелка у корраля О-Кей, Battle Cry, QB VII

Супруга: Джилл Пибоди (в браке с 1970 г. до 1989 г.), ещё

Дети: Карен Ерис, Майкл Ерис, Конор Ерис, Ракл Ерис, Марк Ерис

=======================================================================================

Эмма Лазарус

Писательница
Эмма Лазарус — американская писательница и поэтесса. Родилась в семье богатого плантатора, потомка старинной сефардской семьи, бежавшей в Новый Свет из Португалии от преследований инквизиции. Википедия

Родилась: 22 июля 1849 г., Нью-Йорк, Нью-Йорк, США

Умерла: 19 ноября 1887 г., Нью-Йорк, Нью-Йорк, США

Введение В Зал Славы: 2009 г.

Родители: Мозес Лазарус, Эстер Натан

Он написал текст песни «Над небом голубым», ставшей почти народной благодаря Борису Гребенщикову. Но гораздо больше его стихов – в песнях «АукцЫона» и в пьесах, написанных им вместе с Алексеем Хвостенко. А еще он много переводил – каббалистические трактаты и сложные романы Джойса. И успевал быть химиком – 12 лет проработал с экологами на озере Кинерет. На 82-м году ушел из жизни поэт и ученый Анри Волохонский.

В 2012 году Анри Волохонский должен был получить премию Андрея Белого – «за выдающийся вклад в развитие русской литературы». Но вместо него, «безвыездно сидящего в своем немецком городке», на церемонии награждения была ее сестра. Вместо благодарственной речи она зачитала по просьбе брата весьма самокритичные строки, которые он написал о себе еще в 1985 году: «Человек я застенчивый, робкий, вечно какой-то угнетенный. Ничто меня не радует, неясные опасения терзают душу. Когда чего ни затею – вовремя кончить не успеваю, обещанного не исполняю, неотложные работы стараюсь сунуть в долгий ящик. Ни на что не способен решиться, опасаюсь выйти из дома, не умею водить автомобиль. Страдаю также от меланхолии и ипохондрии и еще от мизантропии в виде резких и острых припадков. Сам себе неприятен, причиняю тяжелые переживания близким, в общении невыносим. Мой любимый поэт? Да нет у меня никакого любимого поэта… Не придерживаюсь убеждений. Как жить дальше, не знаю». Волохонский был уверен, что к 2012 году ничего не изменилось. Те же, кто знал его лично и близко, отзывались о нем совсем иначе, с неизмеримой нежностью и добротой в голосе. Правда, людей этих было не так уж и много. Анри Волохонского мало кто видел не то что в жизни, но даже на экранах телевизоров.

В ее сад в Америке лазила за яблоками Айседора Дункан, в ее дом в Париже всегда стремились Пикассо, Матисс и Сезанн. Она мечтала прославиться своими книгами, но хоть Хемингуэй и называл ее «братом», известна она как первооткрыватель талантов. Мощная, статная Гертруда Стайн усаживалась в позу Будды и одним взглядом решала судьбы будущих столпов авангардного искусства.

В 1841 году глава большого еврейского семейства Михаэль Стайн, живший в небольшой баварской деревушке Вейкерсгрюбен в Германии, отправил 18-летнего сына Мейера в США. Здесь Мейер основал успешный бизнес по продаже одежды и вскоре перетащил в Америку всю семью – родителей и четверых братьев. Один из этих братьев, Даниэль, как только встал на ноги, женился на Амелии Кейзер, которая вскоре родила ему пятерых детей: Майкла, Саймона, Берту, Лео и Гертруду, появившуюся на свет 3 февраля 1874 года.

Вскоре после ее рождения Даниэль с женой приняли решение переехать в Вену – чтобы дать детям лучшее образование. Гувернантки, учителя танцев, музыки, иностранных языков – такой была жизнь детей Стайн. Однако в какой-то момент источники доходов главы семейства стали иссякать – сначала Стайны перебрались из Вены в пригород Парижа, потом и вовсе решили вернуться в Америку. Летом 1878 года Стайны поселились в одном из районов Сан-Франциско. Даниэль устроился в трамвайную компанию, в свободное от работы время торговал ценными бумагами на Сан-Францисской бирже, а вскоре, проявив менеджерские способности, стал вице-президентомтранспортной компании OmnibusRailwayandCable.

Стайны выделялись своим благосостоянием – большой дом, обслуживающий персонал, репетиторы. Соседские дети лазили в их роскошный сад за яблоками, в том числе и Айседора Дункан, известная американская танцовщица и жена поэта Сергея Есенина в 1922–1924 годах. Младшие дети – Лео и Гертруда – этого стеснялись: почти ни с кем из соседских ребят не дружили, проводили все время только вместе. Они читали Марка Твена, Жюля Верна, увлекались исторической и научно-популярной литературой, копались в энциклопедиях. 

Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ

Польский поэт, переводчик, сатирик и страстный антифашист Юлиан Тувим жил в трудные времена. Он выжил благодаря лирике и остроумию. Лирика множила число его друзей, а шутки разили врагов. Вот лишь одна запись из записной книжки Тувима: «Помни о бедных, — говаривал некий лодзинский фабрикант, — это ничего не стоит». И еще одно знаменитое определение: «Эгоист — тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне». Поистине, подобное мог написать только человек с золотым пером.

Юлиан Тувим родился в Лодзи 13 сентября 1894 г. Он очень любил Польшу, любил город, в котором родился, — Петраковская улица, базар, гостиница «Савой», фабрики и нищие Валуты:

Пусть те восхваляют 
Сорренто, Крым, 
Кто на красоты падок. 
А я из Лодзи, и черный дым 
Мне был отраден и сладок.

Родился Тувим в мелкобуржуазной интеллигентной еврейской семье, которая вечно колеблется между народными чаяниями и вкусами правящей элиты. Вечное неудовлетворение в душе и путаница в голове. Отец был банковский служащий средней руки, человек по характеру методичный, замкнутый и отрешенный. Мать — моложе его на 15 лет — натура более чуткая, нервическая, с идеальными порывами. Сын перенял от отца методичность, а от матери — артистичность. Родители жили недружно, дом был неуютен, средств мало — вот в такой атмосфере формировался будущий поэт.

Поначалу Юлиан увлекся наукой. Хотел быть химиком и алхимиком, но после взрыва в домашней лаборатории переключил свой интерес на марки. Марки — как путешествие по миру. Затем наступило «лингвистическое помешательство»: Тувим увлекся «словесной алхимией» и боготворил слово до конца своей жизни.

Двадцать легендарных советских диссидентов вспомнили о выбитых зубах, отравленных при обысках псах и дружбе в застенках, а также объяснили, почему почти никто из них так и не стал политиком.

Книга Глеба Морева «Диссиденты» – на самом деле, сборник интервью. Двадцать его собеседников – значительные фигуры правозащитного движения, легендарные диссиденты. «То, что у этой книги 20 героев, а не, скажем, 27 или 30 – следствие не авторской концепции, а жизненных обстоятельств, – объясняет в предисловии сам Морев. – Многие из тех, с кем мне хотелось побеседовать, оказались по тем или иным причинам труднодостижимы. С некоторыми – как, например, со скончавшимися в конце 2014 года Глебом Якуниным и Валерием Сендеровым – я встретиться планировал, но не успел. Трижды я столкнулся с отказом от разговора. Мне, однако, кажется, что и в нынешнем составе героев эта книга содержит в себе объем свидетельств, значение которых для понимания природы и развития инакомыслия в СССР трудно переоценить».

В каждом интервью Морев спрашивает, почему получилось так, что почти никто из диссидентов во время перестройки или после неё не занялся профессионально политикой. Ведь именно диссиденты подготовили почву для свершившихся преобразований. И в ответах можно вычленить одну общую, за редким исключением, тенденцию. Смелые, заинтересованные, инициативные люди отнюдь не предполагали заниматься политикой, власть их не привлекала. Скорее, у них было желание сломать накопившийся абсурд и – это не проговаривается, но достаточно отчётливо звучит из контекста – зажить нормальной, неуродливой жизнью, такой, какой она должна быть. Жизнью без пионерских линеек, тотального патерналистского контроля государства, жизнью, где можно читать любимых поэтов, не скрываясь.

"Кузари" —

«В мире, где кpyжится снег шальной,

Где моря грозят кpyтой волной,

Где подолгу добpyю ждём поpой мы весть,

Чтобы было легче в тpyдный час,

Очень нужно каждому из нас,

Очень нужно каждому знать, что счастье есть».

Это ведь группа «Цветы» Стаса Намина пела, – наверняка припомните вы. А на чьи стихи композитор и певец сочинил музыку? Увы, такова судьба поэтов: часто их просто не называют, а когда концерты транслируются по телевидению, то титры с именами авторов слов в самом конце бегут так быстро, что прочесть их полностью практически невозможно.

Имя автора стихотворения «Мы желаем счастья вам» и многих других стихов, обретших, в свое, но не столь уж далекое от нас время, крылья песенных шлягеров, уже подзабыто: Игорь Шаферан. Исполнилось 85 лет со дня его рождения. Иными словами, он мог и сегодня быть среди нас.

Будущий поэт родился в Одессе, в еврейской семье. Правда, его нарекли не Игорем, а Гарольдом, и фамилия у него, в ту пору, тоже была другой. Вот биографическая справка о его родных и близких: отец – Шаферман Давид Исаакович, мать – Шаферман Мирель Копелевна, бабушки – Карп Двойра Гитель, Шаферман Шенл, дедушки: Фальбаум Копель, Шаферман Мендель. Словом – ярко выраженный представитель типичной одесской национальности. Гарик, как его называли дома, учился в школе № 118, где, с разницей в два класса, получал начальное образование Михаил Жванецкий. Но окончил Гарольд не это учебное заведение, а, так уж получилось, школу рабочей молодежи, поступив, еще до ее завершения, на работу в объединение «Совтанкер» Черноморского Государственного морского пароходства. 

Даже в своем поколении, давшем миру множество великих праведников и мудрецов Торы, Хафец Хаим был единственным и уникальным. Его жизнь — зримое воплощение идей движения Мусар, стремившегося к исправлению всего народа посредством морального совершенствования отдельных личностей. Его современник, один из величайших учителей Мусара, рабби Нахум Велвл Зив из Кельма, говорил о нем: «Я знал гениев в Торе, праведников согласно Торе, но настоящего еврея Торы я не сподобился узнать, пока не встретил Хафец Хаима».

Хафец Хаим нередко говорил притчами; собранные из множества его трудов, они увидели свет не только на иврите, но и на английском, французском и испанском языках, а теперь - и по-русски.

О книге

Предисловие

Краткое содержание притч

Словарь имен и терминов

Глава 1. ОТЧЕТ ПЕРЕД СОБОЮ

1. Самый примечательный день

2. Торговец, проверяющий свое имущество

3. Сын, потерявший весь данный ему пенсион

4. Что ставят в прихожей, а что — во внутренних комнатах

5. Обходи опасную дорогу

6. Можно ли измерить вечность?

Записная книжка лавочника и счетные книги государства

8. Целесообразно ли уменьшение прихожей за счет зала

9. Едущие на ярмарку

10. Далекое путешествие за понюшкой табаку

11. Посев на большом поле

12. Во время ярмарки важна каждая минута

13. Царя, который переоделся в простого человека, не узнали

14. Должник вернул деньги, не воспользовавшись ими

15. Кошелек в конце концов опустеет

16. Работа постоянная и работа временная

17. Подарок, который не пришелся по душе жениху-сироте

18. Царская дочь, которая вышла замуж за деревенского жителя

Книга Раби Моше бен Нахмана (РАМБАНа) "Врата воздаяния" —

о путях, которыми получает человек награду и наказание

в этом мире и после смерти. 

Врата воздаяния.

О Геиноме

Раби Моше бен Нахман РАМБАН

Биография РАМБАНА
Все циклы уроков автора

(Отрывок)

51) Так учили в Талмуде (Менахот 99б-100а): «И удалил Он тебя от узкого входа» (Йов 36:16), — от Геинома, вход в который узок, чтобы его дым собирался внутри. Но чтобы не подумали: «как вход в него узок, так и сам он узок», говорит Писание: «он глубок и просторен» (Йешая 30:33). И чтобы не подумали, что нет там дров, говорит Писание (там же): «пылает его костер и дров много».

И мудрецы измерили Геином — его длину и ширину. Сказано в трактате Таанит (10а): «Земля — одна шестидесятая от размера Гана (Сада). А Ган — одна шестидесятая от Эдена. А Эден — одна шестидесятая от размера Геинома. Получается, что вся земля по сравнению с Геиномом, как крышка по сравнению с кастрюлей».

И также известны входы в него. Сказали в трактате Эйрувин (19а): Существует три входа в Геином. Один — в пустыне Синай, как сказано: «И раскрыла земля свои уста и поглотила их, и их домочадцев, и всех людей Кораха… И сошли они со всем своим имуществом заживо в преисподнюю» (Бемидбар 16:32—33), — т.е. сошли в Геином. Один в море, как написано: «Из чрева преисподней возопил я — и Ты услышал мой голос» (Йона 2:3), ибо рыба возвратила Йону из глубины пучин, от входа в Геином (Пиркей дэраби Элиэзер 10 и Ялкут на книгу Йоны). И один — в Иерусалиме, как сказано: «Слово Ашема, огонь Которого в Сионе, и печь Его — в Иерусалиме» (Йешая 31:9). И сказал рабан Йоханан бен Закай: «Две пальмы есть в ущелье Бен Ином, и между ними поднимается дым — это вход в Геином» (на иврите гей — ущелье, долина). И сказали относительно запрета использовать горячие воды Тверии для разогревания пищи в шабат (Шабат 39а): «Они разогреты огнем, ибо проходят у входа в Геином» (т.е. мудрецы рассматривают огонь Геинома как реальное пламя, способное разогреть почвенную воду).

Ко   Дню   памяти   жертв   Катастрофы    27-го   января

Татьяна Вольтская

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, поляки, ваши евреи?
Где торгуют они, где бреют,
Лечат, учат, флиртуют, стареют,
Проезжают в автомобиле?
Почему вы их всех убили?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, литовцы, ваши евреи?
Где такие ж, как вы, крестьяне —
Те, кого вы толкали к яме,
А кто прятался на сеновале —
Тех лопатами добивали.
Между сосен, янтарных кочек
Не положите им цветочек?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, французы, ваши евреи? —
Адвокаты, врачи, кокетки,
Дети с вашей лестничной клетки,
Те, которых вы увозили
Ранним утром — не в магазины —
К черным трубам, стоявшим дыбом,
Чтоб соседи взлетели — дымом.

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, голландцы, ваши евреи? —
Часовщик, поправляющий время,
И кондитер, испачканный в креме,
Где рембрандтовские менялы?
На кого вы их променяли?
Почему вы их выдавали?
Почему вы их убивали?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, британцы, ваши евреи,
Те, кому вы не отперли двери?
Пепел их — на земле, в траве и
В вашем сердце, что всех правее.

Ах, беспечные европейцы,
Эти желтые звезды, пейсы,
Полосатых призраков стаи
В вашем зеркале не растаяли.
По ночам в еврейском квартале
Ветерок шелестит картавый.
Как вам дышится? Как вам спится?
Не тошнит ли вашу волчицу
С бронзовеющими сосцами?
Подсказать? Или лучше сами?

http://club.berkovich-zametki.com/?p=27451

На закате своей жизни — между 75 и 85 годами, Александра Яковлевна Бруштейн написала чуть ли не самую знаменитую детскую книгу послевоенного СССР — «Дорога уходит вдаль...» В сознании советских детей эта книга укоренилась сильнее, чем «Тимур и его команда» Гайдара, а цитатами из неё обменивались чаще, чем фразами из «Швамбрании» Льва Кассиля. Можно сказать, что Бруштейн воспитала целое поколение, и как у неё это получилось — самая настоящая загадка.

У трилогии «Дорога уходит в даль...», написанной в конце 50-х годов прошлого века, до сих пор множество почитателей и даже фанатов, хотя современные подростки об этой книге уже почти не знают.

Для тех же, кто взрослел в позднем СССР, она была больше, чем просто чтением. «Дорога уходит в даль...» была одной из тех книг, по которым безошибочно определяли «своих» — цитатами из неё обменивались, как паролями: «она же здоровая, умная девочка — зачем ей икать и квакать», «сто Тамарок за одного Шарафута», «замечательное изобретение Варварвары Забебелиной»...

Спортивные нормы и хитрая еврейская логика

 Фото: web.nli.org.il

Иерусалимская Национальная библиотека Израиля в ходе американского аукциона «Сотбис» выкупила крупнейшую частную коллекцию редких еврейских книг у библиотеки Фонда Вальмадонны. Самое старое издание подборки датируется 1491 годом. Стоимость сделки не раскрывается.

Коллекцию составляют около 10 тысяч томов, в которых можно найти все существующие формы еврейского книгопечатания. Среди них инкунабула Пятикнижия, изданного в 1491 году в Лиссабоне, одна из двух существующий на сегодняшний день копий Пасхальной Аггады, которые были изданы в 1556 году в Праге, свиток с ашкеназским молитвенником 1549 года от венецианского издательства, более 550 печатных календарей, ивритские буквари и даже объявления властей разных лет для еврейского населения.

Уникальные книги принадлежали основателю фонда Джеки Ланцеру, который скончался в декабре 2016 года. Коллекционер хотел, чтобы коллекцию обязательно продали целиком, не разделяя на отдельные издания. По его мнению, только так она осталась бы доступной для изучения специалистами.

В июле 1945 года врачи объявили Миклошу Гардошу, что жить ему осталось полгода. В тот же день он отправил 117 писем. Спустя полвека его сын, выдающийся режиссёр и сценарист Петер Гардош, написал книгу и снял фильм «Предрассветная лихорадка» о тайне своих родителей. В эксклюзивном интервью Jewish.ru Петер Гардош рассказал, как любовь победила болезнь, чем его роман отличается от литературы Холокоста и почему мама была категорически против его экранизации.

Вы помните своё детство?

– Я до десяти лет не знал, что я еврей! Рассказать, как узнал? Отец в окно увидел, как мы возвращались из школы и, расставаясь, били сумками нашего товарища, немного его мутузили. Отец спросил меня, почему бедного мальчика бьют сумками? Я гордо сказал: «Потому что он еврей». И тут отец, который никогда меня не трогал, дал мне пощёчину, от которой я чуть не упал. Я был так изумлён, что даже не заплакал. «Почему?!» – спросил я. Отец смотрел на меня молча, до сегодняшнего дня я не забыл этот взгляд, и сказал: «Потому что ты тоже еврей». Он повернулся и ушёл в комнату. А я остался один в замешательстве. Еврей в моих глазах был человеком, которого нужно бить. И вдруг одной пощёчиной я переместился на другую сторону. Это был удивительный момент. Я помню каждую его секунду.

Вам про лагерь родители рассказывали?

– Когда мне было 30 лет, я уже не жил дома, но по воскресеньям приходил к ним и за обедом просил отца рассказать о его детстве и особенно о том, что произошло в этих лагерях. Он всегда мрачнел и говорил: «Как-нибудь потом». Если бы я был более настойчив, может, он бы и открылся. Но вряд ли…

И как вы узнали настоящую историю их знакомства?

– После смерти отца, в августе 1998 года, мама отдала мне две пачки писем и сказала прочесть. Я был потрясён и самими письмами, и тем, что они никогда прежде о них не рассказывали. И написанный про эти письма роман мне кажется знакомством с моим отцом. Я понял, что не знал его. Он всегда был застенчивым и сдержанным, когда шла речь о чем-то личном – закрывался и молчал. Я знаю, что отец был очень умным, но не подозревал, какое у него было потрясающее чувство мора. Я и предположить не мог, что он был таким «авантюристом» – написал 117 разным женщинам одинаковые письма! Он попросил Красный Крест прислать ему контакты молодых венгерских женщин, которые, как и он, находились на лечении в Швеции, и, получив 117 адресов, написал всем.

ВСПОМИНАНИЯ

ЛЮБАВИЧСКОГО РЕБЕ РАББИ  И.-И.  ШНЕЕРСОНА

В переводе на русский язык

М. Н.  Горали

МЕМУАРЫ ЛЮБАВИЧЕСКОГО РЕБЕ представляют собою огромную сокровищницу не только хассидской, но и всеобщей еврейской истории. Исторические нити МЕМУАРОВ тянутся на четыреста-пятосот лет назад и дают нам широкую панораму еврейской жизни, которая во многих отношениях уже полностью исчезла вместе со средневековьем и еврейским местечком глубокой старины, но которая оставила нам ДУХОВНОЕ наследие, которым мы живем и по сей день

Термин «МЕМУАРЫ» не следует понимать в узком смысле, как личные вспоминания и переживания самого автора, а в более широком понятии – как вспоминания и переживания десятков поколений, связанных с хассидским движением. Эти вспоминания передавались устно и в записях в течение многих поколений, и автор начал тщательно их собирать и записывать в своем дневнике с самых ранних лет. Центральной фигурой первых двух частей МЕМУАРОВ является р. Барух, отец Старого ребе, автора Танья и Шулхан-Аруха и основателя системы ХАБАД во всеобщем хассидском движении. В МЕМУАРАХ приведены многие подробности испытаний и переживаний юного р. Баруха в поисках пути к Баал-Шем-Тову, которого он в конце концов нашел, став одним из его хассидим-нистарим (скрытых хассидов). Мы блуждаем вместе с ним по городам и весям и в его странствиях знакомимся с захватывающей галереей личностей и типов, которые пропали бы для истории, если бы они не были увековечены

Как увидит читатель, в известном смысле МЕМУАРЫ вполне могут получить подзаголовок ЛЕТОПИСЬ ХАБАДА.

Рассказ на исходе субботы

Осенний дождь сначала прибил пыль, потом омыл почерневшие от летнего жара крыши, смочил деревья, напоил поля и огороды. Чуткая сумрачная тишина крепко обняла Тетиев. А дождик продолжал накрапывать, мелкий, но упорный и непрестанный. Через день под ногами стало мокро и скользко. Колеса подвод наматывали грузные полосы жирной украинской грязи. 
Переход с летней жары на осеннюю морось всегда мучителен. Тяжело расставаться с теплом и солнцем, да делать нечего, так устроена жизнь.

Евреи Тетиева начали готовиться к зиме. Скоро землю скует мороз, застынут реки, и до самой весны все вокруг, точно субботней скатертью накроет белый снег. Надо позаботиться о поленницах, проконопатить окна, надежно запрятать в клети сено для коровы или козы. В самый разгар работы в Тетиев пришла весть: к нам едет Ружинский ребе!
Приезд праведника – большое событие для местечка. Где цадик – там Шхина, Божественное присутствие, а значит и браха, благословение. Больные излечатся, бездетные забеременеют, наладятся денежные дела, засидевшиеся девушки найдут достойных женихов. А уж тот, в чьем доме остановится праведник – о! – его награда будет больше всех.

Не час, и не два, и не три длилось заседание совета еврейской общины Тетиева. Быстро решили, в какой синагоге будет выступать ребе Исроэль, откуда взять деньги для торжественной трапезы после выступления, кто будет распоряжаться приготовлением еды, а кто проследит за расстановкой столов и скамеек. О самом же главном спорили до хрипоты три тетиевских богача, спорили и никак не могли решить, кому достанется честь принимать цадика у себя в доме.

М. Л. Гаспаров в «Записях и выписках» отмечает, что есть два типа переводов: один для наивного читателя, другой — для продвинутого; первый приближает оригинал к читателю, второй приближает читателя к оригиналу». Гаспаров считает, что читатель продвигается именно по направлению к тексту — но ведь бывают читатели, которые от текста как раз очень далеки. Может ли их понимание быть плодотворным?

Я преподаю теорию литературы и поэтику, в частности, поэтику русской литературы, студентам-израильтянам (точнее, уроженцам страны); иногда преподаю израильскую литературу по-русски. И в том и в другом случае я заново открываю для себя тексты, которые знаю наизусть: ведь что прочтут в них мои студенты — заранее никогда не известно.

Некашерный сокол

Проблемы профтехобучения в творчестве Достоевского

Достойная женщина

1. Узница

2. Хозяйка

3. Героиня

В бурях есть покой!

Не поклоняйся им и не служи им

МИРИАМ СВЕРДЛОВ

Мириам Свердлов

В ГЕРМАНИИ

Я отношусь к послевоенному поколению , выросшему на рассказах родителей , на старых уцелевших фотографиях родных , бабушек , дедушек , дядь и тёть , с неизменным » погибли в гетто , не вернулся с войны …» . Наши потомки к тем событиям уже относятся всё более прохладно и с меньшим интересом . Так мне кажется . Это неизбежно . Время всё притупляет. Моя племянница с семьёй живёт в Германии , моя очень близкая подруга тоже там . Им хорошо , они устроены , привыкли , язык пошёл , дети учатся . И все они горой за свою новую родину . Пусть так , пусть им будет хорошо … Говорят , что немцы сейчас не те , другие : хорошие , раскаявшиеся , любезные , сердечные . Может быть . Но у меня к ним чувство , как к уголовнику , который исправился : и хочется ему верить и доверять , но внутри всегда остаётся сомненье …

В 80-х годах мы с мужем , путешествуя по Европе , прилетели в Мюнхен . Очень красивый город , ничего не скажешь . Как и вся Германия , чистенькая , нарядная , аккуратная . Природа сказочная , бесконечные озёра , горы , леса , одним словом — пастораль . Всё чинно , культурно . Я никак не могла отделаться от мысли — » господи , за что им , немцам , такая жизнь , такая земля , такое благополучие ? » . Мы у себя , в Израиле , всё время варимся , как в паровом котле , сидим на пороховой бочке , войны , терракты … А тут такой рай …

Печь оставалась единственным местом в квартире, где Бореньку не трясло от холода. На печи можно было сидеть, закутавшись в одеяло, и думать. Мысли у Бореньки были самые разные: например, он жалел, что совсем недавно, всего несколько месяцев назад, отказывался от куриного бульона с клецками. Если бы он тогда всё съедал и не сердил бабушку, сегодня у него еще оставались бы силы, чтобы кататься на коньках по комнатам. Вот это была радость! Ведь в ноябре полопались трубы, и вся квартира, кроме кухни, превратилась в каток. Боренька коньки снимал только ночью перед сном. Но так продолжалось недолго. Уже через неделю Боренька не мог привязать коньки к ботинкам, ему даже ходить было тяжело. Ждать маму, которая вернется с работы и принесет немного хлеба, обмененного на карточки, – это стало самым важным делом для Бореньки. Из хлеба и воды бабушка варила похлебку. Поев горячей похлебки, Боренька засыпал на печи. Он проваливался в забытьё, и тогда голод переставал его мучить.

Ленинград. 1941 год

Мама работала врачом, уходила она очень рано, возвращалась поздно. Когда Боренька открывал глаза, он видел мамины часики, лежащие на подоконнике. На циферблате вместо цифр были крохотные блестящие камешки. Боренька наклонял голову то в одну, то в другую сторону, и камешки посылали ему или алый, или синий лучик. Мальчик знал, что мама специально оставляет свои часы дома, чтобы они его радовали – так было легче ждать. Бабушка рассказывала, что эти часики его папа привез маме из Швейцарии. Папа был ученым и ездил на всякие симпозиумы в другие страны. А потом произошла какая-то ошибка, и теперь все думают, что папа шпион, да и мальчишки во дворе давно перестали с Боренькой дружить. Он помнил тот день, когда к ним в квартиру ворвались странные люди в одежде со звездочками на рукавах, и папа ушел с ними. С тех пор папа не возвращался, хотя Боренька ждал его уже несколько лет.

Боря очень расстроился, когда однажды утром не увидел мамины часики на месте. Бабушка всё рассказала ему, как взрослому. Мама выменяла свои часы на целый килограмм шоколада у одного летчика. Это был честный обмен.

Летчик – настоящий герой. Он воюет с фашистами, и очень хорошо, что часики с маленькими алмазами вместо цифр будет носить его жена. Зато сейчас у них есть еда. Бабушка указала на сверток в углу подоконника. Она развязала белое полотно, отрезала тоненький ломтик от темно-коричневого пористого куска и протянула его Бореньке. Теперь Боренька знал, что такое счастье. Открыв глаза, он увидел на подоконнике только шоколадные крошки, а большого куска уже не было. Мальчик бросился к крошкам, но бабушка остановила его: «Ша, киндер, эти крошки – мне». Каждый день бабушка отрезала ему по маленькому шоколадному квадратику, а сама собирала и несла в рот оставшиеся крохи. Когда и куда она прятала весь кусок, сколько ни старался, Боренька так и не смог уследить.

Мне повезло дважды. Первый раз – когда я познакомился с ним. Второй – когда услышал эту историю. Ту самую, о которой пишу сейчас. Он – это Александр Иосифович, легендарный одесский историк и краевед. Его в нашем городе знают все. Не знаю, почему он выбрал именно меня. Но раз уж так случилось, то написать о том, что я услышал, – моя прямая обязанность. 

Тем тихим летним вечером мы сидели на балконе его квартиры на Успенской и любовались одесским закатом – тем самым закатом, который так любили изображать художники Южнорусской школы. Выпито было уже немало, мир казался прекрасным, и вся обстановка способствовала задушевным разговорам. 

— А знаешь что, Женя?! — сказал он мне. — Много лет меня интересовала история создания «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Так же, как и все, я искал прототипов Бендера. И склонен был уже остановиться на Осипе Шоре, но совершенно случайно мне в руки попало настоящее сокровище – бумаги из архива Евгения Петрова. Только не спрашивай, как именно они ко мне попали. Собственно, они есть не только у меня, а ещё у нескольких людей в нашем городе. Но ко мне – волей случая, — попало именно то, что я так долго искал. Письма Петрову из Палестины, подписанные Иосифом Бендером. Чем больше я читал их, тем больше радовался и ужасался одновременно. 

Смерть всегда неожиданна. Даже неизлечимо больные надеются, что они умрут не сегодня. Может быть через неделю. Но точно не сейчас и не сегодня.

Смерть моего отца была еще более неожиданной. Он ушел в возрасте 27 лет, как и несколько известных музыкантов из «Клуба 27». Он был молод, слишком молод. Мой отец не был ни музыкантом, ни известным человеком. Рак не выбирает своих жертв. Он ушел, когда мне было 8 лет — и я был уже достаточно взрослым, чтобы скучать по нему всю жизнь. Если бы он умер раньше, у меня не осталось бы воспоминаний об отце и я не чувствовал бы никакой боли, но тогда по сути у меня не было бы папы. И все-таки я помнил его, и потому у меня был отец.

Если бы был жив, он мог бы подбадривать меня шутками. Мог бы целовать меня в лоб, прежде чем я засыпал. Заставлял бы меня болеть за ту же футбольную команду, за которую болел он сам, и объяснял бы некоторые вещи куда лучше мамы.

Он никогда не говорил мне, что он скоро умрет. Даже когда он лежал на больничной кровати с трубками по всему телу, он не сказал ни слова. Мой отец строил планы на следующий год, хотя он знал, что его не будет рядом уже в следующем месяце. В следующем году мы поедем рыбачить, путешествовать, посетим места, в которых никогда не были. Следующий год будет удивительным. Вот о чем мы мечтали.

Новое издание книги Юлия Марголина «Путешествие в Страну Зэка» стало сенсацией. Непосвященных это удивит: ведь еще в 1952 году ее опубликовало нью-йоркское Издательство имени Чехова. Но из первого издания выбросили 12 глав – треть книги! Автора трусливо сторонились в Европе и в родном Израиле. Понадобилось более полувека, чтобы «Путешествие в Страну Зэка» вышло в свет без купюр! Чем так пугала эта книга? Почему она необыкновенно актуальна и сегодня?

Моше Бернштейн (1920 - 2006)
 

Михаил Ринский


Я – вечная свеча моего сгоревшего народа.

Моше Бернштейн.

 

Если бы в нашей стране присваивали творческие звания, одним из первых следовало бы удостоить почётных званий этого выдающегося мастера м сразу в двух номинациях: Народного художника и Народного поэта.
Моше Берштейн – личность совершенно уникальная. Выдающийся художник-поэт - по праву можно и нужно сказать о его неповторимых произведениях живописи, рисунка, графики, целиком посвящённых нашему еврейскому народу времён его молодости и Катастрофе так любимого им народа. Поэт-художник – хочется сказать, читая его неподражаемые белые стихи, полные не только интересных поэтических находок, но и глубокого философского смысла. 

Фундаментальный труд знаменитого французского историка российского происхождения профессора Льва Полякова, автора многочисленных трудов по истории Холокоста и антисемитизма. Двухтомная монография посвящена истории антисемитизма от древнейших времен до середины XX столетия и подробно рассматривает историю взаимоотношений евреев с окружающими народами, анализируя корни ксенофобии и вызванных ею катастроф. Объект исследования автора – столкновения и взаимовлияние культур на протяжении двух тысячелетий.

КНИГА ПЕРВАЯ

АНТИСЕМИТИЗМ В ЭПОХУ ЯЗЫЧЕСКОЙ АНТИЧНОСТИ

II. АНТИСЕМИТИЗМ В ЭПОХУ ПЕРВЫХ ВЕКОВ ХРИСТИАНСТВА

Вавилон

Северная Африка

Испания

КНИГА ВТОРАЯ

ИСЛАМ. ПРОРОК

ХАЛИФЫ

III. ИСЛАМ И НЕВЕРНЫЕ

Христиане

Евреи

Пауль Целан (псевдоним; наст. имя — Пауль Лес Анчель; 1920–1970). — Родился в семье австрийских евреев в Черновицах. В молодости прошел через «лагеря принудительных работ» румынско-фашистского режима. Родители Целана погибли в Черновицком гетто. После войны уехал в Австрию, где в 1948 г, выпустил первый поэтический сборник — «Песок из урн». С 1950 г. жил в Париже. Покончил с собой, бросившись с моста в Сену. Наиболее значительные произведения созданы поэтом в конце 40-х годов, в том числе всемирно известная «Фуга смерти».
Переводил на немецкий язык произведения русских и французских поэтов (Блока, Есенина, Рембо, Валери и др.).

Антология. Западноевропейская поэзия XX века.
БВЛ, М., Художественная литература, 1977

Фуга смерти

Черная влага истоков мы пьем ее на ночь
мы пьем ее в полдень и утром мы пьем ее ночью
мы пьем ее пьем
мы в небе могилу копаем там нет тесноты
В доме живет человек он змей приручает он пишет
он пишет в Германию письма волос твоих золото Гретхен
он пишет спускается вниз загораются звезды он псов созывает свистком
свистком созывает жидов копайте могилу в земле
кричит нам сыграйте спляшите

История жизни Голды Меир — это удивительная история Золушки, родившейся в бедной еврейской семье, пережившей две эмиграции и последовательно ставшей послом, министром, а затем и главой правительства.

Ее отец был простым плотником, а  она возглавила кабинет министров вновь рождённого, единственного в мире суверенного государства евреев. 

 Меир Голда

 ****

В конце августа из типографии вышел трактат Талмуда «Макот», переводом и адаптацией которого занималось издательство «Кеилат-Москва». Насколько фундаментальная книга иудаизма стала доступнее неподготовленным читателям, каким образом формировалась команда переводчиков и как топ-менеджер с британским образованием стал ключевой фигурой в еврейских структурах России.

— Как родилась на свет идея перевести Талмуд на великий и могучий?

— Об этом мы думали очень давно. Я много прожил в Манчестере и видел, что многие религиозные с рождения люди учатся именно по английским книгам, потому что не знают иврит и арамейский на достаточном уровне. Что уж говорить о тех, кто в сознательном возрасте приходит к соблюдению… Теоретически каждый должен выучить иврит и арамейский, чтобы читать Талмуд в оригинале, но есть немало русскоязычных евреев, которые из-за незнания языков не учат Талмуд. А ведь Талмуд — это основная книга иудаизма! Так что идея перевести Талмуд стара, как начало возрождения русскоязычного еврейства.

Перевод Талмуда на английский язык издательством «Артскролл» в свое время сделал просто революцию среди англоязычных евреев. Люди, которые хотели учиться, но не могли читать Талмуд в оригинале, смогли наконец-то это cделать. Недавно в США было окончание семилетнего цикла изучения Талмуда по программе «Даф йоми» (лист Талмуда в день) — в нем принимали участие сотни тысяч человек!

Сейчас набралась критическая масса людей, для которых имеет смысл делать продукт. И я надеюсь, что это именно та ситуация, когда предложение рождает спрос, и что вскоре мы увидим намного больший интерес к Талмуду.

— Почему первым был выпущен трактат «Макот», а не «Брахот», с которого собственно начинается Талмуд?

— Во-первых, это очень интересный трактат, затрагивающий огромное количество разных тем. Трактат «Макот» поэтому называют еще «маленький Талмуд» — в одном этом трактате есть понемногу из многих других трактатов. Во-вторых, это небольшой трактат, что позволяет людям начать его изучение и закончить. Очень важно закончить хоть раз в жизни изучение хотя бы одного трактата от начала до конца. Ну и конечно, для нас, как для издателей, было проще отработать технологии на небольшом трактате, который умещается в один том.

 Аркадий Красильщиков

 Вынужден повторить. Я не думаю заниматься критикой Людмилы Улицкой - автора талантливой прозы. Но характер Улицкой - человека - вызывает у меня вопросы. И вопросы эти напрямую связаны с проблемами еврейской самоненависти и латентной юдофобии.

Разве не любопытны попытки восстать против своей природы, когда человек прикладывает неимоверные, трагические, нелепые и жалкие усилия, чтобы уйти, скрыться, спрятаться даже от своей тени.    Все тот же, новый роман Улицкой "Лестница Якова". Спорят еврей - Гриша и русский -Виктор. Русский описан в книге с огромной симпатией. Еврей - с добродушной насмешкой и снисходительно. Читаю разговор между ними:
 " Чем более горячился Гриша, тем спокойней и веселей выглядел Витя. - Гриш, я прочитал этот текст. Давно... Я прочитал Библию. Может, она и Божественный Текст для древних евреев, но сегодня он представляется мне вполне архаическим документом... Много жестокости, логических неувязок, темных мест и противоречий. Не случайно евреи три тысячи лет комментируют, трактуют тексты, выворачивают наизнанку, пытаясь снять противоречия. Мне кажется, что всем известная склонность евреев к наукам как раз и проистекает из этой тысячелетней полировки мозгов. - Не умеешь читать! Не умеешь читать! - закричал Гриша".  

Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.

Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию, и математику,
И Толстого, и Чехова – всё, как понятно, по-русски.

А когда на таможне уже и за доллары медлили
Брать багаж – перегруз, мол! – тогда эмигрант непреложно
Оставлял половину ковров, и посуды, и мебели,
Но не книги, поскольку без книг уезжать – невозможно!

Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге...
И не шибко счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.

Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого 
– и за швабру, и лом, и лопату! – а чтоб не дичали,
Судомойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца* ночами.

Мы пробились к профессиям – к музыке, скальпелю, формуле,
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались людьми, мы судьбину поводьями вздёрнули! –
Но состарились люди, а рядом состарились книги.

Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда старики умирают, конечно, приличнее
Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.

Вот такие приметы, печальные и настоящие,
Нынче в наших делах, в нашем доме, у нашего века.
Не считая своих – слава богу, не сложенных в ящики! – 
Этих траурных книг у меня уже – библиотека...

Автор: Марк Шехтман

источник